Дмитрий Александрович Фёдоров
Природа боится пустоты
Проблема универсалий
Наиболее влиятельный фрагмент «Введений» сформулирован Порфирием в самом начале текста и содержит три вопроса:
– существуют ли роды или это просто выдуманные понятия?
– если роды существуют, то есть ли у них есть тела или они бестелесны?
– если роды не имеют тел, то отделены ли они от чувственных вещей или все же как-то связаны с ними?
Сам Порфирий колебался с решением этих вопросов и даже рассматривал не ранжируемые понятия, но, тем не менее, четко обозначил явное отличие конкретного явления от соответствующего ему понятия в нашем сознании и от обозначающего его слова в нашем языке. В самом деле, кроме комплекса восприятий о вещи, существует еще и сама эта вещь, то есть вещь «на самом деле». Собственно, за термином «сущность» и закрепилось обозначение того, что в реальности скрыто за наблюдаемым явлением. Материя вещи, безусловно, всегда пребывает вне нашего сознания, но и сущность тоже не находится в сознании (ведь сущность все же относится к самой вещи, а не к нашему сознанию), а потому ей следует приписать какое-то отдельное существование. Конечно, тут можно возразить, что кроме материи у вещи вообще ничего нет, но в таком случае непонятно, каким образом мы постигаем сущность вещи: материально к нам от наблюдаемого объекта ничего не переходит. Более того, в сознании практически у всех людей существует почти полное согласие относительно того, как объединять отдельные объекты в группы. Мы все откуда-то знаем, что этот конкретный камень относится к минералам, это конкретное дерево относится к растениям, а этот стул – к мебели. Нельзя при этом забывать, что никаких представлений хоть сколько-то напоминающих современную физику или биологическую систематику тогда не существовало, и даже атомизм давал весьма «идеалистические» объяснения в том духе, что отдельные излучаемые вещью атомы попадают к нам в глаза и сразу (каким образом?) формируют целый образ источника. Все эти проблемы (которые, возможно, почти не имеют смысла сегодня) являлись основополагающими для выбранного европейцами типа мышления, а потому разъяснялись и комментировались многими авторами, сформировавшими в результате основной вопрос философии: существуют ли роды (универсалии) реально, или это только лишь слова.
Изначально под «универсалиями» подразумевали только идеи Платона, а также роды и виды Аристотеля, но постепенно в спор проникли и теологические аспекты, поскольку философию требовалось адаптировать к монотеизму, а еще позднее – к тринитаризму, который добавил в обсуждение понятие ипостаси, то есть сущности-личности. Средневековая схоластика расцвела множеством школ, где между крайними взглядами – реализмом, полагавшим общие понятия даже более реальными, чем сами вещи, и номинализмом, оставляющим реальность лишь за единичными вещами – существовало множество промежуточных точек зрения.
Так, например, Боэций, комментируя Порфирия, предложил следующее решение: в ощущениях вещи даны нам как единичные (отдельные), но разумом мы постигаем уже универсальную вещь. Таким образом, универсалии существуют в мышлении (но не в сознании), причем божественный интеллект оперирует именно общими понятиями, а человеческий разум, находящийся на более низкой ступени, – объектами. Хотя человек еще способен воспринять и универсалии. Зато еще ниже располагаются мыслительные ступени, на которых существуют лишь чувства (то есть понятия только об отдельных объектах), но нет интеллекта (способности обобщать и постигать более высокие уровни бытия), а, значит, нет и универсалий. Похожим образом и цвета существуют лишь для того, кого имеет глаза. При этом деление на виды происходит по качествам, а на части – по количеству, так что универсалии есть объединения качеств, и потому существуют лишь в родах и видах, но не в индивидах.
