Илья Александрович Земцов
Суждено выжить
В землянку вошел дядя Яша, принес нам с кухни завтрак. Дед сердито взглянул на него, встал и ушел.
Дядя Яша сказал: «Командование закрепило меня за вами. Я буду жить вместе с вами в землянке». Началась проверка нас, установление наших личностей.
В течение двух месяцев мы использовались на разных работах. Носили в расположение на большие расстояния продукты, боеприпасы и тяжелые мины. Готовили дрова, стирали белье, топили баню. Дядя Яша был нашим командиром и сторожем. Утром он, кряхтя, вставал, приносил завтрак. После еды говорил: «Пошли». Шли мы вместе с ним и делали с его помощью ту или иную работу. Дядя Яша был неразговорчив. Он больше молчал, отвечал нам медленно, с неохотой, больше одним словом – да или нет.
Несмотря на тяжелую работу, мы хорошо поправились, чувствовали себя прекрасно. Нас ничем никто не обижал. Наоборот, в питании нам было уделено особое внимание.
При переноске грузов на большие расстояния изрядно доставалось, но после получали заслуженный двухдневный отдых. Повара к нам относились с сожалением. Часто приглашали нас на кухню в помощники, за это мы получали дополнительный паек. Павел Темляков говорил, так можно жить не только до конца войны, но и после.
2 ноября все живое было поднято по тревоге. Мы по команде дяди Яши в полном боевом собрались у штабной землянки, откуда вышел начальник штаба отряда. Немолодой, с поседевшей головой, с буденовскими усами, плотный, хорошо сложенный человек. Он ровным басовитым голосом спросил о нашей жизни. Мы поблагодарили его за хороший отдых, и он сразу перешел к конкретному разговору.
Нас он назвал хорошими ребятами, за наш групповой побег из плена, за наше вооружение и за отпор карателям обещался всех представить к награде. Попросил извинения за затянувшуюся проверку и напомнил, что враг коварен и хитер. Среди русских имеются негодяи и предатели. Поэтому мы должны быть осторожны, бдительны. Особенно здесь, в тылу врага. Затем он сказал: «Немецкое командование знает наше расположение. Оно для уничтожения нас бросило целый полк, вооруженный до зубов, с танками и авиацией в придачу. В карательной операции или, как они именуют, экспедиции будут участвовать латышский, эстонский и литовский добровольные легионы и русские полицаи. Поэтому мы должны быть готовы ко всему. Для отпора карателям мы организовали несколько небольших отрядов по 40-50 человек. Хорошо подвижные отряды должны наводить ужас на немцев и всех предателей. Цель отряда – диверсия. Он должен взрывать склады с боеприпасами и горючим, железнодорожные и шоссейные мосты, громить небольшие немецкие гарнизоны, расположенные в деревнях». Он закончил словами: «Таковы наши задачи».
Он пожал нам всем руки, приказал вооружить и распределить по отрядам. Нам выдали немецкие автоматы с шестью запасными кассетами, по семь гранат Ф-1 и продовольствия на неделю. Выдававший продукты старшина шутил: «На другую неделю займете у немцев».
Мы с Павлом Темляковым попали в один отряд. Он минером, я – рядовым автоматчиком. Наш отряд возглавил Матвей, а дядя Яша стал его помощником. Их как неразлучных друзей везде посылали вместе.
В отряде было 50 человек. Мы должны были громить карателей в их логове в деревнях Шимского и Новгородского районов. Основная цель – деревня Базлово. Мы с Темляковым снова шли в знакомые нам места. В зоне нашего действия был и лагерь военнопленных "Заверяжские покосы". Поэтому Темляков и я радовались, что пойдем в Шимский район. Павел говорил, может быть придется встретиться и поквитаться со знакомыми немцами.
В 12 часов мы ушли из гостеприимного леса. Пробирались топкими болотами. Сапоги наши мокли, и в них при каждом шаге чавкала вода. Когда вышли из болота на сухое место, Матвей подал команду переобуться, то есть выжать портянки.
