Дмитрий Александрович Фёдоров
Природа боится пустоты
Интеллектуалы в эпоху эллинизма
В условиях эллинизма изменился сам характер интеллектуальной работы. Жители свободных греческих полисов считали, что одаренный человек может проявить себя множеством способов и быть одновременно воином, политиком, врачом, учителем и философом. В III веке до нашей эры такому положению дел наступил конец. Старые города цеплялись за остатки самоуправления, но в целом вся власть принадлежала македонским армиям и возглавляющим их царям или авантюристам. Греков теперь нанимали в качестве административных и технических экспертов, которым дозволялось трудиться лишь в пределах отведенной области. Наступила эпоха специализации. Еще оставались те, кто занимался многим, но не стало тех, кто занимался бы всем сразу.
При этом отказ от желания построить единую концепцию, описывающую сразу всё, нельзя назвать шагом назад. Время для «теории всего» еще не наступило, а любые античные попытки ее создания были, мягко говоря, неудачными. Можно сказать, что мыслители просто занялись тем, что реально могли изучать. Более того, поскольку интеллектуалы эллинизма уже не обладали привилегированным социальным статусом, то они с меньшим презрением, чем их предшественники, относиться к прикладному использованию своих знаний. Хоть предрассудок, противопоставляющий ἐπιστήμη и τέχνη (scientia и ars в латинском варианте) и не исчез до конца, но все же ученые постепенно век от века переставали считать изобретательство и создание технических приспособлений чем-то совершенно недостойным. Конечно, речь еще не шла о систематическом подтверждении теорий с помощью эксперимента, но удачное практическое применение науки теперь могло принести немалую выгоду и благосклонность могущественных покровителей.
Как следствие, большинство созданных учеными устройств служили для развлекательных целей либо театральных представлений. В реальном производстве чаще всего оказывалось проще купить дополнительных рабов, чем приобрести и наладить работу сложного приспособления. Но был и ряд исключений. Так, например, достаточно активно использовались крупногабаритные механические пилы для камня и дерева, а также мельницы и кузнечные молоты с водяным приводом. Кроме того, большое внимание всегда уделялось созданию катапульт и других военных машин, улучшению конструкции судов, строительству крепостей и портовой инфраструктуры, рытью каналов и устройству плотин. Немалой популярностью пользовались также солнечные и водяные часы, а также различные астрономические устройства.
Что касается отсутствия у эллинизма оригинальных философских концепций, то это не должно создавать обманчивых впечатлений, будто античная мысль увяла и ослабла вместе с походами Александра. Это не совсем так. Просто вместо общих и пространных рассуждений обо всем на свете люди занялись, наконец, собственно наукой. Разумеется, в том смысле, как сами это понимали.
Александрийский Музей
Самые блестящие успехи эллинистической науки оказались связаны с египетской столицей Александрией. Расположенная в дельте Нила, она была чрезвычайно удобным морским портом, через который проходило огромное множество людей и товаров. Александрия быстро стала крупнейшим городом греческого мира, а позже уступала размерами и богатством лишь Риму. Коммерческие связи Египта простирались по всему Средиземному, Аравийскому и Красному морю вплоть до Индии, что привлекало в столицу выходцев из множества культур, которые привозили не только товары, но и новые знания.
По сравнению с другими частями македонских владений Египет мене прочих подвергался войнам и волнениям, а его правители Птолемеи не жалели средств на покровительство мудрецам и поэтам. До времен падения Рима александрийские математики и астрономы не знали себе равных: именно там работали Евклид, Эратосфен, Герон, Клавдий Птолемей (никак не связанный с царствующей династией), а также многие другие ученые, которые ничуть не уступали талантами своим греческим предшественникам.
Если Афины продолжали прочно удерживать статус культурного центра Греции, где по-прежнему блистали философские и гуманитарные школы, то сицилийский астроном и математики Фидий едва ли колебался, решая, куда отправить на обучение своего талантливого сына Архимеда – конечно же, в Александрию. Подобная поездка, несомненно, была связана с колоссальными расходами, однако делу тут помогло то, что Гиерон, родственник Фидия, сумел добиться почти неограниченной власти в Сиракузах и потому имел возможность оказывать щедрую помощь своим близким.
