полная версия

Айгуль Фаатовна Халиуллина
Криминалистика: теоретический курс

Осмотр места происшествия.

Осмотр места происшествия является одним из самых распространенных следственных действий, которое позволяет установить обстановку и механизм совершения преступления, выявить, зафиксировать и изъять следы преступления. Все это поможет выдвинуть первоначальные криминалистические версии о событии преступления и личности предполагаемого преступника путем сопоставления его результатов с криминалистической характеристикой определенной категории преступлений.

Знание криминалистической характеристики и ее использование при производстве осмотра места происшествия обуславливает возникновение у следователя, дознавателя такого психологического явления как «эффект ожидания», что позволяет сделать поисково-познавательный процесс целеустремленным и эффективным.

Тактика производства осмотра места происшествия при расследовании преступлений несовершеннолетних определяется исходя из сложившейся следственной ситуации:

на момент производства осмотра места происшествия имеется информация о совершении преступления несовершеннолетним (из объяснений очевидцев, несовершеннолетний задержан на месте совершения преступления и т. д.);

на момент производства осмотра места происшествия информации о личности преступника не имеется.

Первая из указанных следственных ситуаций является более благоприятной, поскольку позволяет следователю, дознавателю придать ходу осмотра места происшествия целенаправленный характер, оптимально организовать свою познавательно-поисковую деятельность, сфокусировать внимание на исследовании типичных следов, обстановки и механизма совершения преступления.

Вторая следственная ситуация обуславливает значительное расширение круга выдвигаемых версий и их проверки, что требует от следователя, дознавателя значительных организационных и временных затрат. Для выдвижения версии о совершении преступления несовершеннолетним в ходе производства осмотра места происшествия необходимо обратить на особенности:

обстановки и механизма совершения преступления;

следовой картины, устанавливаемой в ходе проведения рассматриваемого следственного действия;

орудия преступления;

объекта преступного посягательства.

Обыск.

Обыск при расследовании преступлений несовершеннолетних проводится в следующих целях:

обнаружение и изъятие похищенного имущества;

обнаружение и изъятие одежды и обуви, в которой был одет несовершеннолетний на момент совершения преступления;

обнаружение и изъятие орудия преступления;

обнаружение и изъятие цифровых носителей информации, которые могут содержать сведения о совершенном преступлении;

изучение личности несовершеннолетнего, в том числе условий его жизни и воспитания.

При поиске похищенного имущества в ходе проведения обыска следователь, дознаватель учитывает, что подростки, как правило, не организуют специальных тайников для хранения похищенного. Добытые преступным путем предметы и ценности обычно хранятся в комнате несовершеннолетнего, в гардеробах или иных помещениях квартиры, доступ в которые он имеет. Кроме места жительства хранение предметов преступного посягательства может осуществляться несовершеннолетним в близлежащих постройках, сараях, подвалах и чердаках. Помимо непосредственного предмета преступного посягательства по конкретному уголовному делу, выявлению подлежат предметы и ценности, не характерные для обстановки обыскиваемого жилища или иного помещения (например, в бедно обставленной квартире может быть обнаружен дорогостоящий телефон или компьютер, либо наручные часы, иные ювелирные украшения и т. д.).

При необходимости обнаружения и изъятия одежды и обуви, в которые был одет несовершеннолетний в момент совершения преступления, обыску предшествует производство допроса свидетелей-очевидцев и потерпевших. В случае отсутствия информации у указанных лиц о внешности предполагаемого несовершеннолетнего правонарушителя, допросу подлежат его законные представители с целью описания внешнего вида подростка в день совершения им преступления. При этом вопрос об одежде и обуви должен быть поставлен таким образом, чтобы исключалась видимая прямая связь с совершенным преступлением, поскольку законные представители могут предпринять меры к уничтожению следов преступления, находящихся на одежде и обуви несовершеннолетнего.

Цифровые носители информации являются ценным источником криминалистически значимых сведений об обстоятельствах совершенного преступления. Так, в ходе проведения обыска изъятию подлежат смартфоны, персональные компьютеры, ноутбуки, различные накопителя памяти (флэш-карты) и т. д. Указанные устройства могут содержать текстовую, фотографическую, видеографическую информацию о совершенном преступлении, соучастии в нем других лиц, иные сведения об обстоятельствах совершенного преступления.

