Айгуль Фаатовна Халиуллина
Криминалистика: теоретический курс
Тем не менее, перечень форм использования специальных знаний в раскрытии и расследовании преступлений можно было бы дополнить и другими формами, также получившими известное распространение в практике. Например, непроцессуальным участием сведущего лица в производстве экспертизы в качестве технического помощника эксперта. О такой форме использования специальных знаний много писали в связи с внедрением в экспертную практику ЭВМ.[507] Было ясно, что потребность в помощи специалистов испытывает не только следователь, но и эксперт, для которого новая техника предоставляет дополнительные возможности и одновременно требует расширения собственных специальных познаний в областях, не относящихся к его непосредственной специальности. Такая задача могла быть решена либо путем дополнительной подготовки и обучения эксперта навыкам работы в новой для него области, либо за счет привлечения соответствующих специалистов, например, операторов ЭВМ, программистов и т. д. для оказания экспертам технической помощи при производстве экспертизы с использованием компьютерной техники. В условиях исключительной динамичности развития компьютерной техники, при высокой загруженности экспертов, связанной с явной нехваткой квалифицированных кадров, далеко не всякое судебно-экспертное учреждение могло позволить себе надолго отвлечь штатного эксперта от его непосредственных обязанностей для получения новой специальности. Поэтому первый путь не мог быстро и в полной мере обеспечить решение проблемы. Понятно было, что в освоении новой техники обойтись без помощи специалистов даже профессиональному эксперту вряд ли удастся. Однако правовой статус таких специалистов также, как и консультантов, водолазов или альпинистов, выполняющих работу по розыску доказательств в недоступных для следователя местах, законом не был определен. Это также вынуждало искать готовые формы в действующем законодательстве. Например, специалистов по ЭВМ представляли в роли экспертов,[508] хотя оснований для подобных аналогий было явно недостаточно.
Среди сведущих лиц, чьи специальные познания могли оказаться полезными при производстве судебных экспертиз, организованных на базе использования ЭВМ, прежде всего, выделяли операторов, обслуживающих электронно-вычислительную технику. Имея в виду возложенные на операторов ЭВМ функции технических помощников эксперта, нетрудно было заметить, что по своей сути эти функции аналогичны функциям, например, операторов поисковой техники, привлекаемых следователем к производству осмотра места происшествия. Поэтому прав был Р. С.Белкин, говоря о том, что оператор ЭВМ «выступает в качестве технического помощника эксперта и как таковой участником экспертизы не является».[509] Но если оператор той же поисковой техники, участвующий в осмотре, привлекался в качестве специалиста, и такое привлечение сведущего лица осуществлялось на законных основаниях, то эксперт, обращаясь к технической помощи специалистов-операторов ЭВМ, вынужден был использовать их знания и опыт на свой страх и риск, в полной мере отвечая за допущенные им ошибки. Между тем обнаружить эти ошибки эксперт в силу специфики работы с ЭВМ далеко не всегда был в состоянии. И поэтому вопрос о правовом положении технического помощника эксперта имел все основания быть поставленным и требовал решения, поскольку его положение, по справедливому замечанию П. С.Элькинд, выходило за пределы полномочий специалиста и настоятельно требовало правового урегулирования.[510] Аналогичную позицию в отношении операторов ЭВМ занимал и Л. Д.Кокорев.[511]
Надо сказать, что кроме операторов в качестве специалистов по электронно-вычислительной технике могли выступать и разработчики компьютерных программ, обеспечивающие машинное решение конкретных экспертных задач: трассологических, баллистических, почерковедческих и других. Все было понятно, когда речь шла о научно-исследовательской работе. Таких разработчиков, выполняющих научно-исследовательские функции, нельзя было относить ни к специалистам, ни к экспертам, ни вообще к участникам уголовного процесса. Сложнее обстояло дело с разработчиками уникальных программ, как бы «заказанных» экспертом для решения конкретной уже поставленной следователем или судом экспертной задачи. Функции таких сведущих лиц и их правовое положение законом также не определялись. Некоторые авторы, тем не менее, предлагали свое, традиционно простое решение. Так Р. С.Белкин, например, полагал, что разработчик оригинальной, рассчитанной на «конкретный случай» программы выступает в роли эксперта.[512] Этот «случай» нуждается в комментарии.
