Сергей Быльцов
Гераклея
323. Геракл показывает и отпускает Кербера домой
Чем ближе была освещенная поверхность земли, тем беспокойнее трехголовая становилась собака и перед выходом выкормыш Гадеса стал сильно сопротивляться. Гераклу пришлось некоторое время силой тащить Кербера на цепи через подземный проход, который шел из мрачной пещеры Аконы, что рядом с понтийской Мариандиной.
Когда к устью Тенара путники приблизились близко, и им в глаза ударил первый луч яркого солнца, вновь злоба неистовая, смешанная со страхом звериным, обуяла побежденного пса: стал передними лапами глаза на своей большой голове он тереть и мощно цепь сотрясать. Так вырывался испуганный солнечным светом Кербер, что по крутому склону вниз чуть не увлек с собой победителя, измученного ранами от ядовитых бичей. Верный Тесей помог уставшему Гераклу, и пса, борьбой напрасной разъяренного, герои потащили с удвоенною силою и быстро вывели в наземный мир.
Там на поверхности земли, согретой ярким солнцем, пути друзей – героев разошлись. Тесей направился в свои Афины, сказав Гераклу на прощанье:
– Как дышится легко! Мне и сейчас не верится, что воздухом опять дышу живительным, и животворный свет ласкает очи. Ты мне свободу подарил, Алкид богоподобный, я не забуду это никогда, пока буду живой, и дети мои помнить будут благодарно, и потомки.
Геракла с адским псом давно уж ждали в Арголиде. Истерзанные бичами ноги, опять начали кровоточить, и Геракл, не зная, как облегчить боль с трудом переносимую, приложил к нескольким открытым ранам листья аконита и сразу почувствовал большое облегчение. Тогда он обернул листьями и цветками аконита ноги и ниже, и выше колен и обвязал все повязкой, оторванной от туники. Острая боль быстро отступила, и он облегченно вздохнув, чуть ли не бегом устремился в Микены, нетерпеливо пиная ногой Кербера в зад или бок, когда тот останавливался или садился, чтоб потереть передними лапами сильно покрасневшие от солнечного света глаза на основной голове.
И вот Сенека поет, как Геркулес, взломав теней узилище, над Герой златотронной торжествуя, с неприкрытой гордостью ведет по градам аргивян Цербера трехглавого. Гемера дрогнула, лишь чуть увидев пса, затрепетало само Солнце. Только взглянув на пленника трехшеего, супруга Зевса сама была испугана своим приказом.
Показав трехглавую собаку Эврисфею, смотрящему из комнаты своей в окно, после 12 лет службы, смертный отпрыск Зевса обрел, наконец, долгожданную свободу. При этом не забыл он сразу возвратить трехглавого любимца Гадеса в его безжизненное царство, что было сделать совсем не трудно. Будучи уже свободным от службы у Эврисфея, Геракл просто Кербера отвел к расщелине, в Эреб ведущей, и отпустил, бросив на землю цепь. Измученный неволей и особенно – ярким солнцем пес с радостным трехголосым визгом со всех ног припустил к родному дому, словно щенок.
Многие недоумевают – зачем Геракла Могучая Судьба заставила исполнить столь необычный, достойный удивления подвиг? Разве не странно – приказать привести адского пса на землю и тут же отпустить назад. – Только ли потому, что златотронная Гера решила, что в Аиде ненавистного ей героя будет удобнее всего ей погубить? Но ведь подвиги Геракла на службе у Эврисфея были предначертаны самим Роком, и Гера была лишь его главным живым рупором.
Это Мойра Лахесис, не выдавая себя, незаметно принудила Геру отправить пасынка в Эреб, чтобы там погубить. Старой лишь обликом вещей Ткачихе надо было показать обычным людям, смерти всецело подвластным, что адский пес трехголовый, не так уж и страшен, как не ужасно и все таинственное царство Аида. Действительно, на солнечном свете, очень любимом людьми, ослепленный Кербер с больными глазами, трепещущий от дикого страха, да еще и в неволе, на цепи у Геракла, был просто жалок. И люди, воочию узрев ничтожество считавшегося ужасным Кербера, уже не так сильно загадочной смерти стали страшиться. Возможно, именно поэтому, этот последний беспримерный подвиг Геракла некоторые считают гордым прославлением Человека, проявлением его доблестной мощи и героического дерзания.
324. Свободный Геракл на пиру у Эврисфея
На следующий день после того, как Геракл показал Кербера, Эврисфей, взяв корзину с куском угля с алтаря и сосудом со священной водой, совершил жертвоприношение. Затем он собирался устроить пышный пир и возлияния богам вместе со своими сыновьями, которые были намного выше отца, черноволосые, красивые лицами, но портили все впечатление их такие же длинные, как у родителя, уши.