Обыск является ценным источником информации о личности несовершеннолетнего правонарушителя, поскольку позволяет непосредственно исследовать условия его жизни и воспитания, выявить некоторые нравственно-психологические особенности личности, его потребности и интересы, а также определить состав ближайшего окружения.

Тактической особенностью производства обыска при расследовании преступлений несовершеннолетних также является и необходимость наблюдения за поведением и эмоциональными реакциями подростка, проявляемыми им в ходе проведения рассматриваемого следственного действия. Указанные психоэмоциональные реакции более выражены в подростковый период развития личности, в связи с чем тактически целесообразным является участие в обыске несовершеннолетнего подозреваемого/обвиняемого.

2. 3. Проблемы судебной тактики

Проблемам соотношения подсистем криминалистической тактики и определению её места в уголовном судопроизводстве посвящено немало противоречивых работ. Так, по мнению профессора О. Я.Баева, в УПК 2001 г. законодатель «закрыл вопрос о суде, как о субъекте криминалистической тактики, однозначно определив её потребителей при судебном рассмотрении уголовных дел – профессиональных представителей состязающихся в суде сторон»^[1010]. Ещё резче на сей счёт высказался В. М.Бозров: «Одним словом, безобидные казалось бы рекомендации для судьи по криминалистической тактике чреваты грубейшим нарушением не только процессуальной формы судебного следствия, но и его содержания, а в итоге – постановлением неправосудного приговора»^[1011]. Более того, первым шагом в переосмыслении теории уголовно-процессуального доказывания и криминалистической тактики, по мнению В. М.Бозрова, «можно было бы считать отказ от фетишизации истины как конечной цели уголовно-процессуального доказывания, а вслед за этим исключить из тактики судебного следствия тактику судьи»^[1012].

На наш взгляд, это ошибочное утверждение, поскольку анализ специальной литературы и практики уголовного судопроизводства свидетельствуют об обратном. Такая «фетишизация» встречается в литературе не потому, что учёные не знакомы с состязательной системой современного уголовного судопроизводства, а скорее в связи с тем, что ряд юристов не приемлет недостаточной ориентированности на установление истины в современном уголовном процессе. В частности, А. Ю.Корчагин именно в рамках определения судебной тактики делает подобное допущение: «Судебная тактика – это система криминалистических научно-практических рекомендаций по оптимизации судебного следствия, рационализации способов производства судебных действий с целью установления истины по делу»^[1013]. В связи со сказанным импонирует точка зрения А.Пиюка: «Для общества крайне нежелательна абсолютная пассивность суда. Ведь приговор должен быть не только законным, но и справедливым. Вряд ли совершенно безучастный к выяснению обстоятельств, имеющих значение для дела, суд сможет постановить отвечающий этому требованию приговор. Вот почему важно … построить систему уголовного процесса таким образом, чтобы суд активно участвовал в исследовании доказательств и в то же время не помогал ни одной из сторон»^[1014]. Нельзя в этой связи не отметить весьма иллюстративное замечание профессора В. К.Гавло, который писал, что «уголовно-процессуальная наука разработала основы наиболее целесообразных приёмов и способов судебного следствия от начала его и до объявления судебного следствия законченным, а закон возложил на суд обязанность установления всех обстоятельств дела приёмами и методами, присущими исключительно ему, и в условиях, только ему свойственных (ст. 273–291 УПК РФ)».^[1015] Надо полагать, тем не менее, что возврат к активной позиции суда в исследовании доказательств должен быть ограничен процессуальной функцией рассмотрения и разрешения дела.

