Иван Владимирович Кириллов
Кель и Джил. Тайны древних
Монарх отрицательно повертел головой:
– Нет, нет, дорогая моя, я уверен, что Кель не мог усугубить ситуацию с твоим плечом. – И тут же пробормотал. – О-о-очень навряд ли. – Целитель ещё немного посидел молча, но потом всё же не удержался от уточнения. – А ты точно уверена, что ничего? Может быть, что в общем стало меньше болеть?
Отрицательно мотнув головой, артистка пожала плечами:
– Кажется, нет. – И начала что-то подозревать. – А должна была? – Спросила она, прищурившись.
Старец отрешённо взглянул куда-то в сторону, но всего на пару мгновений, после чего, приветливо улыбнувшись, ответил:
– Возможно. Поддержка близких, и тёплые чувства, которые она дарит, всегда помогали больным чувствовать себя лучше, и выздоравливать быстрее. – Отшутился Монарх.
Неловко ухмыльнувшись, Джил промычала в ответ что-то невразумительное, и оглянулась на Келя. Тот, придерживая предплечье Сухого правой рукой, старательно зашивал его левой.
Артистка слегка изумилась такому положению дел, и обратилась к целителю:
– А почему Кель зашивает Сухого, ну, как это обычно делают? Разве магией было бы не быстрее?
Старец ответил, не отрываясь от процесса обследования:
– Конечно, быстрее. – Со всей готовностью подтвердил Монарх. – Но, в то же время, у меня на это ушло бы гораздо больше сил, чем это могло бы показаться со стороны. Поэтому, даже самые опытные маги-целители, когда имеется возможность просто разрезать, а потом зашить – предпочитают работать по старинке. Нам следовало как можно скорее залечить артерию Ультона, потому что иначе промедление грозило бы ему смертью, именно поэтому я и воспользовался магией. А ранение Сухого не требует совершенно никакой спешки. Ну, и, кроме того, я уже озвучивал свою позицию по поводу того, что предпочёл бы, чтобы наши, кхм… – целитель потянул время, чтобы подобрать самое подходящее, но при этом приличное слово для шайки головорезов, пока, наконец, не нашёлся, – пациенты, сохраняли некую дееспособность. – Внезапно, старец резко сменил тему. – А теперь, дорогая моя, я попросил бы тебя двигаться как можно меньше, а по возможности, сохранять полную непоколебимость.
Не успела Джил понять, что Монрах имел ввиду, как его глаза тут же засветились. Она вдруг почувствовала в плече холодок, который, заполнив его до самого локтя, через пару секунд внезапно ушёл, как будто его там вовсе и не было, однако, заодно унеся с собой почти всю боль. Девушка почувствовала значительное облегчение. Но внезапно она ощутила сильный, но терпимый жар в районе ключицы. И оттуда, по направлению к локтю, по всей повреждённой косточке Джил начало растекаться едва ощутимое, но очень приятное тепло. Оно создавало ощущение непонятной, лёгкой щекотки, от которой совсем не хотелось избавляться, а даже если бы и захотелось, то её невозможно было бы почесть, так как она находилась гораздо глубже, чем кожа. При этом, чем больше тепло покрывало повреждённую кость, тем меньше становился жар в ключице. Когда же жар исчез совсем, а тепло начало потихоньку прогревать больное место, изнутри трещины начал образовываться замогильный холод, совсем не похожий на тот, который Джил почувствовала в начале процедуры. И чем больше он распространялся, тем сильнее становился, и, чем сильнее он становился, тем нестерпимее становилась причиняемая им боль. В какой-то момент боль стала настолько невыносимой, что артистке начало казаться, что кто-то пытался сломать её плечо об колено, она уж даже было собралась вскрикнуть, и схватиться за руку, но, помня завет целителя, сдержала себя. Заняв всё оставшееся свободное место, холод как будто бы начал поглощать тепло, засасывая его в глубину трещины, заполняя образовавшееся от удара Ультона пространство.