Говоря о функциях эксперта и разработчика компьютерной программы для проведения экспертизы, нельзя было не заметить, что объект познания для них в данном случае не совпадал: объектом экспертизы являлись фактические данные, имеющие отношение к исследуемому событию преступления, в то время как объектом программирования выступал сам процесс исследования этих данных. То есть непосредственно сама экспертная деятельность, которая разработчиком программы должна была быть представлена в виде алгоритма (формализованного описания выполняемых при экспертизе операций) и переведена на понятный машине язык. Машина, работающая по готовой программе, в сущности, моделировала работу эксперта. Разработчик такой программы, следовательно, только давал в руки эксперта «инструмент», с помощью которого часть его работы брала на себя машина, сама же при этом экспертом не становилась. Содержанием экспертной деятельности могла быть только реализация, использование готовой программы, а не ее разработка, также как не могла рассматриваться в качестве разновидности экспертной деятельности разработка той или иной, пусть даже уникальной, экспертной методики.
Разработка предназначенной для «разового» использования программы, таким образом, становилась не чем иным, как той же самой разновидностью научной разработки новых методов и средств судебной экспертизы, которая относилась к сфере научной деятельности, а не практической реализации ее результатов.
Не являлось каким-то новым видом экспертизы и непосредственно само обслуживание компьютера специалистом по ЭВМ при проведении назначенного экспертного исследования экспертом другой специальности, хотя некоторыми учеными и предлагалось рассматривать такое использование ЭВМ в качестве элемента комплексной судебной экспертизы.[513] На самом деле ЭВМ в таком исследовании (почерковедческом, судебно-баллистическом или ином) выступала лишь как новое техническое средство достижения конкретных целей назначенной судебной экспертизы. «Микрокомпьютеры, – подчеркивали авторы работы «Микрокомпьютеры для юристов», – это такой же инструмент, как ваша надежная шариковая ручка, пишущая машинка или телефон».[514] И до тех пор, пока эксперты разных традиционно экспертных специальностей не освоили работу на ЭВМ, для которой учеными-криминалистами в содружестве с математиками-программистами разрабатывались соответствующие программы, хотя бы до уровня использования пишущей машинки, до тех пор они, естественно, были вынуждены обращаться к помощи специалистов.
Очевидно, роль любого сведущего лица на определенном этапе внедрения новой техники в практику – это всегда в известной мере роль «посредника», обеспечивающего ее освоение массовым потребителем. Ведь для того, чтобы технические новшества стали общедоступными, необходимо было, во-первых, время на их освоение; во-вторых, чтобы кто-то обучил работе с новыми техническими средствами; наконец, в-третьих, нужна была наработка определенного опыта их применения в конкретных условиях практики – следственной, экспертной, судебной. Только при наличии этих условий то, что было доступно когда-то специалистам, становилось, благодаря его усилиям, общедоступным. Так было не только с ЭВМ, так было и с киносъемкой, видеозаписью, другими техническими средствами, ставшими в разряд бытовых приборов.
И поэтому проблема освоения новой техники должна была рассматриваться, прежде всего, как проблема обеспечения эффективного внедрения в практику экспертных исследований новых, совершенных технических средств, облегчающих труд эксперта и еще не получивших массового распространения. И уже только по этой причине она требовала решения на законодательном уровне. Но если механизм внедрения новейших достижений науки и техники в практику следователя в известной мере оказался обеспечен правилами ст. 133 УПК РСФСР, то освоение новой техники экспертом к концу ХХ столетия встретило трудности из-за неопределенности положения специалиста, оказывающего эксперту техническую помощь. Выход представлялся в том, чтобы распространить статус специалиста на сведущих лиц, приглашаемых не только следователем, но и экспертом.[515] Принимая новый УПК в 2000 году, законодатель ограничился, однако, предоставлением такого права дополнительно только адвокату.
