Сергей Быльцов
Гераклея
456. Гера усыновляет Геракла
Гесиод, держа в руках жезл лавра, поет, как ныне на снегообильном Олимпе в сонме блаженных Геракл обитает вседневно вдали от мирских забот и печалей, теперь совершенно чуждый старенью и смерти с вечно юной премногожеланною Гебой, Зевсом великим рожденной и Герою златообутой. Гере лилейнораменной ранее Геракл был ненавистен среди смертных людей и блаженных богов больше всего, ныне ж царица его возлюбила, меж прочих бессмертных возвысив честью особою после великого мощью Кронида.
Диодор Сицилийский говорит, что после обожествления Геракла Зевс убедил Геру усыновить его и впредь во все времена выказывать ему материнскую доброжелательность. Усыновление же происходило следующим образом: Гера взошла на высокое ложе и, приняв обнаженного Геракла на свое тело, пропустила его под одеждами, пока тот не оказался на полу в подражание настоящим родам. Точно так поступают вплоть до нынешнего дня варвары, когда желают усыновить кого-либо.
Когда Гера пропускала Геракла под нетленными своими одеждами, у нее вдруг нестерпимо набухли обе груди, и из них стало сочиться божественное молоко, и тогда она уста свои разрешила:
– Боги! Блаженные Олимпа насельники! Я сейчас отчетливо вспоминаю, как больше полвека назад на поле, сейчас носящим название «Гераклова поля», я грудью кормила одного крепкого младенца, который пребольно меня за сосок правой груди укусил. Только сейчас я поняла, что тем голодным младенцем был Алкид, и сердце мое добродетельное переполняет материнская нежность к Гераклу, которого я сейчас пропускаю под своими одеждами.
Одновременно в царице Олимпа неистово вспыхнула злость ко всем трем никогда не дремлющим дщерям жутколикой богини Ананке и особенно к Старухе Лахесис, и она обратилась к уже оказавшемуся на полу Гераклу:
– Ведь это сующиеся всюду Девы Судьбы соткали свою седую пряжу столетий так, что я целую жизнь преследовала кознями злыми тебя, сын мой милый, хоть вся вина твоя перед мной была только в том, что ты из бедер Алкмены на свет появился. Надо было давно мне твоей приемной матерью стать. Ведь у всех знаменитых героев по два отца, а у тебя было бы и еще две матери – смертная и богиня. Не пришлось бы тогда мне так долго томиться в тщетных трудах, чтоб погубить могучее чадо Алкмены. Честь мне была бы двойная: за то, что всесильного Зевса сестрой и супругой я называюсь и за то, что матерью великого Геракла являюсь и никто бы «царицей зол» меня не назвал.
Многие не верят, что Гера, возненавидевшая Геракла еще до рождения и все время пытавшаяся его погубить вплоть до самой его смерти, вдруг после традиционного обряда усыновления смогла искренно полюбить его, как родного сына. Ведь и в ненависти, и в любви вечные богини и боги завидное хранят постоянство.
Другие же, наоборот, верят и говорят, что Гера по воле все той же старой лишь обликом Мойры Лахесис начисто забыла то время, когда люто ненавидела Геракла, но живо помнила, как во время бунта гигантов именно он, а не Зевс, убил пытавшегося ее изнасиловать гиганта Порфириона… Как женщина, белокурая Гера славится супружеской добродетельностью, но она никогда не была хорошей матерью и осознавала это не только умом, но и сердцем. Она, как и все боги, почитая более всего справедливость, очень страдала, видя почти ежедневно, как из-за нее сильно на обе ноги хромает Гефест и за эти страдания злясь на него, называла его Кривоногим. Она корила себя за то, что родила Ареса без участия Зевса, от прикосновения к чудодейственному цветку, полученному Хлоридой с призрачных Оленских полей, и сын стал ненавистным всем богом кровавой и несправедливой войны. Даже в том, что Геба и Илифия, хоть и не были чужды дел Афродиты, все еще оставались безбрачными, царица Олимпа в милом сердце своем, стремящемся к справедливости, обвиняла в тайне себя. Возможно, поэтому она захотела стать хорошей матерью Гераклу и отдала ему в жены свою вечно юную дочь Гебу.
