Айгуль Фаатовна Халиуллина
Криминалистика: теоретический курс
Из смысла ч. 1 ст. 217 УПК РФ следует, что к материалам уголовного дела закон относит не только все прошитые и пронумерованные в деле документы, но и вещественные доказательства, фотографии, аудиовидеозаписи, материалы киносъемки и иные приложения к протоколам следственных действий. Среди документов в законе упомянуты, в частности, различного рода заявления, сообщения, справки, протоколы процессуальных действий и постановления следователя, материалы, истребованные им в соответствии с установленными правилами, и отражающие результаты оперативно-розыскной деятельности, и т. д. То есть, «все то, из чего состоит уголовное дело».[735]
Поступают, объединяются и систематизируются эти материалы в единый комплекс документов и приложений к ним на всех этапах судопроизводства, отражая движение уголовного дела от проверки сообщений о преступлении, до его окончательного разрешения судом. Начало формирования таких материалов связывают с возбуждением уголовного дела. Все материалы, собранные до этого момента в виде справок, объяснений и прочих документов, именовались материалами проверки сообщения о преступлении (ч. 4 ст. 146 УПК РФ в начальной редакции УПК 2001 года), а с внесением изменений и дополнений в эту статью в 2013 году – «материалами, послужившими основанием для возбуждения уголовного дела». Только после вынесения постановления о возбуждении уголовного дела они становятся составной частью его материалов, которые пополняются по мере проведения следователем мероприятий, необходимых для установления события преступления и причастных к его совершению лиц, а в дальнейшем по мере рассмотрения и разрешения дела в судебных инстанциях.
То, что отдельные материалы уголовного дела могли стать и часто становились объектами криминалистического исследования в традиционных его формах хорошо известно. Таковыми в силу специфики содержащейся в них информации о событии преступления оказывались собранные в ходе расследования и приобщенные к делу документы и вещественные доказательства. И прежде всего потому, что извлечение этой информации или ее интерпретация требовали специальных криминалистических знаний. Результаты криминалистического исследования таких материалов (трассологического, баллистического, почерковедческого и пр.) как специального вида и способа познания события преступления использовались для принятия соответствующих процессуальных, тактических и иных решений. Эти результаты, получившие отражение в заключении эксперта не только сами, приобретали статус доказательств, но и подтверждали доказательственное значение тех материалов, которые подвергались экспертному исследованию. И по форме и по методам проведения такие исследования относились к числу традиционных, целевое назначение которых, как известно, состояло в обнаружении новых фактов, новых сведений о событии преступления и его участниках. Иные материалы уголовного дела могли интересовать судебного эксперта лишь в части, относящейся к предмету проводимой им экспертизы и содержащей, например, сведения об обстоятельствах обнаружения переданных ему для исследования документов или вещественных доказательств. В экспертизах такие материалы фигурировали не в качестве самостоятельного объекта исследования, а как источник дополнительной информации, необходимой для решения поставленных перед экспертом задач.
Как комплексный объект исследования материалы уголовного дела представляли практический интерес лишь для тех участников уголовного процесса, для которых ознакомление с ними оказывалось непременной составляющей выполняемых ими процессуальных функций. Следователь в процессе расследования изучал материалы уголовного дела, например, для подготовки к очередному следственному действию, а по его окончании для принятия решения по делу и составления обвинительного заключения. Прокурор исследовал материалы уголовного дела, выполняя надзорные функции или функции государственного обвинителя. Адвокат – при осуществлении защиты обвиняемого (подсудимого): в ограниченных пределах на этапе предварительного расследования и в полном объеме по его завершении. Главным в таком исследовании материалов дела оставалось для уполномоченных на то законом субъектов процессуальной деятельности изучение и оценка собранных доказательств в целях принятия обоснованных процессуальных решений по расследуемому или рассматриваемому ими делу. А для иных участников уголовного процесса – возможность высказать свои замечания по поводу выполненных действий или аргументированные возражения относительно выводов компетентных органов. Ни о каком привлечении сведущих лиц к исследованию материалов уголовного дела для оказания содействия в решении стоящих перед указанными лицами задач не могло быть и речи. Исследование и оценка материалов уголовного дела как источника информации всегда рассматривалось как прерогатива и исключительная компетенция участников уголовного судопроизводства, призванных осуществлять доказывание обстоятельств преступления. Если и можно было назвать исследование материалов уголовного дела сферой специальных познаний, то только с позиций подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или потерпевшего, которые по причине своей юридической некомпетентности обращались к помощи профессиональных юристов – адвокатов, то есть к специалистам в области права.