Люди, у которых хотел набраться мудрости Архимед, работали под сенью Александрийского Музея (Мусейона) – специального государственного учреждения, где на полном обеспечении жили приглашенные царем знаменитые ученые, получающие всё необходимое непосредственно из государственной казны. Юридически это было оформлено как религиозное (жреческое) сообщество при храме Муз (грекам не составило труда отождествить своих богов с египетскими). Членам этого своеобразного коллектива жрецов предоставлялось не только достойное жилье и прекрасная еда, но также и средства на инструменты, эксперименты или экспедиции. Научная и литературная работа фактически являлась обрядом поклонения музам. Первым руководителем Музея стал выпускник Ликея по имени Деметрий Фалерский, примечательный кроме прочего еще и тем, что десять лет правил Афинами от имени македонского царя.
Изначально Птолемей I задумывал Музей, как место для изучения литературы и языков, что вполне логично для святилища муз. Однако после восшествия на престол Птолемея II, воспитателем которого являлся будущий глава Ликея Стратон из Лампсака по прозвищу «Физик», муза астрономии Урания засияла в Александрии ярче своих сестер. Множество ученых занялись изучением отдельных явлений из области математики, оптики, гидростатики, музыки, медицины, географии и, конечно же, астрономии, хотя знатоки литературы и лингвисты также продолжили свои изыскания.
Врачи, инженеры, историки, поэты и музыканты не только повышали престиж государства, но и напрямую обслуживали потребности двора в развлечениях и научной экспертиза, а также отвечали за воспитание наследников. Конечно же, исследовательская работа не могла вестись без книг, а потому при Музее была собрана лучшая библиотека во всем Средиземноморье. Компетентные специалисты занимались покупкой, обменом и переписыванием всех доступных греческих текстов, которые тщательно выправлялись, исследовались и комментировались. Даже поэмы Гомера подвергались серьезной литературной критике (во второй по значимости библиотеке эллинистического мира – Пергамской – за подобную дерзость могли казнить). Александрийские ученые смело выдвигали новые идеи в медицине, физике и астрономии, но все же расцвет наук являлся односторонним.
Вместе с классической эпохой завершилась и активная борьба социальных групп, использующих науку для обоснования собственных притязаний, а потому вынужденных развивать и защищать свою точку зрения в условиях самой смелой и жесткой критики. Теперь же вся интеллектуальная деятельность перешла под покровительство царей, и свободомыслие оказалось недопустимым. Атомистам и эпикурейцам путь в Александрию был заказан. Все приглашенные в Музей ученые строго придерживались взглядов платоновской академии либо же учения стоицизма, причем даже последние никогда не касались материалистических вопросов. Если кто-либо все же брал какие-то отдельные тезисы Демокрита, то всегда делал это без упоминания источника и старался всячески приспособить их к позициям идеалистической философии.
Несомненно, в Александрийской библиотеке должны были иметься все или почти все сочинения Демокрита, но, похоже, что их никто не читал. В самом деле, открытые атомистами приемы интегрирования были совершенно неизвестны математикам Музея, и даже Архимед обучился им уже после возвращения на Сицилию. При этом едва ли какие-то тексты прятались или запрещались, ведь в этом не было никакой нужды: специально отобранные ученые образовывали вполне конкретную интеллектуальную среду, которая не воспринимала «неудобные» идеи, но зато всегда стремилась угодить чаяниям своих покровителей.
Некоторых особо выдающихся философов Птолемеи приглашали лично, но что касается остальных, то они зачастую добивались покровительства, сочиняя напыщенные вирши, прославляющие правителей Египта. Те, кому улыбалась удача обратить на себя внимание, перебирались в Музей и продолжали изливать неприкрытую лесть, сравнивая царскую семью с олимпийскими богами. Создаваемые в итоге стихи были стилистически безупречными, изысканными и наполненными множеством аллюзий, однако всю александрийскую поэзию нельзя назвать иначе, чем вырождающейся. Мы не встретим там даже попытки затронуть острые политические либо социальные вопросы. Основной литературный спор в Музее шёл о том, в какой форме лучше всего славословить царю – писать в его честь длинные эпические поэмы или же сочинять небольшие яркие вещицы.
Существенно лучше обстояли дела с астрономией, математикой и механикой, которые были важны для военного дела, логистики, торговли и мореходства. Здесь достижения александрийских ученых оказались весьма значительными, однако даже эти науки не могли существовать вне удушающей атмосферы раболепства и дворцовых интриг. Так, например, когда Птолемей III Эвергет отправился в военный поход, его прекрасная супруга Вероника пожертвовала свои роскошные волосы в храм Артемиды, дабы богиня защитила египетского царя в битве с сирийцами. Невредимый Эвергет действительно вернулся с победой, но волосы царицы каким-то таинственным образом исчезли из храма. Чтобы избежать скандала и жестокого наказания жрец-астроном Конон объявил, что богиня приняла жертву и теперь волосы Вероники находятся на небесах в виде недавно открытого им нового созвездия. Придворный поэт Каллимах сразу же написал стихотворение, воспевающее это удивительное событие.
