Дмитрий Александрович Фёдоров
Природа боится пустоты
Социальные и политические воззрения аристотеля
В отличие от учителя, Аристотель не был знатным аристократом, и не имел иных источников доходов, кроме тех, что зарабатывал сам либо получал от покровителей. Как следствие, этические взгляды Аристотеля представляют собой классическую позицию трудолюбивого образованного человека, занимающего уважаемое положение в обществе и зарабатывающего на жизнь интеллектуальным трудом. Его мнения по вопросам морали не являлись ни радикальными, ни консервативны, но, напротив, отражали общепринятую позицию.
Аристотель, как и следовало ожидать, считал свой собственный социальный статус вполне достойным, а вот бедных или чрезмерно богатых людей недолюбливал. Эта более чем обывательская позиция и составляет всю аристотелевскую этику: похожие не него люди – хороши, а сильно отличающиеся в какую-либо сторону – плохи. В соответствии с этим выдвигалось правило, согласно которому добродетель всегда находится посередине между порочными крайностями, когда какого-либо качества человеку недостает, либо же оно проявлено в избытке. Так, мужество находится посередине между трусостью и безрассудством; щедрость – между скупостью и расточительностью, величавость – между приниженностью и спесью, дружелюбие – между вздорностью и угодничеством. В целом душевные качества индивидуума определяются тем положением, которое он занимает в обществе, ведь только обеспеченный человек имеет время и средства, чтобы получить должное воспитание и вести потом добродетельную жизнь.
Определив добродетели, Аристотель утверждает, что следование им приведет к счастью, которое и является объективным благом. При этом практические добрые дела приносят не такое сильное счастье, как созерцание, поскольку, применяя свой разум, человек становится причастен к деятельности божества. Конечно, нельзя полностью отдаться размышлениям, но, тем не менее, из всех людей наиболее счастливыми оказываются философы. Не нужно, однако забывать, что в те времена философом считался любой состоятельный человек, посвятивший досуг интеллектуальной деятельности.
Но цель Аристотеля – хорошее общество, а не хороший индивидуум, поэтому задача всякого правителя при этом состоит в том, чтобы дать людям такие законы, которые приучат их совершать добрые дела и находить в этом удовольствие. Неудивительно, что из всех форм правления Аристотель более прочих почитает монархию, когда власть принадлежит самому великодушному человеку, а второй по качеству – аристократию, когда власть принадлежит группе лучших людей. Простые же люди, пытающиеся казаться добродетельными, заслуживают в глазах Аристотеля лишь осмеяния, а всеобщее равенство даже среди свободных граждан кажется ему противоестественным. Настоящих благородных людей не может быть много, а потому им следует держаться с гордостью и презирать остальных, ведь справедливость по Аристотелю определяется пропорционально достоинству человека. Низшие (сыновья, жены или подданные) должны любить высших (родителей, мужей или государей) сильнее, чем те любят их в ответ. По отношению к собственности – рабу или ребенку – вообще невозможно совершить несправедливости.
Все эти рассуждения как нельзя лучше подходили почтенным образованным людям, которые веками будут с упоением читать Аристотеля. Впрочем, изложенная выше этическая позиция полностью согласуется с его политическими взглядами.
Платоновская утопия раздражала Аристотеля. Прибывший издалека и многое повидавший он понимал, что греческим полисам уже невозможно вернуться к правлению старой земельной аристократии. С другой стороны, он, кажется, не замечал, что на его глазах в Средиземноморье рождается эпоха крупных империй. Аристотель считал, что, в зависимости от условий региона и обстоятельств, в одной стране оптимальной будет монархическая форма правления, в другой – аристократическая, а для третьей лучше всего подойдет полития (умеренная конституционная демократия). При этом если основой государства становится не закон, а насилие, то при внешнем сходстве оно вырождается в свою соответствующую уродливую форму: тиранию, олигархию или демократию. Со всеми этими тремя формами необходимо бороться. Главным критерием вырождения является то, что власть начинает покушаться на имущество, права и собственность достойных людей (к которым Аристотель, несомненно, относил и себя).
Хорошие и плохие формы правления отличаются этическими качествами тех, кто находится у власти. Хорошее правительство заботится о благе общества, а плохое – о себе, поэтому олигархи стремятся захватить власть и разбогатеть еще сильнее, тогда как аристократы понимают, что богатство само по себе не есть добродетель, и довольствуются умеренным состоянием. При демократии беднота захватывает власть и начинает пренебрегать интересами состоятельных людей, но с простого люда и спрос небольшой, поэтому демократия все же лучше олигархии. А хуже всего – тирания, когда правитель не считается ни с другими людьми, ни с какими-либо этическими принципами. В итоге Аристотель заключает, что, поскольку в любом случае большинство правлений плохо, то среди них самым лучшим вариантом приходится считать демократию.