457. Женитьба на Гебе
Не все на блистательных высях Олимпа понравилось вновь испеченному богу Гераклу, но женитьбы на прекрасной богине юности Гебе, милой дочери Зевса и Геры, он ждал с радостным нетерпеньем, может быть, потому что она очень была похожа на юную Иолу.
Вспоминая о Иоле, Геракл чаще всего довольно смеялся потому, что она была не только жива и здорова, но и счастлива в браке с Гиллом, его сыном добросердечным. Однако иногда он морщился словно от чудовищной боли и так говорил Дионису за двуручным кубком вина, сладостным разведенным нектаром:
– Вакх! Ты один меня здесь понимаешь, ведь и твоя мать Семела смертной была, как Алкмена. Тебе сейчас, осушив этот кубок до дна, скажу вполне откровенно, что дочь Эврита, единственную из сотен женщин и дев, с которыми я на земле сочетался сладкой любовью, часто вижу тут перед своими глазами. Вот и сейчас смотрю на дышащую юностью Гебу, а вижу Иолу, такую же юную и прекрасную. Я всю жизнь ждал настоящей любви, такой, ради которой жизнь не жалко отдать, а дождавшись, повел себя гнусно и мерзко, и за это был Мойрой жестоко наказан.
Геракл с трудом дождался первой брачной ночи (ночи тайн!) и после свадьбы страстно Гебе сказал:
– Милая, наконец-то свершилось! Ну давай же, ляжем поскорее в постель, и насладимся с тобою долгожданной любовью!
И тут нового бога постигло жестокое разочарование. Молодая супруга, украсив все брачное ложе белоснежными лилиями, символизирующим телесную чистоту и непорочность, вдруг, умело выскользнула из его жадных объятий и, сверкая сквозь густые ресницы озорными глазами, ему заявила:
– Милый, я дала священный обет оставаться девственницей 40 дней и ночей после дня свадьбы. Потому нам с тобою беспредельной любовью смешаться сейчас никак не возможно.
Сначала обожествленный отпрыск Зевеса, не в силах сдержать разгоряченную видом обнаженной жены ярую похоть, дико заорал на Гебу, а потом вдруг вспомнил Иолу и только поэтому сумел взять себя в руки. Успокоившись, он, сверкая синими глазами из-под не выпиравших, как раньше, низких надбровных дуг, а теперь чуть приподнятых бровей, придавших всему лицу гармоничность, вопросил у вечно юной супруги:
– Милая, я ничего не понимаю. Ты шутишь? Разве боги и богини обеты дают?! Зачем богине Гебе, как какой – то несчастной смертной, какие-то давать обеты? Такие обещанья дают люди, рожденные для несчастий и бед, чтобы избавиться от мора и болезней, неурожая, стихийных бедствий и от прочих земных горестей и несчастий. Но ты же богиня бессмертная, ты дочь двух самых главных богов – Зевса и Геры! Какой же тут обет, кому, зачем?! Расскажи мне всю правду, ничего не скрывая, ведь теперь мы супруги.
На что супруга, обратив к мужу красивое прелестью юной лицо, безмятежно ответила:
– Я дала обет вечно недремлющей Мойре, чтобы выйти, наконец, замуж. Однажды, после сражения за Олимп, мать уже хотела меня Кадму Агенориду в супруги отдать, но воспротивились Мойры… Может быть, я поспешила с обетом, но теперь ничего не изменишь, надо ждать 40 дней. Это случилось после одного пира. Вообще-то я свою работу виночерпицей на пирах обожаю, но после того, как у нас вместо Гестии появился Дионис и в нектар стали отменного вкуса вино добавлять, боги, опьянев, порой слишком грубо ко мне приставали, словно я какая-нибудь гетера иль проститутка, а не богиня, рожденная Герой от Зевса. Мне нравятся нежные братские ласки и Гермеса, и Ареса, и Аполлона, но после хватаний и поцелуев дяди моего Посейдона все мое юное тело часто было в сплошных синяках. Вот однажды после таких дядиных ласк я не сдержалась и дала Мойре обет…
Геракл не выдержал такой правды и так завопил на брачном ложе, что перепуганные боги, кто во что одетый, из чертогов и атрий своих повыскакивали. Покинув в беспорядке жилища свои, бессмертные решили, будто на Олимп явилась богиня безумного бешенства Лисса и душит в объятьях нового бога Геракла.