Это хрупкое равновесие умеренного реализма (достигнутое скорее на уровне слов, но не смыслов), постулирующее, что общие понятия существуют в соответствии с мерой интеллекта, нарушалось и восстанавливалось тысячу лет, неуклонно, хоть и очень медленно склоняясь к окончательному и бесспорному номинализму. Все другие точки зрения хоть и казались более приемлемыми для христианской теологии, но не могли быть обоснованы ничем, кроме витиеватой игры терминами. К моменту наступления Нового Времени чаши интеллектуальных весов окончательно склонились к победе номинализма, и как следствие – материализма и эмпиризма, так что европейская наука возникла на вполне сдобренной и готовой к этому почве. Немалую роль (причем скорее позитивную) тут сыграло и то, что появлению науки предшествовало и почти полное забвение всего, что накопили эллины и римляне.
Падение Рима
К началу V века могущество Римской империи оказалось существенно подорванным. Финансовая система и морская торговля находилась в упадке, города угасали и разрушались гражданскими войнами, высокие налоги тормозили развитие ремесел. Общество стремительно становилось аграрным, однако урожаи повсеместно падали из-за похолодания раннего Средневековья. Вся военно-бюрократическая структура государства была нацелена исключительно на сохранение монархического имперского строя, а также на извлечение колоссальных средств для содержания армии. Гражданские институты не действовали: сенат потерял свое влияние (особенно за пределами самого Рима), местного самоуправления почти не существовало. Процветал сепаратизм, причем не только в военном, но и в экономическом смысле. Многие регионы Империи просто существовали сами по себе – никаких связей с иными частями государства или центральной властью (кроме налогообложения) уже не осталось. Интенсивное земледелие в средиземноморских регионах привело к исчезновению лесов, опустыниванию и эрозии, из-за чего плодородие снижалось, а сельское хозяйство примитизировалось. Центр влияния постепенно смещается из Италии в сторону более плодородных земель с развитой торговлей – в Галлию, а также на Восток. Языческие традиции угасали, а христианство еще не набрало полной силы. Культурный и технологический уровень Империи больше не позволял доминировать над варварским окружением.
Ситуация осложнялась началом Великого переселения народов. В период римского климатического оптимума урожаи были обильны, поэтому население росло не только в Империи, но по всей Европы. Теперь же, с началом похолодания, огромные массы народа из северных земель больше не могли прокормить себя земледелием, и потому двинулись в регионы с более мягким климатом. Этот процесс существенно ускорился после вторжения гуннов, которые начали вытеснять варварские племена с уже освоенных территорий. Остановить эту массу людей оказалось невозможно.
Рим с большим трудом добывал деньги для выплаты жалования легионам, строительства военной инфраструктуры, обучения и снаряжения солдат, однако никакой экономической выгоды от армии уже не получал. Императорам удавалось лишь сохранить собственную власть и отсрочить коллапс неэффективной государственной машины. Варварские войска, напротив, легко собирались, вдохновленные перспективой грабежа и богатой добычи. Империя всё еще могла останавливать вторжения в отдельных местах, но в целом уже не имела сил противостоять бесчисленным ордам, почти свободно перемещающимся по ее землям. Целые народы заселяли приграничные районы, добиваясь юридического признания просто по факту, поскольку выгнать их все равно не удавалось. Римская администрация имела реальную власть лишь там, где находились легионы, хотя и они уже по большей части состояли из варваров, которые решали, что регулярное жалование и цивилизованная жизнь (а также возможность свободно обирать римских крестьян) является неплохой альтернативой грабежам. Претенденты на императорский трон постоянно привлекали готские племена к борьбе со своими соперниками. При Феодосии I влияние варваров в армии возросло настолько, что им было официально разрешено селиться на римских землях (хотя они и так уже давно делали это безо всякого разрешения). Перед своей смертью в 395 году Феодосий разделил Империю на Западную и Восточную половины, завещав каждую одному из своих сыновей.