Напомним, что в Афинах народное собрание имело полномочия решить любой вопрос, как ему вздумается, не подчиняясь никаким писаным законам. Судей избирали жребием из числа всех граждан, большинство которых не имело никакой юридической подготовки (а часто бывало просто глупо) и легко поддавалось влиянию красноречивого демагога. В таких обстоятельствах ни один человек, которому было, что терять, не чувствовал себя защищенным от произвола толпы. Критиковалась в первую очередь именно такая демократия.
Исходя из своей же метафизики, Аристотель считал, что государство – это высшая форма развития человеческого общества, а потому она значительнее семьи и даже индивида. При отсутствии закона человек есть худшее из животных, и никак не способен выполнять своей истинной функции.
Рассуждения Аристотеля о труде и о торговле
Поскольку структура греческого государства формировалась из хозяйств, где трудились в основном рабы, то для Аристотеля очень важно определить их статус. Свободный человек, по мнению Аристотеля, сотворен, дабы мыслить и управлять, но никак не для занятий унижающим физическим трудом. Если бы обычные инструменты могли двигаться сами, то и рабство было бы не нужно, однако, плуг или молот не перемещаются без помощи других людей, а потому и рабство неизбежно. Аристотелю казалось очевидным и понятным из наблюдений, что некоторые люди (разумеется, эллины) созданы для свободы, тогда как другие (варвары) рождаются и воспитываются для того, чтобы стать одушевленными орудиями у греков. Всякая физическая работа по найму недостойна эллина, ведь она, по сути, лишает человека свободы.
На всех завоеванных территориях Аристотель предлагал делать греческих колонистов господами, а местное население поголовно обращать в рабство. Остается лишь порадоваться, что Александр Македонский не внял этому совету своего наставника.
Отдельного внимания заслуживают рассуждения Аристотеля о торговле, поскольку они, во-первых, ярко отражают его классовую позицию, а, во-вторых, использовались церковниками до самого конца средневековья, а кое-где встречаются даже сейчас. Постулируется, что любую вещь можно либо употребить по назначению, и это будет правильное использование, либо – обменять, что является неправильным. Башмак носят на ноге, горшок используют для приготовления пищи, а хлеб едят – вот примеры правильного использования вещей. С другой стороны, розничная торговля требует использовать вещи не по назначению – обменивать. Это, говорит Аристотель, противоестественно. Отсюда вытекает, что любой ремесленник, вынужденный продавать свой продукт, занимается, по сути, постыдным неподобающим делом. Единственным правильным путем приобретения богатства является эффективное управление своим хозяйством и землями, тогда как накопление монеты с помощью торговли – это позорный способ нажиться. Ростовщичество, как и всякое взимание процента, также полагалось недопустимым.
Для того чтобы ремесленно-торговый класс не мог набрать силу и выйти из повиновения, рекомендовалось не давать никаких прав тем грекам, которые сами зарабатывают себе на хлеб. Земледелие же и вовсе полагалось уделом одних лишь рабов других рас. При этом гражданские права необходимо давать только тем, кто владеет собственностью и землей в таком количестве, чтобы иметь средства и время для служения добродетели. При этом размеры государства не должны быть чересчур велики, дабы каждый уважаемый человек знал всех своих сограждан по репутации.
И, разумеется, обычных людей или рабов можно обучать лишь полезным искусствам (в нашем понимании – ремеслам), тогда как настоящее образование (в основном это то, чему учил Аристотель) следует давать только детям граждан. Причем все науки следует постигать умерено, без избыточности, ведь целью обучения является не практическая польза и ни в коем случае не умение зарабатывать деньги, но только и исключительно – добродетель, которая есть золотая середина между крайностями.
Как менялся греческий мир. Чего не хотели замечать философы
С точки зрения Аристотеля цель государства – обеспечивать достойную жизнь крупных благородных землевладельцев, воспитывая их в духе любви к искусствам и наукам. Таким был цвет (далеко не весь) афинского общества в эпоху золотого века Перикла, однако само возвышение города привело к изменению политической обстановки. Еще до начала Пелопонесской войны простонародье, мастеровые и лавочники, занятые зарабатыванием денег, а не посещением философских кружков, ополчились на друзей Перикла и им подобных. Десятилетиями не утихала борьба. Смерть Сократа несколько умерила пыл демократического фанатизма, но Афины к тому моменту уже навсегда лишились политической власти, сохранив лишь статус культурного центра Греции.
