Айгуль Фаатовна Халиуллина
Криминалистика: теоретический курс
Объекты криминалистической диагностики. Также как и в криминалистической идентификации, все объекты в криминалистической диагностике можно разделить на объекты диагностируемые (то есть события, процессы, состояния и явления, подлежащие установлению) и диагностирующие (отображающие свойства и признаки диагностируемых объектов), на диагностируемые искомые и диагностируемые проверяемые.
Для некоторых видов криминалистической диагностики также требуется получать сравнительные образцы как в виде специально создаваемых отображений воспроизводимых в эксперименте процессов и явлений, так и в виде заведомо известных их отображений. Например, для экспертного определения дистанции близкого выстрела требуется произвести экспериментальные отстрелы из аналогичного огнестрельного оружия. Стрельба должна вестись с разных, заранее известных дистанций в специально подготовленные мишени. Эти мишени будут представлять собой экспериментальные образцы следов близкого выстрела, распределение которых вокруг пробоин будет зависеть от дистанции выстрела. После раздельного исследования качественные характеристики и особенности распределения следов выстрела вокруг исследуемой пробоины и на экспериментальных мишенях сравниваются между собой. В этом исследовании искомым диагностируемым явлением будет механизм выстрела с неизвестной дистанции, произведенный преступником на месте преступления, проверяемыми – механизм экспериментальных отстрелов по мишеням с заранее установленных дистанций. Признаками, по которым распознается искомое диагностируемое явление, будут характер и интенсивность распределения следов близкого выстрела вокруг огнестрельных пробоин, в своей совокупности отображающие дистанцию, с которой произведен каждый выстрел. По совпадению этих признаков в исследуемом объекте и в одном из сравнительных образцов делается окончательный вывод о дистанции выстрела, с которой производился выстрел. Диагностика явления, имевшего место в прошлом, представляет собой в таких исследованиях по сути дела отождествление дистанции выстрела, с которой стрелял преступник, и расстояния, с которого был произведен один из экспериментальных выстрелов в одну из мишеней.
В качестве сравнительных материалов для диагностического исследования могут быть использованы не только экспериментальные образцы (отображения) проверяемого события (явления), но и свободные, то есть образцы, отображающие признаки явления, аналогичного тому, которое требуется установить (диагностировать) по данному уголовному делу. Сведения о признаках таких проверяемых явлений (процессов, состояний объектов) могут содержаться, например, в справочных пособиях. Диагностика с использованием таких свободных образцов осуществляется фактически посредством установления тождества признаков неизвестного (искомого диагностируемого) явления (события, состояния объекта) и признаков известных явлений, событий или состояний материальных объектов (проверяемых диагностируемых явлений). Эти признаки по аналогии с идентификационными можно назвать диагностическими признаками.
Виды диагностических исследований в криминалистике. Принадлежность искомого и проверяемого диагностируемых явлений, процессов или состояний к одной группе устанавливается благодаря существованию отдельных (либо отдельных групп) тождественных их свойств и признаков. Иными словами, сходство искомого и проверяемого явления, процесса, состояния, события устанавливается в диагностическом исследовании на основе тождества признаков, которыми оба эти явления, события и т. д. обладают.
Диагностика событий, явлений, процессов или состояний материальных объектов по их проявлениям (отображениям) по своей сути и методическим основам проведения фактически ничем не отличается от установления групповой принадлежности, известной как один из видов криминалистической идентификации. Разница лишь в том, что установление тождества признаков сравниваемых явлений, процессов, состояний материальных объектов, означающее сходство одного из проверяемых явлений с искомым, есть, как правило, конечный и максимально достижимый результат криминалистической диагностики. И именно потому, что индивидуальное тождество «искомого» и одного из «проверяемых» диагностируемых явлений нельзя установить в принципе, в отличие от индивидуальной криминалистической идентификации, где каждый проверяемый идентифицируемый объект всегда предполагается искомым. Искомое явление, процесс прекращают свое существование к моменту проведения диагностического исследования, а все проверяемые диагностируемые события, явления, процессы, воспроизводимые в эксперименте или известные из справочной литературы, могут быть лишь аналогами искомого, но не теми же самыми.
