Иван Владимирович Кириллов
Кель и Джил. Тайны древних
Напарник послушно приблизился к пленникам, просунул руки в ячейки сети, запихал пальцы по очереди в каждое голенище сапог Джил, и обшарил их по всей окружности. Из-за толщины фаланг, у собакообразного не получилось запихать их во всю длину, но ему всё равно этого хватило, чтобы понять, что больше там ничего не прятали. Кроме того, в процессе он попытался ущипнуть артистку за более мягкую часть ноги, но не дотянулся, к своему большому разочарованию. А та с трудом сдержала гневный порыв, чтобы не врезать толстяку каблуком сапога по бесстыжей морде. Не обнаружив ничего нового, Пёс повернулся к своему дружку и отрицательно повертел головой.
Сухой кивнул:
– Проверь-ка ещё сапоги пацана, на всякий, а то, кто их знает?
Собакообразный вознегодовал:
– Эй! Мы так не договаривались! Я должен осматривать девку, а пацан достался тебе! – Возмущенно пробулькал он.
Чем разозлил напарника:
– Идиот! Если мы сейчас поменяемся – девка схватит меня за волосы и перережет глотку, а пока ты будешь глазами хлопать, и соображать, что делать – она уже выберется, и тебя следом за мной отправит к праотцам! Думаю, они уже догадались, что ты у нас проворен, как мешок с камнями! – И добавил с напором. – И умен, кстати, так же.
– Ладно, но только на этот раз! – Скрестив руки на груди, совсем без удовольствия согласился толстяк, надув щёки. В этот момент они стали настолько похожи на мыльные пузыри, что юноша невольно подумал, что если бы их проткнули чем-то острым, то они бы лопнули и сдулись со смешным звуком.
Собакообразный провёл ту же процедуру с обувью Келя, с абсолютно аналогичным результатом.
Удостоверившись, что пленники не припрятали оружие в легкодоступных местах, тощий обратился к товарищу:
– Слушай, Пёс, что-то я не вижу на них кошельков. Проверь-ка девкин рюкзак.
Судя по тому, насколько резво толстяк приступил к исполнению, подобные поручения по поиску денег ему очень даже нравились. Порывшись некоторое время в вещах девушки, Пёс погрустнел, и озвучил подельнику список находок:
– Здесь спальные мешки, жрачка, котелок, всякое для костра, и какие-то бумажки. Ничего ценного.
– Кошелька нет? – Сухой стрельнул взглядом на товарища всего на секунду.
– Я не нашёл. – Пожал плечами толстяк.
– Чёрт, – чертыхнувшись, худощавый бандит сразу же выдал в себе северянина, по крайней мере, для Келя, – я тоже у пацана в сумке не нашёл. Но уж больно дохрена у него там карманов. – Разбойник задумчиво посмотрел на землю. – Не могли же они отправиться в дорогу без единого вятого? А значит, деньги где-то есть, просто их так хорошо запрятали, что сходу не найдёшь. – В этот момент артистка совершила какое-то неопределённое движение, словно вот-вот собиралась что-то предпринять, но Сухой, приметив это краем глаза, резко вернулся в боевую позу. Девушка посмотрела на него невинным взглядом, притворившись, что не понимает, что его так взволновало. Грабитель успокоился. – Ладно, днём ещё раз перепроверим, там получше видеть будет. – Он снова обратился к приятелю. – Теперь опускай их на землю и прощупай, как следует.
Собакообразный взбунтовался:
– Бабу я осмотрю, а пацана ты должен сам! Мы не так договаривались! – Топнув ногой, обиженно пробасил Пёс.
– Ладно-ладно, только поторопись уже! – Раздражённо сдался худощавый.
Толстяк замер на месте, и, нерешительно сжав кулаки, пробулькал с надеждой в голосе:
– А может, ты просто перерубишь верёвку? Это вдвоём мы их так резво наверх затащили, а мне одному тяжело будет их спускать!
Сухой устало выдохнул:
– Во-первых, мы прячемся посреди леса, если ты забыл, и нам нужно экономить ресурсы, вроде верёвки, у нас её не так уж и много. А во-вторых, – он проникновенно посмотрел товарищу в глаза, – никто не просил тебя опустить их деликатно.