Геракл же, обо всем на свете забыл и действительно орал, как безумный:
– Геба! К прошлому я тебя не ревную, но, ты сама говоришь, что на пирах любовные ласки братьев своих ты обожала, а на законном ложе супругу отказываешь! Опомнись! Что ты с мужем творишь?! Давай нарушим обет! Больший грех дать обет, чем нарушить его, да и кто за нарушенье такого обета сможет тебя наказать? Я прошу тебя по-хорошему обет отменить или хотя бы сократить срок неслыханных мучений моих. Мало страдал на земле я в многотрудных схватках и битвах?! Теперь еще и на Олимпе, лежа в постели с голой женой, я от воздержания мучиться должен, словно в Аиде Тантал, который страдает от жажды, стоя по горло в прозрачной воде?!
Но все было напрасно – красивое юное лицо Ганимеды стало серьезно и спокойно, и мужу неожиданно твердо она сказала:
– Давая обет, я очень боялась, что, будучи вечно юной богиней, в то же время останусь старой девой безбрачной, вечной прислужницей – виночерпицей. Теперь же, выйдя, наконец, замуж, я страшно боюсь, что Мойра накажет меня за нарушение обета и обречет быть вечно несчастной женой. Поэтому я ни за что не нарушу данный Мойре обет.
458. Ласки Гебы
Зевс когда-то схватил Лиссу за пышноблестящие кудри и мощным махом руки от звездного неба отринул ее, чтоб на холмистый Олимп богиня бешенства никогда б не ступала. Именно с той поры, как говорят, в сияющем небе воцарилось олимпийское спокойствие и тишина, и нарушившему его ночью сыну утром с большим возмущеньем сказал царственный облаков собиратель:
– Дело плохое, Геракл, этой ночью ты у нас учинил! Ты здесь живущих бессмертных богов олимпийского покоя лишаешь, а по ночам – сладкого сна, ведь спать надо не только в темноте, но и в полном безмолвии. Так громко в ночное время кричать не дозволено тут никому, кроме меня одного, ибо я всех превыше богов и потому мне все можно. Надеюсь, сын мой любезный, что мне никогда не придется это тебе повторять.
Так понял Геракл, что безоблачная жизнь у блаженных богов не такая уж и счастливая.
На следующую ночь отпрыск Зевеса, забыв о своем ужасном свидании с Иолой, решил молча изнасиловать молодую жену, если она не согласится отменить обет и добровольно исполнить супружеский долг, ибо такое воздержание его сводило с ума. Он дождался, когда Геба разделась и возлегла и тут же навалился на супругу всем телом. Однако богиня юности не растерялась, как стыдливая Астиоха или благочестивая Авга и, легко вывернувшись из-под него, злобно сказала:
– Лучше уймись! Если не оставишь попыток силой лишить меня даров девства, то я своим криком разбужу всех обитателей олимпийских чертогов, включая отца нашего Зевса-Кронида, и он сбросит тебя обратно на землю, и при падении ты и ноги сломаешь, и позвоночник.
Никому не известно, как бы окончилась вторая брачная ночь Геркулеса, если бы неподатливая супруга вдруг, сменив гнев на милость, не предложила ему:
– Милый! Если пообещаешь не стремиться упорно до истечения срока обета лишить меня целомудрия я с помощью особенных ласк, в которых считаю себя большой мастерицей, прямо сейчас сумею доставить тебе неописуемое наслаждение, какого ты не испытывал никогда. Ведь не зря много лет я была виночерпицей на пышных пирах олимпийских богов, и много сладострастия тайных уроков мне преподали искушенные в делах Афродиты милые братья.