Между тем круг познаваемых в ходе расследования и рассмотрения дела обстоятельств никогда не исчерпывался только задачами доказывания. И именно потому, что объектами оценки по уголовному делу в реальности становились явления, выходящие за рамки того объема, которым обусловлен предмет доказывания. По этому поводу И. М.Лузгин справедливо заметил, что «… было бы неправильно сужать круг объектов оценки и ограничивать его только доказательствами. Объекты оценки должны быть определены исходя из предмета доказывания и познания в расследовании преступлений».[736] И далее, конкретизируя свою мысль, И. М.Лузгин писал, что к объектам оценки следует отнести не только все обстоятельства, образующие состав преступления; доказательства по делу, но и «ситуации, складывающиеся при производстве отдельных следственных действий (при осмотре, обыске, допросе, предъявлении для опознания и т. д.); тактические и технические приемы и средства обнаружения и исследования доказательств; решения следователя; план расследования; поведение обвиняемого (подозреваемого), свидетеля, потерпевшего, исходную информацию, полученную от специалистов; оперативную информацию».[737]
В том, что качество расследования многих дел часто оставляло желать лучшего, вина, надо полагать, лежала, прежде всего, на тех, кто был ответственен за собирание доказательств, и не только за доброкачественность самих доказательств, но и за научную обоснованность мер, предпринятых для их обнаружения, закрепления и исследования. Именно поэтому, как справедливо заметил Ю. В.Кореневский, «несогласие суда с обвинительным заключением может быть поставлено следователю в вину лишь в том случае, если оно объясняется неправильными действиями следователя», в том числе «ошибочным применением тех или иных тактических приемов следствия, медлительностью, безынициативностью, односторонним подбором доказательств, грубыми ошибками при оценке доказательств».[738]
Таким образом, объем и разнообразие информации, содержащейся в материалах уголовного дела, дают основание говорить о них как об источнике, содержащем для оценки не только сведения о фактах, которыми субъекты процессуальной деятельности оперируют, устанавливая обстоятельства, подлежащие доказыванию, но и как об источнике иной, криминалистически значимой информации. В частности, информации о способах обнаружения и закрепления доказательств, круге выдвинутых и проверенных версий, выбранных следователем направлениях расследования и складывавшихся на отдельных его этапах следственных ситуациях, об организации и тактике проведения отдельных следственных действий и т. д.
Отражая ход и результаты коллективной работы, материалы уголовного дела и содержали всю ту информацию, которая давала основание для оценки эффективности познавательной деятельности органов расследования и суда, а в итоге и для окончательного разрешения дела. В этом по выражению А.Бризицкого и В.Зажицкого заключалась «процессуальная природа материалов уголовного дела», анализ которых «позволяет установить, насколько полно, всесторонне и объективно исследованы обстоятельства уголовного дела, выявить существенные нарушения процессуального закона, которые могли бы отразиться на законности и обоснованности вынесенного приговора».[739]
Для многих участников уголовного процесса такой анализ оказывался единственной возможностью получить информацию не только о самом событии, но и о путях и способах его установления. Поэтому любые итоговые решения органов расследования, прокуратуры и суда, влекущие правовые последствия, могли считаться законными, обоснованными и справедливыми лишь при условии проведения не только полного, объективного и всестороннего расследования и судебного разбирательства уголовного дела, но также полного, объективного и всестороннего изучения его материалов, на которых эти решения базировались. Можно профессионально грамотно провести расследование, но если в итоговом решении по делу не будут учтены и подвергнуты анализу имеющиеся в материалах дела доказательства, не будут оценены способы и средства их обнаружения, процессуального закрепления и исследования, то такое решение нельзя будет признать обоснованным, а значит и справедливым. И именно потому, что принятое решение окажется основанным не на всей имеющейся в деле информации, а только на ее части. Так, по делу о мошенничестве, связанном с нецелевым расходованием бюджетных денежных средств, суд вынес обвинительный приговор, сославшись при этом на результаты проведенной судебно-бухгалтерской экспертизы. Сопоставив выводы эксперта, на которые сослался суд, с теми, которые эксперт сформулировал в своём заключении, обнаружилось, что, вынося своё решение, судья проигнорировала ответ на один из поставленных перед экспертом вопросов, которым подтверждалась невиновность подсудимого.[740]