В движениях все трое сыновей были быстрые и ловкие, в разговорах – ехидные и высокомерные. Старший Перимед и в плечах, и в талии был широк, но не толстый, длинные волосы на голове и короткая бородка у него тщательно всегда были и красиво подстрижены. Эврибий и Эврипид были близнецами, оба жилистые, чуть-чуть рябоватые, с нечесаными длинными волосами на головах и такими же бородами. Все трое братьев под длинными волосами скрывали длинные уши.
Когда Геракла, уже свободного от службы у Эврисфея, пригласили на пир, он, не раздумывая, согласился. Очень ему хотелось узнать, как теперь станут родственники к нему относиться – учтивее станут или, как раньше его продолжат бесчестить. В отделанной светлым полированным дубом обширной столовой посадили Геракла по приказу царевичей дальше всех от царя, возле порога, дав ему табурет неприглядный из нестроганых досок сосновых и столик не мытый давно, но прочный.
Перимед погладил холеную свою бородку и, подмигнув братьям, громко сказал, пальцем указывая на Геракла:
– Место этому параситу, как собаке у порога.
Видно, не знал Перимед, что подлежит проклятию тот, кто встречного к огню не пригласит или откажет рвущемуся к ужину.
Диодор из Синопа и вообще считает, что ремесло параситов священно и завещано заветами самих богов, тогда как остальные все правила не от богов, а от людей придуманы. Не сам ли тот, кто выше всех богов слывет, Зевс-Дружелюбец, первым стал нахлебничать? Всегда без приглашений он является во все дома, богатые ли, бедные ль, где только ложе выстелено мягкое и стол стоит, а с ним и все, что надобно. Вот так-то он, возлег и угощается, закусывает, ест и пьет и снова ест, и прочь идет, не заплативши складчины.
Геракл был далеко и точно не слышал, что Перимед говорил, но по его вытянутой руке догадался, что говорил тот о нем и, наверняка, плохо.
Глаза Эврисфея, услышавшего ругательство сына, стали совсем печальными, и он так сразу ко всем рядом сидящим сыновьям обращаясь, раздраженно сказал:
– Зачем Геракла у самой двери вы посадили, разве я вас не просил относиться, как к ровне к нему? Когда вы наберетесь ума, вон вымахали какие?! Надо хотя бы в глазах наших граждан выглядеть справедливыми. Я, как царь, требую, и как, отец, прошу вас с ним примириться. Нет для царевичей никакого позора, если они мир заключают и рядом сидят с мужем, которого обидели первыми.
Эврисфей смешно морщил свое морщинистое, маленькое, как у ребенка, лицо и осуждающе вертел головой, но потом, щелкнув языком, вдруг поджал губы и неохотно сказал:
– Впрочем, может так оно будет и лучше – никогда не знаешь, что необузданность сотворить его приневолит. Вас, все же, попрошу, дорогие мои сыновья, не браниться и вести себя здесь достойно, как царским сыновьям подобает, иначе мне придется вас как-нибудь наказать, хоть и самые родные вы мне на земле люди, за исключением, конечно, моей любимой Адметы.
Так царь сказал, и сыновья, скривив недовольные лица, многозначительно переглянулись и промолчали. Всем, кроме самого Эврисфея, думавшего о чем-то своем, было видно, что у своих сыновей он не смог совсем подавить желанье над Гераклом поиздеваться.
Вестники к Гераклу подошли, и он себе руки умыл из старого медного кувшина с рукомойной водой. По приказу царя доверху хлеба, сыра и овощей в корзины на столе прислужницы ему положили, мальчики влили медосладкий напиток в кратеры до самого края. Руки немедленно к пище готовой он протянул.
Жареное мясо между тем было готово, с вертелов снято и его стали раздавать людям для пира. Те, кто в зале прислуживал, долю точно такую ж Гераклу несли, как и сыновьям Эврисфея – так велел им сам царь.
325. В отсутствие Эврисфея его сыновья издеваются над Гераклом
Тут на беду или по воле богини случая Тюхе, Эврисфей вынужден был по нужде отлучиться, хоть был он не старый еще, ровесник Геракла, но сильно обделенный здоровьем.
Увидев, что из пиршественного зала отец отлучился, Эврибий вестника, который с царского стола мясо понес для Геракла, к себе подозвал и его кусок от хребта заменил на самый плохой – от самого зада, с обрубком хвоста, заранее им припасенный. Вестник остановился в недоумении, помня царский приказ, но два брата других Перимед с Эврипидом сердито на него закричали, злобно грозя ему кулаками, и он послушно отнес худший кусок для Геракла.