С формальной точки зрения судопроизводство стало ближе к состязательной модели еще до вступления в законную силу УПК РФ 2001 г. Свидетельством этому служит то, что Конституционный суд России в 1999 г. постановил: «Часть четвёртую статьи 248 УПК РСФСР как допускающую при отказе прокурора от обвинения осуществление судом не свойственной ему обязанности по обоснованию предъявленного органами расследования обвинения признать не соответствующей Конституции Российской Федерации, её статьям 49 и 123 (часть 3)»^[1016]. Однако можем ли мы говорить о состязательности реальной, пронизывающей само правосознание судей? Думается, что нет. Об этом свидетельствуют и результаты проведённого нами опроса судей. Так, на вопрос «Осуществляет ли судья в современных условиях усиления принципа состязательности при отправлении уголовного правосудия изобличение недобросовестного участника судебного следствия (лгущего свидетеля, потерпевшего, подсудимого и пр.)?» абсолютное меньшинство опрошенных судей (17 %) ответили отрицательно; 20 % респондентов ответили, что судья и в современных условиях изобличает недобросовестного участника судебного следствия практически всегда. Такой же процент опрошенных подтвердили, что необходимость в этом возникает часто, 19 % судей ответили, что необходимость в этом возникает редко, 24 % – иногда. Таким образом, практика пока далека от идеалов теории, и судьи порой вынуждены «компенсировать» личным активным участием неподготовленность прокурора по поддержанию обвинения^[1017]. «Восполняя по собственной инициативе пробелы предварительного следствия, а равным образом проявляя активность в интересах подсудимого, – пишут, опираясь на реальную действительность, а не на преподносимую в качестве таковой состязательность, С. Л.Кисленко и В. И.Комиссаров, – суд неизбежно принимает позицию одной из противоборствующих сторон»^[1018]. В то же время, как ни парадоксально, 34 % судей безоговорочно согласились с тем, что суд перестал быть субъектом криминалистической тактики (очевидно, некоторые судьи не проявили должной внимательности, отвечая на этот вопрос), 47 % затруднились ответить на данный вопрос, а 19 % респондентов настаивали на том, что суд остался субъектом криминалистической тактики. Данный вопрос можно рассматривать в качестве контрольного по отношению к предыдущему вопросу, поскольку показатели процентных соотношений ответов на вопрос о судейском изобличении и ответов на вопрос о суде как субъекте криминалистической тактики находятся в явном противоречии и скорее характеризуют отношение респондентов к исследованию и исследователю либо демонстрируют их недостаточно глубокий подход к анализу сути вопросов. Так или иначе, но судьи в большинстве своём не отказываются от всех без исключения возможностей изобличения, что противоречит принципу состязательности и в не меньшей степени свидетельствует о неготовности судейского корпуса работать в новых условиях. В то же время мы не видим ничего противоречащего современным требованиям в том, что судьи используют тактику распознавания, анализируя суть признаков сообщаемой сторонами информации и формируя на основе этого выводы о соответствии или не соответствии представленных сведений действительности. Судья по своему статусу был, есть и всегда будет более квалифицированным юристом. Это основное требование к судейскому корпусу. Суд не может быть пассивным в оценке доказательственной и иной информации, поэтому тактика для суда (а не только для судебного следствия) имеет право на существование. Суд должен назначить справедливое наказание виновному, оценив степень доказанности вины и причастности конкретного подсудимого. В этом обобщённом представлении позиции суда часть оправдания «компенсирующего» поведения судей, т. е. тех действий, которые направлены на своего рода «исправление» непрофессионализма обвинителя и защитника. Современная же модель состязательного процесса строится на строжайшем разделении функций и скорее является воплощением идеальных представлений о безупречном профессионализме обвинителя и защитника.

Результаты социологических исследований выявили интересную особенность. Так, опрошенные нами судьи в 11 % случаев отметили, что практически всегда сталкиваются с безответственным отношением к подготовке к судебному процессу защитника подсудимого. Такое же количество опрошенных свидетельствовали, что сталкиваются с подобным отношением к своим обязанностям обвинителя. Опрос также показал, что практикующие судьи тоже зачастую сталкиваются с подобными фактами (32 % – со стороны защитника, 21 % – со стороны обвинителя). Никогда с подобными проявлениями непрофессионализма обвинителя не сталкивались лишь 12 % респондентов, и ни один судья не ответил «нет, никогда» при выборе ответов на вопрос: «Приходится ли Вам сталкиваться с безответственным отношением к подготовке к судебному процессу защитника подсудимого?»

Следует также отметить, что отсутствие необходимости устанавливать истину рассматривается в научной и практической зарубежной литературе в качестве одного из недостатков системного характера состязательной модели судопроизводства. Однако западные практикующие юристы США (в основном судьи, как это не странно) смотрят на проблему с практической точки зрения. Например, давний критик состязательной системы М.Фрэнкел отмечает, что крайне редки дела, в которых стороны жаждут, чтобы свидетели или другое лицо рассказывали бы всю правду^[1019]. Кроме того, в научной зарубежной литературе не утихают дискуссии о неэффективности рассмотрения дела в условиях состязательности. Основное направление критики состязательной системы судопроизводства строится на том, что темп производства по делу в названных выше условиях чрезвычайно медленный, а стороны полностью контролируют весь процесс. При этом как положительный пример рассматриваются те системы правосудия, которые основаны на континентальном праве, где, по крайней мере по уголовным делам, требуется, чтобы полное рассмотрение дела было произведено вне зависимости от того, желают ли этого затронутые делом стороны или нет.