О подобной практике, которая сегодня стала достаточно распространенной, полвека назад достаточно деликатно отозвался известный ученый – Л. Е.Ароцкер, отметив: «Наличие доказательств, относящихся к делу и неиспользованных судом и следователем, свидетельствует о неполноте расследования…».[741] Не случайно поэтому высшие судебные инстанции в период действия ст. 20 УПК РСФСР, устанавливавшей обязанность следствия и суда полно, объективно и всесторонне исследовать обстоятельства уголовного дела, постоянно обращались к теме ответственного и глубокого изучения материалов уголовных дел, как важнейшему условию, определяющему качество судейской работы.[742]
От того, насколько полно и всесторонне будут изучены материалы уголовного дела, зависела не только обоснованность принятия собственных решений субъектами уголовно-процессуальной деятельности, но и оценка законности и обоснованности решений, принятых их процессуальными партнерами или противниками, в том числе надзирающими или контролирующими органами. Так или иначе, каждый из этих участников судопроизводства, изучая материалы уголовного дела в доступных каждому из них пределах, не только находил в них подтверждение своей позиции, но и стремился дать качественную оценку действиям других участников судопроизводства, в том числе тех, чья деятельность должна была ими оцениваться в силу возложенных на них процессуальных обязанностей. А это также требовало максимального внимания к материалам дела как к источнику не только сведений о собранных доказательствах, но и о способах их собирания и исследования. В литературе, например, применительно к кассационной стадии процесса обоснованно отмечалось, что «качество предварительного следствия, а также законность и обоснованность приговора не могут быть надлежаще проверены кассационной инстанцией в результате анализа одних только собранных по делу доказательств. Необходимо исследовать все материалы дела…».[743] О невозможности переоценить значение материалов уголовного дела для выяснения качества проведенного предварительного расследования писал и Ю. В.Кореневский.[744]
Между тем, доброкачественность расследования как понятие комплексное, определяется не только согласованностью предпринимавшихся следователем мер с требованиями закона, но и в не меньшей степени их соответствием научным, прежде всего, криминалистическим рекомендациям. Само собой разумеется, что материалы уголовного дела, отображающие весь ход его расследования и рассмотрения, оказывались уникальным источником информации для адвоката и его подзащитного, которые часто ставят перед собой цель оспорить выводы и следователя, и прокурора, и суда. Об этом следует помнить, поскольку именно криминалистические ошибки в познании события преступления чаще других ведут к недостоверным результатам расследования и разбирательства дела в целом.
И, тем не менее, следует признать, что работа по изучению материалов дела как способ оценки качества проведенного расследования и судебного разбирательства сегодня оставляет желать лучшего. Не так редки еще случаи, когда безответственное отношение к материалам уголовного дела, как источнику информации, приводило к тому, что, основываясь на одних и тех же документальных источниках, один и тот же сотрудник правоохранительной сферы приходил в своих решениях к прямо противоположным выводам, отвечая на один и тот же вопрос. Сказанное можно проиллюстрировать следующим примером из практики прокурорского надзора.
Так, уголовное дело, возбужденное в 2000 году в ГУВД Санкт-Петербурга по признакам состава преступления, предусмотренного ч. 3 п. б ст. 159 УК РФ было прекращено в июне 2001 года на основании постановления следователя. Данное постановление в июле 2001 г., заявивший о совершении мошенничества, обжаловал в Генеральную прокуратуру РФ, которая перенаправила жалобу в Прокуратуру города, где та и была рассмотрена. В своем ответе заявителю начальник отдела по надзору за следствием и дознанием городской прокуратуры после краткого изложения итогов расследования констатировал: «Данное решение принято обоснованно и оснований для его отмены в настоящее время не усматривается».
