Сергей Быльцов
Гераклея
177. Совет Афины по очистке конюшен Авгия
Всю ночь Геракл скакал из Тиринфа мимо Микен и Стимфала, промчался, словно ветер по счастливой Аркадии и ранним утром, когда рано рожденная Эос, восстав со своего нетленного ложа в глубине океана, растопырила в небе свои розовые пальцы, был в Элиде. Когда он слез со взмыленного коня и с низко опущенной головой побрел по берегу полноводного Алфея, пред ним, как всегда, внезапно возникла воинственная Дева, никогда не знавшая брачного ложа.
Блестящим доспехом на утреннем солнце сверкая, в шлеме высоком коринфском и с копьем знаменитым в не по-женски могучей руке, Афина по – приятельски плечом подтолкнула Геракла и ядовито воскликнула:
– Радуйся могучее чадо Алкмены и Зевса – владыки из всех наивысшего! Пред тобою Афина! Что приуныл, все страдаешь от неразделенной мною любви? Непричастная я делам Афродиты, но слышала от других, что кто уныл, и мрачен, того в любви ждет неудача. Выше голову герой! За любовь свою надо бороться! Говорят, чем больше препятствий, тем она пылает сильней. Или уж разлюбил меня, не успев как следует влюбиться?
Геракл знал задиристый, драчливый характер Афины, но не ожидал от нее такого ехидства. Он не знал, что ей ответить, но знал, что ссориться с нею не в его интересах и потому лишь махнул неопределенно рукой и молвил:
– Эврисфеев глашатай сказал мне за один день все конюшни Авгия от навоза очистить.
– И ты не знаешь, как лучше взяться за это пустяковое дело? Этот труд измыслила Гера, думает, что она на Олимпе самая умная и невозможно за один день конюшни Авгия очистить.
– Дочь многомудрая Зевса-Кронида! Ты права, как всегда. По поручению злокозненной мачехи издевается надо мной Эврисфей. Ведь никак не возможно за один день убрать столько навоза, что и за 30 лет один человек не вывезет, работая от зари до зари каждый день… Но, даже, если б навоза было немного совсем, не хочется мне в нем ковыряться, очень зловония много. Знаю, что нет позорных работ, но все равно эта унизительная работа не для меня. Что мне делать теперь я не знаю…
– Ладно, так и быть, опять тебе помогу, но ты хорошенько запомни, что для тебя главное – это божественная моя благосклонность, не имеющая к любви никакого отношения. К порученному тебе подвигу надо с умом подойти, тогда и конюшни за день очистишь, и навозная вонь тебя не коснется. Что не знаешь – как? И сила твоя необорная не помогает? Я тебя об этом предупреждала. Ладно, вот, посмотри, как умело работают эти зверушки.
Концом копья указала улыбающаяся богиня на крепкозубых бобров, старательно делавших запруду из заготовленных ими бревен на самой длинной на Пелопоннесе реке.
– Сделай запруду, как эти бобры и разбери кладку в нескольких местах крепкого забора, окружающего скотные дворы Авгия и направь туда воды Алфея и Пенея, чтобы бурлящие их потоки смыли весь навоз из конюшен на поля и дальше в море… Ну что молчишь? Радуешься, что тебе не придется даже руки в навозе испачкать? Радоваться надо другому – что я к тебе пока благосклонна.
Пораженный простотой выполнения подвига, который казался и позорным, и почти невозможным, Геракл на некоторое время словно застыл с высоко поднятыми бровями.
178. Во время ссоры Афина угрожает Гераклу
Придя в себя от изумления, Геракл хлопнул по своим бедрам могучим и живо воскликнул:
– Право же, богиня великая, твои советы меня так восхищают, что не найти сразу слов благодарности! Со мной говоришь ты так мудро всегда, словно отец; никогда я твоих не забуду советов. Я хочу прямо сейчас принести тебе жертву и послать за белым барашком и черной овечкой…
– Не задерживай нынче меня, тороплюсь я в дорогу. Не желаю, чтобы Гера увидела нас вместе. Да, еще чуть не забыла… Впрочем, нет, не буду тебе говорить, что важного у Феба узнала, тебе это знать еще рано…
– Нет! Ты должна мне сейчас же сказать, что еще ты важное знаешь!
Закричал Геракл повелительным тоном, синими сверкая глазами из-под низких бровей.