Вместе с тем, как иссякло тепло, исчез и холод. И всё внезапно закончилось. Глаза Монарха перестали светиться, а боль Джил улетучилась. Она подняла руку, осмотрела и покрутила по часовой стрелке, разминая
Артистка ненадолго ослабила ремень, чтобы освободить теперь уже вторую здоровую руку, и посмотрела вначале на ладонь, а потом на обратную её сторону, прислушиваясь к ощущениям. Убедившись, что всё в порядке, она начала по-всякому крутить, вертеть, и вытягивать руку, разминая её:
– Спасибо. – Коротко поблагодарила она старца.
Монарх примирительно покачал ладонью:
– О, ну что ты, ведь это мой долг. – Он благодушно улыбнулся. – Тем более, надо же мне было хоть как-то отплатить тебе за то, что ты помогла мне слезть с сети на дереве.
– Да уж. И спасибо Келю, что он вытащил из этой передряги нас всех.
За это время лекарь успел разложить разбойников так, как ему было удобно. Получилось так, что на двух из четырёх брёвен лежало по четыре бандитских головы: «Ну, вот вроде как получилось две палаты по четыре койки», – с удовольствием отметил про себя лекарь. Закончив, он осмотрел результаты своего труда, и счёт их удовлетворительными. Утерев пот со лба, он выдохнул:
– Кажется, я всех залатал. Все мои диагнозы оказались верны, и, кроме тех ран, которые мы уже обработали и зашили, я больше ничего не нашёл. – Тут он немного стушевался. – Кроме шишек. – И запнулся. – Огро-омных шишек. – И закончил, глубоко вздохнув. – В таких местах, где их, как мне казалось, в принципе, быть не может. – После этого он обратился к старцу. – Монарх, вы не могли бы обследовать их с помощью магии? На случай, если я всё же что-то упустил.
Целитель кивнул, и его глаза остекленели на пару мгновений:
– Нет. Кажется, нет. Они все без сознания, а иногда, чтобы обнаружить, что что-то не так, нужно, чтобы пациент осознавал, что происходит вокруг него, и внутри него тоже. Но, насколько я могу судить, всё в порядке. В пределах возможного. Ничьей жизни не угрожает никакая опасность.
Пока эскулапы болтали, Джил пересчитала разбойников:
– Кель, одного не хватает. – Настороженно заметила она.
Лекарь хлопнул себя по лбу:
– Бесы! Брат Ультона!
Насупившись, артистка начала перечислять:
– Мне кажется, я обошла лагерь вдоль и поперёк, и заглянула во все места, где он мог бы спрятаться. Я проверила каждую палатку по отдельности, но не смотрела за ними самими. – Она подняла взгляд на юношу. – Сходи, посмотри за палатками, – она указала пальцем в нужном направлении, – может быть, он там проблевался и заснул, не дойдя до постели?
– Хм, не исключено. Ладно, уже иду. – Кель направился туда, куда его послали.
Когда юноша обернулся, артистка обратила внимание на состояние его плаща, и окликнула :
– Эй, Кель! – Лекарь обернулся. – У тебя весь плащ на заднице об траву испачкался, пока нас сюда тащили! А всё остальное в пылище по самое не балуй!
Хмыкнув, Кель развернулся к Джил лицом, и, широко расставив руки, полностью продемонстрировал себя всего, от ног до головы. Его сапоги, штаны, рубаха, даже перчатки, полностью вывалялись грязи. Кроме того, на животе следы почвы хорошенько так перемешались с кровью, в которой он извазюкался, пока болтался на вороте у Ультона. И это не говоря и том, что и руки у него едва не по локоть замаралсь кровью из-за всех проведённых тут операций. Однако его лекарская сумка, на контрасте, выглядела изумительно чистой.
Увидев всё это, Джил изрядно развеселилась, и даже немного посмеялась. Почему-то раньше она не замечала, насколько сильно разошлись пути одежды Келя с чистотой, наверное из-за того, что боль в руке слишком сильно отвлекала артистку.