Геба, скромно потупив свои совсем не скромные глазки, предложила мужу оральные ласки, о которых в то время знал лишь скрытный бог плотских утех Гимерот. Бывшему герою, оставившему на земле больше сотни детей, а сейчас новому богу-молодожену, очень понравились необычные Ласки Гебы, и он все 40 дней носил жену на своих могучих руках и ласкал, чтобы сладостной ночью на ложе уже ласкала она…
Некоторые говорят, что Ласки Гебы были предначертаны непреложными Мойрами еще до рождения богини юности, ибо имя Гебы имело известный обсценный смысл (лобок).
Геракл однажды рассказал отцу о необычных, но таких приятных Ласках Гебы, и Зевс, выведав все подробности, рассказал об изобретении вечно юной дочери своей сестре и супруге Гере. Добродетельная Гера, горячо полюбившая Геракла, как сына, к супругу по-прежнему всех ревновала и потому сначала по привычке насторожилась. Однако после того, как с Зевсом она испытала изобретение милой дочери на супружеском ложе, царица решила, что подобные ласки не нужны любовникам, которых всем сердцем она ненавидела, но могут быть необходимы супругам, например, когда беременная жена не может по-другому любить на ложе законного мужа. И Гера златообутая решила, что «ласки Гебы» укрепляют семью и потому пошла в этом даже дальше дочери. Она решила, что подобные ласки могут быть взаимными, и Зевс с удовольствием сам дарил их супруге.
Говорят, что с той поры характер волоокой Геры сильно изменился в лучшую сторону – она стала более мягкой и терпимой и не такой ревнивой женой. Говорят, так же, что и любвеобильный Зевс стал реже увлекаться другими богинями, проявляя больше любви к жене, даже когда на ней не было Пестроузорного Пояса Киприды.
Вскоре о Ласках Гебы узнали все боги, а потом и эллины. Грекам очень понравились Ласки Гебы, и они говорили: «Когда в постель приходит стыд, из нее уходит Любовь», а фелляцию романтично называли «виртуозной игрой на флейте».
Сорок дней не такой уж и большой срок, быстро он промелькнул, затем пролетели и девять круговратных месяцев, и по-прежнему юная Геба подарила Гераклу двух прекрасных мальчиков – Алексиариса (Александр, непобедимый) и Аникета (отвратитель бед). Некоторые говорят, что сыновья Геракла от Гебы стали такими же стражами – привратниками Олимпа, как и сам сын Алкмены.
459. Новый привратник Олимпа
Долго Зевс мудрейший из всех бессмертных, мыслей узду начисто отрешив, разум свой мощный изощрял в размышленьях тяжких, какое дело Гераклу на Олимпе доверить. Громовержец очень боялся лишиться только, что вознесенного на нетленный Олимп милого сына и однажды сестре своей и супруге такую речь возвестил:
– Странные дела порой Мойра Лахесис в этом мире творит, даже мне понять ее замыслы и деянья трудно бывает. Помнишь ли ты дочерей наших старших? Сотни многие лет пролетели, как их уж нет, а я все помню, как будто, только, что видел их сегодняшним утром. Помнишь, как Ангела похитила у тебя умащения и спряталась от твоего гнева на моей половине? Я тогда не прогнал ее и заступился перед тобой за любимую дочь. А любившую быстро бегать Аргу не забыла? Помнишь, как с самим Солнцем она бегала наперегонки, и златояркий Гелий, не зная тогда чья она дочь, превратил ее на короткое время в собаку. Беда обеих наших девочек была в том, что они не нашли себе дела нигде: ни на небе, ни на земле, ни под землей, ни под водой. И только за это, по воле старой Ткачихи их покарали великие демоны-боги Кабиры, имевшие в то древнее время силу, как избавлять от бед и опасностей, так и карать за нечестивые проступки всех, включая бессмертных богов, и наши дочери обе бесследно растворились в чистейшем горнем Эфире. Мойра тогда меня даже не предупредила, что такое в нашем мире возможно, но позже запретила Кабирам трогать богов, но смертных они еще долго карали.…
От этих стародавних воспоминаний Зевс от гнева косматой затряс головой и от бессилия страшно зубами крепкими заскрипел. Успокоившись, Громовержец продолжил:
– Опасаюсь я, что без дела и Геракл, сойдя уже с тверди земной, может сгинуть и с Олимпа нетленного, не оставив здесь никакого следа, и в Элисиуме не появиться. Надо обязательно найти ему подходящее дело, но ведь он у меня своевольный такой, справедливый до бешеной дерзости. Если ему все рассказать, боюсь, он захочет с самой Мойрой сразиться!