И все же, о некоторых диагностических исследованиях в криминалистике можно говорить как об индивидуальном распознавании (отождествлении) процессов, явлений, событий и т. п. Таковыми, индивидуализируемыми в криминалистической диагностике объектами, могут стать, правда, не сами события, явления, процессы или состояния материальных предметов, вещей, а только общие причины их возникновения. Для возникновения двух и более явлений причины могут быть «такими же» и это будет установление их групповой принадлежности. Но может быть установлена и «та же самая» (индивидуально определенная) причина возникновения нескольких событий (процессов, явлений), обладающих родовыми (видовыми) признаками. Индивидуализация причины возникновения нескольких явлений означает, таким образом, установление факта их обусловленности не «такой же», а «той же самой» причиной. То есть в индивидуальном диагностическом исследовании устанавливается своего рода единый и общий источник их происхождения. В этом смысле криминалистическая диагностика, решающая задачу установления «той же самой» причины, принципиально ничем не отличается от криминалистической идентификации общего источника происхождения предметов, вещей, иных материальных объектов. Например, посредством исследования партии обуви, имеющей один и тот же производственный дефект подошвы, можно установить, на каком конкретно оборудовании она изготавливалась. Это традиционное идентификационное исследование, чаще трассологическое. Неисправное производственное оборудование будет «общим источником» происхождения дефектов, а его установление – результатом трассологической идентификации конкретного станка по признакам рельефа подошвы обуви, которая на нем производилась. Но тот же дефект обуви может возникнуть и в результате нарушений технологии ее изготовления. Установить, в чем конкретно выразилось это нарушение, а, следовательно, и выяснить, какова конкретно причина появления на всей выпущенной партии одинаковых дефектов – это задача диагностического исследования. Диагностика нарушений технологии, допущенных при изготовлении обуви, будет означать индивидуализацию причины выпуска бракованной продукции. Методика такого диагностического исследования во многом сходна с методикой криминалистической идентификации, проводимой с целью установления единого источника происхождения сравниваемых объектов.
5.7. Криминалистическое учение о версии
Понятие и виды криминалистических версий.
Ретроспективный характер познания события преступления вынуждает обращаться к тем фактическим данным, которые, возникая в результате его совершения, несут информацию об отдельных обстоятельствах, предшествовавших, сопутствовавших или следовавших за преступлением. Уже с момента получения первых эмпирических данных о преступлении – сообщений, свидетельств очевидцев, обнаружения следов преступления и т. д. появляются основания с большей или меньшей степенью вероятности объяснить те факты или явления, которые имели место в прошлом и которые требуется установить. То есть выяснить, что на самом деле произошло. Так, обнаружение трупа с огнестрельным ранением, можно объяснить как результатом совершения убийства, так и самоубийством, заявление должностного лица о недостаче товара на складе – даёт основание говорить о хищении имущества либо его естественной убыли; отсутствие следов преступления там, где они обязательно должны были остаться, объясняется либо их уничтожением заинтересованными лицами, либо инсценировкой криминального события, замаскированного под деяние, не имеющее признаков состава преступления, и т. д. Объяснения приходится искать в ходе расследования уголовного дела не только событиям прошлого, но и тем, которые существуют в настоящем или ожидаемы в будущем. Например, о местонахождении скрывшегося преступника, о возможных последствиях принимаемых тактических или процессуальных решений и т. д.
Установление неизвестных обстоятельств события преступления и сопутствующих ему обстоятельств осуществляется на основе тех эмпирических данных, сбор которых на стадии предварительного расследования составляет задачу следователя, органа дознания, дознавателя и которые в дальнейшем выступают в качестве доказательств по уголовному делу. Однако не с него, не со сбора эмпирических данных начинается процесс познания неизвестного события преступления. Ему всегда предшествуют предположения о свойствах, причинах или последствиях исследуемых явлений, ибо «в гносеологическом плане гипотезы предшествуют любой деятельности по сбору данных».[588] В этом обнаруживается сходство уголовно-процессуального познания и познания научного. «… В реальной научной деятельности, – пишет В. Н.Карпович, – всякий процесс сбора эмпирического материала не является исходным, поскольку ему предшествуют гипотезы, а сами эмпирические данные интерпретируются с помощью теории».[589]
В научной теории такой логический прием познания называют гипотетической реконструкцией, необходимость введения которой обусловлена невозможностью абсолютного и непосредственного познания мира и, в частности, познания тех явлений, которые нельзя непосредственно наблюдать.