Отпрыск Зевеса, увидев, что для пира ему принесли, долгим взглядом посмотрел на сыновей Эврисфея, и увидел, как злорадно они смеялись, руками при всех показывая на него. Сердце у прославленного героя неистово в груди запылало, как факел хорошо просмоленный, пальцы в кулаки сами сжались. Больше всего ему сейчас хотелось броситься на нечестивых сыновей Эврисфея и всех троих перебить беспощадно, а потом и самого Эврисфея убить, лишь только он в зале появится.
Но Геракл собрал весь мстительный дух свой в кулак, в грудь себя им ударил и дрожащим голосом тихо сказал милому сердцу:
– Сердце терпи, на тропе жизни крутой ты много страдало и не такое терпело. Ведь убийство сыновей Эврисфея – хозяев, предложивших мне пищу, хоть и не лучшую, боги мне ни за что не простят, как не простили тройное убийство моих сыновей от Мегары. Зевс Гостеприимец охраняет не только гостя, требуя от хозяина радушного гостеприимства, но и хозяев – от нечестивых гостей. Главное – теперь я свободен, хоть сейчас и бессердечно унижен. Не надо было мне на этом враждебном пиру появляться. Дочь Зевса Дике, Правда святая, ты видишь своими глазами какую горькую награду я получил за мои трудные подвиги?! И не только от сыновей Эврисфея. Все наши граждане сейчас видели какой кусок мяса мне принесли, и дружно все промолчали, словно воды в рот набрали, никто не восстал, не возмутился, что величайшего героя Эллады так жестоко обидели. Сердце, ну потерпи еще хоть немного, пока я сейчас встану из-за стола и быстро от такого небывалого пира уйду.
И многострадальное сердце отпрыска Зевса возмущенно скрипело, но продолжало терпеть и бесчестие сыновей Эврисфея, и покорное равнодушие с потворством других пировавших.
Геракл медленно встал и, не теряя достоинства свободного человека, направился к двери, но из пиршественного зала уйти не успел – к нему подбежал Перимед и закричал преднамеренно так, чтоб услышали все:
– Что ты, герой знаменитый, с пира так рано уходишь? Может пища тебе не понравилась наша? Уж больно разборчив ты и привередлив в еде, еще вчера был презренным рабом, а теперь в цари сразу метишь?
Геракл сморщился и решил промолчать, лишь сердцу обиженному неслышно шептал:
– Не я ли даже в рабстве горд был и славен, и что же теперь, когда я стал свободным? День наступил такой, что всю мою прежнюю славу смел, как ветер отрывает от веток осенние листья. Не знаю уж, случается ль, чтобы всегда был человек счастлив, чтобы его сопровождала вечно слава, но…
Герой мощной рукой взялся уж за дверь, как тут Эврибий подоспел и, схватив двумя руками дверь, чтобы помешать выйти Гераклу, брата родного поддержал:
– Да, Алкид, годишься ты лишь на разбой и на грабеж, больше всего любимый рабами. Ты должен благодарить и радоваться дарованному любому куску, ведь пища вся для тебя тут чужая.
Не отстал от братьев и Эврипид, подбежав, он, во все стороны брызгая слюнями, визгливым голосом громко крикнул:
– Братья, не удерживайте его! Пусть проваливает негодяй. Таким здесь не место. Тут хорошие люди собрались, веселятся они и пируют, а не воюют. Ему же только поединки с теми, кто послабее его и сраженья со зверями приятны. Он и сам превратился в лютого зверя злобного и свирепого. Люди, вы только посмотрите на этого урода: дуги надбровные – ниже уж некуда, лоб шишковатый выпер вперед, а затылок словно обрублен. Ведь не лицо у него, а настоящая львиная морда! Ну, вылитый лев даже без этой варварской шкуры. Люди, люди! Смотрите как меняется его морда и на ней появляется настоящий звериный оскал!
326. Геракл убивает сыновей Эврисфея, и тот клянется мстить
Губы Геракла раскрылись и зубы действительно обнажились в хищном оскале, его охватило безумное бешенство. Больше собой не владея, он схватил левой рукой ближайшего к нему Перимеда за плащ, рывком придвинул к себе и правой рукой, словно желторотому цыпленку, свернул шею так, что его красиво подстриженная бородка на спине оказалась точно посередине между лопаток. Эврибий и Перимед с криками выхватили мечи и бросились на безоружного Геракла, словно натасканные собаки на молодого оленя, когда он вышел из чащи.