А Кель был только рад лишний раз услышать звонкий, мелодичных смех девушки:
– Ну, как видишь, плащ сейчас – это меньшая из моих проблем, что касается одежды. – Не переставая хохотать, Джил махнула ему, чтобы лекарь уже, наконец, продолжил заниматься делами, а он, в свою очередь, отвернувшись, тут же перестал улыбаться, и пробормотал. – Если учитель как-нибудь, когда-нибудь узнает, в каком виде, и при каких условиях я проводил операции – вмиг голову оторвёт.
Отсмеявшись, артистка поднялась, и бросила лекарю вдогонку:
– Если не найдешь его там – выгляни наружу, и обойди лагерь по периметру, может, он пошёл до ветру, да так и уснул. А если его и там не будет, ну. – Девушка неопределённо пожала плечами. – А я пока свяжу остальных.
Кивнув на ходу, Кель продолжил двигаться в направлении палаток.
Джил вернулась к своим верёвкам, когда, внезапно, её взгляд упал на метательный ножик, которым лекарь нанёс главарю головорезов решающую рану, весь измазанный в крови последнего: «Бесы! Я чуть было про тебя не забыла!». Артистка бережно подняла ножичек пальцами, огляделась в поисках того, обо что было бы лучше всего его вытереть, и, не найдя ничего подходящего, воспользовалась для этих целей штаниной Ультона. Затем вернула ножик в полагавшуюся ему петельку на поясе, после чего любовно взялась руками за ремень, и поправила его.
Оценив взглядом фронт работ, девушка коротко вздохнула, достала кинжал из ножен, начала резать верёвки, и связывать ими разбойников.
Внезапно, Джил в голову пришла одна идея, настолько необычная, что она даже прекратила делать то, что делала, и простояла, не двигаясь, несколько секунд. Хотя, на самом деле, аж до столбняка её поразило не столько то, что он вдруг придумала, а сколько то, что первой на очереди, чтобы предложить это решение, стала она, а не Кель. Возобновив свою связочную деятельность, артистка спросила у целителя, не отрываясь от процесса:
– Кстати, Монарх, а вы не могли бы сами обнаружить Бейтона, с помощью этих своих, – она беспорядочно помахала в воздухе руками, стараясь подобрать нужные слов, – магических фокусов? Тогда бы нам не пришлось бегать по всему лагерю, искать его, и беспокоиться лишний раз.
Целитель в это время ощупывал хрустальный шар на вершине своего посоха:
– Не хотелось бы тебя разочаровывать, моя дорогая Джил, но, так уж вышло, что именно в этой исключительной ситуации – нет, к сожалению, я не то, что не могу помочь, но, можно сказать, я совершенно бессилен. В любой другой раз, пожалуй, я мог бы сделать что-то подобное без каких-либо проблем, но видишь ли, дело в том, что Бейтон …
***
Бейтон с самого детства умел предчувствовать опасность.
Любую.
Начиная с моментов, когда ему удавалось не вляпаться в кучу дерьма, даже несмотря на то, что он совершенно не смотрел себе под ноги, и заканчивая засадой военных в лесу, которую он мог предвидеть аж за несколько километров.
Это умение не раз спасало не только его собственную шкуру, но и весь отряд, а позже и банду.
За что его сильно ценили Ворон, а потом и Ультон.
Последнему особенно нравилось то, что, хотя в остальное время душа Бейтона светилась ярче, чем падающая звезда на ночном небосводе, но как только она обнаруживала, что кто-то пытался её отследить, тут же маскировала своего хозяина так, что его не могли найти даже самые лучшие медиумы материка.
Сам владелец дара никогда не пытался разобраться в собственных особенностях. Ему просто нравилось то, что он всегда на уровне инстинктов понимал многие вещи, на изучение которых у других уходило приличное количество времени. А ещё то, что он знал, когда и куда ему следовало убежать, чтобы его никто и никогда не смог отыскать. Ну, и что его постоянно хвалили и поощряли просто за то, что он был самим собой.