Пёс, радостно гэкнув, наспех запахнул рюкзак девушки, и побежал за дерево, на ветке которого висели Кель и Джил, повозился немного с узлом, и пленники в одно мгновение рухнули на твёрдую поверхность, точно вязанка дров. Сеть раскинулась по земле, освободив незадачливых путников. В момент соприкосновения, лекарь охнул. Артистка же только сдавленно ухнула, не раскрывая рта.
Келю и раньше приходилось падать с деревьев, не раз, и даже не два, но сейчас всё обстояло совсем по-другому. Вовсе не так, как тогда. В детстве, когда, когда срываешься с ветки, в тебя вселяется страх от осознания того, что ты допустил опасную оплошность, оступился, или поскользнулся, и это может тебе дорого обойтись. Когда ты находишься в полёте, ты боишься того, что ты сейчас ударишься, травмируешься, и тебе будет больно, может даже невыносимо. Но в детстве, когда ты приземлялся и осознавал, что остался жив и относительно цел, страх тут же испарялся совсем, а его место занимала жалость к самому себе, и обида за боль от ободранной коленки или ладошки, а на глазах, зачастую, выступали слёзы. Сейчас же, хоть лекарь и оказался на земле, испуг никуда не ушёл. И это стало для юноши чем-то невероятно непривычным. Напротив, его тревога превратилась в самый настоящий ужас, который затмил собой боль от падения. И чем больше он думал о том, что произойдёт дальше, тем хуже ему становилось. Ему стало страшно, как никогда раньше, от одного лишь осознания ситуации, в которой они оказались. Хотя, почему-то, меньше всего он боялся именно за себя. Ведь судя по разговорам бандитов, то, что он являлся лекарем, могло продлить ему жизнь, по крайней мере, хоть на какое-то время. Но вот о том, что в ближайшем будущем ожидало Джил, ему даже думать не хотелось. Поначалу он понадеялся, что разбойники заберут только их имущество, а их самих отпустят на все четыре стороны, но, когда те заговорили про перемещение в лагерь, даже самая последняя надежда в душе юноши угасла окончательно.
Разбойники приблизились вплотную, и Сухой пригрозил, наставив меч на Келя:
– Правила те же, один рыпается – другой получает увечья, возможно, даже несовместимые с жизнью. – Тощий расхохотался мерзким, рокочущим смехом, толстяк его поддержал. Неожиданно резко прервав смех, худощавый бандит посерьёзнел, и скомандовал. – Медленно поднимаетесь с земли, без резких движений, потом так же кладёте ладони на затылок, пальцы сцепляете в замок, и опускаетесь на колени. Всё ясно?
Кивнув, пленники расползлись из кучи-малы, и послушно выполнили требования разбойника.
Сухой ощерился, и сказал подельнику, мотнув подбородком в сторону артистки:
– Дождался. Вперёд.
Оскалившись настолько широко и криво, что юноша даже подумал, что по подбородку бандита сейчас потечёт слюна, Пёс с горящими глазёнками принялся ощупывать Джил. Встав на колени, он, для начала, схватился за голени артистки, тщательно прощупав каждую, но как только дело дошло до бёдер, похоть взяла своё над осторожностью толстяка, и его ладони сами собой соскользнули на филейную часть девушки, где его пальцы начали судорожно сжиматься и разжиматься. Его заплывшие зенки заблестели от блаженства. В это же время желваки на щеках артистки яростно ходили ходуном, но она успешно сдерживала свой гнев, даже ни разу не пошевелившись. Довольный началом осмотра, Пёс, утерев увлажнившиеся губы, взглянул на приятеля, чтобы спешно поделиться своим восторгом:
– Сухой, а девчонка-то хороша! Знатно сложена, хоть и одноглаза!
Высказывание толстяка вызвало внутри лекаря целую бурю негативных эмоций.
Худощавый бандит же отреагировал спокойно, на удивление, без зависти, или схожих эмоций. Вместо этого он, с некоторым беспокойством, оглядываясь по сторонам поторопил напарника:
– Продолжай давай, и побыстрее. И повнимательнее.