Афина, уже взявшаяся за свое огромное копье, чтобы мощно им от земли оттолкнуться, резко повернула к Гераклу голову в шлеме, увенчанным двумя высокими султанами перьев. Сдвинув темные ресницы так, что ее округлые совиные глаза превратились в узкие щелки, а взгляд ее стал ужасным, змеиным, голосом страшным надменно Афина загремела Гераклу:
– Замолкни сейчас же, Алкид! Ты так и не усвоил урока! Запомни на будущее – Я никому ничего не должна, даже Зевсу. И тебе я до сих пор помогала не столько потому, что меня об этом отец попросил, сколько потому, что считаю несправедливыми козни Геры, ведь ты ей ничего плохого не сделал, если не считать того, что на свет появился. Поэтому помогая тебе, я восстанавливаю справедливость, как богиня войны справедливой. Но ты не забывайся, Алкид и всегда в разговоре со мной следи за своими словами, я не допущу несправедливого к себе отношения, и ты не просто лишишься моей благосклонности. Помни: я не только помогать героям умею, но и наказывать могу их жестоко, ведь поле организованной брани – мой удел, предназначенный самой Мойрой.
Так сказав, глаза свои светлые Зевса могучая дочь презрительно прочь отвратила, а в руках сжала копье свое боевое, тяжкое, крепкое; им она избивала надменных героев, ее гнев на себя навлекавших.
– Дочь Эгиоха-Кронида, прости мне мою невольную дерзость! Спутницей мудрой была ты мне во многих свершеньях, многим полезным вещам благожелательно ты меня научила. И сейчас мне твоя благосклонность, как воздух, необходима.
Геракл знал, что Тритогения вселяет благоговейный ужас во всех нечестивцев и негодяев, дрожь во всем теле рождая и заставляя их от мучительного страха трястись. Он не испугался воинственной богини, но ответил как можно более почтительно, глядя на Афину безукоризненно честными голубыми глазами, а про себя, стараясь скрыть свои мысли, так злобно подумал:
– Ты, сестра, не только в делах Афродиты холодная. Надменная ты, язвительная, задиристая и жестокая. Даже вид у тебя не женский, а грозный, мужеподобный. Думаешь, если ты ростом всех богинь превосходишь и не женские у тебя плечи, а как у могучего бога, то меня ты сильнее? В этом ты ошибаешься, но нельзя мне с тобой ни мериться силой, ни ссориться, потому что тут ты права, без твоей благосклонности, без твоей помощи трудно будет еще целых 5 тяжких подвигов мне совершить. Вот и сейчас, без тебя я не смог бы придумать как проклятые конюшни от вонючего навоза очистить!
Афина, увидев ревностную почтительность в глазах Геракла, гнев справедливый тут же сменила на милость. Страшный блеск в ее выпуклых не мигающих совиных глазах потух, и она примирительно изрекла:
– Ты узнаешь о том, что я тебе мудро сейчас не сказала, после десятого подвига. Сейчас же это знание может принести тебе лишь дополнительные страданья.
– Как ты мудра Тритогенея!..
Мощно оттолкнувшись копьем от земли, богиня, никогда не знавшая ласки мужчины, не стала слушать своего смертного брата и, словно быстрая птица, круто взмыла к блестящим ложбинам Олимпа – нетленной обители бессмертных богов.
179. Заключив договор с Авгием, Геракл очищает конюшни
Геракл же поспешил к Авгию, который, увидев его взмахнул приветливо обеими руками и радостно закричал:
– Радуйся Алкид! Сколько раз, когда в солнечную плыли Колхиду мы вспоминали о доблести твоей неизменной и силе неимоверной и сокрушались, что тебя больше нет с нами. Вернулись бы в Миссию мы за тобой, если б не пророчество о твоей доле, которое нам открыл Главк морской. Я сейчас прикажу пышный пир нам устроить, а ты пока расскажи с чем пожаловал – дело у тебя ко мне какое или просто верное сердце велело тебе проведать старого друга?
Царь элейцев был наслышан о подвигах Геракла и потому не удивился львиной шкуре на одном его плече и нестроганой суковатой дубине на другом.
– Радуйся Авгий! Всегда приятно со старым товарищем встретиться, но сейчас пришел я по делу. Хочу избавить тебя от навоза, который толстым слоем лежит на твоем скотном дворе и в конюшнях. Ведь нельзя людям в таком зловонии жить.
Так сказал отпрыск Зевса, сцепив крепко пальцы, без особого дружелюбия. Авгий заморгал часто глазами своими красивыми и лукавыми, сразу не зная, что ответить, и Геракл, сморщив нос и, помотав головой, продолжил, не дождавшись ответа:
– Ни для кого не секрет, что уже 30 лет у тебя навоз из конюшен не вывозили. Старики говорят, что мор ужасный скоро начнется: язва сначала овец поразит, затем скот рогатый и лошади перестанут на травы глядеть и полягут, а потом и люди начнут тяжко болеть. Харон в своем утлом, но емком челне устанет перевозить нескончаемые толпы бывших людей.
