Дмитрий Александрович Фёдоров
Природа боится пустоты
Ограничения логики как инструмента
То, что логика не является идеальным инструментом, было понятно с самого начала. Уже в VII веке до нашей эры критянин Эпименид сформулировал всем известный парадокс, заявив, что все критяне лжецы. Если мы полагаем данное утверждение истинным, то Эпеминид нам солгал, то есть утверждение не является истинным, что приводит к противоречию. Напротив, если считать утверждение ложным, то оно соответствует истине, что опять же является противоречием.
Аристотель предлагал весьма пространное разрешение этой проблемы, ссылаясь на то, что лжецы вполне могут быть иногда в чем-то правдивы. Однако если сформулировать парадокс в самом общем виде: «Я сейчас лгу», то предложенное объяснение оказывается бессильным. Сохранились даже сведения (возможно, конечно, недостоверные), будто двое греческих мыслителей умерли от истощения (либо покончили с собой), тщетно пытаясь найти окончательную разгадку данной задачи.
Несомненно, вклад Аристотеля в логику и теорию познания огромен и свидетельствует о большом даровании автора, но, увы, теория силлогизма появилась в самом конце творческого этапа греческой мысли и попала в общество, где уже не приветствовалась оригинальность интеллекта. Будущие поколения приняли положения Аристотеля за неоспоримые истины, вышколили и довели до совершенства, сковав тем самым западное мышление на два долгих тысячелетия. Отныне стало возможно рассуждать либо в мистическо-метафорическом стиле, как Платон, либо в строго силлогистическом, как Аристотель. Когда в Европе вновь появилось оригинальное мышление, ему пришлось вести тяжелейшую борьбу с цепями аристотелевской логики, дабы произвести по-настоящему свежее знание.
Но не только Аристотель их установил рамки для развития знания – не менее сильное влияние оказали исторические события.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. АРХИМЕД ПРОТИВ РИМА
Мир после Александра Македонского
Ученик Аристотеля Александр Македонский за время своего короткого правления (он внезапно умер в 323 году до нашей эры в возрасте 32 лет) полностью преобразовал существующее мироустройство. Почти все известные и даже часть неизвестных земель оказалась завоевана одним человеком. Разумеется, это не было чудом или случайностью – стагнирующая Эллада всеми силами стремилась под власть сильного правителя, дабы сменить свободу и хаос на подчинение и порядок. Когда это произошло, соседние империи и царства не смогли ничего противопоставить внезапно возникшей объединенной греческой мощи. Древний мир сложился, как карточный домик, тем более что большинству населения было абсолютно без разницы, какому именно деспоту подчиняться. Везде, куда приходил Александр, он основывал новые греческие города и вводил греческие государственные институты, поощряя смешение эллинских и варварских культур. Новые поселения заселялись в основном колонистами мужчинами, которым ничего иного не оставалось, кроме как брать себе в жены местных девушек. Так варвары переняли кое-что из греческой культуры, а любознательные эллины ознакомились с наукой и религией Вавилона и Египта, приобщившись также ко многим восточным суевериям. Западная цивилизация распространилась на огромную территорию, но в очень ослабленном и разбавленном виде. Причем влияние было взаимно сильным. Поскольку Восток признавал лишь власть божественных царей (что, вероятно, было единственным работающим вариантом для огромных сельскохозяйственных обществ), то отныне это станет нормой для всех крупных государств Средиземноморья.
После смерти Александра сохранить его империю в целости не удалось, да это и не было возможно, поскольку ее части хоть и были связаны торговлей, но все же являлись хозяйственно полностью самостоятельными. Началась гражданская война, малолетних сыновей Александра устранили, и его полководцы поделили доставшиеся им земли между собой: один захватил азиатскую часть, второй – европейскую, а третий – африканскую.
Антигонидам, получившим Европу, было не сложно поддерживать там греческие традиции, но Птолемеи в Египте и Селевкиды в Азии отказались от попыток полностью эллинизировать местное население, ограничившись в основном городами, где греческая культура поддерживалась чиновниками и армией. При этом относительно спокойную и стабильную власть удалось установить лишь на берегах Нила, в то время как остальные земли сотрясали династические и гражданские войны. Вместо подчинения и порядка возник деспотизм и хаос, который через века смогут усмирить лишь римляне. Греческий язык, впрочем, будет и дальше оставаться языком культуры и литературы вплоть до темных веков и триумфального шествия ислама.