Ночь была темная. Сквозь толстые кучевые облака иногда выглядывал серп угасающей луны. Сильный ветер гнул непокорные деревья, шумел и выл в их кронах. Легкий мороз замораживал легкую лесную подстилку, состоявшую из опавших листьев и хвои. Мороз настраивал свои щупальца на наши ноги. Сырые сапоги и портянки превращались в лед. Далеко по лесу раздавался хруст подмерзшей лесной подстилки под нашими ногами. Мы шли без привалов, на ходу куря, маскируя папиросы в рукавах. Впереди, как правило, шел дядя Яша, замыкающим – Матвей.
Несмотря на темноту, дядя Яша находил еле заметные лесные дорожки и тропинки. Он останавливался на поворотах, рассматривал приметы и снова шел. В лесу кое-где светились полусгнившие пни. Взятая в руки светящаяся гнилушка со стороны казалась висящим в воздухе фантастическим огнем, а человек – невидимкой. Загадочный бледно-синий холодный огонек как бы сам шел и показывал путь невидимым людям.
Часто из-под самых ног, нарушая ночную тишину, со свистящим хлопаньем крыльев вылетали глухари. Они тяжело поднимались вверх, на ходу ударяясь о ветви деревьев.
Временами в ночной тишине раздавались лешеподобные крики филина или монотонный с неприятным осадком на сердце вой волков. Слышались и глухие трубные переливающиеся звуки самца лося, зовущего подругу или своего соперника.
Боевая выкладка скоро стала чувствительной. Матвей передал команду – привал. Чуть морозный мох был мягкой постелью. Кроны деревьев казались загадочными шатрами и зданиями. Глаза закрывались сами, хотелось спать. В течение полминуты люди засыпали, и лишь толчок товарища кулаком в бок приводил в реальность. Поэтому мало кого интересовал рев лося, вой волков и крики филина. Мозги у всех просились на отдых. Один дядя Яша спать не хотел. Он из молчуна стал превращаться в болтуна. Все время полушепотом о чем-то рассказывал.
Раздавалась короткая, четкая команда Матвея: подъем и шагом. Люди тихо вставали и снова держали свой путь. Некоторые умудрялись спать на ходу. Утром пошел первый снег. Мокрые пушистые снежинки медленно, как на парашютах, ложились на землю, кроны деревьев и идущих людей.
Дядя Яша ворчал: «Можно бы снегу и повременить». Снег, невзирая на ропот дяди Яши, продолжал укутывать грешную землю в белое покрывало. С рассветом снег пошел плотный, влажный, ложась на землю и кроны деревьев, медленно таял. Шинели, телогрейки и пиджаки на нашем разношерстном войске стали мокрыми.
В 10 часов утра мы сделали привал, по-видимому, в заранее сделанной землянке. Внутри была печка и нары, застланные осокой. От завтрака все отказались. Матвей выставил дозоры и часовых. Все, кроме бодрствующих и дяди Яши, уснули. Дядя Яша куда-то ушел. Вернулся он через три часа, в это время я бодрствовал после стояния в карауле.
Дядя Яша снял с себя мокрый ватник и сапоги. Сапоги, ватник и портянки искусно повесил над печкой. Лег спать, не проронив при этом ни единого слова. В землянке за половину суток мы хорошо отдохнули. Высушили одежду и обувь. Вечером снова тронулись в неведомый путь. Через два привала, то есть двое суток, вернувшаяся разведка доложила о передвижении карательных экспедиций немцев.
Путь наш лежал в лесную деревню Базловка, где немцев не было, оттуда можно было делать диверсионные вылазки. Наблюдать за проселочной дорогой были посланы я за старшего и двое парней. Мы выбрали крупный елово-пихтовый лес.
За три часа наблюдений в деревне побывали немцы на закрытой брезентом автомашине-вездеходе "Виллис". Они доехали до Базловки и через час вернулись обратно. Сколько их было, мы не установили. Автомашина с ведущим передком, чертя мостами по грязи, шла медленно, мотор работал на больших оборотах, с полной нагрузкой, оставляя за собой клубы синего дыма.
По приходу я доложил Матвею о результатах наблюдений. Он и дядя Яша при мне разработали план действий.