Тяжело и жарко задышав, толстяк энергично закивал головой, и повернулся обратно к Джил. Он спешно прощупал её талию, торопясь поскорее добраться до грудей. Наконец, дойдя до желаемого, собакообразный без малейшего зазрения совести обхватил их обеими руками, и наглейшим образом принялся мять, раскручивать и тянуть в разные стороны. Артистка, не желая этого ни одной частичкой своего тела, невольно издала сдавленный стон, чем только раззадорила Пса. После этого в то время, как его правая рука осталась на месте, и продолжала массировать грудь, его левая начала плавно опускаться всё ниже, постепенно перемещаясь к спине девушки, пока не проскользнула в заднюю часть её штанов. В дополнение к остальному, толстяк, забыв обо всем на свете, потянулся к шее Джил, своими жирными губами, высунув гадкий язык.
Ненависть забурлила в Келе с таким неистовством, что ему захотелось, наплевав на всё, сорваться с места и начать душить ублюдка, обхватив окаменевшими пальцами его мерзкую, обвисшую шею. И не отпускать до тех самых пор, пока его чёрная душа не покинет обрюзгшее тело вместе с последней предсмертной конвульсией.
Джил же переносила ситуацию настолько стойко, насколько вообще возможно – она просто старалась абстрагироваться от происходящего. Но, несмотря на все её попытки, ей всё же не удалось скрыть того непомерного отвращения, которое накатило на неё, когда тошнотворная рожа собакообразного оказалась рядом с её лицом. Брезгливо скривившись, она попыталась хоть немного отдалить этот ужасный момент, вытянув шею, и отвернув голову в другую сторону. В остальном больше никак не двигаясь, она даже не пыталась оказать бандиту никакого сопротивления, и, помимо прочего, к её чести, стоит заметить, что из неё больше не вырвалось не единого звука до конца «обыска». В этот же миг она невольно взглянула на лекаря. Поняв по дрожащим рукам и лицу, что тот взвинтился до предела, и уже готовился рвануться в бой, она начала корчить страшные рожи, используя доступную ей мимику на полную, стараясь без слов объяснить юноше, чтобы тот даже не думал отваживаться на опрометчивые, глупые, необдуманные, и смертельно опасные поступки.
Кель сумел прочитать выражение лица артистки, и кристально ясно уловил её послание. Сделав глубокий вдох, он досчитал до десяти, и натужно и протяжно выпустил воздух через ноздри, не отрывая испепеляющего взгляда от собакообразного, ему в очередной раз потребовалась вся его сила воли, чтобы обуздать обуявшее его негодование.
Но когда рука Пса, не покидая штанов девушки, начала медленно ползти в сторону её живота, волна злости вновь накатила на лекаря, словно необузданный цунами, и обратилась в бешенство. В тот момент юноше уже стало всё равно, что с ним случиться, если он в приступе ярости сорвётся с места, и попытается любыми доступными ему нехитрыми методами умертвить уродливого толстяка. Джил, увидев, как глаза Келя неистово вращались во все стороны, а зубы скрипели друг о друга так, что едва ли не крошились, сообразила, что тот снова оказался на грани приступа безмозглого героизма. Широко раскрыв веки, и тихо, но пронзительно шипя, чтобы не привлекать внимание худосочного разбойника, она опять попыталась вразумить обезумевшего лекаря. На этот раз безуспешно. Но буквально за мгновение до того, как юноша окончательно потерял голову, и совершил непоправимое, неожиданно, на выручку пришёл сам напарник любителя полапать беззащитных женщин.
Тощий шлёпнул толстяка неострой стороной меча по плечу распутной ручонки. Тот, одёрнувшись от испуга, видимо, забыв, где вообще находился, забегал по сторонам сальными глазёнками. Сухой наставительно пожурил приятеля, с недовольством:
– Ну-ка, ну-ка! По-моему, Пёс, ты слегка увлёкся, завязывай, давай, хватит с тебя. Не забывай, что мы на вражеской территории, и тут в любой момент могут вылупиться Раутовские следопыты. Пора ретироваться, мы и так уже задержались. Вернёмся в безопасное место – продолжишь.