Наконец, Зевс Промыслитель по настоятельному совету посетившей его во сне все той же никогда не дремлющей Мойры Лахесис, которая некогда действительно оставила его с Герой без двух старших дочерей, решил сделать сына Алкмены небесным привратником, надежным сотоварищем Ор, своих дочерей от второй законной супруги Фемиды.
Гераклу вначале не пришлось по сердцу приказанье отца, и он, бесцельно слоняясь по закоулкам Олимпа, насупив вниз приподнявшиеся после вознесения на небо, надбровные дуги, невесело так сам себе говорил:
– Не было на земле меж несчастных людей, никого, кто превзошел бы меня в страданьях жестоких и бесконечных муках. Сколько я претерпел за 12 лет унизительной службы у ничтожного Эврисфея с ушами ослиными и сердцем щенячьим, а потом еще 3 долгих года в новом рабстве у похотливой, как зайчиха, Омфалы. Теперь и на небе отец предлагает мне стать вечным слугой всех блаженных, ворота угодливо пред ними распахивать и закрывать раболепно… Чести большей, чем прислуживать родственникам, не должен ли был даровать мне высокогремящий отец, за великие труды по избавлению земли от чудовищ, а также за победу над Гигантами землеродными?
Но невозможно веленье эгидодержавного Зевса богу другому своевольно нарушить, или им пренебречь дерзновенно. И новому богу Гераклу хватило ума с отцом – Громовержцем не спорить и против воли его не поступать своенравно, ведь это веление Зевсу было внушено самой Мойрой Лахесис.
Так на Олимпе появился еще один – пятый небесный привратник – мощный телом мужчина в дополнение к четырем древним привратницам – Орам небесным, у которых, кроме охраны небесных ворот были и другие дела.
Чаще всего быстрых Ор звал на помощь златояркий Титан. Гелий доверял им огненных коней своих запрягать каждое утро, – и богини резво бросались его поручение исполнять; изрыгающих пламя коней из высоких небесных конюшен они выводили, надев на головы им звонкие удила… Так же каждую осень Оры, украсившись яркими свежими цветами и сочными плодами, сопровождают Персефону к супругу вечно угрюмому в подземное царство, а весной они – опять среди спутниц царицы царства безмолвных теней радостно пляску ведут круговую, когда та возвращается обратно на землю, ярким залитую солнцем. Кроме того, Оры в повязках златых и диадемах в виде цветов украшают себя и отправляются на хороводы прелестные блаженных бессмертных иль во дворец отцовский на разные божественные празднества или пиры.
Раньше в отсутствие Ор, всегда благоухавших ароматом цветочным, ворота в светоносный эфир – опора для астр и созвездий оставались совсем без охраны, но были закрыты сомкнутой плотно темной завесой из туч, дождем отягченных.
Теперь же ворота на Олимп охранял новый бог – привратник Геракл. Эфир вокруг был так чист и так животворен, что вместе с амбросией и нектаром обеспечивал богам, владеющим небом широким, цветущую юность и зрелость в течение тысячелетий их жизни блаженной.