Дядя Яша сказал: «Я очень хорошо знаю старосту Базловки. Он прикидывается другом партизан и вообще представителем Красной Армии. Фактически является матерым предателем. Предал не один десяток людей, бежавших из плена и скрывающихся от немцев».
Матвей выделил из отряда две группы по семь человек. Группа, возглавляемая Матвеем, должна пойти в дом к старосте. В эту группу отсчитан был и я. Вторая группа встанет в дозоре. Остальные 36 человек обогнут деревню и выйдут на проселочную дорогу, по которой ехали немцы и откуда их будем ожидать. Дядя Яша должен выбрать хороший рубеж для внезапной встречи. Наша группа сделает вид, что пришли очень усталые ночевать. Через два часа всем приказано собраться на занятом дядей Яшей рубеже.
Мы, семь человек, в 7 часов вечера вошли в деревню и направились к дому старосты, в котором тусклым светом горела керосиновая лампа. Это можно было видеть сквозь тщательную маскировку света от авиации. Яша подошел к окну и без стеснения постучался. Через минуту дверь избы скрипнула, заскрипели половицы в сенях, послышался женский голос: «Кто там?» Я, подражая немцам, путая русские слова с немецкими, что у меня неплохо получалось, сказал: «Матка, открой! Офицер».
Вместе с женой в сени вышел и староста. Послышался елейный голос: «Пожалуйте, геры, милости просим, геры». Зашуршал деревянный засов, запирающий дверь. Дверь распахнулась. Матвей осветил старосту ярким пучком света электрического фонарика. Я быстро закрыл дверь.
Перед нами стоял упитанный, крепко сложенный, 40-летний мужик с темно-русой бородой. Он растерянно смотрел на ослепивший его пучок яркого света, неуклюже повернулся и пошел в избу, бормоча: «Пожалуйста, пожалуйста».
Когда все скучились у порога, староста обернулся к нам. Глаза его испуганно, но с гневом смотрели на нас. Он ласково, елейным голосом проговорил: «Кто вы будете, добрые люди?» Матвей ответил: «Полицай» – и посмотрел на стену, где рядом с охотничьим ружьем висел немецкий автомат с воткнутой кассетой, готовый к бою. Матвей показал мне на него глазами. Я подошел, протянув руки, снял автомат и ружье. Староста затрясся, как в лихорадке. Однако испуга он не показал, а сказал хозяйке, чтобы накрыла на стол. Елейно говорил: «Чем богаты, тем и рады». На русской печи лежал парнишка лет 15-ти. Слез и ушел в другую комнату, по-деревенски, в горницу.
Хозяйка нарезала хлеба, принесла два глиняных горшка молока, холодной вареной картошки и большую чашку соленых грибов. Семь здоровых парней быстро все разделили и проглотили. Матвей кивнул мне и показал глазами на горницу. Я понял, поднялся, открыл дверь и вошел в хорошо убранную и обставленную недорогой мебелью комнату. Пацана не было. Он вылез в окно и убежал сообщить о нас немцам. Бежать до них ему 7 километров, поэтому я не спеша пригласил Матвея войти в горницу. Шепнул ему, что пацан сбежал. Матвей невнятно сказал, что делается все как по писаному. Когда мы вышли из горницы, староста знал, что мы хватились его сына, дрожал всем телом, опустив глаза в пол.
Хозяйка, статная, приятная, еще молодая женщина приятным грудным голосом спрашивала наших товарищей, далеко ли держим путь. Один из ребят, смеясь, ответил: «Тайна, тетка». Хозяйка с вздохом продолжала: «Сколько же сейчас каждый день гибнет молодых невинных людей. За что народ гибнет, и сам не знает?» На ее вопросы грубо ответил Матвей: «Народ знает, за что гибнет. Наш народ не хочет быть порабощенным и никогда не склонит голову перед врагом. Вы вот лучше скажите, куда послали своего сына?»