Некоторые люди называли это шестым чувством, другие, более сведущие в таких делах, даром, и предлагали ему стать гильдейским магом-медиумом. Бейтону же было глубоко плевать на чужое мнение, ведь он и так прекрасно проводил время.
Однако, иногда Бейтону настолько надоедало, что для него в жизни не существовало никаких неожиданностей, что он напивался едва ли не до потери пульса, чтобы его разум потерял связь с его душой, и тогда он на время утрачивал дар предвиденья, и становился, можно сказать, простым смертным. Так же стоит заметить, что просто выпить пару кружек для него было недостаточно, даже наоборот, когда сознание Бейтона затормаживалось от малой дозы алкоголя, его душа, напротив, избавившись от помех в виде собственных мыслей своего владельца, только усиливала эффект дара.
И эта ночь была именно такой, когда Бейтону захотелось «побыть наедине с собой», как он сам это называл. Именно поэтому он не уловил никакой угрозы.
Брат главаря давно привык к дракам в лагере. Напившись, он и сам любил в них поучаствовать, и ему особенно нравилось получать по мордасам в таких ситуациях, когда обычно он без проблем вышел бы победителем. Звуки потасовки, крики, и ругань давно перестали мешать его сну, а алкоголь ещё сильнее притуплял шестое чувство. Поэтому, даже когда сквозь сон он почуял, что в лагере творилось что-то неладное, он не обратил на это никакого внимания, и продолжил спокойной спать.
Но…
Тишина.
К ней Бейтон совершенно не привык.
И в этот раз его разбудила именно тишина.
Проснувшись, Бейтон не стал открывать глаза – он понадеялся, что через пару мгновений к нему вернулся бы слух, и тогда, когда он услышал бы что-то привычное, он без зазрений совести вернулся бы к заслуженному отдыху. Но, не услыхав ни тихого пения, ни шелеста болтовни, которые обычно возобновлялись после драки, Бейтон всё же заставил себя продрать глаза. Первым делом ему пришло в голову, что он проспал больше, чем ему самому казалось, и все остальные уже разошлись по палаткам. Однако он тут же насторожился, не уловив никого из часовых на привычных местах.
Голова брата главаря гудела от количества выпитого, а мочевой пузырь держал штаны в заложниках, и требовал немедленно найти ближайшие кусты. В случае невыполнения требований, он угрожал замочить пленника.
Бейтон повернул голову на другую сторону. Булыжники перекатились с одной стороны черепной коробки на другую. Поморщившись, он погладил висок, чтобы хоть немного преуменьшить гудение. Когда ему удалось вновь начать распознавать объекты перед собой, Бейтон обнаружил, что всё это время спал, вплотную прижавшись к бревну, на котором до этого сидел со своим братом, Ультоном.
С трудом приподнявшись на локтях, Бейэтон обвёл лагерь взглядом.
От увиденного, волосы на его голове встали дыбом – Ультон лежал на земле, весь окровавленный, с мертвецки бледным лицом. Прислушавшись к своим ощущениям, Бейтон понял, что остальные его товарищи прибывали в ненамного лучшем состоянии. В какой-то момент его голова дёрнулась, словно от мощного щелбана: «Что, бесы раздери, они сотворили с Кинтоном?!», – с ужасом вздрогнул брат главаря.
Очухавшись, он вернулся к осмотру лагеря.
Какая-то девка, одного за другим, связывала его друзей, лежащих штабелем.
Бейтон попытался вспомнить, или понять, кто она была такая, что слишком мучительно отразилось на его голове. В черепе брата главаря витал настолько плотный туман что мысли и воспоминания, вынырнув из него всего на секунду, тут же ударялись о кость, и, рассыпавшись в прах, делали туман ещё гуще. Единственное, что Бейтон смог понять, что она точно попала сюда не специально, и не охотилась за их отрядом намеренно. И тут, каким-то чудом, он вспомнил, что видел её в качестве пленника, которого вечером притащили Сухой с Псом, но сам Бейтон в тот момент был уже настолько пьян, что не сумел распознать опасность, а на вид она и не выглядела, как кто-то, кто может представлять угрозу, поэтому остальные тоже ничего не заподозрили. «Бесы! – Брат главаря разозлился, но не на себя, на девку. – Наверняка, дождались, пока я не нажрался, а потом проникли в лагерь под видом беспомощных пленников, и напали из засады!». Тут постепенно возвращавшееся чутьё подсказало ему, что его версия была не совсем правдивой.
