Сергей Быльцов
Гераклея
186. Гера ругает Эврисфея и приказывает отпустить Критского быка
Геракл, конечно, не плыл по морю на бычьей спине, как Европа, а вместе с быком отплыл с Крита, как и приплыл – на чернобоком корабле Эврисфея. Микенский царь, получив от Геракла дивного белого быка, сначала, как и намеревался, посвятил его Гере, сказав ей в молитве:
– Златотронная Гера, рожденная Реей, царица могучая, которую на великом Олимпе блаженные боги наравне почитают с Кронидом, добродетельнейшая из женщин с лицом самым красивым на свете! На землю снизойди ненадолго и прими от меня скромный дар – этого дивного быка белоснежного. Если не хочешь спуститься, то скажи или дай знак: возьмешь ты его живым или принести его тебе в жертву?
Гера перед тем, как ответить, долго поправляла дивную диадему на белых с золотистым отливом, как всегда аккуратно прибранных пушистых волосах, а потом тряхнула головой и решительно отказалась, воскликнув:
– Нет! Подарок такой от тебя я не приму, ибо это лишь еще больше увеличит славу Геракла…, да и брат мой, мощно колеблющий землю, может обидеться. Сам ты это дело затеял, вот и делай теперь с быком, что захочешь! Только не повторяй ошибку Миноса – не оставляй этого быка для себя – не серди Посейдона, а то и твоя супруга полюбит его и родит тебе Эврисфетавра.
Гера засмеялась непринужденно, как юная дева, но вдруг спохватилась и ехидно сказала:
– Надо же, нашел чудовище для великого подвига – чем этот бык страшен – своей бычьей красотой или белой мастью?! Если без шуток, то последний раз тебе повторяю: не смей больше Гераклу таких легких заданий давать и впредь обязательно советуйся во всем со мной, прежде чем на очередной труд пасынка моего посылать!
Царь, втянув голову в плечи, слушал вполуха волоокую Геру и молча ругал себя за излишнюю предприимчивость:
– Где твой ум, Эврисфей?! Да, подвиг я никудышный придумал, хоть никто меня не просил, да еще и корабль с командою дал, чтоб его было легче исполнить. И приказал сам Гераклу, хоть есть для этого глашатай Копрей… Жадность меня подвела и недостаток ума. Думал, что Гера откажется от быка и тогда можно будет загнать его в мое стадо. Будь я поумней, то мог бы догадаться, что, если у Миноса, Зевсова сына, ничего не вышло с этим быком, то и у меня не получится… Я сам себе удивляюсь – сначала делаю, а потом думаю – может какой-нибудь злокозненный бог так меня сделать заставил? Впредь надо мне быть осторожней. Раз боги не дали мне ни красоты, ни силы, ни даже высокого роста, надо хоть умом не напрасно владеть. Сейчас же надо у Геры спросить должен ли все подвиги совсем без спутников Геракл свершать…
И царь, опустив печально глаза, вслух у Геры заискивающе спросил:
– Супруга могучая Эгиоха-Зевеса, умоляю быть по-прежнему ко мне благосклонной. Я же буду точно все исполнять, что ты прикажешь, и прямо сейчас у тебя попрошу такого совета: Если Геракл должен все деяния один совершать, то можно ли ему разрешить плавать на моих кораблях и брать с собой команду или других спутников, если сухопутная дорога займет времени слишком много?
Гера задумалась, она белый лоб без морщинки единой теребила прекрасной рукой и молчала, и тогда царь, выждав немного, продолжил:
– Ведь, если его отправить, например, на край света пешком, то он проходит до истечения двенадцатилетнего срока пребывания на моей на службе, и мы не сможем его за это наказать вполне справедливо.
– Ты и сам, должен понимать, Эврисфей, что одно дело корабельная команда и разные спутники, другое – явные помощники при совершении подвига. Если б Иолай Гидре головы не прижигал, то иначе закончилась бы ее схватка с Гераклом – скорее всего ему пришлось бы без оглядки бежать от чудовища многоглавого. И, если бы Пеней и Алфей не смыли со скотного двора весь навоз, то наверняка Геракл не вычистил бы конюшни Авгия. Мы ему все это потом припомним, если раньше погубить не сумеем. Пока же столь мелкие вопросы ты решай сам, что Гераклу можно при выполнении подвига, а что нет. Нет у меня столько времени, чтоб во все самой вникать. Ты должен постоянно доказывать мне, что муж ты не глупый и не зря скипетр тебе дан.