Толстяк расстроился, и, натурально заскулив по-собачьи, нехотя прервался. Напоследок он безалаберно ощупал рукава артистки, почти их не касаясь, и возмутился:
– Да уж конечно! Мне вечно либо достаются самые страшные бабы, либо вы меня ставите в очередь самым последним! Слышишь, что говорю?! Знаю я вас! – Закончил он обиженно.
Пленники незаметно переглянулись, и оба вздохнули с облегчением. Про себя.
Худощавый пропустил замечание соратника мимо ушей. И вместо этого перевёл разговор в деловое русло:
– Ладно, теперь мой черёд обыскивать пацана.
Собакообразный кивнул, поднялся на ноги, отошёл назад на один шаг, снял с пояса свою дубинку, пару раз хлопнул ей по ладони, и занёс орудие над головой, приготовившись, в случае чего, нанести девушке сокрушительный удар.
Сухой с сомнением посмотрел вначале на Пса, потом на меч. В итоге, он повесил своё оружие на пояс. Видимо, он не решился ещё раз доверить что-то острое товарищу, потому как опасался, что тот из-за своей неуклюжести, ещё, чего доброго, ненароком прирежет девчонку. После этого он вновь оценочно оглядел собакообразного, и, здраво оценив его способности, решил, что не помешает дополнительно перестраховаться. Он свирепо прорычал, глядя на Джил:
– Эй, девка! – Артистка подарила тощему взгляд, полный презрения. – Замечу хоть одно неверное движение с твоей стороны – и сверну твоему дружку шею, поняла?!
– Поняла. – Мрачно пробормотала девушка.
Худощавый принялся довольно тщательно, со знанием дела обыскивать Келя, даже несмотря на то, что уже, похоже, догадался, кто в данной связке являлся мозгами, по большей части, а кто мышцами, и не рассчитывал что-либо найти.
По ходу дела, лекарь невольно взглянул на толстяка, и, к своему немалому удивлению, обнаружил, что тот дрожал от страха, боясь оторвать взгляд от Джил хоть на мгновение. Похоже, теперь, когда хоть немного крови снова прилило к мозгу, он осознал, что натворил, и вспомнил, с кем имел дело – с девушкой, которая ещё совсем недавно была вооружена до зубов, и которая, по словам напарника, могла в мгновение ока перерезать им обоим глотки, если они допустили бы хоть одну, самую крошечную оплошность.
Закончив осмотр, Сухой сказал:
– У этого тоже ничего. Вроде, оба чистые. – Осклабившись, он обратился к лекарю. – Повезло тебе, пацан, что твоя подружка умненькая, и не стала рыпаться, и ничего не припрятала. Поэтому пока что твои пальцы останутся при тебе. Пока что. – Он по-звериному оскалился. Ощутив себя крайне неуютно, Кель вздрогнул, и отметил, что тощий разбойник слишком любил демонстрировать оставшиеся у него зубы, несмотря на их малое количество. Худощавый крикнул напарнику, мотнув головой в сторону пленников. – Ладно, пакуй и тащи их в лагерь.
– А чё я-то?! – Взбунтовался Пёс не на шутку.
Тощий хлопнул себя по лбу, и провёл ладонью по лицу:
– Потому что мы с самого начала так с тобой договорились, придурок. Забыл?! Ты лапаешь девку, но взамен тащишь их в лагерь в одиночку.
– А… точно. – Собакообразный понуро опустил голову. Кажется, в тот момент он осознал, что краткий миг удовольствия, который он изведал, не стоил той тяжёлой неблагодарной работы, что ему предстояло проделать.
Сухой же, довольный своей проделкой, жадно потёр ладони:
– Я пойду позади – понесу добычу, и заодно буду приглядывать за нашими голубками. – Тощий с недоверием поглядел на пленников.
– Лады. – Пробурчал Пёс, и, уныло опустив плечи, приблизился к незадачливым путникам. – Ну-ка, сели! И чтобы без глупостей! – С этими словами он предупредительно потряс своей дубинкой в воздухе.