Борьба Карфагена и Рима за Сицилию
Завоевания Александра не коснулись западной части Средиземноморья, поэтому к началу III века до нашей эры наибольшее влияние там имели два могущественных города-государства: финикийский Карфаген и греческие Сиракузы. Оба они вели непрерывную борьбу друг с другом до тех пор, пока в дело не захотел вмешаться Рим.
В это время Сиракузами правил родственник Архимеда Гиерон, сделавший военную карьеру под началом Пирра – царя Эпира и Македонии, – которого сицилийцы пригласили для войны с Карфагеном. Когда Пирр покинул Сиракузы, Гиерон со своим войском захватил власть в родном городе и стал его единоличным правителем. Завершив с относительным успехом конфликт с карфагенянами, он решил расширить свои сицилийские владения, но в дело вмешались римляне, разбили все противостоящие им войска и осадили Сиракузы. Сицилийцам пришлось уступить части земель, выплатить контрибуцию зерном и серебром, а также заключить союзный договор с Римом.
Следующие двадцать лет на территории Сицилии шла Первая Пуническая война, и Гиерон оставался верным союзником римлян, предоставляя им помощь кораблями и войсками. Более того, даже во время Второй Пунической войны, когда Ганнибал наносил римлянам сокрушительные поражения, Сиракузы посылали в Рим пшеницу, ячмень, золото и солдат. Такая последовательность объяснялась тем, что олигархи, на которых опирался в своем правлении Гиерон, имели основные финансовые интересы в торговле именно с Италией.
Тем не менее, перед всяким жителем богатых, но маленьких и слабых Сиракуз тогда стояла дилемма – Карфаген или Рим. В городе всегда имелось две противоборствующие партии, причем царский дом, как представляется, испытывал симпатии именно к карфагенянам. Таких же взглядов придерживался и Архимед. Гиерон, безусловно, достаточно рано понял, что, истинная опасность угрожает его городу именно со стороны Рима. Лишь военное поражение и влияние олигархов вынуждали царя вести почти вассальную политику по отношению к грозному итальянскому соседу и всеми силами не допускать обострения отношений. При этом карфагеняне также получали посильную помощь, а крупные дары отправлялись также в Египет и на Родос. Пока вокруг бушевали войны, Гиерон вел тонкую дипломатическую игру, позволяя своему государству богатеть, крепнуть и наслаждаться миром.
В это же самое время вернувшийся из Александрии Архимед возводил в Сиракузах дорогостоящие оборонительные сооружения и оснащал их сложными военными машинами. Стоимость данных работ была колоссальной, но средства выделялись в необходимом объеме. Причем, что важно, Карфаген тогда пребывал в упадке, и едва ли мог казаться соперником, ради борьбы с которым казалось необходимым столь масштабное строительство. А вот Рим уже покорил всю Италию, Корсику, Сардинию и существенную часть Сицилии. Всем было понятно, что произойдет дальше. Симпатии сиракузского демоса, а также интеллектуалов, понимавших, что какое-то сильное государство в любом случае будет контролировать регион, всецело оказывались на стороне Карфагена. И тому имелась важная причина.
Богатейший Карфаген хоть и являясь, по сути, финикийским государством, но был глубоко эллинизирован. Туда стекались товары со всех концов света, и потому до столкновения с Римом карфагеняне контролировали обширные территории африканского побережья, юг Пиренейского полуострова и множество островов западного Средиземноморья. Культуры и традиции тут свободно смешивались и дополняли друг друга, никакой резкой грани между греками и семитами не существовало. Труды карфагенских мыслителей и философов были известны во всем эллинском мире. Финикийцы считали модным носить греческие имена и одеваться на греческий манер. Знаменитый полководец Ганнибал Барка получил блестяще классическое образование, владел иностранными языками, много общался с известными литераторами, а гуманностью ведения войны и верностью слову заслужил восхищение всех греческих (но не римских) историков своего времени. Поэтому легко понять, отчего жители Сиракуз не считали карфагенскую культуру чуждой для себя.