Как новый эфира бдительный страж, Геракл по совету родителя на воротах установил тяжелую задвижку и на ночь накрепко ее запирает, дабы при сне олимпийских богов в горние выси гости непрошенные не прорвались. Эту задвижку изготовил в кузнечном деле необычайно искусный Хромец обеногий по приказу Зевеса после того, как Геракл устроил несколько жарких схваток с второстепенными богами из черни, которые без приглашения на Олимп самовольно пытались прорваться. Мудрый Отец, косматой тихо повертев головой в разные стороны, знаком таким запретил Гераклу драться с божествами, населявшими землю, а также воздушную и морскую стихию и возвестил назидательно, но добродушно, слегка кустистыми помавая бровями:
– С уважением надо, мой милый, относиться к разной божественной черни, ведь это не трудно, а среди них немало заслуженных и древнейших богов. Есть и полубоги у нас, божества наши сельские; нимфы различные, океановы дети и гор разумные обитатели диких, а также сатиры в лесах и долинах. Да, мы их не почтили жилищем на небе, зато в бессрочное пользование плодоносную землю им дали и на ней разрешили остаться. Сатиры, будучи ленивыми и не имея ни охоты, ни способностей к труду, развлекаются в лесах и дубравах танцами и разными играми; музыка, любовь и вино – их друзья самые лучшие. К нам на Олимп обычно они не стремятся, но, если у кого желанье возникнет без приглашения здесь оказаться и наш покой олимпийский нарушить, учредим на воротах задвижку такую тяжелую, что даже Орам придется всем вместе к ней подходить, и только ты в одиночку ее сможешь открыть. Задвижка эта мощная надежно удержит ропот черни, уменье править – в том, чтобы мириться с ним, а не сражаться, как ты привык в подлунной жизни.
460. Олимпийские будни Геракла
На ежедневных пирах богов Геракл часто чувствовал себя посторонним в их оказавшимся таким тесным олимпийском круге: то гордое сердце уколет Ареса неистового наглый взор, то, словно ледяной водой, окатят высокомерные взгляды Летоидов, то подденет язвительная насмешка Афины, славившейся между богами не только могучестью и воинской хитростью, но и надменным острым умом. Даже благая Деметра и Гестия, вечная девственница, глядя на нового бога все время о чем-то шушукались. Впрочем, Феб лучезарный скоро вспомнил о нерушимой дружбе, заключенной с Гераклом после борьбы за треножник, а с его стрелолюбивой сестрой у бывшего полубога, а теперь бога установились особые отношения.
Геракл и с освобожденным им от оков Прометеем, таким же новым богом, как он, не подружился. Печально, но прикованный к скале Прометей был прославленным богоборцем, заступником рода людского в несчастьях, а после вознесения на Олимп он стал никем, и мудрый Хирон напрасно подарил ему свое бессмертие, которое титан утратил после возвращения на землю из Тартара, куда его вместе с кавказской скалой низвергнул разгневанный Зевс. На земле о Прометее мало, кто помнил, а помнившие не все им восхищались. Великий Рим считал, что, создавая человека, Прометей вложил в него злобу и безумие льва, ибо заботился только о его теле, и отсюда все беды человеческой жизни и вечная вражда, и нескончаемые войны среди людей. Возможно, поэтому Прометей очень близко сошелся с Дионисом. Титан по просьбе Вакха украдкой не раз доставлял с земли на Олимп полные мехи с вином, способствуя этим постепенному вытеснению вином божественного нектара с пиршественного стола богов и укреплению влияния бога виноделия. И кто может сказать – это изощренная месть Прометея олимпийским богам за тысячелетние пытки, или просто пьяное прозябание титана, или же это новое изощренное наказание Прометея за своеволие и гордыню непреложными Мойрами, которых людям понять никогда невозможно?