Начался короткий, но кровопролитный и полный драматизма период, когда каждый полис Эллады стремился силой отстоять свою независимость и не допустить усиления соседей. Бесконечные войны стоили огромных денег и чаще всего приносили лишь убытки. Безработное простонародье привычно требовало хлеба, но при этом не желало воевать за свои города и постоянно грозило восстаниями. Те, кто все-таки желал заработать, собирались в отряды и сражались на любой стороне, которая могла заплатить. А если война не предвиделась, то эти же наемники грабили и разоряли ту местность, где им довелось оказаться. У городов постоянно не хватало средств, чтобы прокормить народ и заплатить войскам.
Основной продукт в Элладе создавался рабами в огромных хозяйствах или крупных мастерских, поэтому именно у их владельцев демократические власти стабильно изымали деньги на государственные нужды – хлеб для демоса и оплату войн с соседями. Неудивительно, поэтому, что все богатые и просто зажиточные люди мечтали о крепкой монархии, которая прекратила бы народный произвол и поборы, гарантировав сохранность имущества и свободу торговли. Многие понимали это и стремились реализовать политические перемены в Средиземноморье. Таков афинский военачальник Аквиад, спартанский флотоводец Лисандр, персидский принц Кир Младший, сицилийский тиран Дионисий Старший. Было лишь вопросом времени, чтобы Греция объединилась под властью какого-либо могущественного человека.
Филипп Македонский идеально подходил на такую роль – он опирался на преданную лично ему армию, которую содержал на разумно собираемые налоги. Долгое время его страна считалась варварским захолустьем, на севере греческого мира, а потому ее миновали потрясения и кризисы, раздиравшие Элладу. Сила оружия позволяла Филиппу обеспечить условия, дабы каждый предприимчивый человек мог успешно вести свои дела и пополнять податями царскую казну. Богатые греки с радостью и облегчением продали македонцам и свою родину, и своих менее состоятельных сограждан, получив взамен стабильность и единое экономическое пространство. Когда спустя несколько лет заговорщики убили Филиппа, его сын Александр, имея за плечами ресурсы уже всей Греции, сумел ненадолго подчинить своей власти огромные территории, однако для того времени ноша оказалась непосильной. После внезапной смерти Александра его полководцы разделили доставшуюся им империю между собой.
Отныне Средиземноморье состояло из нескольких больших держав, правители которых имели почти божественный статус. Новые экономические условия вознесли и возвысили как Египет Птолемеев, государство Селевкидов (объединяющих современную Сирию, Финикию, Палестину, Междуречье и ряд сопредельных земель), Македонию Антигонидов, Понтийское царство Митридата, так и Сиракузкое царство и североафриканский Карфаген, которые не входили в империю Александра. Торговля и ремесла процветали. Во всех этих странах среди элиты преобладали греческий язык и культура (лишь карфагеняне говорили по-финикийски, хотя и чтили греческую культуру), отчего наступивший исторический период называют эллинизмом.
Греческий мир перестал быть совокупностью малых независимых полисов и выплеснулся на огромную территорию, а в его философию начали проникать воззрения вавилонян, сирийцев, персов, финикийцев, египтян и других народов. Эллинистические владыки управляли огромными землями, населенными самыми разными народами, поэтому, дабы контролировать свою державу, каждый монарх назначал приближенных и наместников из числа наиболее ловких и способных, но одновременно надежных и верных людей. Национальность же в этом вопросе больше не играла никакой роли, ведь всякие предрассудки могли только помешать деловой жизни государства.
Теперь людей начали делить в первую очередь на подлых и добродетельных, которых, как оказалось, немало и среди варваров. Любой, зажиточный человек, усвоивший эллинские обычаи, становился греком: главное тут было выучить язык и правильно одеваться. Но никаких препятствий не чинилось и людям других культур, если они прибывали по торговым делам, для получения образования либо осмотра достопримечательностей.
Конечно, старая жизнь менялась не сразу. Македонские, а затем и египетские цари неоднократно издавали декреты, подтверждающие независимость старых греческих полисов. Благодарные эллины в ответ восторженно соглашались признать своих «освободителей» богами, а также впустить в город царские гарнизоны и царских же чиновников. Рабовладельческая демократия отжила свой век и не могла больше поддерживать себя и сопротивляться переменам. Впрочем, монархи пока еще не вмешивались во внутреннюю политику регионов, оставляя ее на попечении местных властей, иногда вполне демократических. Всё, что требовали эллинистические цари – это лояльность, общественный порядок и поддержание благоприятных условий для коммерции.