Римляне, напротив, с гордостью называли себя варварами, а к грекам относились с высокомерным презрением. Захваченные Римом эллинские города подвергались жесточайшей эксплуатации вплоть до полного разорения местных жителей. В военном же деле римляне считали нормальным безо всякого повода убить заложников, пообещать противнику безопасную возможность уйти и сразу же вырезать всех поголовно, либо же устроить кровавую бойню во взятом городе. Античная история еще не знала подобной жестокости и вероломства. Информация о зверствах римлян распространялась быстро, так что народ боялся и не любил их.
Вот почему Гиерон в течение длительного времени – от окончания Первой Пунической войны (241 год до нашей эры) до самой своей смерти (215 год до нашей эры) – проявлял чудеса дипломатической мудрости: внешне проводил лояльную и угодническую политику по отношению к Риму, отправлял туда огромные взятки, оказывал разнообразную помощь. Одновременно с этим Архимед по приказу царя исподволь возводил крепкие стены, оснащенные громадными катапультами, подвесными бревнами, крючьями на мощных рычагах и другими хитроумными приспособлениями. В этих удивительных машинах умело использовались все технические достижения эллинистической эпохи: рычаги, блоки, винтовые и зубчатые колеса, торсионы, пружины и водяные двигатели. Опираясь на топографию местности, Архимед в своей работе продумал общий план обороны города и координировал действий его защитников, чтобы у каждой машины всегда находилось достаточное число людей и снарядов.
При этом Архимед не прекращал вести свою научную работу: доказывал теоремы, делал открытия, писал книги. Но ни в коем случае нельзя считать, будто бы защита родного города казалась ему досадным поручением царя, которое лишь мешает отвлеченным размышлениям. Патриот своего отечества, родственник правителя Сиракуз, человек с живым и тонким умом – Архимед не мог не интересоваться политическими вопросами, от которых зависело само существование родной страны. Даже его тексты постепенно приобрели несколько более прикладной, практический характер.
Оборона Сиракуз
После смерти 90-летнего Гиерона на престол вступает его несовершеннолетний внук Гиероним, и поэтому родственники царя сразу же приобретают большое влияние. Так, Архимед из военного инженера становится, по сути, организатором и руководителем всей обороны города. Богачей, экономически заинтересованных в победе Рима, жестко устраняют от власти, а фактическими правителями становятся приглашенные ставленники Ганнибала, который, несмотря на свои победы, не чувствовал себя уверенно без дополнительной помощи. Сиракузы заключают против Рима союз с Карфагеном и македонским царем Филиппом V. Делается попытка привлечь и Египет, но Птолемеи предпочитают остаться в стороне: в Александрии шла точно такая же борьба различных партий, и многим казалось, что самым выгодным будет не вмешиваться в далекий западный конфликт. Эллинистический мир не захотел объединяться в борьбе против нового грозного врага.
Юный Гиероним спешно объявляется совершеннолетним и выступает с войском в сторону римских владений на Сицилии, но заговорщикам удается его убить. Одновременно с этим сторонники Рима в Сиракузах также устраняют братьев царя и некоторых вождей карфагенской партии. Олигархи предпринимают спешную попытку отыграть все назад и заключить мир, однако горожане и сиракузкая армия узнают о том, что римские войска уже успели учинить бесчеловечные погромы в соседних городах. Взрыв народного возмущения приводит к тому, что всех сторонников римлян казнят, а власть в Сиракузах окончательно переходит к военачальникам Ганнибала, которые, впрочем, так и не смогли остановить римские войска. Начался штурм города с суши и с моря.
Римляне подошли к Сиракузам очень хорошо подготовленными: у них имелось достаточное число закаленных в боях воинов и множество кораблей, оснащенных катапультами, перекидными мостами и крючьями, а также гигантской самбукой – громадной осадной лестницей, которая устанавливалась на несколько скрепленных между собой судов и опускалась прямо на стену осаждаемого города. Подобные механизмы уже не раз приносили римской армии победу, поэтому предполагалось, что приступ вместе с приготовлениями займет всего несколько дней. Однако у стен Сиракуз римлян ожидал неприятный сюрприз.