Вместе с тем, новый уголовно-процессуальный закон, признав оказание помощи участникам судопроизводства самостоятельной функцией специалиста, внес тем самым коррективы и в перечень регулируемых нормами права форм использования специальных познаний, различаемых по субъектному признаку. За разъяснением вопросов, входящих в профессиональную компетенцию специалиста, получили право обращаться не только следователь и суд, но и стороны процесса (п. 1 ст. 58 УПК РФ). Расширился и круг субъектов получения от специалистов технической и иной помощи в собирании доказательств. Их перечень закон дополнил защитником подозреваемого, обвиняемого (п. 3 ч. 1 ст. 53 УПК РФ).
Кроме того, летом 2003 года в УПК появились ещё две новые формы использования специальных познаний:
1) подготовка специалистом письменных ответов (заключений) на поставленные сторонами вопросы, требующие специальных познаний (п. 3 ст. 80 УПК). Фактически эта новая форма использования знаний специалистов включила в себя дачу письменных консультаций сторонам, придав им доказательственное значение;
2) допрос специалиста для разъяснения им своего мнения, высказанного в письменном заключении, либо для выяснения обстоятельств, требующих специальных познаний (п. 4. ст. 80 УПК РФ), то есть в качестве именно сведущего лица.
Какие вопросы надлежало ставить на разрешение специалиста, выступающего в новом своем качестве, новый уголовно-процессуальный закон не определил. Тем не менее, можно предположить, что законодатель не намеревался ограничивать случаи обращения к специалистам с вопросами, носящими консультационный характер. Новые формы привлечения специалиста в расследовании теперь, очевидно, стало возможным применить и к тем ситуациям, когда у любой стороны, а не только у следователя, возникала потребность обратиться к помощи сведущих лиц для разъяснения нетрадиционных вопросов. Например, с предложением дать научную оценку заключений ранее проведенных по делу экспертиз, что и подтвердил Пленум Верховного суда РФ в своем постановлении № 28 от 21.12.2010 года. Или с целью установления достоверности собранных с использованием криминалистической техники доказательств. Ничто не мешало уже обращаться к специалистам и за разъяснением правовых вопросов, и в некоторых других случаях, которыми может определяться потребность в нетрадиционном использовании знаний сведущих лиц.
Нерешенными, однако, оставался ряд вопросов, связанных с участием специалиста в раскрытии и расследовании преступлений. В частности, чем специалист, дающий заключение, отличается от эксперта; что должно представлять собой заключение специалиста, чтобы стать полноправным источником доказательств; как должен поступать следователь, если специалист для дачи заключения будет привлечен адвокатом, который поставит перед ним задачу провести исследование тех объектов, которые находятся в деле, и доступ к которым без согласования со следователем невозможен, и т. д.
Между тем, в решении этих вопросов вряд ли науку и практику могло устроить предложенное Пленумом Верховного Суда РФ разграничение заключений специалиста и эксперта. Обратив внимание на то, что специалист, также, как и эксперт, дает заключение на основе использования специальных познаний, Верховный Суд в постановлении № 28 от 21.12.10 г. указал:
«При этом следует иметь в виду, что специалист не проводит исследование вещественных доказательств и не формулирует выводы, а лишь высказывает суждение по вопросам, поставленным перед ним сторонами. Поэтому в случае необходимости проведения исследования, должна быть произведена судебная экспертиза».
Очевидно, что высказать какие бы то ни было суждения по обстоятельствам уголовного дела, требующим специальных познаний, можно только при условии, если обладаешь некоей информацией по существу вопроса, которую неизбежно приходится не просто безучастно воспринимать, но и анализировать, а значит исследовать. На вопрос о том, что, если не «исследование» предоставленной специалисту информации может стать основанием для высказывания им своих компетентных суждений, ответа в постановлении Верховного суда нет. Представляется, что предложенный им критерий разграничения функций специалиста и эксперта только еще больше запутал вопрос.
