Сергей Быльцов
Гераклея
167. Гера придумывает 5-й подвиг: убийство Стимфалид
Гера долго нещадно ломала свою белокурую голову, пытаясь придумать, как бы наверняка Геракла согнать с освещаемой солнцем земли и навсегда упрятать в ее преисподние недра, наполненные безжизненным мраком:
– Никак не могу придумать, как ненавистного пасынка мне наверняка погубить. Уж очень силой огромной его Мойра одела, ей это было необходимо для того, чтоб любое чудовище он победил. Но ради святой справедливости я буду стараться хотя бы, как можно больше страданий и мук ему принести так же, как он с матерью своей потаскухой мучиться и страдать меня заставляет. Помню, когда я узнала о измене Зевса с Алкменой Ткачиха мне сказала, что старанья мои часто тщетными будут, но я не должна рук опускать, ведь все мои козни уже предначертаны ею и потому неизбежны. И я буду стараться!
Тут, вспомнив о птицах ее нелюбимого сына Арея, царица звонко хлопнула себя по красивому лбу, так, что бриллиантовая диадема с ее пышных, но, как всегда, аккуратно причесанных рыжевато-белых волос, на пол с радостным стуком упала.
– Помню, хоть прошла уже не одна сотня лет, как Арес, мой сын не любимый, на своем острове Аретиада нашел несколько птенцов неизвестной породы и сам выкормил их кусками тел воинов, погибших в бою. Зевсу очень не понравилась такая забота о пернатых, но он слишком поздно об этом узнал, и у птиц уже начали появляться медные и бронзовые клювы и остовы перьев, ведь Арей приносил части тел вместе со шлемами и доспехами, и они вместе с мясом клевали металл. Сейчас они, кажется, живут на болоте у давно знакомого мне города Стимфала и называются Стимфалийскими птицами.
Говорила так Гера своему милому сердцу, довольная своей прекрасной памятью. Разум бессмертных непостижим для людей: они могут вспомнить все, что пожелают, даже то, что случилось сто лет назад, и не желательные воспоминанья их не мучают никогда. Однако, не важные для них события, случившиеся более века назад, боги вспоминают с трудом, и потому Гера была довольна собой.
– Кажется, птиц этих сейчас так много, что даже сам Громовержец не смог бы всех их молниями испепелить. И у всех есть медные и бронзовые когти и клювы, и крылья, как стрелы. Да очень опасны для смертных они, когда с высоты роняют свои смертоносные перья… Все! Решено! Молодец, волоокая Гера! Хоть Афину называют все мудрой, но я не меньшая умница! Сегодня же ночью прикажу Эврисфею, чтобы послал Геракла убить всех этих чудовищных птиц, ведь сильно они досаждают жителям несчастным Стимфала. Даже, если непробиваемая львиная кожа защитит его от бронзовых клювов и перьев, ему никогда не истребить всех этих птиц… И много лет в болоте он мучиться будет, пока случайно не сдохнет, пронзенный пернатой стрелой. И пусть стимфалийцы узнают, что именно я причастна к назначению этого подвига для Геракла, а значит, и к истреблению сильно досаждающих им чудовищных птиц. Может быть, из благодарности, они четвертый храм мне воздвигнут в дополнение к трем, что построил мой первый воспитатель Темен, сын Пеласга, он меня наставлял и многому научил, когда я еще совсем была девочкой. Ах, какое это было чудесное время. Брата Зевса уже тогда я любила, а он юношей был не женатым ни разу, с подбородком, покрытым самым первым пушком. Он был прекрасен, и я мечтала, что мы поженимся и кроме меня он никого никогда не полюбит. О, Мойра Лахесис, сколько пряжи тысячелетней с тех пор выпряла ты, и сколько из нее я изорвала бы и спалила, если б только могла, но я не всесильна, как ты!
Так молвив себе, Гера заметно утратила блаженное расположение духа, у нее на прекрасном лбу появилась даже морщинка, а в глазах тускло засветилась замешанная на гневе печаль, которая в них была частой гостьей, и которую она тщательно скрывала от всех и, особенно, от мужа.