Сторонники состязательной системы (Дэвид Шнейдер, Альберт Хасдорф, Поуб Элсуорд) идею надёжности состязательного правосудия строят на том, что основой всего служит не бесполезный и наивный поиск истины, а факт установления того, какое сообщённое восприятие события является наиболее правдоподобным изложением его существа^[1020]. Можно заметить, что для состязательной модели в понимании этих юристов важна не истина, а правдоподобность, удобоваримость. Такой аргумент выглядит по меньшей мере странным. Но в современном уголовном судопроизводстве России криминалисты, думается, должны, с одной стороны, оперативно реагировать на происходящие процессуально-конъюнктурные изменения, с другой стороны, они имеют полное право на критическое отношение к труднореализуемым нормам закона и труднообъяснимым противоречиям в самой системе судопроизводства.

Вместе с тем, определённая инертность всё-таки присутствует в обосновании тактических рекомендаций для судьи. Некоторые ученые стремятся отстоять известные традиционные ценности криминалистической тактики того периода, когда принцип состязательности существовал лишь формально, а суд должен был занимать активную позицию в доказывании. В частности, Р. С.Хисматуллин пишет: «Психологический контакт суда с подсудимым не складывается стихийно. Судья должен целенаправленно стремиться к его установлению, чтобы сделать максимально эффективным весь последующий процесс общения»^[1021]. Можно ли согласиться с подобными утверждениями в свете современного уголовно-процессуального законодательства, четко определившего сущность принципа состязательности в ст. 15 УПК РФ, где функция уголовного преследования отделена от функции рассмотрения уголовного дела? И здесь неизбежно приходится обращаться к весьма дискуссионному вопросу о понятии психологического контакта.

Если рассматривать тактику установления психологического контакта в качестве активных действий, предпринимаемых в целях преодоления препирательства, выявления и пресечения лжи (Р.С.Белкин, Л. М.Карнеева, Н. И.Порубов и др.), то такое поведение уже никак не согласуется с современным процессуальным положением судьи и его ролью в уголовном судопроизводстве. Однако науке известен и другой подход (О.А.Васильева, Л. Л.Каневский, Д. И.Лосев и др.), согласно которому психологический контакт представляет собой не что иное, как готовность к общению и восприятию информации, исходящей друг от друга. В подобной трактовке, полагаем, нет никакого противоречия процесса установления психологического контакта между судьёй и подсудимым с процессуальной функцией суда. Но в этом случае возникает вопрос о соответствии здравому смыслу подобного тактического решения, если учесть последовательность допроса подсудимого сторонами и судом. Однако такое положение не означает полной инертности судьи, отсутствия каких-либо тактических решений с его стороны в процессе судебного следствия. В связи с этим трудно согласиться с О. Я.Баевым, который считал, что суд перестал быть субъектом криминалистической тактики в свете новелл УПК 2001 г., и отмечал: «Поэтому в системе криминалистической тактики можно выделить две самостоятельные подсистемы: тактика уголовного преследования (тактика следственная и тактика государственного обвинения) и тактика адвокатская (тактика профессиональной защиты от подозрения или обвинения в совершении преступления как на предварительном следствии, так и в суде)»^[1022]. Подобные суждения ранее активно обсуждались на страницах специальной литературы, но сегодня дискуссии по данному вопросу стихли. Об интересе юристов к тактике судебного следствия свидетельствуют современные монографические исследования по данной проблематике^[1023], ввиду чего рассуждения об отмирании криминалистической тактики для суда, по меньшей мере, являются преждевременными.