Про себя Бейтон начал называть девку «потаскухой».
Сейчас она связывала Писклю. Бейтон недолюбливал его за визгливый голос, но они вместе прошли гражданскую войну, где Пискля показал себя верным товарищем. Бейтон терпел его только поэтому. Ну, и ещё потому, что точно знал, что Пискля никогда не сделает ничего такого, что подставило бы под вопрос безопасность банды. Дар подсказал.
На соседнем бревне как ни в чём ни бывало сидел старикашка, которого они похитили на выходе из Кориделя, когда тот направлялся в Раут. Бейтон так и не удосужился запомнить его имя. Тут по спине брата главаря пробежались мурашки, так как внезапно, из неоткуда, к нему пришло осознание того, что, совсем недавно за спиной старика прятался кто-то, ещё, и, если бы Бейтону немного не повезло, и он заснул бы не там, где до этого сидел, а за каким угодно другим бревном, его уже давно бы обнаружили, и его дела пребывали бы в ещё более плачевном положении, чем даже сейчас. Брат главаря даже и не знал, кого стоило благодарить за предоставленный шанс – удачу, проведение, или собственный дар, который уберёг его даже несмотря на то, что этим вечером Бейтон попытался от него отдалиться.
Костёр уже почти потух, а кабанчик, которого они сегодня подстрелили к ужину, валялся на земле.
Теперь, более-менее придя в себя, Бейтон начал припоминать, что незадолго до того, как он отключился, Пёс и Сухой притащили в лагерь не одного, а целую пару пташек, на которых давал наводку Ворон.
Но голова, отчего-то передумав, загудела в три раза сильнее прежнего. Перевернувшись на спину, Бейтон зажмурился, схватился обеими руками за виски, и сжал их, чтобы хоть немного унять приступ, едва сдержав стон.
Когда всё пришло к тому состоянию, которое в данной ситуации можно было считать нормой, брат главаря начал размышлять. Он всё никак не мог взять в толк, как бесполезный старик, который не умел даже вырастить зубы, и худосочная потаскуха смогли одолеть восемь опытных, хоть и бывших, солдат.
Вдруг, со стороны палаток послышался чей-то крик:
– Тут его нет! Кстати, я нашёл амулеты! Они на дереве за палатками развешаны! Аж три штуки! Теперь ясно, почему медиум из Раута не мог их отыскать! Один из них наверняка амулет сокрытия душ, второй создавал иллюзию, чтобы крепость нельзя было найти издалека, а третий не знаю, может, чтобы держать подальше диких животных? Или предупреждать о приближении чужаков?
Бейтон глянул туда, откуда доносился голос, очевидно, принадлежавший молодому парню, и увидел, что кроме потаскухи и старика, в лагере находился ещё какой-то пацан. И тут он вспомнил о том, что недавно вспомнил, что Сухой с Псом притащили в лагерь не одного, а сразу парочку пленников: «Твою же мать! И почему именно сегодня я не почувствовал, что лучше не пить совсем?!».
Старик что-то объяснял девке, но, как только услышал слова пацана, оборвался на полуслове, чтобы ответить:
– Кель, мальчик мой, прошу тебя, продолжай поиски! Потом у нас будет достаточно времени, чтобы вместе как следует изучить эти амулеты! Сейчас крайне важно найти, куда делся Бейтон!
Парень охотно согласился:
– Точно! Мне почему-то кажется, что он около телеги, как раз там, откуда притащили нас с Джил! Наверное, пошёл за добавкой и уснул! Сначала там и посмотрю!
И пацан направлялся прямиком в сторону Бейтона: «Дерьмо! Они ищут только меня!». Тут чутьё буквально подсказало ему что-то вроде: «А ты чего ожидал?».