187. Критский бык становится Марафонским
После молитвы, не зная, как поступить с Критским быком, Эврисфей, задумавшись, долго щипал мясистую мочку своего обвисшего уха, потом решительно махнул рукой и отпустил его на свободу, как бы случайно, оставив при нем совсем небольшую охрану – двух пастухов, один из которых был слишком молод, а другой слишком стар.
Сто городов пугавший бык быстро пересек просторы Немеи, миновал Коринф, затем, перейдя узкий Истм, два моря разделяющий, прибыл в прибрежную страну Аттику к знаменитому городу Марафону, от которого после битвы воин Фиддипид без остановок пробежал 8 парасангов до Афин, чтобы возвестить о победе греков. Привольность, почувствовав вновь, бык тут же, как на Крите, стал опустошать поля местных жителей и даже убивать их самих. Белоснежного быка, дивного ростом и статью, которого раньше называли Критским, теперь стали звать Марафонским.
Сын критского царя Миноса и Пасифаи Андрогей, прибыв в Аттику, на Панафинейских состязаниях блестящую одержал победу. Афинский царь Эгей, обуреваемый Зелосом, решил избавиться от Андрогея и отправил его на охоту за Марафонским быком, и бык его убил. За эту случайную смерть афиняне должны были ежегодно отправлять 7 юношей и столько же девушек в жертву Минотавру до тех пор, пока тот не был убит афинским героем Тесеем. Могучий Тесей по поручению своего смертного отца Эгея убил и Марафонского быка. Другие говорят, что Марафонский бык был пленен Тесеем и в Афинах Эгей принес его в жертву могучей дочери Зевса Афине – Палладе.
Геракл, слушая рассказы о пленении афинским героем Тесеем Марафонского быка, которого раньше называли Критским, сначала людям так говорил:
– Сын Эфры и Посейдона мою славу бесчестно похитил. Ведь это я необузданного быка, дивного мощью на Крите впервые стреножил и приручил, и в Микены доставил. Когда ж Эврисфей его отпустил, это был уже бык не страшный – ни бодаться, ни лягаться он уже совсем не стремился.
Тесей же всегда старался быть на Геракла похожим, и когда отпрыск Алкмены и Зевса об этом узнал, два могучих героя, истреблявших чудовищ, стали большими друзьями.
188. Гера придумывает Гераклу восьмой подвиг: Похищение коней Диомеда
Недолго Гераклу пришлось отдыхать после пленения Критского быка. Глашатай Копрей, мнящий себя главным царским герольдом, задрав кверху левое плечо и плоский свой подбородок, собрал, как всегда, на микенской площади много народа и высокомерно объявил:
– В качестве восьмого подвига богоподобный Эврисфей назначил Гераклу привести в златые Микены, осененные славой блестящих побед, прекрасных статью четырех кобылиц, принадлежащих фракийцу Диомеду, племени бистонов царю.
Геракл что-то слышал о сыне Ареса фракийском царе Диомеде и о его необычных конях и, не желая тратить силы и время на сухопутную дорогу в далекую Фракию, у Копрея спросил:
– Путь через Фессалию и Македонию по земле займет очень много времени и потому во Фракию лучше ехать по влажной дороге. Мне понадобится крепкий корабль и деньги, чтобы нанять команду, как это было, когда я на Крит плавал за белоснежным быком.
Копрей, имея на то указание Эврисфея, распорядился дать Гераклу корабль и все необходимое и разрешил привлечь несколько спутников.
Придумавшая это задание Гера, сказала перед этим сонному Эврисфею:
– Радуйся царь, давно с тобой я вполне откровенна и сейчас скажу тебе правду: и сама я не очень-то верю, что кони-людоеды съедят ненавистного моему сердцу пасынка, но ничего лучшего пока не придумала, а время неумолимо летит, и даже боги не властны над ним. Коней этих, Геракл, конечно, добудет, и Диомеда, наверно, убьет. Я, конечно, надеюсь, что на обратном пути бдительность он, хоть раз потеряет, и огнедышащие кони тут его дыханьем сожгут. Однако подобные несбыточные надежды девушкам нежное сердце питают, а я уж телом нетленным хоть молодая, но сердцем не девушка, и Геракл уже не мальчишка, умеет он быть осторожным. Но даже, если необыкновенными кобылицами он овладеет и их доставит в Микены, то подвиг этот ославит его как похитителя чужого имущества. Все разговоры о том, что диомедовы кони – чудовища и едят тела чужестранцев могут на деле оказаться чистыми бреднями, ведь любят люди выдумывать небылицы, особенно про фракийских царей. А вот слава гнусного вора приклеится к могучему телу Геракла, да так с ним навсегда и останется.