Совсем скоро наступят иные времена, и греков, как людей второго сорта, будут целыми городами продавать в рабство за неуплату долгов римским откупщикам и ростовщикам. Луций Корнелий Сулла при осаде Афин вырубит на строительство осадных машин рощи Академии и Лицея. Даже самостоятельная раздача хлеба голодающим или организация пожарной дружины станут невозможны без особого разрешения от Рима. Но пока еще могло показаться, что старая жизнь продолжается.
Нельзя сказать, что все монархи наступившей эпохи были безрассудными и жестокими деспотами, ведь многие из них искренне увлекались науками и искусством, а другие просто отдавали дань моде и общему увлечению античным наследием. При царских дворах функционировали специальные дома мудрости, где поэты и ученые жили и работали на полном государственном обеспечении. Но сама искра свободной греческой мысли угасла навсегда, и на то были свои причины.
В независимом полисе каждый гражданин, так или иначе, участвовал в политической жизни, но теперь отстаивать свои права стало практически бессмысленно, ведь место каждого человека определяли царские чиновники, а всех несогласных жестоко карали. Люди в массе своей старались теперь прожить тихую незаметную жизнь, надеясь не привлекать к себе излишнего внимания. Между тем войны шли почти непрерывно, а правители часто менялись в постоянной борьбе за трон. Периоды стабильности чередовались с годами бедствий и хаоса. Из-за всего этого мировоззрение греков (и других жителей эллинистического мира) серьезно изменилось: вместо мудрости они начали искать способ счастливо жить в таком мире, где у них не имелось сил что-либо изменить. Высшей истиной стали воля монарха и официальная религиозная доктрина, обожествляющая правителя. Люди оставили размышления о вселенной или об общественных делах и обратились внутрь себя. Гении рождались также часто, как и раньше, но теперь они боялись высказывать новые оригинальные мысли, ведь их могли признать опасными либо вредными. У философов не имелось даже теоретической возможности защитить себя от произвола властей. Если же какому-то ученому и давалась относительная свобода для работы, он не мог быть уверенным, что вскоре его покровителя не убьют заговорщики. От интеллектуала требовалось в первую очередь умение быть угодливым и неопасным для всех. Мастерство придворной интриги и этикета стало столь же важным для философа, как знание логики или геометрии.
Вскоре и христианство возьмет на вооружение подобные взгляды. В лишенном политических надежд обществе энергичный и порядочный человек не мог направить свои силы на совершение добрых поступков, а потому оставалось лишь заняться собой. Как блестяще заметил Бертран Рассел, христианская святость, это единственное, чего могут достигнуть люди, беспомощные в практическом отношении.
Относительно безопасными областями для интеллектуальной деятельности оставались лишь некоторые абстрактные области математики, астрономия, теоретическая механика, а также этические рассуждения о том, как простой человек может стать счастливым, не нарушая закона. Философия превратилась в набор правил для жизни.
Не нужно, однако же, думать, будто проблема устройства вселенной полностью перестала волновать людей. И Стоицизм, и эпикурейство – две наиболее влиятельные философские школы, учившие о достойной и счастливой жизни – немало внимания уделяли вопросам познания мира. Другое дело, что сами эти вопросы уже окончательно отошли на второй план, безоговорочно уступив первенство проблемам этики. Недаром в быту стоиками называют тех, кто твердо и мужественно переносит любые невзгоды, а эпикурейцами – любителей приятно провести время. О логической системе стоиков и атомистических воззрениях эпикурейцев помнят мало.
Тем не менее, именно в ту эпоху чистая теоретическая наука, получив финансовую поддержку от могущественных правителей, достигла столь удивительных результатов, что повторить их человечество смогло лишь спустя полтора тысячелетия.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВСЕ ЛЮДИ СМЕРТНЫ
Технические достижения греков
Первые механизмы появились в глубокой древности. Колесо известно ещё с неолита. Ненамного позже стали применяться рычаг, клин и наклонная плоскость. Такие простые приспособления позволили осуществить масштабное строительство в государствах Плодородного полумесяца и в Египте. Так, например, возведение пирамиды Хеопса высотой почти 150 метров завершилось приблизительно в 2540 году до нашей эры. Работа продолжалась около двадцати лет, в течение которых с частотой раз в несколько минут подвозились и устанавливались известняковые и гранитные блоки средней массой 2,5 тонны (самый тяжелый весит целых 35 тонн). Разумеется, строительные материалы требовалось предварительно добыть в каменоломнях и обработать.