Келю с Джил ничего не оставалось делать, как слепо повиноваться указам обрюзгшего грабителя. Сухой снял меч с пояса и наставил его на более лёгкую добычу – на лекаря – чтобы пленникам в последний момент не взбрело в голову совершить что-то дерзкое. Пёс, в свою очередь, повесил дубинку на место, и, кряхтя, неловко затянул и завязал сеть над головами пленников. Юноша с девушкой опять оказались в весьма стеснённых и неудобных условиях, близко друг к другу.
Представив, что их будут тащит в таком положении одному бесу известно, сколько времени, Кель не выдержал, и закричал настолько громко, насколько мог, в том числе понадеявшись, что недавно упомянутые тощим бандитом следопыты из Раута действительно находятся поблизости, и они его услышат, и тут же примчаться на выручку:
– Да мы же так кожу в кровь сотрём! Позвольте нам идти самим!
Пёс закончил подготовку заложников к транспортировке, а Сухой в это время упаковал всё имущество артистки, использовав её же плащ в качестве импровизированного мешка. Сумку Келя он бережно повесил на левое плечо, а плащ с добычей закинул за спину так, чтобы правой рукой свободно держать меч наготове. Только после этого он повернулся к лекарю, и ответил:
– Э-э-э, не, брат, слишком уж подружка у тебя опасная. Есть у неё чего-то такое во взгляде, отчего мне кажется, что стоит разок зевнуть, и она зубами сеть прогрызёт, и голыми руками над глотки повырывает. Да ещё и таскает на себе больше ножей, чем у повара на кухне. – Но самодовольно хохотнул, и крикнул напарнику. – Слышь, Пёс, а ты, случаем, в трусах у неё ножей не нашёл?
Собакообразный расплылся в дебильноватой улыбке, придавшись недавним приятным воспоминаниям. Но быстро опомнился, и, отрицательно мотая головой, виновато забулькал:
– Не, Сухой, ты чего! Если бы там чего, слышишь, чё говорю? Если бы она там нож припрятала, я бы об него поранился, и обязательно тебе об этом рассказал! – Очевидно, толстяк не сумел уловить суть шутки ни одной из своих двух извилин.
Скривившись, худощавый повертел головой от безнадёжности данного случая, и плотоядно оскалившись, изложил свою мысль Келю до конца:
– Но ты, пацан, не ссы! Это здесь земля голая, а дальше травка, – он провёл ладонью по воздуху параллельно дороге, – мягкая, нежная, прямо как мама родная! Ничего с вами на случиться!
Издав злорадный гортанный рык, тощий подал напарнику знак, махнув мечем в направлении леса, тот перекинул верёвку через плечо, покрепче за неё ухватился, и потащил пленников в лагерь, потея, натужно пыхтя и грязно ругаясь. Худосочный двинул за ним следом.
Кель успел напоследок кинуть взгляд на прекрасное звёздное небо, что раскинулось у них над головами, прежде чем оно скрылось за кронами деревьев. Путешествие явно пошло совсем не по плану.
***
Хозяин дома разлил по кружкам всё, что оставалось в кувшине. Вышло всего по полёмкости на человека. Задумчиво повертев сосуд в руках, Дон’Аллан пробежался пальцами свободной руки по одной из своих косичек и взглянул на гостя:
– И Келя ничего не смутило в словах его спутницы? – Уточнил он, заглянув в кувшин.
– Многое. Но, как я и сказал, я старался не задавать слишком много неудобных вопросов подряд, чтобы она не испугалась, и не закрылась от меня полностью и навсегда. Хотя, конечно, стоит признать, что её скрытность доставляла мне некое беспокойство. В чём, однако, я не могу винить её с чистой совестью, потому, как и сам хранил кое-что в секрете. Но я рассчитывал, что если мы начнём узнавать друг друга постепенно, то, в конечном итоге, станем настоящими друзьями, и придём к полному взаимному доверию.
Старик поставил пустую ёмкость из-под пива на стол и выпрямился, сложив домиком кончики пальцев обеих рук:
– Что же это за форма доверия такая, когда один знает про другого всё, а второй про первого – практически ничего?
Разноглазый пожал плечами:
– Не знаю. Но, вроде бы, такая же, как когда-то была у нас?