«Любая деятельность, поскольку она разумна и поскольку она осуществляется в мире взаимосвязанных предметов и явлений, заключает огромное количество допущений, выходящих за пределы непосредственно наблюдаемых фактов…, – продолжает В. Н.Карпович, – отсюда возникает необходимость гипотетической реконструкции обстоятельств деятельности, ибо в противном случае они не могут быть поняты и деятельность теряет осмысленный характер. Следовательно, из невозможности абсолютного и непосредственного знания мира возникает необходимость введения гипотез о том, что непосредственно не наблюдается».[590]
В криминалистическом познании, направленном на установление обстоятельств преступного события, такую функцию выполняет версия. Также, как и гипотеза в научном познании, версия представляет собой предположение о неизвестном факте, событии, явлении, подтвердить или опровергнуть которые удаётся с помощью тех эмпирических данных, которые обнаруживаются по мере расследования дела. Обоснованные предположения, объясняющие явления, содержащие признаки преступления, предположения о его отдельных обстоятельствах и иных, имеющих значение для расследования и судебного разбирательства дела фактах прошлого, настоящего или будущего, принято называть криминалистическими версиями.
С точки зрения гносеологии, именно версия, как разновидность гипотезы, будучи логическим инструментом познания любого неизвестного события или явления, делает осмысленной деятельность, направленную на поиск данных, обеспечивающих раскрытие и расследование преступлений. «Получение эмпирического материала, – отмечает В. Н.Карпович, – осмысленно только в том случае, если оно осуществляется с целью подтвердить или опровергнуть гипотезу…».[591]
Криминалистические версии выдвигаются субъектами познавательной деятельности, осуществляемой с целью установления истины по уголовному делу. Это может быть дознаватель, следователь (руководитель следственного органа), прокурор, оперативные сотрудники, осуществляющие оперативно-розыскную деятельность, в том числе выполняющие отдельные поручения следователя, специалист, привлекаемый в уголовное судопроизводство, эксперт, производящий экспертное исследование на основании постановления следователя или определения суда, а также сам суд. Версии, выдвигаемые субъектами предварительного расследования, относятся к разновидности следственных версий. Соответственно различают следственные, оперативно-розыскные, экспертные, судебные версии, а также версии специалиста. Все они относятся к версиям криминалистическим.
Следственные версии выдвигаются после возбуждения уголовного дела и содержат предположения о расследуемом событии преступления в целом, его отдельных обстоятельствах и других, имеющих значение для дела событиях, связанных с его расследованием.
Существенным признаком, позволяющим отнести версию к разновидности следственных версий, является принятие ее к проверке именно лицом, производящим расследование. То же относится к судебным и к иным версиям, выдвигаемым по субъектному признаку.
Дело в том, что аналогичные по своему содержанию и логическим основаниям предположения могут быть высказаны не только субъектами процессуального познания – следователем, дознавателем, прокурором, судом, но и обвиняемым, и подозреваемым, и свидетелем, и адвокатом, другими участниками уголовного процесса, привлеченными к производству следственных действий. В этот перечень некоторые авторы включают даже понятых.[592] Между тем, называть следственными версиями предположения, формулируемые перечисленными участниками уголовного судопроизводства, оснований явно недостаточно. Поэтому в литературе было высказано мнение о том, что для признания версий, выдвигаемых указанными лицами, версиями следственными (судебными и т. д.), требуется, чтобы о них было сообщено соответствующему субъекту процессуального познания (следователю, суду, прокурору и т. д.).
Так, А. М.Ларин писал: «… предположения других лиц могут быть признаны следственными версиями постольку, поскольку они сообщены следователю в связи с расследуемым делом».[593] Единственным условием для признания версий таковыми автор назвал то, чтобы предположения указанных лиц были высказаны в процессуальной форме, в частности, в их объяснениях, показаниях, ходатайствах и проч.[594]
Представляется, однако, что и этого недостаточно для признания версий обвиняемых, потерпевших, адвокатов и др. лиц, не выполняющих в уголовном судопроизводстве функций органа расследования, версиями следственными. Даже, если такие предположения сообщены следователю (органу дознания), но не приняты им к проверке, то они всё равно останутся частными суждениями, не имеющими для расследования никаких последствий, а значит и лишенными познавательной ценности. Аналогичного мнения придерживался и Г. В.Арцишевский, который также считал принятие следователем версий, построенных иными лицами, к проверке важнейшим критерием, позволяющим называть эти предположения версиями следственными.[595]
Вопрос, между тем, останется открытым, пока мы не определимся, как должен реагировать тот же следователь на предложения принять к сведению исходящие от иных лиц объяснения обстоятельствам расследуемого события. Представляется, что при достаточной обоснованности версий иных участников судопроизводства следователь обязан принять их и проверить реальность существования тех фактов, в отношении которых ими высказано то или иное предположение. Только после этого версии подозреваемого, обвиняемого, свидетеля и других лиц становятся частью следственных версий, проверка которых организуется непосредственно самим следователем.