Ждут также своего разрешения на законодательном уровне вопросы о том, как процессуально оформлять привлечение защитником специалиста для дачи таких разъяснений, нужно ли и если нужно, то кто должен будет предупреждать его об ответственности по ст. 310 УК РФ за разглашение данных предварительного следствия? Действующий УПК не дает ответа на эти вопросы, предоставляя, очевидно, возможность выбора самому защитнику, который, несомненно, воспользуется своим правом «использовать иные, не запрещенные настоящим Кодексом средства и способы защиты» (п. 11 ч. 1 ст. 53 УПК РФ). Трудно, конечно, в этой ситуации говорить о равноправии сторон – обвинения и защиты, провозглашенном в ч. 4 ст. 15 УПК РФ, поскольку первая из них по закону будет обязана при собирании доказательств с привлечением специалиста руководствоваться процессуальными правилами, а вторая фактически и юридически окажется свободной от соблюдения таковых. По сути дела, за защитой при отсутствии «иного» в УПК остается право по своему усмотрению «изобретать» процедуры оформления результатов проведения процессуальных действий, предусмотренных для нее Законом. Единственным препятствием широкого использования стороной защиты результатов работы привлеченных ими специалистов стало сегодня жёсткое сопротивление этому со стороны и следствия и суда. Пользуясь своим правом принимать решения «по собственному усмотрению», на основе своего «внутреннего убеждения», и суды и следователи категорически отказываются принимать во внимание заключения специалистов, представленных в дело адвокатами, мотивируя эти свои отказы часто просто абсурдными аргументами. Особенно, когда решается вопрос о профессиональной оценке уже проведенных по уголовному делу судебных экспертиз.[516]
В заключение нельзя не сказать и еще об одном нововведении в УПК РФ, которое было принято в 2013 году, и касалось расширения форм использования специальных познаний в уголовном процессе. Согласно этим нововведениям, законодатель признал допустимым не только назначение, но и производство судебной экспертизы до возбуждения уголовного дела. (ч.1 ст. 144 УПК РФ). Существенно расширив также круг иных процессуальных действий, допускаемых на этапе доследственной проверки, закон предусмотрел и право привлекать к их проведению специалистов. К числу таких действий УПК отнес, помимо осмотра места происшествия, получение объяснений, отбор образцов для сравнительного исследования, истребование документов и предметов, изъятие их в порядке, установленном настоящим Кодексом, производство осмотров документов, предметов, трупов, освидетельствование и некоторые другие.
Насколько это законодательное решение было оправдано и целесообразно, видимо, покажет время, особенно если учесть, что сведения, полученные в результате проведения этих действий, уголовно-процессуальный закон разрешил использовать в качестве доказательств по делу (п. 1.2. ч. 1 ст. 144 УПК РФ), что прежде было невозможно.
Криминалистическая тактика и частная методика расследования как область специальных познаний, используемых в уголовном процессе.
К числу стереотипов в оценке сущности специальных познаний, сформировавшихся в уголовно-процессуальной и криминалистической науках, к которым считалось недопустимым относить знания в области права, следует упомянуть еще одно, не менее традиционное заблуждение. А именно, суждение о недопустимости ставить перед экспертами также и вопросы, относящиеся к криминалистической тактике и криминалистической методике расследования отдельных видов преступлений, как не требующие специальных познаний,[517] и даже «употреблять в заключении правовые термины, чтобы не возникало впечатления о решении ими юридического вопроса».[518]
Между тем, трудно себе представить, к примеру, заключение криминалистической экспертизы, лишенное юридической терминологии. Без нее просто невозможно обойтись, не подвергнув сомнению юридическую природу криминалистической науки. Не говоря уже о том, что криминалистическое экспертное заключение, адресованное правоприменителю – следователю и суду – без употребления юридических терминов может оказаться ими просто не понятым.