Необходимо было действовать.
Чувство неминуемой опасности быстро прочистило брату главаря мозги, и он принялся обдумывать план. Первым делом он прислушался к своим ощущения. Он тут же понял, что ресурсы старика опустились практически до нуля, поэтому он не представлял практически никакой опасности. Девку ему удалось прощупать, но с большим трудом. Бейтону показалось, что что-то постоянно блокировало его попытки: «Амулет у неё там, что ли?», – никак не мог разобраться бандит, но, тем не менее, брат главаря разгадал, что потаскуха обладала не дюжими умственными способностями, а также превосходными физическими данными, и боевыми навыками. А вот пацан… внутри него сидело что-то очень странное, как будто отголосок чего-то гораздо большего, но крайне необычного, что-то, чего Бейтон совсем не сумел распознать. «Есть в нём что-то такое, но что? Не похоже, что он владеет магией, по крайней мере, не такой, о которой известно мне. Его душа. У него её как будто бы нет. Она заперта, или сильно искорёжена? Но откуда тогда?.. Да что он вообще такое?! Вот дерьмо!», – впервые в жизни брат главаря оказался неспособен определить природу силы своего соперника, и от одного только осознания сего факта ему сделалось страшно. Но ради брата и всех остальных он переборол в себе это чувство.
На основе этих данных, Бейтон рассудил, что львиную долю работы по устранению его товарищей проделал именно пацан, а девка ему только помогала, ну, и заодно являлась мозгом операции. И только он решил, что, напав из засады, стоило вначале завалить пацана, как только тот подошёл бы поближе, а потом уж заняться потаскухой, как немедленно вмешалось шестое чувство, и объяснило своему владельцу, что он оказался неправ почти во всех своих выводах. А также указало на то, что, в первую очередь стоило разобраться с девкой, потом по-быстрому расправиться со стариком, воспользовавшись его временной слабостью, и только после этого переходить к парню.
Бейтон привык доверять своей душе больше, чем родной матушке и братцу вместе взятым, поэтому на ходу перекроил схему действий, и решил для начала зарубить девку, воспользовавшись тем, что она стояла к нему спиной. Затем он собирался, сыграв на замешательстве парня, разделаться со стариком, и только после этого напасть на самого пацана. Но, в таком случае, ему было необходимо немедленно приступать к выполнению своих действий.
Существовала только одна проблемка – парень или старик могли заметить Бейтона раньше времени, и криком предупредить потаскуху о намерениях брата главаря, прежде, чем он успел бы рубануть девку своей саблей.
Но терять уже было нечего.
Собрав всю волю в кулак, Бейтон резко вскочил, выхватил оружие с пояса, и, замахнувшись на ходу, ринулся в атаку на потаскуху так быстро, насколько позволяли ватные ноги.
Тут же брат главаря предвидел что-то неладное – это треклятый пацан заметил его гораздо раньше, чем Бейтон того ожидал.
Глаза парня расширились от неожиданности, и он, сам того не желая, разинул рот во всю ширину. Бандит понадеялся, что тот онемел, и так и останется стоять с раскрытой варежкой, но пацан, напротив, заорал на пределе своих лёгких:
– Джи-и-ил! Сзади! – И ещё и указал в направлении брата главаря пальцем.
Девка быстро подняла голову, бросила верёвки, и резко развернулась на месте, положив руку на какую-то рукоять у себя на поясе. Брат главаря не сумел разглядеть, каким именно оружием она пользовалась из-за того, что большую часть ремня потаскухи закрывал плащ. Тогда Бейтон принялся пристально следить за её движениями, чтобы понять, в какую сторону она отскочит, чтобы нанести девчонке упреждающий удар. «За её спиной целая куча тел. Ей остаётся либо право, либо лево», – мелькнуло в голове разбойника.
Но девка оказалась хитрее.
Она прыгнула вперёд, готовясь контратаковать Бейтона.
А он, в свою очередь, оказался готов к такому повороту событий, потому как шестое чувство заранее предсказало, что потаскуха поступит нестандартно.