Говорят, ближе всех из олимпийских богов сошелся Геракл с Медвежьей богиней, с которой враждовал на земле, будучи смертным героем. Прежде добычу сестры Феб принимал, но так было, пока на Олимп не явился многомощный Геракл. Когда ж он пришел, лучший в мире кифаред навсегда распростился с этой заботой. Тиринфянин сам теперь неустанно подле небесных ворот сторожит, смотря еще издали, не везет ли богиня охоты тучной еды для него и богов. Несказанный смех воздвигают блаженные боги, видя, как он из златоколесной колесницы богини дикой природы огромного тура или клыкастого вепря влачит, ухватив своей по-прежнему мощной рукой за щетинистое копыто. Новый привратник обращает к девственной Деве диких зверей небескорыстные речи, облизываясь и глотая слюну, двумя ручейками стекавшую по его кудрявой русой бородке:
– Не ленись Агротера каждый день доказывать делом, что не зря тебе подарили Киклопы множество стрел и гибкий серебряный лук с витой тетивою упругой. Не стыдись хитон одевать, до колена не доходящий, дабы удобней было загонять быстроногого зверя лесного. Докажи дева, никогда не знавшая ложа мужчины, что не зря Пан бородатый тебе подарил двух псов черно-белой масти, а трех – огневой, одного же пятнистого. Хваткой крепкой впившись в загривок, и льва они в силах приволочь живого на двор. А ведь к ним бог козлоногий добавил еще семь собак киносурских, что вихря быстрее и могут лучше всех затравить и быструю лань, и резвого зайца, без промедленья сыскать живущего долго оленя с большими рогами и, не сбиваясь, вести по следу косули. С такой сворой собак никак невозможно без трофея остаться даже охотнику, смерти причастному, а ты богиня великая.
Часто бывший великий герой – цвет самый лучший справедливостью гордой Эллады, а теперь бог блаженный – небесный привратник, нетерпеливо поджидал вечно юную Артемиду вместе с Орами у небесных ворот, чтобы помочь выгрузить из узорчато – золотой колесницы добычу богатую. При этом Геракл обычно шутливо хмурил брови и грозил вечно юной, как его жена Геба, богине дикой природы откушенным Немейским львом пальцем, а теперь вновь отросшим и ворчал:
– Стрелять-то стреляй, девица – охотница, но не только безобидных зайцев и ланей пугливых. Ну, что тебе плохого сделали лани и зайцы? Ты им спокойно пастись на прелестных полях и лугах предоставь, а поражай диких вепрей, медведей и львов, которые часто убивают людей. А лучше всего бей оленей и туров – в них вкусного мяса больше всего.
После этих слов, если не был очень голоден, Геракл, не спеша распрягал четырех сестер Керинейской лани, таких же златорогих оленей огромных, которые ростом были, каждая больше быка. Он их к амвросическим яслям привязывал золотыми поводьями, а к блистающим стенам яслей прислонял дивную колесницу богини. По бокам колесницы златоузорной установлены Гефестом были изящные позолоченные колеса двеннадцатиспичные, вращающиеся на железной оси. По поверхности ободов тех колес плотные медные шины художником Олимпийским наложены были, тоже диво для взора! Окаймлены затейливым серебром по обоим бокам их ступицы. Кузов на крепких ремнях сыромятных, затейливо отделанных золотом и серебром лишь слегка упруго качался, и округлыми дугами два гладких поручня сверху тянулись. Отрешив от нетленной узды, Геракл на быстрые ноги оленицам путы медные надевал, несокрушимые, чтобы на месте они оставались. Затем в чистейшей воде божественных ланей омывал старательный новый привратник, грязь удалял жесткой щеткой и пот, и ярую пену от пастей их отирал. Потом он скребницей старательно чесал олениц и корм задавал им, с изумрудного луга Геры собрав траву высоченную, растущую быстро на диво, – клевер трилистный, которым и могучие Зевсовы кони кормились. Вслед за тем засыпал в ясли общие полбу и к ней ячмень, не жалея, подмешивал. Доверху 4 чана златых спешил Геракл после наполнить чистейшею влагой, дабы водопой был дивным ланям приятен.
Если же сильно располневшее чрево Алкида в пище остро нуждалось, то ланей распрягали амнисиады – постоянные спутницы богини Охотницы. А Геракл тут же сдирал с добычи шкуру всегда при нем бывшим острейшим ножом из зуба Немейского льва и, быстро зажарив ее на постоянно горевшем небесном огне, жадно набрасывался и съедал самые лучшие куски. Та же прожорливость в нем, и тот же остался проклятый желудок, с коим он встарь повстречался на беду пахарю Феодаманту и не ему одному.