Вопрос, между тем, следует поставить шире, а именно, допустимы ли в принципе экспертизы, в задачу которых входило бы решение вопросов, касающихся оценки качества расследования преступлений. Не секрет, что и тактических и методических ошибок в расследовании, особенно проводимом малоопытными следователями, допускается более чем достаточно. При этом многие из них так и не получают должной оценки в судебном разбирательстве опять же по причине некомпетентности судей в области криминалистики. В результате неквалифицированное расследование преступлений, обусловленное криминалистическими ошибками, завершается, нередко, столь же неквалифицированным судебным решением. Это относится и к прокурорским работникам, осуществляющим надзор за расследованием уголовных дел, утверждающим обвинительное заключение на основании собственной оценки проведенного расследования с точки зрения его полноты, объективности и всесторонности. Недостаток профессиональных знаний у работников правоохранительной системы создает и большую опасность осуждения невиновных, так как обвинения нередко основываются исключительно на показаниях потерпевших или показаниях обвиняемых, полученных с использованием сомнительных с точки зрения законности способов. Соблюсти принцип неотвратимости наказания, в свое время ошибочно названный «ленинским»,[519] становится невозможно, и в первую очередь по причине низкой квалификации работников правоохранительной и правоприменительной сферы в области криминалистики.
Еще на рубеже 19–20 веков Ганс Гросс предупреждал, что «… нигде допущенная и неисправленная ошибка не приносит такого вреда, как именно в делах по расследованию преступлений и обнаружению виновных и нигде замеченная ошибка не исправляется так легко при условии, если только она обнаружена сколь возможно быстро. Ни от кого нельзя требовать, чтобы он не делал ошибок, но можно требовать, чтобы каждый сделавший ошибку, немедленно в ней сознавался и ее исправлял – это есть самое серьезное требование, которое можно предъявить каждому честному и добросовестному уголовному деятелю».[520]
Возможно именно тем, что требование скорейшего выявления и исправления своих ошибок может быть, по мнению основоположника криминалистики, предъявлено только к «честному и добросовестному уголовному деятелю» следует объяснить тот факт, что многие следователи, оперативные работники, работники прокуратуры, суда не только не исправляют допущенные ошибки, но и не желают признавать их, более заботясь о «чести мундира».
Можно предположить, что многие ошибки, допущенные следователями, часто остаются без внимания со стороны судебных инстанций, поскольку для их выявления, опять же, требуются, как минимум, знания и тактики производства следственных действий, и методики расследования отдельных видов преступлений, которыми судьи в достаточной мере не владеют. А между тем, от того, насколько тактически грамотно организованы и проведены следственные действия, правильно выбраны направления расследования, насколько полно выдвинуты и проверены все возможные версии по делу, во многом зависит объем собранных доказательств и их достоверность, без установления которой невозможно вынести законный и справедливый приговор по уголовному делу.
Практика же свидетельствует о том, что после упразднения нормативного требования к суду давать оценку всесторонности, полноты и объективности выяснения обстоятельств уголовного дела, качество работы следствия оценивается судом исключительно с точки зрения соответствия принятых на стадии предварительного расследования мер требованиям уголовно-процессуального закона. А этого явно недостаточно.
Нельзя забывать и о том, что помимо «ошибок», допускаемых из-за недостаточной профессиональной подготовленности следователей, работников органов дознания, судей, все чаще встречаются случаи сознательного непринятия ими по разным, в том числе и корыстным мотивам, требуемых законом и рекомендуемых криминалистикой мер по раскрытию и расследованию преступлений. Какие следственные действия и оперативно-розыскные мероприятия необходимо было провести в рамках расследования конкретного уголовного дела для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, какие из них не были проведены и почему, а проведенные либо не имели достаточных оснований, либо были заведомо обречены на неудачу – все это вопросы, требующие специальных познаний в области криминалистической тактики и криминалистической методики.