Гера привычно поправила свою диадему-кукушку и погладила свои прекрасные ухоженные волосы, разделенные сегодня посередине ровным пробором, и висящие маленькими локонами на висках. Горделиво улыбнувшись, она самодовольно молвила царю, глядя на него сверху вниз:
– Учись, Эврисфей, как придумывать необыкновенные подвиги для Геракла: если не можешь его погубить, так хоть славу ему испортить сумей – ведь воров и грабителей в Элладе не любят!
Царица улыбнулась довольно и, привычно потрепав царя за ухом, как любимого щенка, добавила превратившемуся в слух Эврисфею:
– Приятно мне с тобой говорить – умеешь ты слушать красиво, даже ушами тихонечко шевелишь, видно не зря тебя Мойра наградила чудесными такими ушами.
Слушая Геру, Эврисфей блаженно во сне улыбался, ведь у несчастной души другого убежища, где она могла бы отдохнуть от действительности вполне безопасно. Непритворно он восторгался умом царицы богов и старался у нее чему – ни будь научиться. Когда же она сказала про его уши, он не знал радоваться этому или обижаться и решил это мимо ушей пропустить.
Утром Сфенелид хотел сам встретиться с сыном Алкмены и новое задание ему дать, но потом осторожность взяла верх – боялся он, что Гера опять будет им не довольна и, позвав Копрея, сказал:
– Внемли мне глашатай Копрей! Встреться, любезный, с Гераклом и скажи ему, чтобы похитил четырех коней Диомеда и привез их сюда, чтобы мы на них посмотрели. Говорят, эти кони необычайно красивы, но нечестивый царь бистонов не достоин ими владеть. Слышал я, что он приучил этих дивных коней к пище самой ужасной. Еще раз повторю, чтобы ты не забыл: надо Гераклу при людях так сказать, чтоб граждане поняли, что он едет коней не покупать, не обменивать, не в дар принимать, а именно похищать, как вор, ведь не любят в Элладе тех, кто чужую собственность грабит.
По рассказам сведущих людей, кони (или лошади) надменного сына кровавого Ареса были необыкновенно сильны и красивы, и невероятно быстры, но они питались только человеческим мясом, подобно критскому чудовищу из Лабиринта, убитому героем Тесеем. Однако Минотавр был человеко-быком и потому обладал разумом, кони же Диомеда были животными и питались так, как их приучили, когда они были жеребятами.
Сын Алкмены не слишком озаботился предстоящим трудом и по пути в Родопские хребты решил навестить своего заболевшего друга Адмета, которого он полюбил во время плаванья с аргонавтами за руном золотым.
189. Аполлон добывает у Мойры льготу Адмету
Рассказывают, что фессалийский царь города Феры Адмет (неодолимый), сын Периклимены и Ферета, участвовал в знаменитой Калидонской охоте, плавал в Колхиду за золотым руном с аргонавтами и состязался с ними в кулачном бою в погребальных играх по Пелию.
У Феретида служил в пастухах наказанный отцом за убийство древних Киклопов и другие провинности светоносный бог Аполлон.
Говорят, что Зевс, опасаясь, как бы люди не стали спасать друг друга, позаимствовав у оживлявшего смертных Асклепия его искусство, поразил его своим перуном. Разгневанный убийством любимого сына, Аполлон своими стрелами перебил древних Киклопов, ковавших ему молнии с перунами. За столь тяжкое преступление Зевс намеревался ввергнуть сына в Тартар, но, уступая просьбам некогда страстно любимой им титаниды Лето, приказал Аполлону прослужить великий год (8 обычных лет) у смертного человека. Тогда Делий отправился в Феры к Адмету, сыну Ферета, и, находясь у него в услужении, пас стада; и все коровы в стадах Адмета в присутствии Феба стали приносить двойни. Когда Дельфиец играл на своей знаменитой золотой семиструнной кифаре, черные пантеры и свирепые львы выходили из леса и спокойно ходили среди стад, никого не трогая, и животные в стадах их не боялись.