Спустя месяц заявитель подал новую жалобу с прежней мотивировкой, направив ее уже непосредственно в прокуратуру Санкт-Петербурга. На эту новую жалобу поступил ответ за подписью того же руководящего работника городской прокуратуры, где были сформулированы прямо противоположные выводы: «Ввиду неполноты проведенного расследования прокуратурой Санкт-Петербурга принятое органами предварительного расследования решение по делу отменено, уголовное дело направлено для организации дополнительного расследования в ГСУ при ГУВД Санкт-Петербурга и ЛО».[745]
Что повлияло на принятие надзирающим прокурором нового и прямо противоположного своему первому решения, сказать трудно. Известно только, что никакой новой информации ни сама поданная жалоба, ни материалы прекращенного дела, не содержали. Ответ на вопрос о том, как один и тот же, надо полагать достаточно опытный работник прокуратуры (иначе он вряд ли занял бы высокий руководящий пост), пришел к прямо противоположным выводам, основываясь на одних и тех же источниках информации – так и остался тайной прокурорской проверки материалов уголовного дела.
Тем не менее, факт остается фактом: многие современные служители закона не только не исправляют допущенные ошибки, ревностно охраняя таинство свершенного ими «правосудия», но и не желают признавать недостатки своей работы, весьма агрессивно реагируя на любые попытки дать объективную оценку качества их работы.
Значительная часть, к примеру, оперативных работников и следователей, не считали своей профессиональной обязанностью даже обращать внимание на допущенные ими ошибки. По данным изучения практики, например, почти 10 % всех опрошенных оперативных работников и около 5 % следователей вообще не видели необходимости изучать собственные ошибки.[746]
Между тем следственные ошибки всегда оказывали не только пагубное влияние на качество расследования дела в целом, но и приводили к нарушению закона, вплоть до 2001 года требовавшего от следователя собирать как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого доказательства, руководствуясь в своей работе принципом объективности, полноты и всесторонности исследования обстоятельств дела (ст. 20 УПК РСФСР). Нарушения данного принципа могли привести и приводили либо к возврату уголовного дела судом для производства дополнительного расследования (п. 1 ч. 1 ст. 232 УПК РСФСР), либо, если приговор при неполноте следствия всё же был вынесен, к его отмене (п. 1 ч. 1 ст. 342, ст. 343 УПК РСФСР). И всё же количество нарушений принципа, закрепленного в ст. 20 УПК РСФСР, оставалось значительным. И главной их причиной оказывались следственные ошибки, которые можно было при внимательном и квалифицированном исследовании материалов уголовного дела выявить и своевременно исправить на последующих за предварительным следствием этапах судопроизводства. Тем не менее, по данным НИИ Генеральной прокуратуры РФ следственные ошибки были обнаружены им в материалах 60,4 % всех изученных в конце 90-х годов уголовных дел. Если при этом учесть, что неполнотой и односторонностью страдали по их же данным 82,4 % изученных уголовных дел,[747] то цена ошибок оказывалась для отечественного правосудия слишком высокой. Ибо у суда оставались только два варианта принятия решения: либо, действуя вопреки закону, вынести обвинительный приговор, сознавая ущербность предварительного следствия и сомнительную обоснованность его выводов, либо, руководствуясь законом, оправдать подсудимого.
Надо сказать, что за всю историю действия в отечественном уголовном судопроизводстве правил, аналогичных правилам, установленным ст. 20 УПК РСФСР (в частности, они были предусмотрены в ст. ст. 264, 265 Устава уголовного судопроизводства 1864 года и ст. ст. 111, 112 УПК РСФСР 1923 года), вынесение оправдательных приговоров по основаниям неполноты предварительного расследования воспринималось в те годы как вполне закономерное. Однако к концу ХХ века российские законодатели стали понимать, что для придания законности обвинительным приговорам, выносимым по делам, расследованным односторонне и неполно, достаточно было просто упразднить принцип, действовавший в России на законодательном уровне с середины ХIХ и до конца ХХ века. Ибо при его сохранении российской судебной системе угрожало нечто похожее на то, с чем столкнулись, руководствуясь принципом полноты, объективности и всесторонности расследования органы юстиции в Российской Империи конца ХIХ века.