168. Эврисфей приказывает Гераклу изгнать птиц из Стимфала
Дождавшись ночи, Гера явилась к Эврисфею и все подробно объяснила ему:
– Сам Гераклу скажи или поручи вестнику своему лупоглазому приказать Гераклу истребить ужасных птиц, обитающих на болоте у города Стимфала, и, чтоб ни одной в живых не осталось. Пусть хоть 10 лет там их без передышки стреляет! Как бы, невзначай, надо сказать, что именно я этот подвиг придумала для зевсова сына. Вроде дело не трудное, и, главное, очень нужное людям, ведь много уже и стимфалийцев, и путников разных от перьев губительных этих птиц там ранено и погибло.
Эврисфей в этот раз окончательно не проснулся и слушал вещанье богини в пол-уха, однако, усиленно делал вид, что слушает очень внимательно и прекрасно понимает, что царица задумала и как это все народу преподнести и что именно Гераклу сказать.
Утром, лежа в постели, царь долго тер свои длинные уши, думая, как о новом подвиге Копрею сказать и долго со своим сердцем беседовал так:
– Как бы мне не навлечь на себя яростный гнев свирепого Ареса, если я прикажу Гераклу всех его птиц истребить. Ведь Эниалий еще более буйный и раздражительный, чем Геракл, и Геракл все-таки раб мой, а Арес – бог олимпийский. Надо Копрею сказать, чтоб он Гераклу приказал птиц этих не истребить, а только изгнать из Стимфала. Тогда кровью вечно запятнанный Арес мстить мне не будет… но Гера может быть не довольна, что я не точно исполнил ее повеленье. Как страшно жить! Можно, конечно, Гере сказать, что все Копрей перепутал, но обмануть ее очень трудно. Все ж, наверное, лучше перед, хоть и злокозненной, но умной и спокойной Герой оправдываться, можно даже ей всю правду сказать, ведь не убьет же, я ей еще нужен. А вот бешеный Эниалий, вечно бушующий неистовой злобой, и оправдаться не даст, если по моему приказу Геракл всех его птиц истребит, растерзает меня, как Адониса, иль Галлирофия, но эти хоть смерть свою заслужили: один был супруги любовником, а другой его юную дочь от Аглавры Алкиппу пытался изнасиловать. А вот служку своего Алектриона он превратил в петуха только за то, что юноша проспал его свидание с Афродитой… Да, решено. Прикажу Копрею, чтоб сказал Гераклу сколько сможет птиц истребить, а всех остальных изгнать из Стимфала, и чтоб ни одной там не осталось. И чтоб всем сказал, что этот подвиг для Геракла придумала сама Гера.
Поэтому, придя в Микены, Геракл узнал от глашатая Копрея:
– Пятым подвигом царь Эврисфей назначил тебе чудовищных птиц, обитающих недалеко от Стимфала убить, сколько сможешь, а всех остальных изгнать навсегда в места столь отдаленные, что там они не будут людям опасны.
Копрей обвел выпученными своим глазами собравшийся на площади микенский народ и, набрав полную грудь воздуха, объявил всем громогласно:
– Подвиг этот для Геракла придумала сама златотронная Гера, самая любимая нами богиня богинь. Жалко ей стимфалийцев, ведь она маленькой в Стимфале жила, тем более что могучему Гераклу избавить людей от этих ужасных птиц будет не трудно и безопасно. Есть у него ничем непробиваемая львиная шкура и лук с множеством стрел. Ему не надо только лениться.
169. Смертоносные птицы Арея
Старожилы Стимфала рассказывают, что недалеко от их города на северо-востоке Аркадии находится болото, называвшееся Стимфалийским, со всех сторон окруженное густым труднопроходимым лесом. Некогда в этот лес неизвестно откуда слетелось много особенных птиц с бронзовыми клювами, когтями и остовами перьев. Этим необычным птицам очень понравилось труднодоступное Стимфалийское болото и густая лесная чаща вокруг него, и они там поселились и быстро размножились. Сначала эти чудовищные птицы убивали и поедали всяких болотных тварей, птиц обычных и разных животных в лесу, но вскоре дошла очередь и до людей. Еще у этих жутких птиц был зловоннейший запах и ядовитый помет, который портил урожай, надолго лишая нивы плодородия. Ужасным бедствием являются для людей Стимфалиды. При этом ужасные Стимфалийские птицы считаются священными птицами бога кровавой войны Ареса, который, как говорят, лелеял и вскармливал их в то время, когда отроком был.