Из-за того, что девка сократила расстояние, Бейтону не хватило места, чтобы как следует провести манёвр и рубануть её, но осталось вполне достаточно пространства, чтобы хорошенько зарядить потаскухе гардой по башке. Шестое чувство забило тревогу, и потребовало от своего владельца предпринять всё что угодно, но только не это. Но брату главаря не пришло в голову никакого иного способа, как обернуть сложившуюся ситуацию в свою пользу, поэтому он поступил так, как и намеревался. На самом деле, если бы Бейтон мог сделать что-то ещё, он бы именно так и поступил, но, так уж сложилось, что по жизни он привык обходить передряги стороной, и именно поэтому у него было не очень много опыта и знаний о том, как из них выходить, если уж угораздило попасть.
Рукоять врезалась девке в правую половину лба. Бейтон остался доволен финтом, но буквально через пару мгновений пожалел о своём поступке, поняв, что совершил роковую ошибку, потому как в первый и в последний раз в жизни не послушался своего чутья. А оно бы его не подвело.
Время для Бейтона замедлилось.
Силы удара хватило, чтобы девка потеряла равновесие, и её задница начала стремительно сближаться с землёй. Ещё в полёте она инстинктивно потянулась к рассечённой ране на лбу. Мизинец потаскухи резво проскочил под полоской ткани, на которой держалась повязка, и, вся остальная рука проследовала дальше, увлекая за собой и кружочек непроницаемого чёрного материала, который прикрывал, как оказалось, никак не пустую глазницу, а самый настоящий глаз. Ладонь девки прикрыла рану, а её пальцы врылись в её же волосы, а вместе с ними и повязка, застрявшая между средней и указательной фалангами.
Бейтон ликовал – ему почти удалось преодолеть первую ступень плана! Оставалось только закончить начатое.
Но, как только он занёс руку, чтобы совершить очередной, на этот раз летальный взмах саблей, он вдруг ощутил, как кожа его руки ни с того ни с сего обледенела, и сквозь мышцы, стремясь пробраться до самых костей, по его телу начал распространяться леденящий душу холод. Бейтон почувствовал, как с каждой секундой его правая рука, которой он сжимал саблю, всё более оцепеневала, до тех пор, пока он совсем не перестал её чувствовать.
Бейтон предположил, что то были проделки строго пердуна.
Его зрачки забегали во все стороны, чая найти путь к спасению, и в этот самый миг брат главаря встретился взглядами с потаскухой.
Оттуда, где Бейтон не ожидал увидеть ничего иного, помимо пустой глазницы, на него смотрел поразительной голубизны глаз. Лазурная радужка источала внеземной, такой мягкий, магический, манящий, но в то же время, такой опасный, свет. Она медлительно вращалась вокруг зрачка по часовой стрелке. Сияние как будто бы шло откуда-то из глубока, точно зазывая окунуться в себя, чтобы посмотреть поближе. И Бейтон не смог противиться приглашению. Даже несмотря на то, что шестое чувство просто взбесилось, и металось во все стороны, в тщетной попытке уберечь своего хозяина, который уже потерял над собой контроль. И Бейтон, забыв самого себя, беспечно погрузился в пучины самое души девушки. А в это время капли крови, скопившиеся в брови Джил, становились слишком тяжёлыми, и, падая, замерзали, пролетая мимо заколдованного глаза, превращаясь в маленькие льдинки, похожие на крохотные рубины. А свет всё пульсировал, и пока Бейтон продолжал беззаботно в нём купаться, тот всё глубже проникал в душу самого брата главаря шайки.
Никогда ещё Бейтон не чувствовал ничего подобного.
Он знал, что глаза – зеркало души, но считал, что в буквальном смысле это относилось только к опытным чародеям. Во время войны ему довелось пообщаться с многими магами, но никогда он не видел такого, чтобы глаз являлся не просто «зеркалом», а представлял из себя… саму душу.