Обе части Империи почти сразу же начали конфликтовать между собой, но если Восток смог сохранить экономическую целостность и меньше подвергался внешнему давлению, то дни Западной Империи оказались сочтены. Рейнская граница была окончательно прорвана, варварские войска хозяйничали в Галлии и Испании, постоянно угрожая непосредственно Риму. В 410 году в Италию вторголось огромное войско вестготов во главе с Аларихом, который ранее состоял на имперской службе, но в итоге прельстился возможностью захватить богатую добычу. Девятью годами ранее Риму уже удалось остановить Алариха, но в этот раз вечный город был захвачен и разграблен (впрочем, он уже не был столицей, поскольку за несколько лет до того ее перенесли в Равенну). Бессильный что-либо сделать, император Гонорий отдал вестготам Аквитанию, и отныне она станет подчиняться Империи лишь формально.
Спустя 20 лет вандалы и аланы переправились из Испании в Африку, разбили римлян и захватили побережье Марокко. Еще через пятнадцать лет англы, саксы и юты начали вторжение в Британию. В начале 450-х годов на Западную Римскую империю обрушились гунны, и только внезапная смерть Аттилы спасла Италию от полного разорения. Впрочем, период спокойствия оказался недолгим и уже через несколько лет вандалы захватили и разрушили Рим, а следом подчинили Сицилию, Сардинию и Корсику. В это же время бургунды заняли земли на юго-востоке Галлии и создали там свое самостоятельное королевство. Под властью Рима (на самом деле Равенны) фактически осталась одна Италия, но по факту престол стал игрушкой в руках варварских военачальников.
В 475 году полководец Флавий Орест, возглавлявший германских наемников, изгнал императора Юлия Непота и посадил на трон своего сына Ромула Августула. За службу германцы потребовали себе треть италийских земель, но не получили желаемого, и уже в следующем году провозгласили королем своего командира Одоакра. Разбив остатки войск Ореста, Одоакр сверг и отправил в изгнание Ромула Августула, а имперские регалии переслал в Константинополь. Восточный император Зенон не стал назначать нового императора на Западе, но провозгласил Одоакра римским наместником и возвел его в сан патриция. Во многом это была простая формальность – вырвать Италию из рук варваров было уже невозможно, однако юридическое признание могло внести некоторое успокоение и уменьшить беспорядки.
Историческая традиция принимает 476 год концом Западной Империи, отделяющим античность от средневековья, однако современники не воспримали свержение Ромула Августула переломным событием, и оценивали его скорее позитивно. Правление Одоакра принесло в Италию долгожданный мир и спокойствие. Римский сенат получил поддержку, консулы назначались по старой традиции, административные реформы оказались разумными и умеренными, солдатам-варварам выделили землю, не вызвав при этом сильного возмущения местного населения.
На Востоке, однако же, независимость и амбиции Одоакра вызывали опасения, поэтому император Зенон уговорил вождя остготов Теодориха напасть на Италию. Несколько лет война шла с переменным успехом, но даже когда остготы начали одерживать верх, Равенна оставалась неприступной. В итоге Теодорих предложил заключить союз и править королевством совместно, однако не сдержал слова и лично зарубил Одоакра, казнив затем его семью и всех его ближайших приверженцев. Варварское войско провозгласило своего вождя королем, однако новый византийский император Анастасий I признал титул Теодориха далеко не сразу, и только в 516 году (через двадцать лет!) официально вверил ему власть над Западом.
Все эти перипетии не уничтожили римскую цивилизацию. Сам Теодорих хоть и был остготом, но родился и вырос в Империи, детство провел в Константинополе (находился при дворе в качестве заложника), где получил отличное образование, а позже за службу он был возведен в достоинство патриция и назначен консулом. Неудивительно, что новый король был восхищен культурой Италии. Административный аппарат государства остался почти нетронутым, а на гражданские должности назначал в основном римлян, которые имели равные права с готами, за исключением того, что не могли носить оружие и служить в армии. На основе римского права был издан «Эдикт» с единым сводом законом для всех жителей королевства. На восстановление памятников Рима выделялись большие средства, в Колизее проводились пышные игры, сенату оказывалось всяческое почтение. Роскошный королевский дворец в Равенне поражал своим блеском и большим количеством талантливых придворных, которые смогли наладить государственные финансы, возродить торговлю и поднять благосостояние населения. Теодорих искренне старался снискать славу покровителя мудрости, для чего приблизил к себе нескольких наиболее образованных римлян, включая Аниция Манлия Северина Боэция.