Так, по данным проф. Даневского В. П. в Российской Империи суды выносили обвинительные приговоры только по 25 % от всех возбужденных и расследованных уголовных дел, из которых около трети прекращались самими следователями на стадии предварительного расследования.[748] Даневский В. П. называет и причины этого явления:
«… оправдательные вердикты, несомненно, выносились под впечатлением неполноты предварительного следствия и одностороннего его направления, – недостатков, которые не были почему-то исправлены на следствии судебном…».[749]
Достаточно красноречиво иллюстрирует тенденцию принятия судебных решений по делам, расследованным неполно и статистика оправданий в советский период истории отечественного уголовного судопроизводства, которую приводил М. В.Кожевников в своей книге «История Советского суда»:
«В 1935 г. число оправдательных приговоров, вынесенных народными судами РСФСР, составляло 10,2 % к общему количеству привлеченных к уголовной ответственности лиц, в 1936 г. – 10,9 %, в 1937 г. – 10,3 %, в 1938 г. – 13,4 %, в 1939 г. – 11,1 %, в 1941 г. – 11,6 % <…> в 1942 г. – 9,4 %, в 1943 г. – 9,5 %, в 1944 г. – 9,7 % и в 1945 г. – 8,9 %».[750]
Не будем забывать, что эти цифры характеризуют отечественное правосудие периода сталинских репрессий и времен Великой Отечественной войны. Тем не менее, к началу ХХI века и эти цифры оказались недосягаемы для современного российского судопроизводства. Ибо путь оправдания подсудимых по мотивам недоказанности обвинения (п. 3 ч. 3 ст. 309 УПК РСФСР), в том числе ввиду неполноты, необъективности и односторонности проведенного предварительного следствия, становился всё менее приемлемым. Возможно, именно потому, что противоречил общей тенденции, формирующейся в сфере уголовной юстиции и обусловленной стремлением власти доказать преимущества отечественного правосудия над западным путем максимального снижения числа оправдательных приговоров. Сегодня их доля не превышает 0,5 % от общего числа вынесенных судебных решений по уголовным делам. Называют цифры, например, за 2014 год – 0,54 %, за 2015–0,43 %, за 2016–0,36 %. По данным на 2017 год – 0,2 %.
И эта, поддерживаемая властью тенденция, несомненно, должна была ориентировать судей на нарушение закона, требовавшего от них ранее вынесения решений на основе полного, всестороннего и объективного исследования обстоятельств преступления. Законодатель, между тем, нашел как всегда самое простое и вполне доступное для него решение проблемы, отменив принцип объективности, полноты и всесторонности уголовного судопроизводства. А также сняв со следователя, причисленного к стороне обвинения, принципиальную обязанность собирать, наряду с обвинительными доказательствами ещё и доказательства, оправдывающие обвиняемого.
Забвение важнейшего принципа (ст. 20 УПК РСФСР), нарушение которого требовало от суда возврата дела на дополнительное расследование, либо отмены приговоров, вынесенных на основании неполных или необъективных данных о преступлении, привело к тому, что издержки предварительного расследования в этой части перестали интересовать и следователей, и судей. Об этом свидетельствует статистика.
Так, если в конце ХХ века удельный вес криминалистических ошибок в работе следователя, связанных с неполнотой и односторонностью расследования, составлял около 60 % по сравнению со всеми остальными следственными ошибками, среди которых ошибки в квалификации деяний и процессуальные ошибки занимали незначительное место,[751] то ко второму десятилетию нового века про криминалистические ошибки, по крайней мере, судьи, благополучно забыли. Полагая, не без «подсказки» законодателя, отменившего ст. 20 УПК РСФСР, что таковых в их работе существовать не должно. Об игнорировании следственных ошибок, ведущих к неполноте, необъективности и односторонности расследования, свидетельствуют данные того же А. Д.Назарова, согласно которым доля ошибок в применении судами уголовного и уголовно-процессуального закона стала доминировать, составив уже более 90 %.[752] Но не потому, что их число в абсолютном измерении увеличилось, а потому, что ошибки в применении закона уже просто не с чем стало сравнивать.