В эпоху эллинизма, если у человека имелись деньги, но отсутствовала жажда власти, он мог при везении прожить вполне счастливую и комфортную жизнь. Многие так и поступали, хотя у еще большего числа людей не было почти никаких средств. Однако даже богатый человек в любой момент мог стать жертвой вражеской армии, дворцового переворота, мародеров, бунтовщиков или произвола всесильного тирана. Никто не чувствовал себя в безопасности, но, что еще хуже, никто не знал, что в такой ситуации можно предпринять. У простого народа и вовсе не оставалось никакой надежды на защиту – демократическое самоуправление если где и сохранилось, то лишь в старых греческих городах, да и там контролировалось македонскими гарнизонами. Могущественные цари, начиная с Александра, последовательно защищали интересы и права богачей. В условиях развитого рабовладения оплата труда свободных людей сделалась столь низкой, что единственным способом по-настоящему заработать стала карьера наемника-авантюриста, стремящегося пограбить во время удачной войны или выгодного мятежа. Немногие желающие обрести стабильность просто уходили в себя в поисках внутреннего умиротворения, пытаясь логическими аргументами оправдать собственное бессилие.
Люди все больше поклонялись Фортуне, понимая, что любые усилия бесполезны против воли случая. Причем, особую роль тут играли восточные веяния. Греки оказались очарованы Вавилоном, древностью (во многом преувеличенной) его культуры и глубиной мудрости, особенно же – математическими и астрономическими знаниями. Поскольку вавилоняне умели с большой точностью предсказывать затмения, то у эллинов не возникло сомнений в том, что все восточные знания о небе и природе истинны. К сожалению, большую часть этих знаний составляли магия и астрология, которые захватили эллинистический ум, словно эпидемия. Каждый хотел узнать свое будущее у звезд, поскольку иного способа получить уверенность в завтрашнем дне не существовало. Могилы и надгробия покрываются астрологическими знаками и символами. Даже философы не остались в стороне от новых веяний и, судя по всему, относились к гаданиям вполне серьезно.
Греческий ум создал новый мир, но оказался бессилен решить возникшие при этом политические и социальные проблемы. Римляне были невежественны и грубы, но зато они принесут с собой стабильность и закон, тогда как навязанный некомпетентными македонцами беспорядок оказался совершенно невыносимым.
Разумеется, три столетия эллинизма вовсе не являлись исключительно чередой нескончаемого хаоса и войн. Под управлением греческой и македонской элиты практически повсеместно происходил экономический подъем: росли и развивались старые города и порты, во множестве строились новые, расширялись и укреплялись торговые связи, налаживался постоянный обмен товарами с Индией. Эллинистические правители набирались опыта и старательно обеспечивали централизацию и стабильность крупного хозяйствования, что позволяло эффективно эксплуатировать местное население, собирать в царскую казну ренту с земли, а также налоги с коммерческой деятельности и государственных монополий.
Торговые суда относительно свободно и безопасно ходили по всему Средиземному и Черному морям, хотя кое-где, несмотря на старания властей, все же процветало пиратство. Объем товарооборота той эпохи практически не поддается исчислению: из разных земель и городов во множестве везли зерно, скот, рабов, металлы и лес, соленую рыбу, шерсть, оливковое масло, вино, мед и воск, инструменты, утварь и предметы роскоши.
Для перевозки хлеба использовали как малые суда, так и огромные многомачтовые корабли грузоподъемностью в несколько тысяч тон. Богачи могли отправиться в морской круиз на гигантском «лайнере», каюты которого были выложены цветными мозаиками, а на палубе располагались библиотека, гимнастический зал, храм, сад для прогулок и термы. Фактически ради всего этого и возник эллинизм. Многие влиятельные и состоятельные люди добровольно жертвовали свободой ради сильной царской власти, способной усмирить народ и прекратить войны между полисами. Ожидалось, что это принесет пользу для коммерции – именно так и получилось. Чего никто не мог предвидеть, так это того, что эллинистические державы начнут вести между собой бесконечные войны за передел земель ради приобретения наиболее выгодных экономических позиций. Каждый хотел урвать себе еще один кусочек пирога, причем сам пирог получился столь большим, что всегда находились пираты, мародёры или разбойники, желающие отщипнуть немного и для себя.