У хозяйки кровь прилила к лицу, она густо покраснела и села, затем стала бледнеть. Староста поднялся и пошел в горницу, на ходу говоря: «Он там». Я моргнул Матвею, то есть глазами попросил разрешения следовать за ним. Тот отрицательно мотнул головой, пусть бежит. Помедлив две-три минуты, Матвей вошел в горницу и тут же вернулся, объявил, что хозяина прозевали – сбежал. Хозяйка заплакала и запричитала, что ради предательства и устройства своей жизни, оставил даже жену и втянул сына в грязные дела. «Ты нам зубы не заговаривай, они у нас не болят, – сказал Матвей. – Лучше скажи, куда он убежал?» Женщина, всхлипывая, сказала: «К немцам, к своим защитникам, куда же ему еще бежать».
Я открыл дверь горницы, осветил ее фонариком, толстый староста пролез в раскрытое окно и был таков. Женщина, боясь нашего мщения, испуганно смотрела на нас и плакала. Матвей ее успокоил, сказал: «Не бойтесь, вас обижать не собираемся». В ответ она сказала: «Бегите скорее, скоро приедут немцы».
Мы вышли на улицу, Матвей сказал, что наш замысел удался на славу, а сейчас навстречу немцам. За деревней объединились обе группы, пройдя около километра по дороге, утопая по колено в грязи, были окликнуты нашими, занявшими удобную позицию. Дядя Яша каждого из нас положил на предусмотренные им места. Оборона была занята с одной стороны дороги с граничащей опушкой леса. На другой стороне была открытая заболоченная местность, по которой в 30 метрах от дороги протекала небольшая река шириной до 5 метров.
На дороге, преграждая путь к деревне, была выкопана глубокая траншея и установлены два ручных пулемета. Для преграждения пути отхода немцев по ту и другую сторону дороги были выкопаны две небольших ниши и установлены два ручных пулемета. Длина всей позиции составляла чуть больше 200 метров. Река в этом месте была глубокая. Немцы не заставили себя долго ждать. Шли они колонной по три, более 100 человек, погружая с чавканьем в дорожную грязь тяжелые кованые сапоги. Мы их услышали не ближе 2 километров. Время тянулось напряженно медленно. Несмотря на пронизывающую холодную сырость, от нервного напряжения никто не мерз.
Немцы и полицаи шли молча, когда их колонна выровнялась с нашей цепью, были слышны их тяжелые вздохи и выдохи. Когда всей колонной вошли в нашу оборону, на их головы полетели гранаты Ф-1, застрочили автоматы. Раздались оглушительные взрывы. На мгновение ошарашенные внезапностью немцы скучились, как стадо овец при появлении опасности. Затем задние повернули обратно по дороге, передние кинулись бежать в деревню. С обоих концов дороги их встретил град пуль. Тогда они побежали к реке, скрываясь от пуль автоматов и пулеметов, прыгали в воду. Несмотря на темную ночь, их силуэты были хорошо видны на слегка заснеженной поверхности земли. Короткими автоматными очередями их расстреливали почти в упор.
Вся операция продолжалась не более 12-15 минут. Уцелевшие немцы форсировали вплавь неширокую реку, где бросали оружие и, выходя после купания на другой берег, давали стрекоча с быстротой зайца. Раненых и убитых немцев считать было некогда.
Наскоро подобрали 15 автоматов, сделали бросок. Пробежали вдоль по деревне. Привал сделали в 3 километрах от Базловки. Среди нас было трое легкораненых. Мы знали, что немцы это так не оставят и преследование могут начать ночью, а утром навязать бой, окружить и уничтожить. Поэтому нужны крепкие ноги и бросок на большое расстояние. Если еще вчера ночью снег шел тяжелыми хлопьями, то сегодня, несмотря на сплошную облачность, с неба не падало ни одной снежинки. Русская природа и погода восставали против нас. Куда бы мы ни пошли, следы приведут врага точно к нам. Шансов скрыться и безнаказанно убежать от немцев мало.