Храмы, дворцы, погребальные комплексы и ирригационные сооружения древности поражают воображение, и говорят о достаточно высоком мастерстве их создателей. Однако нам не известны египетские или вавилонские тексты, где описывались бы свойства подъемных устройств или иных строительных приспособлений. Вероятно, какие-то представления об элементарных физических принципах существовали уже тогда, но едва ли было четко сформулировано хотя бы правило рычага. Механика заключалась в применении накопленного опыта, и была далека от теоретических построений.
В то же время обработка результатов астрономических наблюдений уже находилась на достаточно высоком уровне. Так, в Древнем Вавилоне были составлены подробные и точные таблицы движения Солнца, Луны и планет. Во многом жрецы делали это из религиозных и астрологических соображений, но для крупных централизованных обществ было также крайне важно иметь точный календарь и грамотно планировать сельскохозяйственные циклы. Греческая астрономия очень многое позаимствовала напрямую у вавилонян.
В самой Элладе, как мы помним, интеллектуальному расцвету предшествовал экономический подъем, который не мог происходить без интенсивного развития технических средств. Одной из главнейших отраслей промышленности в классической Греции была добыча и обработка металлов: серебра, железа меди и золота. Так, в афинских Лаврийских рудниках трудились десятки тысяч рабов, которые ежегодно выплавляли несколько тысяч тонн свинца и десять тонн серебра. Рабоали сперва бронзовыми, а затем качественными железными инструментами: использовались клинья, молот, кайло и лопата. В древности вели открытую разработку, но постепенно начали вырубать невысокие штольни, а позже – глубокие колодцы. Освещали шахты глиняными светильниками, а о вентиляции не заботились вовсе. Руду на поверхность часто выносили вручную, но использовались также деревянные вороты и бадьи на веревках. Выплавку металла производили в специальных печах, которые наполнялись рудой, дровами и специальными способствующими процессу минералами (флюсом).
Также в V-IV веках до нашей эры греки совершенствуют свои сельскохозяйственные орудия: теперь часто используются бороны, молотильные доски, катки и другие инструменты. Вводится трехполье: просо-овощи-пшеница. Из малой Азии заимствуются и совершенствуются мельницы, огромные жернова которых приводились в движение мускульной силой рабов или скота.
Существенный прогресс наблюдался и в керамике. Греческие мастера освоили ножной гончарный круг, что позволяло изготавливать изделия невероятного качества и красоты. Для раскрашивания применялся специально изобретенный лак, отличавшийся невероятным блеском.
Одновременно с этим практически в каждой области возникает и развивается сильное разделение труда. Каждый ремесленник занимается лишь небольшой частью общего дела, что позволяло довести навыки до совершенства и превосходно выполнять свою часть работы. Таким способом изготавливали мебель и шили обувь, обрабатывали металлы и готовили пищу. Результат неизменно оказывался хорош – на греческие товары всегда имелся спрос.
При этом большие мастерские в Греции возникали редко: считалось, что несколько десятков рабочих – это уже очень крупное предприятие. Богатые люди предпочитали не рисковать и вкладывать средства одновременно в несколько мелких производств, в торговлю, в недвижимость, а также давать деньги в рост. Как следствие, практически везде в Элладе что-либо изготавливалось или обрабатывалось.
Впрочем, разнообразные сложные механизмы (даже уже известные грекам) внедрялись в производство крайне медленно, либо же не использовались вовсе. Причиной тут выступало в первую очередь рабовладение и проистекающее из него презрение свободных эллинов к грубому физическому труду. Естественно, что эффективность примитивных технических устройств была чрезвычайно низкой, поэтому хозяину мастерской оказывалось проще и дешевле купить новых рабов, чем облегчать труд старых с помощью сложной и дорогой конструкции. Более того, есть все основания считать, что если бы древние греки отказались от рабовладения и сделали ставку на массовое внедрение сложной техники, то никакого экономического расцвета у них бы не случилось – слишком несовершенной была еще техника, и ее чрезмерное использование принесло бы лишь разорение.
Единственным областями, где технические новшества регулярно появлялись и приветствовались, были военное и морское дело. Форма и оснащение кораблей постоянно совершенствовалась и улучшалась, триера постепенно вытеснила более примитивные типы военных судов. Также к концу классической эпохи всё большую роль начинают играть различные стенобитные и метательные орудия.
В целом же можно заключить, что у греков поначалу не было особой необходимости и желания научно осмыслять свою техническую деятельность. Расцвет рабовладения и вовсе низвел любой физический труд до уровня призираемого занятия. Лишь высококвалифицированные ремесленники и хозяева мастерских пользовались некоторым авторитетом и политическим влиянием, но хоть в их искусстве зачастую и требовались практические знания арифметики, геометрии, механики, и химии, для этого вполне хватало тех основ, что можно было заимствовать на Востоке.