Общее смятение длинной в несколько столетий, а также неуверенность в завтрашнем дне привели к интеллектуальной стагнации и разрушению морали. Не было причин придерживаться каких-либо убеждений, ведь они не давали дополнительных шансов на успех. Экономных грабили, добродетельных обманывали, предприимчивых и предусмотрительных сметали копья вражеской армии. Относительно уверено чувствовали себя лишь авантюристы и ловкие приспособленцы. Для большинства же цель жизни стала заключаться не в стремлении достичь успеха и конкретного блага, но в желании избежать несчастья.
И хотя именно в этот исторический период эллины проделали наиболее выдающуюся часть своей работы в области естественных наук и математики, но глубокая и проработанная метафизика отступила на второй план, уступив место школам эпикурейской, стоической и скептической философии. После III века до нашей эры греческая мысль не произведет ничего по-настоящему нового вплоть до неоплатонизма III века нашей эры, но к этому моменту римский мир уже будет готов принять христианство.
Философия эллинизма. Скептицизм. Эпикурейство. Стоицизм
Во времена Аристотеля и ранее греческие мыслители не ощущали себя политически бессильными и, чаще всего, не пытались уйти от суетного мира. Совсем наоборот: даже такие мистики как Пифагор и Платон использовали свое влияние и интеллект, дабы преобразовать общество согласно собственным желаниям и воззрениям. Философ мог принадлежать к проигравшей партии и даже поплатиться жизнью, но это всегда случалось в результате предшествующей борьбы. Когда власть перешла к македонским династиям, а свободные полисы утратили свою независимость, греческие философы (напомним, что чаще всего это были просто наиболее интеллектуально одаренные представители различных социальных классов) оказались отстранены от власти. Осознавая собственное бессилие, они перестали спрашивать, как им построить хорошее государство (теперь – никак!) и начали искать способы жить счастливо в мире порока и страданий. Конечно же, подобные вопросы задавались всегда, но теперь эта проблема стала по сути основной. Эллинистические философы еще не могли не мыслить, но их идеи уже не предполагали какой-либо практической пользы. Западая мысль становилась все более скептической и индивидуалистической, готовя общество к тому, чтобы постепенно принять за идеал концепцию личного спасения.
Скептицизм по отношению к чувствам, логике и морали не являлся чем-то новым для греческого мира, однако ранее не существовало единой доктрины, объединяющей подобные взгляды в общую систему. Основателем античного скептицизма выпало стать Пиррону из Элиды, художнику и философу-атомисту, который вместе с армией Александра дошел до Индии, где приобщился к мудрости магов и аскетичных йогов. Пиррон доказывал, что раз уж мы не можем достоверно установить качества вещей, то следует воздерживаться от суждений по их поводу. Заявлялось (видимо, вслед за Демокритом), что всё является не в большей степени одним, чем другим, а поэтому различия являются просто произвольными человеческими обычаями. Для мудреца правильным будет ничего не утверждать и не отрицать, но хранить безмятежность по отношению к происходящему. Поступать же следует в соответствии с обычаями того места, где живешь, ведь нет оснований считать иное поведение более правильным.
Скептицизм появился очень вовремя, ведь в обществе уже наступило разочарование в старых философских школах, каждая из которых самодовольно претендовала на истину, но на деле предлагала лишь частное мнение. Теперь оказалось, что невежда столь же мудр, как и заслуженные мыслители, ведь для радикального сомнения не требовалось много ума. Это привлекало людей. Конечно, скептицизм не давал никакого нового знания, но зато отлично подходил в качестве средства от тревог. Нет смысла волноваться о будущем, если о нем невозможно хоть что-либо сказать, тем более что негативная оценка событий – это лишь одна из множества точек зрения. А если даже и случится какая-то неприятность, то никогда нельзя быть уверенным в том, что она и в самом деле происходит. Во всяком событии следует сомневаться. Лучшим поведением в любой ситуации является апатичная отрешенность.
В рамках дедуктивной логики (а никакой другой греки не знали) возражать тут было очень трудно. В самом деле, дедукция должна в своем основании исходить из каких-либо самоочевидных принципов, но скептики всегда могли подвергнуть такие принципы сомнению. Получалось, что любые доказательства несостоятельны, поскольку представляют собой либо порочный круг, либо бесконечную цепь рассуждений. Такая концепция в корне подрывала все известные на тот момент философские системы.