Дон’Аллан взглянул на гостя исподлобья, и почти незаметно улыбнулся самым краешком рта:
– Ответ удовлетворительный. Но, не могу от себя не заметить, что Кель всегда обладал крайне пытливым умом. И являлся действительно вдумчивым слушателем. Особенно, во время моих лекций. А вот особой болтливости я за ним никогда прежде не замечал.
Доран наклонил голову набок:
– Когда вы с ним только познакомились, скромность и трепет перед личностью подобного масштаба не позволяли распускать язык больше положенного. Позже, во время совместной работы было некогда особо разглагольствовать, только по делу, а на лекциях я старался повнимательнее слушать, чтобы задавать поменьше вопросов, чтобы экономить столь драгоценное время моего многоуважаемого учителя. А по вечерам, когда наступала свобода, я, зачастую, валился с ног от усталости, и меня совсем не тянуло на разговоры, самое большее, на что меня тогда хватало – полистать интересную книжку перед сном. А свои выходные мальчишке Келю хотелось потратить на те редкие радостные моменты, когда ему удавалось пообщаться с друзьями, или изучить что-то новое и интересное для себя, помимо медицины. В такие дни мне не хотелось отвлекать тебя, чтобы обсудить художественную литературу, а по работе мы и так общались без конца.
Хозяин дома кивнул:
– Справедливо. Но я говорил совсем не об этом. Мне захотелось узнать, для чего ты рассказываешь всё в настолько мельчайших подробностях, и, зачастую, заостряешь внимание на, казалось бы, малозначительных деталях? Зачем, например, ты рассказал мне, как получил эту флягу? – Старик одними глазами указал на пояс гостя. – Или она имеет некое сакральное значение для твоей истории?
Разноглазый, поначалу, не сообразил, что его собеседник имел ввиду, и, приподняв одну бровь, взглянул на собственный ремень. Разобравшись, что подразумевал Дон’Аллан, он усмехнулся, и снял предмет обсуждения с пояса:
– В некотором смысле – да, но, на самом деле – нет. Но, всё же, стоит признать, что хоть сколько-то значительную роль для меня та фляга сыграла в своё время. О, кстати, эта, – он потряс ею в воздухе, – вовсе не та, которую я когда-то приобрёл в Рауте.
С этими словами он развернул ёмкость так, чтобы старик мог увидеть её оборотную часть. Оказалось, что с одной стороны флягу обтянули зелёной тканью, на которой белыми нитками вышили знак школы магии света – круг с шестью лучами, но по серёдке она скраивалась с серым полотном, по центру которого оказался вышитый чёрными нитками ромб – знак школы магии тьмы.
Дон’Аллан погладил бороду:
– Достаточно… символично. – Лёгким движением руки, он махнул в направлении разноцветных зрачков собеседника. – Ярко подчёркивает твои, – и сделал паузу, чтобы подобрать правильное слово, – особенности.
– Сложно с таким не согласиться. – Мрачновато вторил Доран, и вернул флягу на пояс. После чего добавил с неким задором в голосе. – Кстати, как ты смотришь на то, чтобы, в память о нашем совместном прошлом, за просто так раскрыть мне одну тайну, которая мучала целый континент вот уже бесы знают сколько лет? – Хозяин дома вопросительно приподнял бровь, выразив тем самым, как минимум, готовность выслушать своего гостя. – Почему ромб когда-то избрали символом школы магии тьмы?