Власть варваров. Гибель Боэция
Личность Боэция выглядит совершенно невероятной для своего времени, являясь будто бы последним отблеском старой и уже по сути ушедшей эпохи. Родившись в знатной семье, он рано потерял отца и был взят в семью главы сената и римского префекта Квинта Аврелия Меммия Симмаха, где получил блестящее классическое воспитание, которое, возможно, затем продолжил в Александрии или Афинах. Эрудированный и трудолюбивый Боэций заслужил благосклонность Теодориха и был назначен сперва консулом, а затем – первым министром, на плечи которого легли многие заботы, включая реформу монетной системы, а также изготовление солнечных и водяных часов для развлечения короля.
Административные дела отнимали немало времени, но Боэций никогда не прекращал писать философские и религиозные работы. Латинский мир почти не знал греческих авторов: все тексты ходили в оригинале, но гордые римляне редко учили другие языки, тем более что связи с Византией ослабевали. Боэций взял на себя задачу восполнить этот пробел, и создал ряд богословских трудов в защиту католичества, несколько философских сочинений, а также трактаты «Основы арифметики» и «Основы музыки» (возможно, также были написаны учебники по геометрии и астрономии), в которых передал западной цивилизации основные открытия пифагорейцев и некоторых других эллинских математиков. Кроме того были переведены и прокомментированы «Органон» Аристотеля и «Введение» Порфирия. В своей работе Боэций старался придерживаться собственного понимания, не стесняясь приводить дополнительные рассуждения и толкования, сокращая пространные места и поясняя трудные моменты. Перечисленные тексты впоследствии составили основу всего средневекового университетского образования Европы.
Удивительно еще и то, что Боэций, похоже, был полностью лишен приверженности всяким суевериям, что совершенно нехарактерно для людей тех веков. Даже его богословские работы лишены мистических оттенков и представляют собой образцы логической строгости. Впрочем, именно приверженность религиозным вопросам привела Боэция к печальному концу. Дело в том, что Теодорих, как и большинство готов, исповедовал арианство – версию христианства, согласно которой Иисус Христос является лишь творением Бога и не единосущен Создателю. Изначально это учение распространилось из Александрии по восточным провинциям Империи и на какое-то время даже стало государственной религией, хоть и вызывало возражения у многих священников. Поскольку христианизация готов происходила именно в тот ранний период, то они приняли крещение от епископов-ариан, и в дальнейшем уже не отступали от своей веры, даже после того, как она была осуждена Римом и Константинополем.
Мудрый Теодорих придерживался политики веротерпимости и поддерживал хорошие отношения с папским престолом, но его позиция резко поменялась, когда в 523 году благочестивый император Юстин объявил арианство вне закона. Причины для беспокойства имелись. Остготское государство постепенно становилось все более могущественным, а его владения простирались далеко за границы самой Италии. Другие варварские короли относились к Теодориху со вполне заслуженным уважением, тогда как он хоть и признавал себя подданным императора, но неуклонно и энергично отстаивал свою независимость, в том числе и силой оружия. Всё это вызывало немалые опасения у Константинополя. Одновременно с этим накапливались противоречия между италиками и готами, причем последние не стеснялись пользоваться своим исключительным правом на ношение оружия. Столкновения происходили довольно часто, религиозные и культурные различия вылились в прямую расовую вражду. Богатые землевладельцы начали выражать недовольство существующими порядками. В этих обстоятельствах обострение отношений с Византией могли иметь серьезные последствия: Теодорих начал опасаться, что римляне могут вступить в заговор с императором, дабы отобрать у него корону.