Герой, по силе сравнимый только с богами, молча, тут же убил одного близнеца столом, не мытым давно, но удивительно прочным, а другого – табуретом нестроганым, как его знаменитая дубина из дикой оливы.
Геракл не понес никакого наказания за убийство трех сыновей Эврисфея потому, что убийство само по себе не считалось в Греции тяжким преступлением. Все зависело от того, кого убили, как и при каких обстоятельствах. Эврисфеиды сами обидели гостя, дав ему «позорный», невзрачный кусок жертвенного мяса, как рабу, и потом еще на словах оскорбляли. А Геракл уже закончил службу и стал свободным, полноправным гражданином сразу трех великих городов арголидских – Тиринфа, Аргоса и Микен.
Зевс Гостелюбец и Гостеприимец, защищая справедливость, супруге, обвинившей на совете богов Геракла в тройном убийстве хозяев, давших ему пищу, изрек не допускающим возражений голосом:
– Перимеда Геракл убил случайно, силу свою огромную не рассчитал, а Эврибий и Эврипид сами накинулись на него с мечами, и он защищался столиком и табуреткой против двух их длинных мечей.
Эврисфей, появившийся в зале, когда Геракл убивал последнего из его сыновей, изменившись в лице, приказал охранникам убить Геракла на месте и сам, впервые в бесцветной своей жизни меч обнажив, словно на крыльях перелетая через столы, устремился к убийце своих сыновей впереди всех. Началась полная неразбериха, все кричали, беспорядочно метались кто куда, переворачивали столы и скамейки, хватали один другого…
Геракл больше никого не убил, только несколько человек покалечил, которые случайно оказались на его пути, когда он покидал дворец Эврисфея.
– Ненавистный Эврисфей! Наконец и до него добралась Правда! Тройным убийством сыновей он наказан по заслугам. Он сына моего совсем измучил. Живым его в юдоль Аида даже принудил сойти, гидру, льва и Стимфалид губить себе в угоду заставлял. Теперь, когда Алкид мой стал свободным, над ним глумиться стали сыновья ничтожного царя, за что и поплатились.
Так говорила прекрасноволосая Алкмена, когда узнала, что Геракл убил всех трех царевичей на пышном пире у Эврисфея.
С этого дня очень изменился владыка арголидских народов, из его не по возрасту старческих глаз исчезла грусть и печаль, когда он говорил о Геракле, на смену им пришла лютая ненависть к сыну Алкмены и Зевса, и он поклялся:
– От молодых ногтей я был царем и испытал все счастье человека: я трех наследников имел и дочь любимую, но необузданный Геракл в миг один пустил все прахом. Клянусь великим Зевсом и моей любимой Герой! Всей жизни я своей не пожалею, но отомщу за сыновей не только бешеному псу Гераклу, но и его всем детям!
Труды Геракла
327. Эврит и его дочь Иола
Эврит очень распространенное имя, и с некоторыми «Эвритами» довелось в жизни столкнуться Гераклу. Гиганта Эврита, поверженного тирсом Диониса, но по-прежнему живого и рвущегося в битву, отпрыск Зевеса убил своей губительной стрелой. С Эвритом, сыном Гермеса Геракл успел подружиться в беспримерном походе аргонавтов в таинственную Колхиду. С Эвритом Молионидом и с его братом, сиамским близнецом Ктеатом ему еще предстояло столкнуться и убить обоих из засады. Он убьет и Эврита Гиппокоонтида вместе с другими его одиннадцатью братьями и отцом.
Но был у Геракла и Эврит – близкий друг, а в прошлом еще и его учитель. На острове Эвбее, в городе Эхалия, правил внук лучезарного Аполлона Эврит, сын Стратоники от дриопского царя Менелая. По всей Элладе гремела заслуженная слава Эврита, как справедливого человека и самого искусного во всей обитаемой Ойкумене стрелка из лука.
Говорят, что сам Феб Стреловержец был учителем Эврита в стрельбе из лука и подарил ему свои стрелы. У Эврита некогда учился стрельбе из лука и совсем юный Геракл.
У царя Эхалии было четыре сына Клитий, Деион, Ифит и Токсей и единственная дочь Иола. Владыка Эхалии обожал свою единственную дочь.
Все, кто хоть раз Иолу видел, в один голос твердили, что она обликом дивная, редкая красавица, уже в ранней юности блиставшая особенной красотой, не похожей на женственную красоту ее скромных и стыдливых сверстниц. Ни единого раза румян благовонных и масел душистых в кожу она не втирала, ничем никогда не подкрашивала ни щеки, ни очи, ни губы. Перед полированной медью ни разу собою не любовалась, никаким лентами кудри себе не перевивала. Но и не расчесанными, никак не прибранными светлыми волосами, которые всегда были отданы вольному ветру, она поражала несчастных влюбленных.