По мере проверки следственных версий одни из них отпадают, как не состоятельные, другие, получившие подтверждение в ходе расследования, перестают быть версиями и становятся утверждениями, формулируемыми в обвинительном заключении. Обвинительное заключение – это документ, где изложены фактические обстоятельства дела, которые следователь считает установленными и не подлежащими сомнению. Для суда же все изложенные в обвинительном заключении данные о расследуемом событии являются лишь версией обвинения, требующей проверки, подтверждения или опровержения. При разбирательстве дела суд может дать и иное объяснение собранным фактическим данным, высказать свои предположения, по-иному объясняющие обстоятельства имевшего место события. Такие версии называют судебными. Получив подтверждение в ходе судебного разбирательства, они становятся категорическими выводами, формулируемыми в приговоре по уголовному делу.
Экспертные версии и версии специалиста, от которого требуется получить заключение по специальным вопросам, используются в качестве логического инструмента решения задач, поставленных перед ними следователем (судом, адвокатом). Как правило, такие версии выдвигаются для выяснения обстоятельств, установление которых входит в предмет экспертизы (предмет порученного специалисту исследования), и которые проверяются самими сведущими лицами.
Версии различают также по времени протекания события (явления), о котором строится предположение. Версии, содержащие предположения о фактах, имевших место в прошлом, называются ретроспективными. Помимо них, существенное познавательное значение имеют также версии об обстоятельствах, возникающих уже в ходе расследования дела и требующих объяснения. Это могут быть как прогностические версии, в частности, версии о событиях или явлениях, которые могут наступить или возникнуть в будущем, например, версии о возможном поведении лица, которое следователю предстоит допросить, так и версии о реально существующих в данный момент и подлежащих установлению обстоятельствах или фактах, то есть версии настоящего. Последние выдвигаются в основном для определения направлений работы следователя, оперативных работников в конкретный момент на определенном этапе следственного производства. В частности, к версиям о событиях и признаках настоящего относятся версии о местонахождении преступников, местах сокрытия орудий преступления или похищенных вещей, версии о признаках и свойствах искомых объектов и т. д.
Кроме указанных выше оснований версии различаются также в зависимости от тех познавательных целей, ради достижения которых они строятся. По этому основанию следует выделить:
розыскные (поисковые) версии;
установочные версии.
Розыскные (поисковые) версии, то есть версии о местонахождении разыскиваемых объектов, помогают определить направления работы по уголовному делу, имеющей цель обнаружить новые источники сведений о фактах, подлежащих установлению. Установочные версии представляют собой предположения о свойствах и признаках разыскиваемых объектов либо предположения о характере подлежащих установлению событий, действий, явлений или о возможном поведении участников процесса и пр. Их выдвижение способствует оптимальному выбору тактики производства запланированных поисковых следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий.
Версии о местонахождении искомых объектов, выдвигаемые следователем в ходе расследования дела, чаще именуются поисковыми, а аналогичные версии, выдвигаемые органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, называют розыскными. Розыскные версии могут выдвигаться и до возбуждения уголовного дела на основе, например, сведений о преступлении, полученных в ходе оперативных мероприятий.
При расследовании преступлений розыскные версии содержат главным образом предположения о месте нахождения преступника, лиц, пропавших без вести, разыскиваемых свидетелей преступления, иных искомых объектов. По своему содержанию они нередко совпадают с поисковыми следственными версиями, строятся на одних и тех же фактических основаниях, и разграничить их можно, подчас, только по субъектному признаку. Другое дело, что проверка таких версий осуществляется каждым выдвинувшим их органом исключительно в рамках собственной компетенции. Следователь осуществляет проверку поисковых версий следственным (процессуальным путём), а оперативные органы путем проведения оперативно-розыскных мероприятий. Это не значит, что для проверки версий, выдвинутых следователем, используются только процессуальные средства, а для проверки розыскных версий только оперативные. Вся деятельность правоохранительных органов по раскрытию и расследованию преступлений, в том числе и для проверки версий, предполагает использование всего комплекса взаимосвязанных и допускаемых законом средств. При этом оперативно-розыскные органы участвуют в проверке поисковых следственных версий только по поручению следователя (кроме розыска скрывшихся преступников – ч. 4 ст. 157 УПК РФ). Следователь же проверяет розыскные версии при условии, если убедится в целесообразности их проверки процессуальным путем.