Подозрения лишь усилились, когда было перехвачено письмо одного из сенаторов, направленно лично императору. Весьма вероятно, что там обсуждалась проблема наследования, ведь у Теодориха не было сыновей, а права дочери и внука вызывали сомнения у других варварских вождей. Разгневанный Теодорих созвал суд, состоявший из высших сановников государства. Очевидно, предполагалось, что таким образом получится осудить изменника законным образом и одновременно получить дополнительные доказательства верности придворных-римлян, однако некоторые члены коллегии попытались оправдать сенатора и выставить дело таким образом, будто ничего предосудительного совершено не было. Этот шаг оказался ошибочным. Боэция, который выступал особенно рьяно, арестовали, заключили под стражу, обвинили в заговоре и святотатстве, отобрали имущество, а через год казнили. Сенат не захотел ему помочь: многие боялись, но немало было и тех, кто был верен королю, или же радовался падению первого министра, а потому открыто выступил против него.
Находясь в заточении и ожидая жестокой расправы, Боэций создал одно из самых знаменитых своих произведений «Утешение философией» – последний великий текст классической эпохи. Сообразно своему печальному положению Боэций пишет – частью в прозе, а частью в стихах – о предопределении и свободе воли, о зле, добродетели и о справедливости. Книга построена в виде беседы между автором и философией, которая явлена в образе женщины, объясняющей капризную природу Судьбы (именно здесь дана метафора колеса Фортуны). Объясняется, что люди по своей сути хороши, но иногда поддаются злобе и совершают злые поступки, подобно животным. По этой причине справедливость заключается в том, чтобы обращаться с заключенными с сочувствием, подобно тому, как врач ведет себя с больным пациентом (вполне понятный вывод для посаженного в темницу философа).
Хотя «Утешение» написано безо всякой ссылки на христианство и полностью проникнуто духом неоплатонизма, но общий посыл книги полностью соответствует нормам религиозного благочестия Средневековья: следует не гнаться за мирскими благами, а искать внутренние добродетели. Поскольку Бог управляет миром через Любовь, то к истинному счастью приведут лишь молитвы и искреннее чувство любви. Страдание от зла признается добродетельным, ведь зло, являясь просто отсутствием добра, и имеет благую цель – преподать нам урок и помочь измениться к лучшему. Всеведущий Бог заранее знает все наши будущие действия, но такое предвидение, не является необходимой причиной наших поступков, поэтому мы все же обладаем свободой воли. Впрочем, наша воля свободна лишь настолько, насколько может опираться на суждения разума, поэтому необходимо все время уклонялся от зла, устремляя сердце к добродетели, а ум – к истине. Таким образом, познать истину это и означает стать по-настоящему свободным. Все эти ответы были получены исключительно рационально с опорой на греческую традицию и классическую натурфилософию, но христианская мысль, опираясь на веру и Откровение, придет к точно таким же выводам.
«Утешение Философией» стало одним из самых популярных сочинений средневековья, его многократно копировали, богато иллюстрировали, переводили и клали на музыку. Самого Боэция почитали подобно одному из отцов церкви, хотя его истинное отношение к христианству не до конца ясно, а авторство некоторых приписываемых ему богословских текстов вызывает сомнения. Само «Утешение» начинается с заявления о том, что истинными философами являлись Сократ, Платон и Аристотель, а стоики, эпикурейцы и прочие подражатели обрели популярность лишь из-за невежества толпы. О себе же Боэций говорит, что он всегда следовал Богу, повинуясь заповеди пифагорейцев. Метафизика излагается им с чисто платоновских позиций, а начальные разделы «Тимея» положены на стихи. Никакой, свойственной ранним христианам, одержимости чувством греха у Боэция нет. Тем не менее, его казнь произвела глубокое впечатление на современников, и в Италии даже возник неофициальный культ Боэция-мученика.