Влияние скептицизма оказалось столь велико, что его дух проникнул даже в Академию. Почти двести лет последователи Платона не выдвигали никаких положений, но вместо этого обучали тому, как опровергнуть любой тезис, и тому, как можно с равной убедительностью отстаивать противоположные суждения. Естественно, что вместо новых талантливых философов такое образование могло взрастить лишь ловких и безразличных к истине демагогов, которые затем хорошо устраивались на различных административных должностях, дабы нажить себе состояние. Впрочем, в некоторых отношениях взгляды скептиков были вполне конструктивными: так, руководители Академии вели непримиримую борьбу с религиозными суевериями, а также с увлечениями астрологией и магией, ставшими настоящим бичом эллинистического общества. Хотя причиной этой борьбы был все тот же принцип неуверенности в любой системе, а вовсе не рационализм.
У скептицизма вполне хватило сил, посеять сомнения в состоятельности политических, интеллектуальных и религиозных взглядов эпохи, однако он не предлагал ничего взамен. Общество же нуждалось в новой спасительной доктрине, которая могла бы успокоить и сплотить людей в бушующем неспокойном мире. Не сумев ответить на аргументы скептиков, старый мир просто отвернулся от них, обратив свой взор в сторону других учителей – стоицизма и эпикурейства. Обе эти философские школы возникли приблизительно в одно и то же время, в Афинах, а их основатели, Зенон и Эпикур, почти наверняка были знакомы.
Эпикур родился в небогатой семье, много скитался и долго не мог найти себе места в жизни. В молодости он обучался у последователей Платона и Демокрита, а также приобщился к пирроновскому скептицизму. Политические перипетии и военная служба вынудили Эпикура неоднократно перебираться из одного города в другой, но в итоге он приобрел себе дом и сад в Афинах, где начал собирать учеников. В общине эпикурейцев привечали каждого, включая женщин, детей и рабов. Эпикур никогда не вел себя важно и высокомерно, а напротив – старался поддерживать в своем саду теплую и дружественную атмосферу. Мучаясь всю жизнь от различных недугов, он научился переносить боль с удивительной стойкостью. Острое физическое страдание, говорил Эпикур, обычно не длится долго, а длительное редко бывает острым, поэтому его можно вытерпеть с помощью силы воли и умения думать о приятных вещах. Эта позиция вполне характеризует всю систему эпикурейства.
Философия для Эпикура, это система взглядов, позволяющая жить счастливо. Единственный помощник тут – здравый смысл, а специальная сложная подготовка в области логики или математики вовсе не требуется. Постулируется, что благо – это наслаждение, и далее всё выводится из данного принципа. Ум получает удовольствие, ощущая радости тела, а добродетель вовсе не имеет смысла, если она не является благоразумным способом получить удовольствие. Самое важное – научится избегать страха и пребывать в состоянии равновесия, когда нет никаких страданий и волнений. Отсюда вытекает, что нужно стремиться к тихим радостям, а не страстному удовольствию. В самом деле, если ежедневно выпивать небольшую порцию вина, можно всегда находиться в приподнятом настроении, а вот обильные возлияния обязательно повлекут за собой мучительное похмелье. Таким образом, мудрец будет в первую очередь избегать боли (что уже есть наслаждение само по себе), а не стремиться к получению какой-либо особой радости.
Жажда власти, славы или наживы нехороши, поскольку заставляют человека метаться и волноваться, предпринимать опасные и рискованные действия, тогда как можно было бы просто оставаться в состоянии спокойного умиротворения. Всякую форму общественной жизни, любую политическую деятельность Эпикур считал вредной, ведь они вызывают волнения и пополняют число врагов. Истинная мудрость заключается в том, чтобы оставаться незаметным. Неудивительно поэтому, что жизнь самих эпикурейцев была проста и скромна, а пища состояла в основном из хлеба и воды, с прибавкой сыра по праздникам, что считалось вполне приемлемым. Тем более что община во многом существовала на добровольные пожертвования.
Разумеется, половая любовь, как одно из самых страстных наслаждений, попадала под запрет. Брак также считался лишним поступком. При этом сам Эпикур очень любил детей и поддерживал с ними сердечную дружбу, очевидно, надеясь в глубине души, что не все последуют его совету о безбрачии. И в самом деле, римский поэт Лукреций, придерживающийся эпикурейских взглядов, не видел проблемы в том, чтобы спать с женщинами, если это не сопровождается страстью.
Нужно быть сытым, немного выпивать для хорошего настроения, наслаждаться компанией хороших друзей и размышлять о прекрасном. Одновременно следует не допускать несварений и похмелья, риска и страстей, всяких обязательств и опасностей, связанных с политикой или созданием семьи. Такая мораль многим современникам казалась свинской, однако Эпикур всегда был искренен и высоко ценил своих друзей независимо от того, что мог от них получить. В целом его поступки были совсем не такими эгоистичными, как им же проповедуемое учение. Мы видим болезненного человека, желающего отгородиться в своем саду от остального мира.