Павсаний рассказывает, что, согласно древнему преданию, некогда у вод Стимфала жили страшные птицы, поедавшие людей: в пустынях Аравии водятся среди других диких животных также и птицы, которых называют Стимфалидами. Для людей они не менее опасны, чем свирепые горные львы и леопарды. На тех, кто приходит охотиться на них, они нападают первыми, ранят их своими острыми, как стрелы, перьями и крепкими медными клювами и, раздирая острыми медными когтями, убивают. Все те медные или железные доспехи, которыми защищаются люди, эти птицы легко пробивают острыми перьями, сброшенными с большой высоты. Однако, если сплести толстую одежду, сделав ее из множества веток, то клювы Стимфалид застревают между веток и в древесной коре. Эти птицы величиною будут с журавля и похожи на ибисов, но клювы у них короче и не загнуты как у ибисов. Эти птицы, живущие в Аравии, носят одинаковое название с теми, которые некогда были в Аркадии, различаясь от них по своему роду. Возможно, что вначале арабы этих птиц называли не Стимфалидами. Но слава имени Геракла и превосходство эллинов над варварами заставили усвоить это имя, так что и птицы, живущие в пустыне Аравии, стали называться Стимфалидами.
На вершине древнего храма Артемиды в Стимфале изображены из дерева птицы Стимфалиды. Обильно кормясь и размножаясь, у аркадского города Стимфала, ужасные птицы развелись в невероятном множестве. Самые сильные и опытные охотники, вооруженные луками, пробирались на болото сквозь окружавшую чащу и пытались убить хоть сколько-нибудь Стимфалид, но птицы, заслышав шум, взмывали в небо. Когда же большими стаями они поднимались в воздух, то, роняя перья, они производили самый настоящий смертоносный ливень из перьев с полыми костями, твердыми как бронза и острыми как наконечники стрел. Перья – стрелы, летящие с большой высоты, вонзались в людей с такой силой, что легко пробивали любые доспехи. Стимфалиды были буре ужасной подобны иль тысячам молнии вспышкам, когда их смертоносные перья со страшным свистом вниз падали из облаков.
Один старик из Стимфала рассказывает, что днем Стимфалийские птицы были птицами, а по ночам превращались в демонических женщин с красивыми лицами и телами до пояса женскими, похожих на Гарпий с птичьими ногами. Скрывая в лунные ночи свои ноги под длинной одеждой, эти женщины заманивали одиноких путников в безлюдные места и там яростно набрасывались на них. Превратившись опять в птиц, они раздирали когтями путникам грудь, чтобы напиться свежей крови. Если человек не умирал сразу, то заболевал лихорадкой, вызывая мор сначала среди родственников и соседей, а впоследствии захватывал все больше и больше людей, опустошая целые поселения.
170. Афина советует Гераклу воспользоваться трещотками
С трудом продравшись сквозь Стимфалийскую чащу к болоту, Геракл обнаружил, что птиц было действительно несметное множество, их невозможно было даже сосчитать. Он не очень боялся их перьев, надеясь на каменную шкуру Немейского льва. Однако надеяться всех Стимфалийских птиц перебить стрелами было бесполезно потому, что их было так много, что никаких стрел не хватило бы. Добраться до большинства птиц было тоже не просто: по болотной трясине человек пройти не мог, а воды в болоте во многих местах было недостаточно, чтобы воспользоваться лодкой. Кроме того, стрелять вверх, когда с немирного неба лился смертоносный дождь из перьев, твердых, как бронза, было очень опасно.
Когда герой, порожденный Зевесом, сидел в задумчивой нерешительности на берегу речки, впадающей в Стимфалийское озеро, сосредоточенно теребя свои низко нависшие надбровные дуги, по влажной дороге тяжко ступая, к нему явилась Тритония – божественная помощница не только его, но и многих других героев.