И если ошибки следствия, которые способны привести к осуждению невиновных, в принципе могут быть исправлены утверждающим обвинительное заключение прокурором, усилиями квалифицированных защитников, участвующих в судебном разбирательстве, наконец, самим судом, то сознательно допускаемые следователями злоупотребления, ведущие к освобождению от ответственности лиц, виновных в совершении преступлений, исправить значительно труднее.
В результате принцип презумпции невиновности вполне успешно материализуется коррумпированными работниками правоохранительных органов в «принцип», допускающий освобождение от ответственности виновных в совершении преступлений лиц. Для этого достаточно просто не принимать нужных для сбора доказательств мер, либо принимать их с опозданием, влекущим утрату доказательств (что легче бывает оправдать), нежели прибегать к фальсификации собранных, подвергая себя большей опасности быть привлеченным к уголовной ответственности за должностное преступление.
Поэтому представляется, что экспертизы качества проведенного расследования, проводимые по его результатам, либо экспертные исследования материалов незавершенных уголовных дел, имеющие цель определить перспективы их расследования, могут оказаться особенно полезными не только для начинающих следователей, прокуроров, судей, но и как средство разоблачения злоупотреблений со стороны недобросовестных работников правоохранительной сферы.
Тем более, что вопросы криминалистической тактики, и криминалистической методики, как сферы возможных служебных злоупотреблений, допущенных, например, следователем при расследовании им конкретного уголовного дела, в определенных случаях реально могут стать предметом судебного исследования. «В подобных случаях, – не без оснований отмечал В. А.Образцов, – в структуру исследуемых объектов могут также входить обстоятельства, связанные с выявлением и раскрытием преступления, источниками и каналами получения собранной и использованной при этом информации, средствами, методами, приемами, примененными в ходе выполнения действий, с составленными процессуальными и иными документами, отражающими принятые решения и их исполнение».[521]
Такое исследование в части выяснения, например, обоснованности использованных в расследовании приемов и методов с точки зрения криминалистической науки, вполне может быть проведено в рамках судебной экспертизы, которую целесообразно поручать лицу, сведущему в области криминалистической тактики и методики расследования отдельных видов преступлений.
С сожалением, однако, приходится констатировать, что чем ниже уровень профессиональной подготовки, уровень квалификации следователей, судей, тем с большей агрессивностью они воспринимают заключения, в которых дается научная оценка их работы, возмущаясь подобным «вторжением в свою исключительную компетенцию», а в действительности просто опасаясь, что брак в их работе станет предметом гласного обсуждения.
Оценка доказательств в уголовном судопроизводстве как область применения специальных познаний.
Рассуждая о современных проблемах использования знаний сведущих лиц в уголовном процессе, нельзя не обратить внимания на стереотипы, которые сформировались в восприятии функциональных обязанностей специалиста и эксперта.
Традиционно их работа в уголовно-процессуальной сфере была ориентирована в основном на собирание (обнаружение, фиксацию, изъятие) и исследование доказательств. Первое – функция чаще всего специалиста, второе – эксперта. Правда, новый УПК, как уже было сказано, дополнил формы участия специалиста в уголовном судопроизводстве ещё и правом дачи заключений, и правом консультировать стороны по возникающим специальным вопросам. Насколько можно судить по известным публикациям на эту тему, вопрос о возможности привлечения сведущих лиц для оказания помощи следователю, органу дознания, суду в оценке собранных доказательств до недавнего времени практически не ставился и не обсуждался, кроме, пожалуй, вопроса об оценке заключений судебных экспертиз.