Но если эгоизм являлся спасением от невзгод этого мира, то для преодоления страха перед потусторонними силами Эпикуру потребовалось совсем иное средство. Различные верования убеждали людей, что мертвые несчастны, а вероятность сверхъестественного вмешательства вселяла ужас в каждого. Требовалась метафизика, которая помогла бы избавиться от всяческих суеверий, и здесь как нельзя лучше подошли материализм и убежденность в том, что лишь чувства дают нам знания об окружающих вещах. Эпикур взял у Демокрита учение о том, что мир состоит из отдельных частиц, но не смог, да и не захотел, в полной мере перенять всю математическую и физическую глубину атомизма. Эпикур лишь отвергнул концепцию законов природы, которую греки понимали еще во многом религиозно, а вместо этого ввел для каждого атома нечто вроде свободной воли, позволяющей ему иногда отклоняться от прямого пути. В остальном отличий от Демокрита было немного.
Душа полагалась также созданной из атомов и распадающейся после смерти, откуда следовало, что никакого загробного существования просто не может быть. При этом Эпикур соглашался верить в богов, но полагал их абсолютными гедонистами, которые не утруждают себя делами смертных и ведут полную блаженства безмятежную жизнь.
Наука интересовала Эпикура не как инструмент поиска истины, а лишь как инструмент борьбы с суевериями. Не так важно, как именно объяснять фазы Луны, лишь бы для этого не требовалось привлекать высшие силы. Искать же по-настоящему верное объяснение вовсе необязательно, поскольку это потребует лишних волнений и едва ли принесет спокойствие и счастье. Несложно понять, что эпикурейцы, как единственные последовательные материалисты эллинистического мира, никак не поспособствовали развитию естествознания. Оставаясь ограниченными догматиками, они не смогли стать серьезным барьером против растущей приверженности язычников к астрологии, всякого толка магии и прорицаниям.
Тем не менее, страх смерти столь сильно укоренен в человеческом естестве, что на большинство людей не могли подействовать никакие атомистические аргументы. Лишь среди свободомыслящих образованных греков и римлян, и то далеко не всех, взгляды Эпикура оказались достаточно распространены. Лукреций, живший в одно время с Юлием Цезарем, придал им стройную поэтическую форму в своей поэме «О природе вещей», однако наступивший вскоре закат Республики привел к существенным изменениям в убеждениях людей, отчего эта поэма вскоре оказалась непопулярной. Лишь один ее манускрипт чудом пережил средние века, чтобы в эпоху Возрождения получить признание философов и дать мощнейший толчок к развитию материализма. Но пока, во времена после Августа, призыв Эпикура чаще всего отвергался в пользу стоицизма.
Возникший одновременно с эпикурейством (в начале III века до нашей эры) стоицизм отличался меньшим постоянством доктрины, и потому – оказался популярнее. Основатель этого учения Зенон Китийский придерживался материалистических взглядов, но с течением веков его последователи постепенно отходили в сторону платонизма, так что ко времени императора-стоика Марка Аврелия (вторая половина II века нашей эры) влияние материализма почти не ощущалось.
Зато почти не изменилась этическая сторона стоицизма, более того постепенно именно она стала восприниматься как основа всего учения. Главным моральным (и почти божественным) авторитетом стоицизма являлся Сократ, его жизнь и привычки: приверженность простоте, спокойное поведение во время суда, отказ от бегства – все это провозглашалось идеалом, к которому следует стремиться каждому. Однако наличие грека в качестве центральной фигуры учения вовсе не делало стоицизм греческим учением.
С самого начала большинство стоиков было сирийцами, а позднее – римлянами. Сам Зенон родился на Кипре, но был финикийцем, а в Афины попал по деловым и торговым вопросам. Оказавшись там, он захотел изучить греческую философию, более всего увлекшись школой киников, но добавив к их учению всего понемногу, не стесняясь прямых заимствований, особенно у Академии. При этом Зенон и его последователи не углублялись в излишние философские тонкости: наибольшее значение придавалось добродетели, а остальные знания имели смысл лишь только, если способствовали ей. Изощренной метафизике других школ противопоставлялся здравый смысл, убежденность в существовании реального мира, а также уверенность, что наши органы чувств дают нам верную информацию. Для большинства обычных людей это звучало вполне убедительно.