Богиня справедливой войны сначала молча вручила Алкиду пару бронзовых погремушек, а потом обратилась с такими обнадеживающими словами:
– Радуйся, отпрыск смертный Зевеса! Дело тебе сейчас предстоит неосуществимое, если ты только на дерзкую силу свою рассчитывать будешь. Луком и стрелами многого ты здесь не достигнешь. На каждый твой выстрел из лука, Стимфалиды ответят тысячей стрел, и одна из них непременно отыщет прореху в непробиваемом каменнокожем доспехе твоем. Однако никакое дело не безнадежное, если в нем разумному герою сопутствуют такие могучие и мудрые боги, как я. Внемли же, от тебя ничего я не скрою. У своего вечно запятнанного кровью брата Арея я тонкой хитростью выведала, что его птицы очень боятся сильного шума. Этот подвиг тебе Гера придумала, думая, что он не выполнимый, ведь всех птиц перестрелять никому не возможно, да и очень опасно. Даже она, мать родная Ареса, не знает, что священные птицы ее кровавого сына шума не переносят. Шуметь надо так сильно, как шумели своим оружьем Куреты, когда Рея прятала родителя нашего Зевса от Крона. Другой же мой брат – знаменитый хромец обеногий по моей просьбе сделал вот эти бронзовые кроталы (погремушки) для устрашения Стимфалид, они шумят не хуже любого оружия. А эти медные трещотки я взяла на всякий непредвиденный случай у Реи-Кибелы. Возьми и те, и другие. Теперь ты знаешь, как поступить, чтобы прогнать этих птиц навсегда из Стимфала в места самые отдаленные, где они людям не будут опасны.
Закончив длинную речь, Афина скинула коринфский свой шлем с двумя высокими султанами и на ее могучие, как у мужа, плечи пали волны пушистых русых волос. Геракл до сих пор не видел в Афине женщины, да и не раз слышал о том, что она девственница, совсем не подвластная Афродите.
Герой невольно залюбовался ее прекрасными волосами, эллины вообще считали, что главная красота женщины именно в волосах. Потом его взгляд, ненадолго остановившись на ее красивом лице с большими навыкате глазами и прямым носом с горбинкой, скользнул по высокой сильной груди и восторженно замер на стройных бедрах, мощных, как у рожавшей женщины. Его откровенный взгляд раздевал богиню, никогда не знавшую ложа мужчины.
Паллада, заметив взгляд Геракла, недоуменно еще больше выпучила глаза и начала одежду на себе поправлять, ладонями провела по груди и по бедрам, думая, что в ее одежде что-то не так. Любвеобильный отпрыск Зевеса, попавший в объятья бога неистовой похоти Короса, понял это, как призыв к действию и так про себя думал:
– Все вы одинаковые и жены, и девы, и богини бессмертные. Сейчас мы проверим насколько ты не подвластна делам Афродиты. Нет женщин, мне недоступных. Я уже чувствую, какая у тебя необычайно крепкая грудь и как упруги твои мощные бедра. Не часто мне так везет, ведь ты еще и девственница!
Руки Геракла медленно потянулись к телу Афины, а вслух он начал так говорить:
– Благодарю тебя, бесценная в моих трудах помощница! Нелегко мне пришлось бы без твоих мудрых советов. Но ты не только мудра, ты очень красива и очень нравишься мне, особенно прекрасны глаза твои совиные. Сейчас мы с тобой…
Тритонида по-прежнему недоуменно смотрела на подопечного ей героя, потом кустистые, как у отца ее черные брови внезапно нахмурились, и она сильно ударила кулаками его по рукам, но потом почесала горбинку на своем прекрасном носу и не без удовольствия молвила:
– Ты не первый мужчина, которому я нравлюсь, ведь я действительно очень красива. Только Гера и Афродита красотой соперничать могут со мной, но на состязанье я бы их победила, Ника везде сопутствует мне… Однако, слышать хвалу своей красоте всякая рада, а, если хвалят глаза, значит, остальное никуда нет годится или лгут беззастенчиво…
На лице богини внезапно появилось отвращение, и она, надев шлем и задрав высоко подбородок, с надменной брезгливостью возвестила:
– Остынь любвеобильный отпрыск Зевеса и руки ко мне никогда не протягивай больше. Разве не слышал ты, что сердце мое не свободно: оно с самого рождения отдано ремеслам и брани.
Гераклу показалось, что и так всегда выпученные глаза Афины от беспредельного высокомерия сейчас совсем вылезли из глазниц. Он опять видел перед собой не богиню-женщину, а бога – продолжение Зевса и мужского желания больше к ней не испытывал, одно досадное раздражение.
Афина уже все позабыла или сделала вид, что позабыла. Она, тревожно окинув исподлобья своими серыми немигающими глазами голубые просторы безоблачного неба, не сильно своим огромным копьем от земли оттолкнулась и, как большая серая птица плавно взлетела, стараясь не оставлять зримого в небе следа, по которому Гера ее могла сверху заметить.