Эврит не хотел отдавать Иолу замуж, пока ей не исполнится хотя бы 16 лет. Однако женихи со всей Эллады одолевали чадолюбивого отца.
Она тогда была еще совсем девочкой с чудесными светлыми волосами. Отроковицей Иола была угловатой, больше на мальчишку похожей. Быстроногая, как мальчик, Иола юношеским мужеством отличалась, еще не ведала ничего о Киприде. Она на юношей совсем не глядела и только в птиц стреляла из лука да по ущельям скиталась, колчаном играя, не прялкой, вместо веретена забавляясь, как отец, стрелою пернатой. Отроковица была готова охотиться каждый день, нередко прихватывая и ночь, объясняя это тем, что, она, как отец стрелолюбивая, когда ей говорили, что юной деве больше подобает прясть или ткать или заниматься другими любимыми Афиной женскими делами.
Эврит, совершенно уверенный, что в Элладе нет стрелка лучше его, приказал глашатаям объявить по всей Греции, что отдаст свою прекрасную дочь Иолу в жены только тому герою, который победит его в состязании в стрельбе из лука.
Устроитель соревнований пятидесятилетний Эврит был все еще хорошо сложен, хоть уже лысоват и полноват, у него была аккуратно постриженная русая бородка, как у Геракла и такие же искренние синие глаза, но нос у него был широкий, задранный кверху.
Как и многим эллинам, милее всего сердцу Эврита была справедливость, и он не уставал славить Дике, говоря:
– Только Дике открывает в душе человека двери, через которые он может познать бестрепетное сердце совершенной истины.
228. Геракл отдает Иолаю в жены Мегару
(Рассказ Иолая)
Об этом соревновании, сыгравшем роковую роль в жизни Геракла, престарелый Иолай часто рассказывал его маленьким детям, которым он стал после ужасной смерти Геракла и любящей нянькой и воспитателем мудрым:
– Все знают, что Геракл первую законную жену Мегару, которой к тому времени исполнилось 33 года, отдал в жены своему возлюбленному племяннику и колесничему Иолаю, сыну его брата Ификла, т. е. мне, а было мне тогда чуть больше 18 лет, хотя некоторые говорят, что мне было только 16. При этом он тогда обратился ко мне с такими напутственными словами:
– Моему браку с Мегарой, видно, не сопутствовали благоприятные предзнаменования, или она тогда была слишком юной и глупой…, сейчас же она расцвела и для тебя, мой мальчик любимый, не найти супруги ни прекрасней, ни лучше. В ласках любовных и в полнейшем согласии вы будете жить – мне в утешенье, и всем нашим с тобой непримиримым врагам – в огорченье. Вижу я, как брака и всяких женских вредительных дел ты избегаешь и ни на ком не желаешь жениться. Ты сейчас очень молод, конечно, но не заметишь, как явится печальная старость – и останешься без ухода, ни жены, ни законных детей не имея.
Я был слишком молодой и горячий и, помню, стал упорно отказываться, ведь она была чуть ли не вдвое старше меня, да и характер сварливый ее мне хорошо был известен и очень не нравился. Впрочем, для брака это не так важно, ведь его цель – это законное потомство, без которого невозможна не только семья, но и существование государства. Однако девы меня не слишком интересовали, дядя был, как всегда прав, ни на ком жениться я не хотел.
Однако дядечка мой – величайший герой и всеми в Элладе любимый, особенно мной, был непреклонен. Все знают, а я больше других: если он, что решит, то сделает обязательно и мне ласково, но твердо дядя сказал:
– Виноват я перед нею, особенно за наших с нею несчастных детей. Потому хочу отдать ее в хорошие руки, а твои руки самые лучшие в мире. Верен ты был мне всегда и в бою, и в трудах, и очень любезен на отдыхе. Будь же и дальше таким. Я тебя очень прошу, не отказывай мне, Иолай, ведь знаешь и сам ты прекрасно, что о худом я тебя не попрошу никогда.
И я, конечно, согласился, ведь никогда я ни в чем не умел ему отказать потому, что любил его больше жизни.
После этого дядя мой, сам мышцей очень могучий и статью красивый стал подыскивать себе более молодую жену, подходящую как для страстных любовных ласк, так и безукоризненную для рождения детей, которая принесла бы ему долгожданное счастье.