Мы оказались в положении зверя, преследуемого охотниками с большой сворой борзых собак. Поэтому после короткого получасового привала, на котором детально была разобрана только что произведенная операция по отправлению немецких солдат в рай, мы двинулись по неширокой лесной дороге колонной по четыре, чтобы показать немцам по следам, что нас много. Минеры следом за нами делали свое дело, в узких местах на дороге они, хорошо маскируя, ставили противопехотные мины. Через каждые два часа мы делали получасовые привалы. Утром, когда хорошо рассвело и человеческому глазу ничего не мешало видеть, под раскидистыми старыми елями сделали привал, вернее, ночлег.
Матвей разрешил разжечь на каждого небольшой костер и сварить в котелках горячую пищу, чтобы ввести немецкую разведку и карателей в заблуждение. На площади более 1 гектара было разожжено около 40 костров. Выставили караулы и секреты. Спали четыре часа, не считая стояние на посту. Матвей доказывал дяде Яше, что немцев надо еще раз встретить и дать им хорошую трепку. Дядя Яша говорил обратное, надо быстро бежать в болота, где немцы откажутся от преследования. Павел Темляков доложил Матвею: на дороге установлено 82 мины.
В 10 часов утра над лесом появились две немецкие "рамы". Они обследовали лес, по-видимому, старались нащупать нас. От Базловки мы находились не ближе 15 километров, до слуха доносилась минометная стрельба. Мы снова бросились бежать лесными еле заметными тропинками вглубь леса и болот.
Во второй половине дня вышли на покрытое карликовой сосной болото с кочками в рост человека. В пространствах между ними была вода. На болоте снега почти не было. Он держался на высоких кочках. Разбившись на семь групп, более двух часов мы шли, меся ногами черную торфяную грязь. Сапоги сверху были наполнены холодной водой, перемешанной с торфом. Вышли на небольшую боровину, поросшую крупным смешанным лесом. Сосны здесь достигали гигантских размеров, до 1 метра в диаметре, с раскидистыми крупными овальными кронами и сухими вершинами. Земное пространство под редкими соснами заняла ель. Она плотно укутывала своими ветвями землю, не разрешала другим народам селиться под собой.
Дядя Яша эту боровину называл Лосиным островом, так как она была похожа на необитаемый остров. По проходам или сделанным еле заметным тропам были поставлены мины. На острове стояла небольшая землянка, в которую вмещалось только 10 человек. Ее называли штабной, остальные сделали себе шалаши.
Для нас было непонятно, почему немцы отказались от преследования, не пошли по нашему следу. Враг вел себя загадочно, что тревожило нас.
Неутомимый дядя Яша вызвался один пойти в разведку. Матвей пытался его отговорить, но, видя, что это бесполезно, пожелал ему счастливого пути.
Дядя Яша поспал три часа, за это время просушил одежду и обувь и скрылся в другом направлении, откуда пришли. Ночью я два часа стоял в секрете. Тишину нарушали трубный рев лося-самца, вой волков и неприятный для слуха скрип дерева, напоминающий качание на виселице казненного человека. Все это смешивалось с воем порывистого ветра в кронах деревьев.
Спать в шалаше было холодно, особенно крайним. Поэтому на край ложились бодрствующие. Землянка была занята ранеными и больными.
Несмотря на минирование проходов на остров, выставленные секреты и часовых, в ожидании карателей все спали тревожно. Уши часового и человека в секрете ловили каждый шорох. Глаза с напряжением следили за всем окружающим.
Ночь прошла спокойно. Утром явился дядя Яша. Одежда и обувь на нем были мокрые. От сильной усталости глаза его запали в прорезях черепа. Он доложил, днем более батальона немцев с легкими минометами и собаками шли по нашему следу, сопровождал их староста Базловки. Он в доказательство своей преданности немцам шел впереди всех. Пройдя около 2 километров по нашему следу, он первый напоролся и подорвался на мине. Ему оторвало одну ногу, другую тяжело ранило, получил ранение в живот. Следом за ним подорвались еще трое немцев, поэтому от преследования отказались. Дядя Яша рассказал, что снег в полях весь растаял, наделал много грязи и луж.
Матвей впервые по-военному объявил: «Выходи строиться». Мы все встали в строй, кроме раненых. Прозвучали отрывистые команды: «Равняйсь! Смирно! Равнение налево». Затем прозвучала команда: «Вольно!»