Можно сказать, что для эллинизации варваров пришлось выкинуть из греческой культуры все сложное и лишнее, сконструировав неглубокую и эмоционально узкую философию, содержащую элементы религиозного учения, в котором так нуждалось раздираемое нестабильностью Средиземноморье. Многие наследники Александра считали себя стоиками, а во времена Римской империи стоицизм надолго стал фактически религией для простого народа.
Центральной доктриной школы стоиков была уверенность в том, что случайности не существует, а все события строго определены законами природы. Всё возникло из огня и когда-нибудь вновь сгинет в космическом пожаре, после которого цикл творения повторится снова и снова. Всякое явление в этом процессе до мельчайших подробностей запланировано и предопределено благим Законодателем для достижения высших целей естественным образом. Каждая вещь является частью единой Природы, а Бог есть душа мира и в каждом из нас содержится частичка его божественного огня. Жизни людей, как несложно заключить, хороши только в том случае, если они находятся в гармонии с Природой. Конечно же, ни один из нас не сможет действовать против ее законов, но истинная гармония достижима лишь тогда, когда воля человека следует высшим целям.
Единственным значимым благом стоики объявили добродетель, поскольку она полностью заключена в личной воле человека, а, значит, зависит лишь от него самого. Можно быть больным, бедным, рабом или даже сидеть в темнице, но при этом оставаться добродетельным и пребывать в гармонии с Природой. Мудрый человек всегда абсолютно свободен, ведь его не интересуют мирские желания, и он всегда остается хозяином своей судьбы во всем, что действительно важно – в возможности поступать правильно. При этом даже не требовалось действительно совершать что-либо благое или полезное. Вполне достаточно было в каждой конкретной ситуации просто вести себя сообразно тому, как это якобы делал условный Сократ.
Отдельно отметим также, что Зенон, судя по всему, верил в астрологию и прорицания, ведь это весьма хорошо сочеталось с позицией полного детерминизма и нравилось народу. То, что люди часто использовали предсказания, дабы изменить свое будущее, не казалось стоикам логическим противоречием.
Последователи Зенона начали перестраивать свои доктрины, уходя от материализма. Так, например, тезис, что добро не может существовать без зла, поскольку они являют собой необходимые противоположности и заключены одно в другом, обосновывали вовсе не отсылкой к Гераклиту, но с помощью авторитета Платона. Также укрепляется мнение, что после смерти до очередного Великого Пожара сохранятся только души мудрецов. Одновременно с этим все больше делался упор на формальную логику: стоики активно развивали теорию силлогизмов и изучали грамматику. Разрабатывалась теория познания, базирующаяся на восприятии мира органами чувств. Одновременно утверждалось, что существуют некоторые базовые единые для всех людей самоочевидные принципы, на которых возможно построить безошибочные дедуктивные рассуждения обо всем на свете, подобно тому, как это сделано в учебнике геометрии. Хоть вся эта работа и велась в первую очередь для аргументированного обоснования добродетели, но все же немало стоиков внесло заметный вклад в различные науки – математику, астрономию, логику, грамматику, историю, юриспруденцию.
Если охарактеризовать концепцию стоицизма в нескольких словах, то получится примерно следующее – поскольку невозможно быть счастливыми, то давайте хотя бы поступать хорошо и получать удовольствие от этого. Несомненно, это достойная и даже полезная доктрина, но она явно не совсем искренна и призывает более к терпению, чем к созиданию. Мир нельзя сделать лучше, но возможно оставаться порядочным человеком даже среди невзгод и тягостей.
Век Эпикура и Зенона знаменовался угасанием греческого мира, но в это же время римляне железной рукой уже начинали выковывать новый порядок там, где его не сумели установить македонцы. При этом греческая цивилизация почти не затронула сельскохозяйственные районы Средиземноморья, да и в городах пролетариат и массы рабов испытывали крайнюю нужду и жили в ужасных условиях. Экономика эллинистических царств была плоха, но с точки зрения среднего обывателя Рим несильно ее улучшил. Простые люди продолжили жить в страхе, страдая от эпидемий, войн, бунтов, неурожаев и произвола властей. Постоянно требовались всё более убедительные и сильные слова, дабы утешить несчастных и страждущих. Философы нашли спасение в неоплатонизме, а простой народ – в различных восточных суевериях, обещающих всевозможные блага и радости в другой, загробной жизни.