Метательные машины Архимеда оказались столь хороши, что на суше легко забросали неприятельские войска огромными камнями и тяжелыми стрелами, причем с такого расстояния, что римские катапульты, лучники и пращники просто не могли ничем ответить. На подплывающие неприятельские корабли со стен города с помощью длинных рычагов опускались тяжелые бревна и свинцовые гири, ломающие мачты и борта. Огромные крюки на выдвижных кранах цепляли носы кораблей, приподнимали их над водой, после чего раскачивали и разбивали о прибрежные скалы либо роняли на бок. Громадную римскую самбуку удалось разнести в щепки с помощью огромных снарядов весом в десять талантов (около 250 килограммов) – против таких камней оказывались бессильными любые защитные приспособления. Число убитых и утонувших римских солдат было огромным. Попытка тайно приблизиться к сиракузским стенам ночью привела лишь к тому, что из специальных бойниц в римлян полетело множество стрел, выпущенных мощными скорпионами и другими устройствами.
Ничего подобного античный мир еще не видел, более того, многие механизмы Архимеда были отлично замаскированы и появлялись буквально ниоткуда. Римлян обуял настоящий ужас, они стали спасаться бегством едва заметив, что над стеной движется любой кусок каната или бревна. Казалось, будто сами боги выступили против них. От идеи штурма пришлось отказаться и перейти к осаде – на многие месяцы Сиракузы оказались отрезаны от мира кольцом вражеских войск и кораблей. Сил, чтобы прогнать врага у города не имелось.
Разумеется, никакие даже самые хитроумные механизмы не могли спасти жителей Сиракуз от голода. Карфаген направил им на помощь свое войско, но римляне смогли отбить внешнее нападение и не допустить подход подкреплений к осажденному городу. В отступивших карфагенских отрядах вскоре началась эпидемия, которая уничтожила почти всех воинов. Положение осажденных стало уже совершенно безнадежным, а капитуляция – лишь вопросом времени. На второй год осады во время праздника Артемиды, когда многие из защитников крепостных стен были пьяны, кто-то из предателей смог открыть врагу потайной ход в стене. Римляне ворвались в город, началась резня, в числе убитых оказался и Архимед. Римские авторы сообщают, что это произошло случайно и в суматохе, поскольку осаждавший Сиракузы полководец Марцелл будто бы велел сохранить великому математику жизнь. Архимед же, якобы, был полностью поглощён математическими размышлениями и даже не заметил начала штурма. Когда ворвались римляне, ученый закричал: «Не тронь моих чертежей!». Разъяренный легионер не понял, кто перед ним, и зарубил буйного старика.
Греческие историки, напротив, пишут о том, что римские солдаты проявляли звериную жестокость, занимаясь лишь насилием и грабежом. Никакого уважения к науке и искусству они не проявляли. Архимед же по греческой версии до конца сопротивлялся захватчикам и был зарублен потому, что легионеры испугались, будто он может применить против них еще какое-то из своих удивительных орудий. Едва ли Марцелл, хладнокровно приказавший истребить невинных женщин и детей, испытывал хоть какое-то сочувствие к ученому, который своими механизмами нанес римлянам столько вреда, погубил множество кораблей и несчетное число воинов. В те времена философия считалась у римлян вредной болтовней, а мастера-механики воспринимались кем-то средним между ремесленниками и шутами.
С точки зрения Рима царский родственник Архимед являлся бунтовщиком, поэтому лишь ближайшим родственникам было разрешено его похоронить, а всякий другой, вспоминавший о нем, рисковал навлечь на себя обвинения в неблагонадежности. Ученый был предан забвению и достаточно быстро забыт даже в Сиракузах. Более века спустя Цицерон, оказавшись на Сицилии, с большим трудом сумел отыскать могилу Архимеда, поскольку никто из местных жителей ничего о ней не знал. Поиски увенчались успехом лишь потому, что на заросшем травой могильном камне удалось разглядеть вписанный в цилиндр шар. Как и завещал ученый.
Существенно позже, во II столетии до нашей эры, когда Рим покорил македонские царства, греческое влияние в Республике существенно возросло, и возникла мода на подчеркнутое уважение к отвлеченной науке. Вероятно, именно тогда и возникла необходимость как-то оправдать жестокую расправу с величайшим эллинским математиком: пришлось сослаться на досадное недоразумение и даже приписать беспощадному Марцеллу огорчение от случившегося. Римляне вообще были виртуозами в области фабрикации занимательных исторических повествований, обеляющих своих соотечественников и очерняющих врагов (например, Ганнибала). Впрочем, трудов Архимеда в Риме, по-видимому, не знали вовсе, а геометрия никогда не поднималась там выше землемерия и геодезии.