Матвей объявил от имени командования отряда и лично от себя: «Объявляю благодарность всему личному составу за успешное проведение операции». Раздался нескладный хор: «Служим Советскому Союзу».
Матвей говорил: «Наша задача бить врага везде, где бы он ни встретился. Мы не просили его в гости, он нахально пришел, убивая наших отцов, матерей, сестер и братьев. Смерть фашистским оккупантам. Да здравствует великий Сталин!»
Глава двадцать седьмая
На подавление партизанского движения на землях древнего Новгорода, Псковщины и Смоленщины немцы вынуждены были снимать воинские части с Северо-Западного и Волховского фронтов, бросать все созданные резервные части. Проческу лесов делали широким фронтом с применением танков, авиации и артиллерии.
На наш маленький отряд они, казалось, не обращали внимания. Их разведка работала через предателей из местного населения. Жители деревень, встречи с которыми были случайными, принимали нас за десантников. Операция под Базловкой наделала очень много шуму среди местного населения и тыловых немцев.
Карателям не было возможности установить нашу принадлежность. Поэтому слова деревенского сарафанного радио они приняли за чистую монету. Немцы посчитали нас случайными гостями, прибывшими только с целью разведки тылов. Они признали нас менее опасными, чем партизан. Ждали нашего появления в деревнях, где у них были свои люди – доносчики и полицаи. Немцы знали по опыту, что небольшие десантные группы без связи с местным населением существовать долго не могут. Выходя на связь с жителями деревень, они нарываются на предателей и погибают или быстро уходят к своим через линию фронта.
Поэтому наши опасения были излишними. На острове среди мало проходимых болот мы жили четыре дня, делая ночные разведки в деревни небольшими группами. Немцы боялись располагаться в глухих лесных населенных пунктах. Сосредотачивались в крупных, расположенных на шоссейных дорогах и железнодорожных разъездах и станциях. В лесных удаленных деревнях они появлялись только днем. Наше продовольствие и боеприпасы подходили к концу, и требовалось пополнение.
Матвей еще вчера послал за боеприпасами и продовольствием группу из девяти местных ребят, но они почему-то не возвращались. Я попросил Матвея сходить в Борки и на усадьбу бывшего совхоза "Заверяжские покосы", чтобы установить связь с учительницей Аней Меркуловой, а через нее и с мосье Мирошниковым, который мог бы пригодиться нам со своей автомашиной. Матвей без колебания разрешил поход в разведку и предложил дяде Яше идти со мной.
Судя по блеску глаз и настроению, дядя Яша с удовольствием согласился, но сказал как бы между прочим: «Мне все равно. Надо для пользы дела – пойду». Матвей подтвердил, что нужно сходить, и предупредил: «Можете нас не застать на острове, тогда ищите, – показал дяде Яше три точки на карте, – в одной из них». Все эти места дядя Яша знал. Он утвердительно мотнул Матвею головой и сказал: «Хорошо».
Мы с дядей Яшей вышли в полдень. Погода стояла пасмурная. Тяжелые свинцового цвета облака низко плыли над землей. Временами моросил мелкий дождь, чередуясь с белой ледяной крупой. Дядя Яша в шутку сказал: «Бог с неба манную кидает». Дул сильный порывистый ветер. В лесу стоял шум и треск деревьев. Одинокие уцелевшие листья на березах и осинах с силой срывались и кружились, поднимаясь высоко над лесом. Дядя Яша, высокий, сутулый, с широкими плечами, длинными руками и ногами, сзади походил на первобытного человека. Автомат висел у него на шее, сбоку была защитная противогазовая сумка, наполненная гранатами и автоматными кассетами, с которой он не расставался круглосуточно.
Двигался он очень быстро, ставя по-охотничьи мягко ноги на землю. Шли напрямик без дорог и тропинок. Проход по лесу человека или зверя он определял по неприметным для меня признакам: по сломанным сучкам, по еле заметным вмятинам в лесной подстилке, по поведению птиц, особенно соек и сорок. Ориентировался по кронам деревьев, редко беря в руки компас и карту. Шли мы больше суток и лишь вечером следующего дня добрались до знакомого мне одиноко стоящего на берегу Веронды дома, откуда концлагерь для военнопленных был виден, как иголка на ладони.