Руководит всем уголовным процессом в стадии судебного разбирательства, вне всяких сомнений, суд, который к тому же должен профессионально оценить представленную сторонами информацию, создать необходимые условия для равенства сторон, организовать всё так, чтобы постановить справедливый приговор. Организационную и распознавательную стороны деятельности судьи должны в полной мере обслуживать рекомендации соответствующей направленности. В этой связи нельзя не согласиться с С. Л.Кисленко и В. И.Комиссаровым: «Управлять – значит оказывать соответствующее воздействие на людей посредством различных методов и средств, необходимость в указанном направлении исходит из специфики судебного разбирательства, в котором помимо суда участвует и присутствует большое количество людей. Например, при нарушении взаимоотношений между государственным обвинителем и защитником могут возникнуть неправильные отношения, которые самым отрицательным образом сказываются на ведении всего судопроизводства»^[1024]. Поэтому организационной функции суда должен корреспондировать соответствующий комплекс тактических приёмов.

Позицию суда как организатора всего судебного разбирательства с точки зрения тактической его составляющей довольно точно описал А. Ю.Корчагин: «Судье важно создать спокойную, деловую обстановку. Для него, гособвинителя и защитника недопустимо нервозное, раздражительное поведение. Судья должен следить за формой вопросов, пресекать реплики участников на вопросы друг другу, повышенный тон задаваемых вопросов»^[1025]. Именно в этом плане мы видим одну из основных задач криминалистики, которая заключается в разработке методов, приёмов и средств исследования доказательств в уголовном судопроизводстве.

Дискуссия о необходимости разработки тактических рекомендаций для суда довольно давняя и насчитывает в истории своего развития не один десяток лет. Традиционно отдельные авторы оперировали термином «следственная тактика»^[1026], другие были склонны считать, что криминалистика должна стать оружием не только следователя, но и суда, подчеркивая необходимость разработки судебной тактики^[1027]. В частности, В. И.Попов еще в 1959 г. писал: «Приняв название «Следственная тактика», мы не знали бы, что делать с той частью научно-тактического комплекса, которая находит применение в деятельности судебных органов при рассмотрении уголовных дел»^[1028].

С этим нельзя не согласиться, но следует заметить, что судебная тактика в выборе средств и методов воздействия существенно ограничена. Так, с точки зрения принципа состязательности, в соответствии с которым отделяются функции обвинения от функции разрешения дела, судья не имеет права уличать подсудимого. В частности, в п. 7 Постановления Пленума Верховного суда РСФСР № 1 от 21 апреля 1987 г. «Об обеспечении всесторонности, полноты и объективности рассмотрения судами уголовных дел» говорилось: «В ходе судебного разбирательства председательствующий и народные заседатели обязаны воздерживаться от высказываний любых оценок и выводов по существу рассматриваемого дела вплоть до удаления суда в совещательную комнату для постановления приговора, исключив любые проявления предвзятости и необъективности»^[1029]. Следователь же, безусловно, не ограничен законом и подзаконными актами в высказывании своих суждений, в том числе и для достижения определенных тактических целей.

Современное уголовно-процессуальное законодательство, думается, успешно решило проблему реализации принципа состязательности в суде, хотя не так давно конструкция судебного следствия предопределяла выполнение судом не свойственных ему обязанностей – изобличать подсудимого, получать информацию обвинительного характера от потерпевших и свидетелей^[1030].

Другая специфическая черта судебной тактики – это осведомленность сторон о содержании материалов дела. Поэтому механическое применение методов, основанных на оперировании не известной другой стороне информацией (приемы создания определенной осведомленности, метод косвенного допроса и пр.), здесь фактически невозможно.

Думается, что есть и другие особые условия судебного разбирательства, которые способствуют достижению целей уголовного судопроизводства. Речь идет о равенстве сторон перед судом, об эффекте общественного присутствия и т. д.

Сказанное лишний раз подтверждает необходимость разработки основ судебной тактики как составной части тактики криминалистической. Однако следует еще раз отметить, что суд ограничен в выборе тактических приемов и средств доказывания. Вместе с тем судья в любом случае должен обеспечить нормальный «психологический климат» в ходе всего судебного разбирательства и создать необходимые условия для эффективной реализации сторонами своих функций (организационно-тактическое направление), определить соответствие или несоответствие представляемой сторонами информации действительности (распознавательная тактика). Изобличение, безусловно, не входит в число направлений деятельности суда, но именно суд определяет баланс сил «изобличение – защита от него», организует и упорядочивает всё судебное разбирательство. Это не противоречит принципу состязательности и нацеливает криминалистов на разработку тактических приёмов соответствующей направленности для судьи. Данное обстоятельство лишний раз доказывает, что настало время модернизации понятия и содержания криминалистической тактики и уточнения целей и задач исследований в данном направлении.