Старик надменно хмыкнул:
– Луна, в качестве антипода солнцу, тогда показалась мне слишком банальным выбором. Но вот в чёрном ромбе есть что-то такое, неуловимое, необъяснимое, зловещее. – Он элегантно качнул пальцами. – Форма и цвет идеально сочетаются друг с другом, и в то же время контрастируют с округлостями белого солнца. В одиноком ромбе нет ничего лишнего, прямо как в самое магии тьмы. Он не распыляется на других. Кроме того, мы зачастую не замечаем, когда кто-то желает нам добра, как, большую часть времени, не обращаем внимания на солнце. А ещё, солнце греет всех без разбору, прямо как некоторые люди, которые помогают всем подряд, несмотря ни на что, из добрых побуждений. Зато у зла всегда есть чёткие границы, прямо как у ромба, и они известна всем – пересекаешь определённую невидимую черту, и для окружающих ты уже злодей. Мы не всегда можем сами понять, почему совершаем благородные поступки. Для них может иметься масса причин, прямо как множество лучей у солнца. К примеру, ты видишь, как человек подал нищему монетку, и в голове сразу возникает столько вариантов! Может, он действительно хотел помочь несчастному? А может, в прошлом он совершил что-то плохое, жестокое, и отвратительную, и теперь ему необходимо таким образом глушить глас совести, чтобы почувствовать себя лучше? Может, он боится, что когда-нибудь сам окажется в подобном положении, и надеется, что кто-то тоже поможет ему? А может, на самом деле, он достаточно богат, и одна монетка не делает для него разницы? – Дон’Аллан высокомерно усмехнулся. – В общем, не угадаешь. Но что же касается зла? С ним, чаще всего, всё очевидно при первом же взгляде. Если ты заметил, как кто-то пнул того же нищего на улице, ты сразу понимаешь, что он хочет повеселиться, наблюдая за чьими-то страданиями, и поднять свою самооценку и настроение за чужой счёт. Но! – Тут его глаза загадочно сверкнули, а голос понизился, чтобы добавить таинственности. – Ты вряд ли когда-нибудь узнаешь, что на самом деле сподвигло его на подобный поступок. Ответы на какие мрачные секреты таит его душа? Может быть, родители плохо обращались с ним в детстве, и даже творили что-то омерзительно, и теперь он вымещает злобу на тех, кто не может дать сдачи? Или, возможно, он узнал, что его жена изменяет ему, и теперь, от бессилия, пытается наказать за своё горе хоть кого-то? А вдруг, близкий ему человек неожиданно покинул наш мир, и он делает что-то подобное от печали и отчаяния? – Закинув ногу на ногу, хозяин дома вновь совместил кончики пальцев, и, наконец, закончил свой монолог. – В заключении, я уверен, что чёрный ромб намного лучше подходит, и описывает сущность магии тьмы, нежели какая-то посредственная луна. Круги и квадраты мы видим в повседневной жизни каждый день, а ромб выглядит как нечто искажённое, неправильное, и непонятно, что же на него настолько повлияло, что он стал таким? В этом есть что-то мистическое.
Не сдержав эмоций, гость аж присвистнул от услышанного, и озвучил свой комментарий, развалившись в кресле:
– С одной стороны звучит жутко интересно, и даже настолько логично, что придраться не к чему. А с другой – как-то чересчур затянуто, пафосно, и притянуто за уши. Ты так не считаешь? – Разноглазый по-плутовски ухмыльнулся. – Но не вижу смысла спорить с чужим восприятием, и, уж тем более, вкусом. Да и вообще, за несколько столетий эти знаки настолько укрепились в сознании людей, что менять что-либо уже поздно.
Дон’Аллан усмехнулся, выпустив воздух через ноздри:
– Уверен, если бы ты оказался современником создателей данной символики, они просто не смогли бы жить без твоего, несомненно, неоспоримо важного, одобрения. – Разноглазый невинно развел руки в стороны, и, прикрыв веки, коротко улыбнулся. Хозяин дома на жест никак не отреагировал. – Так или иначе, в таком случае, с какой целью ты мне всё это поведал?
Доран ехидно оскалился:
– Но ведь ты сам сказал, что хочешь знать всё. До мельчайших подробностей. – Сведя большой и указательный пальцы, гость оставил между ними пару миллиметров, чтобы изобразить, насколько мелкие детали он упоминал в своём рассказе, а в следующее предложение он добавил капельку мстительного торжества. – Вот я и делаю так, как ты попросил.
Однако ему не удалось пошатнуть невозмутимость хозяина дома. Взяв пустой кувшин в руки, тот осмотрел гостя оценивающим взглядом:
– Похоже, я стал заложником собственного любопытства. – И добавил многозначительно. – Что же, к этой роли мне не привыкать. Но, так или иначе, времени у нас с тобой ещё предостаточно. – Разноглазый нахмурился, и скрестил руки на груди, а старик высокомерно усмехнулся. – Похоже, наша беседа затянется. Я, пожалуй, схожу, наполню этот кувшин ещё разок.