Маскируясь в густых зарослях леса, в течение двух часов мы наблюдали за дорогой Шимск-Новгород, по которой беспрерывно шли автомашины с солдатами. Двигались бронетранспортеры, и, тяжело звеня чугунными гусеницами, со скрежетом шли танки. Все это двигалось в направлении Новгорода. Глядя в сторону лагеря в вечерних сумерках, кроме силуэта кухонного сарая и большого барака мы ничего не могли разглядеть.
Я думал, ведь все ребята, которые находятся сейчас в бараке или в очереди на кухню за похлебкой, хорошо меня знают. Освободи и вооружи их, они, не щадя своей жизни, будут мстить немцам, где бы они ни находились, за погибших друзей и товарищей. Меня всем существом потянуло в лагерь сделать что-то героическое, освободить знакомых мне узников.
Я встал на ноги, не давая себе отчета. Лежавший рядом со мной дядя Яша поймал меня за ногу и полушепотом сказал: «Ложись!»
Из одинокой избы на реке вышел знакомый мне старик. Он стал набирать охапку дров. Дядя Яша крикнул три раза, точно подражая сойке. Старик положил дрова на место, обшарил глазами окрестность и направился к нам. Дядя Яша встал и пошел к нему. Они встретились в кустах и скрылись от моего взора. Я не хотел встречаться со стариком, испытывал к нему чувство отвращения.
Дядя Яша по-птичьи подал мне сигнал, чтобы я подошел к ним. Я поприветствовал старика. Он рассеянно посмотрел на меня и, обращаясь к дяде Яше, полушепотом сказал: «Идите и прячьтесь в зимнице на угольнице. Я все приготовлю и приду к вам».
Угольница находилась в 1 километре от дома старика. Мы быстро добрались до нее. Я вошел в зимницу и лег на холодное полусгнившее сено, положил вещевой мешок под голову, рядом автомат и сразу уснул. Проснулся от скрипа дверей, разговоров и запаха вареной картошки.
В зимницу пришли дядя Яша и старик. Последний сказал: «Огня не зажигайте, ужинайте в темноте. Переправа через реку готова, лодка в кустах. По возвращении из совхоза лодку затащите туда же. Если наладите связь с учителкой, пусть она все передает и связь держит с моей свахой Марией. Живет она в Борках, куда я хожу два раза в неделю. Про меня учителке ничего не говорите. Посуду оставьте здесь, ночью заберу. До свидания».
Скрипнула дверь, и старик ушел. Мы с дядей Яшей принялись за ужин. Полведра картофельного пюре и буханку хлеба съели с быстротой голодных собак, не разобрав ни вкуса, ни запаха молока и сливочного масла.
Я предложил дяде Яше сходить вымыть ложки и ведро. Он с иронией ответил: «Когда будешь мыть, постучи ложками о ведро, чтобы немцы услышали». Затем перешел на грубый тон старшего: «Не валяй дурака, старик вымоет, а сейчас иди на пост, я два-три часа отдохну».
Я вышел из сырой, пахнувшей прелым сеном и гнилым деревом зимницы. Сквозь облака, покрывающие небо, редко выглядывали звезды. Они тускло сияли в загадочной вселенной. Ветра почти не было. Погода менялась, ожидалось прояснение, чувствовался легкий мороз, который проникал сквозь влажную одежду и добирался до тела.
По шоссе с ревом проносились автомашины. Враг стягивал свои резервы, где-то готовилось кровопролитие. На посту без движения стоять было невозможно, ходить – небезопасно, поэтому я, как журавль, стоял то на одной, то на другой ноге. Одну ногу держал в воздухе, что до некоторой степени согревало. Время шло очень медленно. Сердце билось в моей груди с шумом, и мне казалось, что меня слышно за целый километр.
По биению сердца я считал минуты, которые длились мучительно долго. Река от зимницы протекала в полукилометре. Всплески рыбы и шум воды от подмерзающей кромки льда у берегов доносились до моего слуха.