– Да, знаю и сам я, что многочисленные конюшни мои давно нуждаются в чистке и для этого я деньги коплю, и накопил уж не мало, чтоб нанять сразу работников много. Если бы ты согласился стать над ними начальником, тебе назначил бы я в первый месяц плату двойную, а потом бы поднял еще выше.
Сказал Авгий, по-прежнему часто хитроватыми моргая глазами – он, будучи сам очень хитрым, такими же считал и других и пытался догадаться, что на самом деле задумал Геракл. Герой же, услышав о плате, внезапно тоже задумался, но ненадолго и, потерев мощные ладони одна о другую, словно они вдруг зачесались, живо воскликнул:
– А сколько бы ты заплатил тому, кто уберет весь навоз со всех твоих конюшен и хлевов за один только день?
Авгий только хмыкнул в ответ, не воспринимая этот вопрос серьезно. Однако Геракл ждал и тогда он ответил небрежно:
– Я бы дал ему столько, сколько он сам захотел бы, но, к сожалению, сделать всю работу за один день никак невозможно.
– А вот я бы попробовал убрать весь навоз со всех твоих скотных дворов за один только день, если бы ты дал мне за это десятую часть всего твоего скота.
Авгий поднял темные брови, правильными дугами нависавшие над лукавыми глазами и, недоверчиво усмехнувшись полными сочными губами, задумчиво согласился:
– Хм… что ж, давай попробуем, мой старый друг и товарищ. Думаю, если ты поработаешь у меня один день, то я ничего не потеряю.
По предложенью Геракла, он позвал своего старшего сына Филея, чтобы тот стал свидетелем их договора.
– Поклянись, что, если отец тебе пообещает десятину всего своего скота, то ты закончишь всю работу до наступления темноты.
Хлопнув в ладоши, потребовал задорно Филей, который, несмотря на беспечную молодость, пользовался заслуженной славой честного и справедливого человека. Давно ему не нравилось стоявшее кругом зловоние, а про невероятные подвиги Геракла он многое слышал. Сын Громовержца руки могучие кверху простер и торжественно поклялся:
– Клятвой великой клянусь, именем всемогущего Зевса, из богов наивысшего, что сделаю всю работу за один день, до того, как солнце окончательно спрячется в море.
Многие, подобно Плутарху в «Римских вопросах» говорят, что это была первая и последняя клятва, которую Геракл давал в своей жизни потому, что он всегда потом говорил:
– Ложно пред богом никогда я клясться не буду, но все же достойнее и лучше держать свое слово без всяких клятв.
Впрочем, есть и такие, которые утверждают, что Гераклу случалось давать и другие клятвы. Например, через много лет, он поклялся, чего бы это ему не стоило, страшно отомстить братьям Молионидам за поражение его войска в первой битве с Авгием и его сыновьями.
Пока же Авгий по требованию предусмотрительного сына Алкмены дал такое же обещание, что выполнит его условие, т. е. отдаст десятую часть всего своего скота. Честный Филей был свидетелем клятв отца и Геракла и клятвенный договор заключил между ними.
В этот момент самый могучий и злобный бык по кличке Фаэтон, вожак двенадцати мощных серебристо – белых быков, охранявших белое стадо, грозно замычав, наклонил рогатую голову и медленно пошел на Геракла, наверное, приняв его за льва из-за накинутой на плечи желтой шкуры Немейского зверя. Геракл, ничуть не испугавшись, подпустил Фаэтона совсем близко и, быстро ухватив его за крутые рога, поднатужившись, пригнул и повалил на землю, чуть не сломав ему могучую шею, которую не могли обхватить и два человека.
– Осторожней, не сломай ему шею, этот бык лучший во всем моем белом стаде!
Крикнул перепуганный Авгий, он готов был даже на Геракле повиснуть, но тот уже отпустил быка, после этого ставшего смирным – животное почувствовало огромную силу героя.
Как только договор был заключен, Геракл несколькими ударами своих мощных рук разрушил в нескольких противоположных местах старую каменную стену, окружавшую все хлева и конюшни. Затем, сделав из выбитых камней, валявшихся кругом палок и бревен, скрепленных землею, запруды и прорыв совсем небольшой канал, он повернул поблизости текущие реки Алфей и Пеней. Бурные потоки, устремившись через скотный двор, начисто вымыли его и понеслись дальше, смыв весь навоз с загонов и с близлежащих пастбищ в долине.