В результате те ошибки, которые условно можно было бы отнести к несоблюдению принципа полноты, объективности и всесторонности, названные А. Д.Назаровым по-новому – ошибками, обусловленными несоответствием «выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела, установленным судом …» составили лишь 5 % от общей массы.[753]
А если к тому же иметь в виду повальное увлечение «особым порядком» судопроизводства, по которому сегодня рассматривается до 2/3 всех уголовных дел, то вопрос о пробелах «судебного следствия в виде неполноты, односторонности и необъективности исследования обстоятельств уголовного дела», «естественным» образом должен был и реально утратил свою актуальность.[754]
Как видим, чтобы исправить статистику оправдательных приговоров, выносимых ранее ввиду нарушения одного из основополагающих принципов уголовного процесса, достаточно было просто от него отказаться, избавив себя от необходимости контролировать качество следственной и судейской работы. Невзирая на то, что этим принципом и следователи и судьи руководствовались на протяжении минимум полутора столетий (ст. ст. 264, 265 УУС 1864 года, ст. ст. 111, 112 УПК РСФСР 1923 года и ст. 20 УПК РСФСР).
По большому счёту утратили смысл и усилия адвокатов, направленные на поиск в материалах уголовного дела признаков неполноты, субъективизма и односторонности исследования обстоятельств преступления, как оснований отмены приговора. Само собой разумеется, что суд также перестал обращать внимание на издержки предварительного следствия, связанные с его неполнотой и односторонностью, как не влекущие по новому закону никаких правовых последствий.
Соответственно стал пропадать интерес и к изучению материалов уголовных дел как источнику информации о криминалистических ошибках. На бесперспективность попыток поколебать позицию следствия и суда ссылками на допущенные ими криминалистические ошибки, адвокаты отреагировали вполне ожидаемо, направив свои усилия главным образом на выявление процессуальных ошибок, дающих больше оснований к тому, чтобы поставить под сомнение допустимость собранных следователем доказательств и обоснованность принятых им и судом решений.
Впрочем, и отказ от принципа полноты, объективности и всесторонности следствия, равно как и признание следователя стороной обвинения – не единственные причины, по которым криминалистическим ошибкам при изучении материалов уголовных дел стали уделять незаслуженно мало внимания. Еще одна причина состояла в том, что в последние годы заметно увеличилось число юристов с высшим образованием, которые во время обучения так и не получили знаний основ криминалистики, переведенной многими юридическими ВУЗами страны в разряд факультативных дисциплин, то есть осваиваемых «по выбору» студентов. И это несмотря на то, что, как верно в своё время заметила В. С.Бурданова, главная причина допускаемых следственных ошибок «не в недостаточности знаний уголовного права и процесса, а в низкой профессиональной подготовке следователя и надзирающего за следствием прокурора в области криминалистики, в неумении выдвигать при планировании и проверять все необходимые версии, исследовать каждый факт с требующейся полнотой в соответствии с объективной действительностью…».[755]
Между тем, неиспользование или неквалифицированное использование в судопроизводстве криминалистических средств познания приводит к получению недостоверной информации о событии преступления. О чём вполне можно судить по материалам расследованных и рассмотренных судом уголовных дел. И даже те субъекты процессуальной деятельности, которым по должности положено было оценивать качество проведенного расследования и рассмотрения дела, не всегда сознавали, что именно знания криминалистики в той ее части, в какой она дает в руки субъектам познания события преступления научный инструментарий, осваивались ими, подчас, из рук вон плохо.