Насколько такая оценка допустима со стороны сведущих лиц, и каковы пределы их оценочных суждений, – это те вопросы, которые неизбежно возникают, когда понимаешь, что оценка доказательств уже в силу предписаний закона является исключительной компетенцией субъектов доказывания – следователя, органа дознания, прокурора и суда. Из ст. 87–88 УПК РФ следует, что только они вправе давать окончательную оценку собранным доказательствам и на ее основе признавать их допустимыми или недопустимыми с исключением из числа таковых по уголовному делу. Между тем, оценка не только заключений эксперта, но в отдельных случаях и иных доказательств, требует зачастую обладания специальными познаниями, в том числе криминалистическими. Ибо достоверность добытых с помощью криминалистических средств, приемов и методов сведений напрямую зависит от того, насколько квалифицированно эти средства были использованы субъектом познавательной деятельности. И если относимость и допустимость доказательств, будучи категориями сугубо процессуально-правовыми, вполне доступны для оценки субъектом процессуального доказывания, то оценить достоверность сформулированных в заключении эксперта выводов, либо результатов применения криминалистической техники, не обладая специальными познаниями, бывает весьма затруднительно. Вряд ли можно, не обладая специальными познаниями, в полной мере и объективно оценить, например, экспертное заключение с точки зрения научности избранных экспертом методов и методик исследования или научной обоснованности сформулированных в нем выводов. А ведь выяснение этих вопросов, согласно традиционному подходу к сущности оценки экспертных заключений следователем, прокурором или судом, признавалось обязательным.[522]
При оценке достоверности полученных с применением специальных методов и средств доказательств в таких случаях приходилось исходить не из оценки научной состоятельности методов или научной обоснованности сформулированных выводов, а главным образом из результатов их сопоставления с доказательствами, собранными и уже оцененными как вполне достоверные. Р. С.Белкин обоснованно отмечал, что «… следователь и суд в состоянии оценить лишь полноту заключения, проверить, на все ли поставленные вопросы даны ответы. Ни научную обоснованность, ни правильность выбора и применения методов исследования, ни соответствие этого метода современным достижениям соответствующей области научного знания они оценить не в состоянии, поскольку для такой оценки должны обладать теми же познаниями, что и эксперт».[523]
Между тем, ошибки в выводах эксперта могут оказаться и следствием неправильного выбора соответствующих экспертных методов и методик, и ошибочной оценки результатов их использования при формулировке выводов, которые находят отражение в заключении эксперта. Очевидно, что знаний юристов для выявления таких ошибок явно недостаточно.
Из невозможности требовать от следователя, суда квалифицированной оценки научной обоснованности экспертного заключения следует, что она вообще не должна входить в круг обстоятельств, оцениваемых следователем и судом. При современном уровне научности экспертных исследований это, очевидно, не в состоянии сделать профессионально ни один человек (тем более юрист). В противном случае от следователя, прокурора, суда мы должны будем потребовать знания всех тех отраслей науки, техники, искусства или ремесла, которые лежат в основе современных экспертных методов и методик.
Именно по причине отсутствия у следователя, прокурора, суда специальных познаний, любые сомнения в достоверности выводов эксперта, которые чаще всего возникают у субъекта доказывания не в силу его убежденности в их научной несостоятельности, а в основном при наличии в деле доказательств, которым эти выводы противоречат, разрешаются исключительно путем назначения повторной экспертизы. И организационно, и тактически это не всегда оправдано, не говоря уже о том, что повторная экспертиза далеко не всегда может быть проведена по объективным причинам, например, в случае утраты объектов, подвергшихся исследованию, или при их изменении в результате использования экспертом разрушающих методов в процессе первичной экспертизы.
При необходимости дать оценку первичным экспертизам, «сомнительным» с точки зрения достоверности их результатов, целесообразнее прибегать не к назначению повторных экспертиз, а к привлечению независимых специалистов для оценки научной обоснованности выводов проведенных экспертных исследований. Право не только следователя, дознавателя, суда, но и защитника, привлекать специалистов соответствующей квалификации, которые призываются для того, чтобы высказать свои суждения о научной состоятельности выводов проведенной судебной экспертизы с оформлением результатов в виде Заключения специалиста, предусмотрено УПК РФ (п. 3 ч. 1 ст. 53, ст. 58, ч. 3, ст. ст. 80, 86). Подобные оценочные заключения специалистов могли бы стать весьма полезными не только для адвокатов, которые реально пользуются такой возможностью, но и для тех участников уголовного процесса, в обязанности которых входит оценивать доказательства.