Установочные версии могут быть построены как следователями, оперативными работниками, так и сведущими лицами – экспертами и специалистами. В основной своей массе установочные версии сведущих лиц основываются на данных, переданных в их распоряжение следователем (судом, адвокатом), либо полученных в процессе выполнения этими лицами порученной им работы.
По степени общности подлежащих установлению обстоятельств уголовного дела различают общие и частные версии. Это их соотношение весьма условно и выражает лишь уровень взаимозависимости ряда версий, объединенных общим логическим основанием (или относящихся к общему предмету). Версия, например, об убийстве, является общей версией по отношению к частной версии об умышленном убийстве; версия об умышленном убийстве является общей версией по отношению к частной версии об умышленном убийстве из корыстных побуждений и т. д. Иными словами деление версий на «общие» и «частные» раскрывает их генетическую взаимосвязь как рода и вида версий.
Употребляя те же термины – общая и частная версии – некоторые авторы вкладывают в них, однако, иной смысл, предлагая их различать как «целое» и «часть». Например, А. Н. Васильев, предложив в качестве основания классификации признак юридической значимости версий, разделил их на:
а) общие версии – предположения о предмете доказывания в целом;
б) версии об отдельных юридических признаках преступления (объекте, объективной стороне и т. д.)
в) частные версии – о доказательственных фактах.[596]
Выделение наряду с общими и частными версиями еще одной группы версий, характеризующих отдельные элементы состава преступления, было поддержано и А. М.Лариным.[597] Предложенной А. Н.Васильевым классификации версий придерживаются и многие современные криминалисты,[598] для которых, судя по всему, их разграничение по принципу различий целого и части, также представляется единственно возможным.
Вряд ли, однако, выделенную в предложенной классификации группу общих версий можно реально представить себе в виде конкретных предположений о подлежащих выяснению обстоятельствах дела. И прежде всего, потому, что в целом о предмете доказывания построить версии невозможно. Такая версия в любой своей гипотетически возможной формулировке неизбежно будет содержать предположения только об отдельных обстоятельствах, входящих в предмет доказывания, но не о «предмете в целом», который описан в ст. 73 УПК РФ. Поэтому вряд ли можно сомневаться в том, что объяснить на уровне неких «общих» предположений предмет доказывания в целом способен только комплекс версий.
Примерно тот же смысл вкладывают в понятия общих и частных версий Ермолович В. Ф. и Ермолович М. В., подразумевая под первыми «версии, объясняющие сущность и содержание всего события…», а под вторыми версии, объясняющие «происхождение и содержание отдельных сторон события, его обстоятельств, связь между ними (кем могло быть совершено преступление, содержание умысла, его влияние на действия подозреваемого, виновность субъекта и другие обстоятельства)».[599] Здесь также как и по классификации А. Н.Васильева невозможно представить себе формулировку ни одной общей версии в соответствии с её авторским определением.
Дело в том, что «всё событие» обладает бесчисленным множеством элементов, деталей, свойств, значительная часть которых на начальном этапе расследования следователю, как правило, неизвестна. Сформулировать в одной общей версии предположение, которое могло бы объяснить всю их совокупность, нереально. Поэтому правильнее классифицировать версии на общие и частные, представив их не как целое и часть, а как род и вид версий. При таком понимании их взаимосвязи любая версия в соответствующем контексте может выступать и как общая и как частная версия.
Из всех версий, которые выдвигают по конкретным уголовным делам, наибольшей степенью общности обладают версии об обстоятельствах, установление которых составляет главную задачу органов, осуществляющих раскрытие, расследование преступлений и разрешение уголовных дел. Решению главных задач и достижению основных целей должна быть подчинена вся работа следствия и суда по уголовному делу. Ими – главными целями и задачами расследования и определяется необходимость в собирании фактических данных о преступлении. Для этого, прежде всего, строятся версии, обладающие наибольшей степенью общности. Как говорят философы, имея в виду научное познание, «с этой точки зрения сбор данных становится бессмысленным, если нет руководящей гипотезы».[600] Таковыми в криминалистике следует считать версии, отвечающие на вопрос о том, что произошло и кто виновен в совершении преступления. Эти версии и должны играть роль руководящих криминалистических версий, которым подчинены все остальные частные предположения «по поводу самых незначительных предметов».[601]
Например, по факту обнаружения трупа в принципе можно построить четыре руководящие версии о характере имевшего место события: версию об убийстве, о самоубийстве, несчастном случае или о естественной смерти. Без подтверждения руководящей версии о криминальном характере события, нельзя строить и частные версии об элементах состава преступления и об отдельных его обстоятельствах.