Впрочем, исправление допускаемых представителями правоохранительных служб ошибок если и было возможно, то только при наличии стремления к тому. Между тем, ликвидировать некомпетентность значительной массы сотрудников правоохранительных ведомств, в том числе криминалистическую, оказалось не так просто. Например, лишь 41 % опрошенных слушателей учебных заведений системы МВД назвали компетентность в числе приоритетных качеств будущих следователей.[756]
Непрофессионализм современных «уголовных» как в своё время выразился Ганс Гросс, «деятелей» – действительно серьезное препятствие для принятия справедливых и законных решений в уголовном судопроизводстве. Но это только полбеды. Куда более опасна для решения задач правосудия коррупция в системе правоохраны. По оценкам самих работников следствия и оперативно-розыскных подразделений коррумпированность и непрофессионализм остаются главными причинами неудовлетворительной работы в сфере борьбы с преступностью.[757] Закрытость, или как говорят, непрозрачность правосудия – и есть та «ширма», за которой процветают не только дилетанты от правоохранительной и правоприменительной системы, но и откровенные коррупционеры в форме или мантии «служителей закона». Сделать прозрачным процесс принятия решений, – не без оснований заметил известный исследователь организованной преступности и коррупции в России Луиз Шелли, – значит «создать возможность для сокращения числа должностных преступлений».[758]
Однако, несмотря на очевидные сложности в решении проблемы быстрого реагирования на злоупотребления в сфере правосудия, можно, тем не менее, уже сегодня обеспечить и своевременное обнаружение ошибок, и распознавание осознанных фальсификаций, допущенных на досудебных и судебных стадиях уголовного процесса. Одна из таких возможностей заключается в привлечении специалистов из числа опытных практических работников или ученых-криминалистов для оценки качества проведенной работы правоохранительных органов по материалам уголовных дел. Надо думать, что в адекватном восприятии и на его основе объективной оценке итогов работы по уголовному делу с позиций криминалистической науки должны быть заинтересованы не только профессиональные защитники, но и все те субъекты процессуальной деятельности, которых Ганс Гросс называл честными и добросовестными уголовными деятелями.[759]
Расширение практики обращения к специалистам для оценки качества расследования и разрешения уголовных дел по их материалам – это, разумеется, не панацея, а один из возможных путей решения проблемы обеспечения прозрачности правосудия, где криминалистическое исследование материалов уголовных дел выступает в качестве одного из способов распознавания непрофессионализма, некомпетентности и коррумпированности работников правоохранительной и судебной системы в стране. Обеспечивая доступ к материалам уголовных дел специалистов, способных дать объективную и квалифицированную оценку принимаемых в судопроизводстве решений с точки зрения криминалистической науки, мы вправе рассчитывать не только на своевременное исправление допускаемых следователями, прокурорами, судьями ошибок, но и на профилактическое действие даваемых специалистами оценок. Ибо обеспечиваемая таким образом «прозрачность правосудия – серьезный фактор противодействия коррупции в судебном сообществе».[760]
Желание получить информацию о качестве расследования и судебного разбирательства по материалам уголовного дела может, тем не менее, оказаться лишь благим намерением, если уполномоченные на то должностные лица при оформлении этих материалов по тем или иным причинам реальную картину представят в искаженном виде. Тем более, что информация об их деятельности не только отражается в материалах уголовного дела избирательно, по усмотрению того, кто его формирует, но и неизменно с искажениями.[761] Поэтому даже добросовестное и вполне профессиональное отношение к изучению материалов уголовного дела далеко не всегда может стать гарантией получения полной и объективной информации, необходимой для адекватной оценки всех обстоятельств, как расследуемых, так и сопровождавших расследование и рассмотрение дела. Для этого важно, чтобы в материалах дела все производимые действия на этапах досудебного и судебного производства отображались максимально полно и точно, ибо небрежное отношение к оформлению материалов уголовного дела, нередко становилось основанием признания расследования неполным, проведенным с процессуальными нарушениями. «В практике, – справедливо заметил К. А.Корсаков, – отсутствием достаточно четких критериев и требований к материалам дела, зачастую обусловлены такие недостатки расследования и судебного рассмотрения, как неполнота исследования, процессуальные нарушения, вопросы, связанные с признанием доказательств недопустимыми».[762]