Простоял я точно два часа и вошел на минуту в зимницу, в которой, как мне показалось, очень тепло. Дядя Яша проснулся и спросил, сколько времени. Я ответил, что без 20-ти девять. «Ложись, отдыхай, – сказал он, – выступим в час ночи». Он сел, закурил. Я, закутавшись шинелью, лег и сразу уснул. Во сне время проходит почти мгновенно. Мне показалось, что я не успел заснуть, как услышал толчок в бок и голос дяди Яши: «Пора, вставай».
Крадучись, как хищники, мы подошли к реке и с хрустом стащили в воду легкий ботник, на дне которого лежало одно весло. Дядя Яша искусно, без шума работал веслом. У берегов уже образовался ледяной припой. При затаскивании лодки в ночной тишине раздавались шум и треск ломающегося тонкого льда и шорох днища лодки. Казалось, этот шум слышен не только на Земле, но и на Луне. Вытащив лодку наполовину из воды, мы пошли, ступая осторожно, как рыси, крадучись к логову зверя. Подмерзшая трава издавала хрустящие звуки. Сердце у меня усиленно стучало, казалось, стук его, как удары колокола, слышно далеко.
Вот мы добрались до железнодорожной насыпи. У нее дядя Яша шепотом сказал: «В случае шухера ожидать у лодки». Для отвода врага от истинного нашего маршрута – отход в поле за электростанцию, где перебежать железнодорожную насыпь и снова к реке, к лодке.
Мы прошли по кювету железнодорожной насыпи, обогнули двухэтажные деревянные дома, прошли между мельницей и усадьбой совхоза и уперлись в здание школы. Дядя Яша три раза стукнул в окно. Через минуту дверь скрипнула, и женский голос спросил: «Кто там?» Я шепотом сказал: «Нужна Аня». «Я Аня», – ответил женский голос еле слышно. Я назвал установленный Меркуловым пароль. «Мы с Сергово, нет ли продажной соли?» Послышался ответ: «Соль есть, заходите». Аня открыла дверь, я без дальнейшего приглашения быстро вошел и прикрыл за собой дверь.
Дядя Яша спрятался за угол школы в палисаднике. Аня шепнула: «Пройдем в комнату». Я ответил: «Нет». От нее веяло чем-то домашним, запахами женского тела и утюженного платья и белья.
Я говорил тихо, с большим трудом сдерживая руки, самовольно тянувшиеся к ней. «Сведения передавайте в Борки Марии». Спросил, как живет Павел. Она тихо ответила: «Все по-старому». Я протянул в темноту руку, рука Ани ее ждала. Крепко пожал ее и быстро вышел на улицу. За мной сразу же скрипнула деревянная задвижка, закрывающая дверь.
Дядя Яша появился из-за угла дома, и мы пошли обратно знакомой местностью, между бесформенных темных силуэтов домов и мельницы с электростанцией. Поселок бывшего совхоза, казалось, спал крепким сном, нигде ни огонька, ни звука. Меня тянуло на мельницу, где жил Павел Меркулов. Мысль свою я высказал дяде Яше. Он со злостью плюнул, но ничего не сказал. До ботника мы шли молча. Реку переехали, не опасаясь шороха лодки и всплеска весла. Ботник затащили в кусты. Под покровом темной ночи и густого леса тронулись в путь. Связь была налажена, задание выполнено. В условленное место пришли через два дня.
Дядя Яша рассказал Матвею о налаженных нами связях. Матвей выслушал его внимательно и сказал: «Здесь находится заместитель начальника штаба отряда, пойдите, доложите ему».
Матвей привел нас к еле заметной землянке, сказал: «Идите туда». Сам повернулся и скрылся за деревьями. Мы несмело вошли. За столом, наспех сделанном из тесовых досок, стоявшем в глубине землянки, сидел человек с усами. На наши приветствия он басом ответил: «Садитесь, хлопцы».
Тускло горела коптилка из 45-миллиметровой гильзы. В землянке пахло керосиновой гарью и чадом горевшего автола.