171. Геракл изгоняет Стимфалид
Говорят, Геракл в шкуре Немейского льва, сев для большей безопасности под нависающим выступом горы Киллена, расположенной поблизости от огромного Стимфальского болота, стал сильно шуметь то гефестовыми погремушками, то трещотками, так любимыми его бабкой титанидой Реей – Кибелой, и поднялся страшный грохот. Шум, похожий на грохот многих мечей о панцири и щиты, так напугал птиц, что они, словно услышав душераздирающий вопль деревенского Пана, от которого даже безмолвные моря охают тяжко и горы, стали взлетать в паническом страхе с насиженных мест.
Обрадованный Геракл бросил трещотки и погремушки, и начал пускать в Стимфалид пернатые стрелы одну за другой, и ни одна мимо цели не пролетела. Однако птиц было так много, что, несмотря на его губительные стрелы, их стаи, казалось, совсем не редели. Они с истошными криками продолжали взмывать вверх и там начинали остервенело трястись, обрушивая с высоты даже не ливень из бронзовых перьев, а настоящий стрелопад, подобный смертоносному водопаду.
Геракла спасло то, что он был укрыт нависающим выступом горы, ибо несколько стрел из тысяч, сверху летящих, нашли бы в непробиваемой львиной шкуре изъяны – отверстия для рук иль для глаз.
Герой, любящий вспоминать свои подвиги, своим юным спутникам, которые всегда вокруг него увивались, потом так рассказывал о встрече со Стимфалидами:
– Когда неисчислимые стаи тех птиц взмыли вверх, мне показалось, что яркое солнце на небе исчезло, словно на землю опустились вечерние сумерки. Так же, как волны прибоя морского о берег скалистый непрестанно бьются одна за другою, гонимые ветром; в море сначала высоко они вырастают, потом, наскочив на прибрежную землю, с грохотом страшным дробятся. Так непрерывно одна за другою все новые и новые стаи птиц ко мне устремлялись и обрушивали на меня медные перья, которые ударялись о спасительный выступ горы и в стороны разлетались. Я бросил лук и последнюю стрелу на землю, руки у меня бессильно обмякли – не дубиной же биться со Стимфалидами. Однако отчаянье лишь на миг меня охватило, сдаваться я не привык, не по мне это дело. Я схватил трещотки и погремушки опять и что есть силы стать грохотать и трещать, и Стимфалиды, объятые страхом, бурно прочь устремлялись. Я грохотал до тех пор, пока всех их не прогнал навсегда из Стимфала.
Некоторые утверждают, что Геракл, боясь случайного попадания губительных перьев, из-под уступа не высовывался и совсем не стрелял в этих птиц, но сразу прогнал их шумом бронзовых кроталов и медных трещеток.
Другие говорят, что Геракл многих птиц перестрелял, а, когда кончились стрелы, остальных прогнал грохотом трещоток, и они в страхе улетели на далекий необитаемый остров Ареса в Понте Эвксинском (Черное море Гостеприимное), где стали питаться исключительно морской рыбой, которая водилась там в изобилии.
Согласно Аполлонию Родосскому, сын Алея Амфидамант пловцам за дающим всеобщее счастье и процветание золотым руном, так говорил:
– Геракл не смог, когда в Аркадию прибыл всех птиц одолеть, живущих на озере Стимфалийском. Взяв трещотку медную в руку и ею быстро махая, Геракл гремел с высокой скалы. В испуге и с криком птицы в небо взвились, и прочь улетели оттуда.
Амфидамант это рассказал после того, как отважные пловцы на «Арго» увидали птицу Ареса, новую жилицу острова в Понте Эвксинском, вдруг вверху над собою. Птица сбросила перо заостренное, и оно пробило мышцу левой руки Ойлея, и тот раненный выронил с криком из рук весло. Тогда Амфидамант многоумный, подумав, как мог, вернее сказать – вспомнив, что на болоте сделал Геракл, предложил друзьям шлемы скорее надеть с торчащими кверху гребнями, всем пополам разделиться, одним грести продолжать, другим на палубе копья установить и под щитами вместе с гребцами укрыться, а после всем дружно как можно громче оружьем греметь. И всем аргонавтам сразу очень понравился замысел этот и, как только они сделали все это, так устрашенные птицы прочь от «Арго» устремились. Так пример лучшего друга Геракла помог аргонавтам избежать верной гибели от Стимфалид.