Так Геракл совершил порученный подвиг за один день, без выполнения унизительной и грязной работы он вернул многодарной земле плодородную жизнь и не испачкал навозом даже мизинца и было это, по Паросской табличке в 1300 г до н. э.
180. Авгий отказывается выполнять договор
Некоторые говорят, что меж многочисленных слуг Авгия оказался один, который был двоюродным племянником глашатая Эврисфея Копрея. От дяди он узнал, что Гераклу Эврисфей приказал очистить конюшни его хозяина раньше самого Амфитрионида. Слуга этот, как гомеровский Терсит, каркать стал, празднословный, в мыслях имея корыстный помысел, как выслужиться перед Авгием и за это мзду получить, всякую презирая пристойность.
Другие уверяют, что в дело вмешалась волоокая Гера. Она, оставаясь незримой для всех, кроме Авгия, явилась к нему с бриллиантовой диадемой в пышных бело-рыжих волосах – символом царской власти у женщин и строго ему приказала:
– Не вздумай, царь, Гераклу платить! Ты ничего не должен сыну Алкмены потому, что по веленью Эврисфея он был обязан очистить твои конюшни бесплатно. Все его подвиги быть должны бескорыстными. И потом, ты сам видел, что всю работу по очистке конюшен совершили Потамы Алфей и Пеней, доблестные сыновья моих приемных родителей Океана и Тефии.
Когда Авгий узнал от племянника Копрея или от Геры, что его конюшни были очищены по приказу Эврисфея, он не отдал условленной платы, решив, что так будет не только выгодно, но и справедливо.
– Геракл бессовестно меня обманул, а еще старый товарищ, ведь почти половину пути в Колхиду он с нами плыл на Арго! Хитрец этот заранее знал как, в навозе не пачкая рук, за один день очистить все мои хлева и конюшни. И все это зная, попросил за легкую такую работу десятую часть от тысяч голов, а это одних быков и коров без шести полторы сотни, а еще лошади, свиньи, козы и овцы и разная пернатая живность! Разве это справедливая плата за один день работы?! Нет, этому не бывать, чтобы хитрому обманщику честный платил! Никто не должен выполнять договор, если в нем был скрыт коварный обман одной из сторон. Вот тебе и старый товарищ! Я всегда так хорошо к нему относился, а он просто хитрый грабитель!
Так сначала всем говорил возмущенный Авгий, однако потом, чтобы не прослыть лжецом, нарушающим клятвы, он иначе стал говорить:
– Я вообще ничего не обещал в качестве платы за эту работу. Да и кто бы пообещал десятую часть всего скота, а у меня только коров и быков 1448 голов, за один день работы?! А у меня еще и свиньи, и козы, и овцы… Это ли не доказательство того, что нищий Геракл, желая завладеть моим имуществом, все нагло лжет, видно надеется на свою силу и прежнюю славу.
Некоторые, даже знавшие о договоре Авгия с Гераклом, приняли сторону царя, посчитав, что Амфитрионид, по сути, обманул царя при составлении договора, ибо несправедливо за однодневную работу просить сотни голов скота.
Другие, зная вероломство царя, насмешливо качали головой, и тогда, увидевший это, Авгий, надув бесстыдно-жадные губы, так обратился к Гераклу:
– Сколько ни доблестен ты, сын прекрасноволосой Алкмены и славного Амфитриона, в споре со мной не упорствуй! Тебе меня не склонить к выплате десятины, ибо я узнал, хоть и поздно, что мои конюшни ты должен был даром очистить. Если желаешь, пусть суд справедливый спор наш рассудит.
При этом царь думал, что Геракл не решится с ним судиться, иначе на суде всплывет то, что он должен был очистить его конюшни бесплатно, как раб, по приказу царя Эврисфея. Грозно взглянув на Авгия, разозленный герой, и без того низкие брови нахмурив, сжал и разжал несколько раз огромные свои кулаки так, чтобы это Авгий увидел и медленно процедил:
– Ты царь, облеченный в бесстыдство, коварный душою корыстолюбец! Кто захочет с тобой теперь заключать договоры? Не из-за десятины я спорю, а говорю так потому, что всегда Адикия мне была ненавистна, как ненавистны врата преисподней.
Своему же милому сердцу Геракл, продолжая сжимать кулаки, так про себя говорил:
– Такие, как этот Авгий правды не знают и понимают только грубую силу. Может поднять мне дубину сейчас и в разные стороны разбросать всю охрану и жизнь исторгнуть из его тела одним ударом моей суковатой дубины? – Нет, нельзя. Все сочтут нечестивым убийство такое и кара будет суровой… А может плюнуть на плату и уйти, как пришел – гордым и нищим? – Нет, надо, попытаться хоть что-нибудь получить от Авгия. Как противно быть бедным! Да, мне следует сейчас согласиться на суд, ведь его сын Филей – единственный свидетель нашего договора, и он честным слывет человеком.