Без труда поднявшись с кресла, хозяин дома развернулся на месте, и зашагал в сторону выхода. Но, остановившись перед дверью, оглянулся, чтобы поглумиться:
– Знаешь, девчонка оказалась права – ты слишком много болтаешь. Я лучше захвачу… два кувшина. – Когда он вышел из комнаты, кинул через плечо. – А то и три. – Доран поморщил нос.
Когда Разноглазый остался в комнате один, он немного посидел в кресле и от безделья потопал ковёр. Оглядев комнату, он поднялся, взял со стола драгоценную звезду, и подошёл к камину. Присев на корточки, гость покрутил украшение в свете пламени, по отдельности оценив блеск каждого из лучей. Не обнаружив ничего нового, он не испытал никаких необычных ощущений, поднялся, открыл за металлическую ручку стеклянную дверцу камина, и подбросил туда несколько поленьев.
Огоньки, чьи танцы к тому моменту уже перешли в настоящую феерию, немного успокоились и разошлись в стороны. Но, в то же время, самые неугомонные тут же вскочили на новую танцевальную площадку, и, не зная отдыха, вновь принялись энергично отплясывать, приближая свою собственную жизнь к завершению.
Но не успел Доран закрыть дверцу, как в комнату вернулся хозяин дома, и застал гостя в компрометирующей позе. В руках он нёс действительно аж целых три кувшина, оценив болтливость собеседника по достоинству. Пару он держал в одной руке за ручки, а в другой третий за горлышко:
– Ты что, решил её сжечь? – Уточнил старик с ледяным спокойствием в голосе, и, не дожидаясь ответа, дошёл до стола и поставил сосуды с пивом на стол. Он не собирался никоим образом мешать намерениям Дорана. Напротив, он размеренно долил в кружки недостающее пиво, и только после этого заговорил. – Неужели из-за наших небольших склок? Как мелочно с твоей стороны. – Он завёл одну руку за спину, а другую согнул в локте, посмотрел на собственные ногти, и высокомерно добавил. – Должен признать, что ты меня разочаровал. Правда, не сказал бы, что я буду по ней сильно скучать, но, всё-таки, это уникальная вещь. В некотором роде, своеобразный артефакт давно минувших дней. Будет немного жаль уничтожать её из-за такой мелочи. – Старик присел на своё место, и сразу взялся за кружку.
Разноглазый, ответил, не меняя выражения лица – выпад оппонента его совершенно не задел:
– Ты ведь сам меня учил не делать преждевременных и поспешных выводов. – Сказал он нравоучительно, с лёгкой издёвкой. – И что в итоге? Обвинил меня в преступных замыслах на пустом месте. – Он потряс звездой в воздухе. – А у меня в мыслях даже и близко чего-то подобного нету. – Он закрыл дверцу, вернулся к столу, положил звезду обратно, и уселся в своё кресло.
– Тогда в чём же дело? – Хозяин дома не выглядел так, как будто поведение гостя действительно его заинтриговало, скорее, он спросил это так, из вежливости.
– Просто захотелось рассмотреть её повнимательнее. Поискать какие-то неочевидные детали. А потом подумал, что раз уж всё равно поднялся, то почему бы заодно и не подбросить дровишек – скоро ночь наступит, холодает. – Зябко потерев плечи, он оглянулся на узкое вертикальное окно.
– Ты мёрзнешь в помещении в такой тёплой одежде? – Спросил Дон’Аллан с лёгкой ноткой недоумения, и приложился к кружке, не дожидаясь ответа. В общем-то, он его и не услышал, потому что, во-первых, на самом деле не стремился его получить, а во-вторых, Доран это прекрасно понимал. – Ладно, мне кажется, тебе следует вернуться к своему рассказу. – Старик утёр пену с усов и губ. – Я прямо-таки сгораю от нетерпения, настолько мне хочется узнать, что же там случилось дальше? – Однако, он проговорил это настолько монотонно и безучастно, что гостю показалось, что его собеседник иронизировал, хотя, казалось, с чего бы? Ведь он сам всё это затеял.