В этот момент брат главаря начал задумываться о том, почему ему раньше не удалось распознать необычные способности девки. Но, прежде чем он успел прийти к какому-либо выводу, свет, уловив смущение в голове своего гостя, проник к нему в разум, и мягко оттолкнул суетные мысли в сторону.
Бейтон ощутил, как внутри него всё начало обмирать. Его душу, сантиметр за сантиметром, сковывала какая-то неизведанная, потусторонняя сила. Вслед за душой, невидимые цепи начали обвивать всё тело разбойника. Сердце Бейтона теперь билось в такт с пульсацией зрачка девки. И с каждым новым ударом цепи продвигались всё дальше по конечностям, и сжимались всё сильнее.
Брату главаря стало страшно. Его зрачки расширились от ужаса, а в голове заметались мысли, полные отчаяния, предрекавшие скорый конец жизни Бейтона. Он попытался завыть от безысходности, но цепи уже добрались до его горла, и начали душить брата Ультона.
Для Бейтона тогда прошла целая вечность. Со стороны же это выглядело так, что брат главаря бандитов по какой-то непонятной причине встал на месте, как вкопанный, а через пару мгновений закинул голову назад, и захрипел.
Заметив состояние бандита, девка, которую, как оказалось, звали Джил, испуганно зажмурилась. А когда снова открыла глаза, её радужка вращалась уже в обратную сторону, и источала тёмно-синий, непроницаемый свет, который не имел ничего общего с тем, что имел место до него.
Бейтон ощутил, как невидимые оковы начали ослабевать и таять. Каждая мышца разбойника расслабилась, а по телу начало разливаться столь привычное тепло жизни. Душа бандита, почувствовав свободу и облегчение, снова расправилась до привычных размеров.
Очухавшись, Бейтон никак не мог понять, почему его вдруг пощадили, но одно он знал наверняка: «Или сейчас или никогда». Он вполне здраво рассудил, что, если не воспользоваться данным ему шансом, и не зарубить девку, его схватят, обезоружат, и свяжут. И тогда у него и его товарищей исчезнет последняя надежда на то, чтобы остаться на свободе. Поэтому-то он и занёс саблю над головой, готовясь применить её по назначению. И в этот самый миг его шестое чувство буквально взбунтовалось против решения, принятого носителем. Почувствовав внутреннее противоречие, бандит немедленно послушался, помня, чем для него только что обернулось то, что он всего единожды пошёл против своего дара. Он уже даже было собрался опустить оружие, но …
Отразив свет от остатков костра, что-то металлические мелькнуло в самом краешке глаза Бейтона.
Душа разбойника взвилась, дав понять, что он совсем неправильно истолковал её предыдущий посыл.
… но Джил, придя в себя после случившегося инцидента гораздо быстрее брата главаря, немедленно потянулась к своему поясу. И, как только она заметила, что Бейтону оказалось недостаточно первой, магической взбучки, чтобы выйти из строя, и он занёс саблю над головой для продолжения банкета, она молниеносным движением метнула в него один из своих ножей.
Разбойник почувствовал, как по шее заструилась горячая, обжигающая кожу кровь. По крайней мере, ему так показалось.
Полностью уверенная в результате, девка не стала даже смотреть, поразил ли её ножик цель. Вместо этого она как ни в чём ни бывало натянула повязку на место.
Рука с саблей начала опускаться вниз сама собой. Свободной ладонью Бейтон зажал свежую рану на шее. Спустя пару мгновений, бандит отнял её, чтобы посмотреть на свои окровавленные пальцы, как будто бы ему понадобилось убедиться, что всё это ему не показалось. Поначалу только рука, а потом и всё тело Бейтона задрожало, и тогда он понял, что ему пришла крышка.
В глазах брата главаря начало темнеть, сознание постепенно покидало разум. В последний момент Бейтон бросил жалостливый, полный отчаянной надежды взгляд на старика-целителя. Он смотрел на него, надеясь, что сейчас закроет глаза, а когда откроет, увидит над собой морщинистое лицо старца, который латал бандитов всё это время, хоть и под угрозой расправы.