Так, только обнаружив фактические данные, подтверждающие версию об убийстве, можно строить версии о лицах, совершивших это преступление. Преждевременное построение и проверка версий о личности преступника при отсутствии достоверных сведений о самом факте совершения преступления нередко приводили к тому, что к уголовной ответственности привлекались невиновные лица.
По отношению к руководящим версиям все версии об отдельных обстоятельствах события являются частными версиями. Например, по отношению к версии об убийстве версии о том, что убийство совершено из ревности, из мести или из корыстных побуждений и т. д. являются версиями частными.
Тем не менее, в большинстве своем частные версии выдвигаются как необходимый элемент проверки более общей версии, относящейся к тому же предмету. Потребность в частных версиях обусловлена тем, что для подтверждения или опровержения любой общей версии необходимы эмпирические данные, собирание которых сопровождается необходимостью выяснения вопросов, которые, отличаясь неопределенностью, также требуют гипотетической реконструкции. Например, для подтверждения общей версии о самоубийстве с применением огнестрельного оружия необходимы фактические данные, свидетельствующие о производстве выстрела с близкой дистанции. Таковыми могут быть, к примеру, следы близкого выстрела, возникающие вокруг входного отверстия на преграде. Версии о существовании таких следов и их местонахождении являются частными предположениями, то есть частными версиями, которые проверяются путем производства следственного осмотра, а при необходимости и экспертизы трупа. Выводы, основанные на подтверждении частных версий, нередко образуют цепь умозаключений, дающих основания судить об истинности или ложности общей версии. Например, основанное на изучении дорожки следов предположение следователя о том, что преступник хромает на правую ногу, является только отдельной деталью, характеризующей лицо, совершившее преступление. Вместе с предположениями о росте преступника, его половой принадлежности и т. д., основанными на изучении иных оставленных преступником следов, они образуют комплекс частных версий, содержащих разнообразные предположительные характеристики разыскиваемого лица.
И такая последовательность выдвижения комплекса версий по конкретным уголовным делам вполне объяснима, ибо «… сбор данных с целью подтвердить или опровергнуть некоторую гипотезу всегда сопровождается принятием целого ряда других гипотез…»[602]
Подтверждение именно комплекса таких частных версий, относящихся к субъекту преступления, позволяет сузить круг подозреваемых лиц и, в конечном счете, назвать имя конкретного преступника. Иными словами, подтверждение комплекса частных версий, объединенных общим предметом, образует цепь умозаключений, позволяющих построить и подтвердить истинность общей версии, выдвинутой о том же предмете.
В зависимости от характера информации, положенной в основу версий, последние подразделяются на версии эмпирические и версии типичные. Примерно то же самое имел в виду Р. С.Белкин, предложив классифицировать версии по степени их определенности. Соответственно, наряду с типичными им была выделена группа «конкретных» версий.[603] Впрочем, принципиальных отличий этой группы версий от версий, названных выше «эмпирическими», мы вряд ли обнаружим.
Эмпирические версии строятся на основе фактических данных, которыми располагает следователь, суд, эксперт и т. д. по конкретному уголовному делу. Типичные же версии – это предположения об обстоятельствах конкретного преступления, основанные на опыте расследования аналогичных дел. Если, например, обнаружены части расчленённого трупа, то следователь при отсутствии сведений о личности преступника имеет основание выдвинуть версию о том, что убийство совершено родственником или знакомым потерпевшего. Такая версия будет основана на известных из следственной практики фактах, свидетельствующих о том, что к такому способу сокрытия следов преступления (уничтожению трупа), чаще всего прибегают лица, близко знавшие жертву.
Использование типичных версий в практике раскрытия и расследования преступлений весьма ограничено – их выдвигают, как правило, на начальном этапе расследования и только при отсутствии достаточного количества фактических данных, которыми можно было бы обосновать построение эмпирических версий. Несмотря на то, что основой выдвижения типичной версии служит аналогия, исходным материалом всегда являются факты, которыми располагает следователь. В приведенном примере таковым будет способ уничтожения трупа. Различие типичных и эмпирических версий можно обнаружить и в методах их построения. Типичные версии строятся по правилам дедукции, а эмпирические – по правилам индуктивного умозаключения.