Геракл, скрепя сердце, потому что ему вспомнился суд над ним за убийство учителя Лина, на суд с Авгием соглашается.
181. Авгий после суда изгоняет Геракла и своего сына Филея
– Поскольку спор дошел до судбища, свидетелей зовите, очевидцев и, уликой испытайте истину и клятвой. У истины, как у меня, всегда простые речи, она чужда прикрас и пестроты, и внешние ей не нужны опоры.
Так искренним тоном Авгий всем говорил, надеясь на лживые показания милого сына Филея. Царь так же требовал, чтобы разбирательство велось при закрытых дверях.
– Нет, пусть суд будет на площади, при всех желающих видеть нас и слышать. Если мы дурного ничего не совершили, то и скрывать нам нечего!
Твердо возразил отпрыск Алкмены и бога всемогущего только, чтобы что-то сказать назло Авгию и потом об этом сильно каялся. Третейским судьям понравилось его предложенье, и вот они при большом скоплении народа уселись в высокие кресла и вызвали Филея, и тот, выступив в качестве свидетеля, под присягой сказал:
– Авгий отец мне, но я выступлю против него и буду говорить только правду, ибо кто в показаньях на суде с намереньем лжет и неправо клянется, тот, справедливость разя, в первую очередь себя самого наказывает жестоко. Слышал я своими ушами, как отец согласился отдать Гераклу плату в десятую часть всего имеющегося скота, если тот за один день весь скотный двор от навоза очистит.
Судьи еще не успели решить кто из спорящих прав и свой голос подать, как разгневанный Авгий, воспользовался царской властью и, подскочив к сыну, брызгая слюной, в ярости ему крикнул:
– Хоть ты и сын мне, но замолчи, не надо на суде так беззастенчиво лгать и так с отцом разговаривать нагло. И не смей здесь один на скиптроносных царей нападать! Нет божественней рода, нежели мы – Зевса питомцы: он сам владык избирает, им доверяя блюсти города и единолично править народом. Зевс избавь элидских людей, чтоб после моей смерти не стал здесь ты царем, хоть по рождению право имеешь на это.
Видно было, что Авгий был разгневан тем, что сын предал отца, а не тем, что Филей подрывал основы царской власти, но признаться в этом, даже себе, ему было стыдно, и судьям он так заявил:
– Всю правду как есть от меня сейчас вы услышите. Правдолюбив я всегда был и честен душою, лгать совсем не умею потому, что справедливость для меня дороже всех благ на свете. За мою неистребимую любовь к справедливости Зевс, из властителей величайший, скипетр, символ могуществ царского, мне в Элиде доверил. Пусть, если лгу, я тут же на месте умру. Истинно я утверждаю, что Геракл почти ничего сам не сделал, ибо всю основную работу выполнили реки Алфей и Пеней. Он только несколько камней выбил из кладки своей мощной рукой и вырыл небольшую канавку. Так за что и кому я должен платить такую огромную плату?!
После этой пламенной речи Авгий не стал ждать решенья судей и потребовал, чтобы Филей и Геракл сейчас же убирались прочь из Элиды.
Этот суд дорого обошелся Гераклу. Скоро вся Эллада узнала, что великий Геракл требовал огромную плату за работу, которую сделали речные боги Алфей и Пеней. Конечно, об этом узнали Гера и Эврисфей, и царь после десятого подвига не зачтет Гераклу очистку конюшен Авгия и ему придется рабскую службу продолжить.
Клавдий Элиан говорит, что у Кавкона, сына Посейдона и Астидамии, дочери Форбанта, был сын Лепрей. Он присоветовал Авгию сковать цепями Геракла, когда тот стал требовать плату за свои труды. С той поры Лепрей и Геракл заклятыми стали врагами.
– Если сейчас не воздал мой отец – Олимпиец за такое гнусное дело, все же позднее он воздаст обязательно, или же сам я воздам, как только стану свободным! За обман Авгия и за тот суд, справедливости чуждый, заплатят мне все – и элейцы, и эпеи, – свободой жен, сестер и детей, а сами мужи головами своими заплатят!
Так перед тем, как удалиться из Элиды бесславно, скрепя от бессилия всеми зубами, с обезображенными искривленной улыбкой губами, говорил Геракл всем, кто на пути попадался. И такие слова, упражняя злобу и мстительный дух, не раз еще в последующей рабской жизни повторял про себя крепкодушный отпрыск Кронида.