Адмет за свою справедливость и благочестие был любезен богам и потому удостоился столь великой чести, что совершивший проступок Аполлон был отдан Зевсом ему в услужение. В это время юный царь, красивый как девушка в первом цвету и лучезарный бог – общепризнанный образец эллинской красоты – стали возлюбленными друзьями.
Возвышенная любовь олимпийского бога и юноши, подобного богу, разумеется, не помешало владыке Фер страстно влюбиться в прекрасную Алкестиду (Алкеста) – дочь царя Иолка Пелия, сына Посейдона и пышнокудрой Тиро. Пелий многим из женихов отказал, а потом установил для них состязание. Он обещал отдать дочь тому, кто запряжет в одну повозку голодного льва и свирепого вепря. Летоид, чтобы помочь своему возлюбленному, с помощью милой сестры Артемиды сделал свирепых зверей смирными, и Адмет, выполнив условие Пелия, женился на любимой Алкесте.
Некоторые говорят, что счастливый Адмет при свадебных жертвоприношениях забыл почтить Артемиду, и рассерженная богиня послала в брачный покой клубки свернувшихся змей, и Аполлону с большим трудом удалось умилостивить сестру и вовремя отозвать из спальни гадов.
Некоторые, как Еврипид, говорят, что Аполлон, как прорицатель узнал, что его возлюбленному Адмету Мойры соткали счастливую, но очень короткую жизнь и, чтобы это исправить, однажды своим коварством осилил дев непреложной Судьбы – напоил допьяна их, и старая Ткачиха, не разжимая губ, ему объявила:
– Я обещаю, что Адмет, сын Ферета, от преждевременного Аида избавится, коль жертвою иной – отца иль матери, или жены он утолит законное желанье Танатоса.
Предводительница хора у Эсхила ругала Аполлона за то, что он, обидел Мойр, от смерти льготу земнородным вынудив, и тем самым нарушил уставы стародавние, и стариц ввел в юродство, упоив вином… Впрочем, по мнению некоторых, предводительница хора высказалась иносказательно. Бог-прорицатель, как владелец Дельфийского храма, имел особые отношения с Мойрой Лахесис и, без всякого вина (Мойры не нуждались ни в пище, ни в тепле, ни в воздухе и потому их невозможно было споить), выпросил у нее для любимого друга совсем небольшую «льготу», ибо вместо него должен был умереть кто-то другой из родных.
Другие говорят, что Феб за льготу Феретиду согласился предоставить вещей Ткачихе свой храм знаменитейший в Пифийской обители, где она могла прорицать вдохновенно в облике Пифии еще один день каждого месяца. Ведь ни Первовещунья Гея, изначально владевшая прорицалищем в Дельфах, ни Фемида, второй там воссевшая, ни Титанида Феба, аполлонова бабка не хотели, чтобы Мойра Лахесис в их храме вещала.
После того, как молодой Адмет в браке законном стал счастливо жить со своей юной женой, а у Феба кончилась ссылка, дороги светоносного бога и любимого им царя разошлись.
Через некоторое время красавец Феретид, несмотря на горячо любимую молодую супругу, стал возлюбленным Геракла. Это случилось вовремя плаванья в Колхиду.
Иолай об Адмете без всякой ревности так говорил:
– После того, как мы с моим дядей Гераклом, после битвы с Гидрой Лернейской стали возлюбленными друзьями, он влюблялся и в других юношей, но, конечно, когда рядом не было меня и не так сильно, как меня он любил. Поэтому, хоть у Геракла во время плаванья на «Арго» был Гилас, отрок прелестный, он и в Адмета влюбился, и тот, конечно, полюбил дядю, ведь его нельзя было не любить.
190. Геракл у Адмета [26]
Когда глашатай доложил Адмету, что к нему идет Геракл, тот насухо вытер слезы и выбежал из дома и, встретив на пороге гостя, закричал с поклоном:
– О, радуйся, сын Зевса, Персеид знаменитый.
– Ты радуйся, владыка Фессалии!
Возвратив поклон, Геракл ответил и обнял Феретида. После крепких объятий и ласковых поцелуев Амфитрионид, оглядев друга, спросил:
– Ты в трауре, друг мой, острижен… Что у тебя произошло?
– Сегодня мне придется хоронить… жены подругу, приехавшую погостить.
Ответил Феретид, собравшись с силами. Друзья, обнявшись, пошли в зал для пиров, и там Адмет Гераклу, вкушающему пищу, о жизни своей рассказал:
– Сколько лет, друг мой любимый могучий Алкид, мы с тобою не виделись! Жизнь моя все это время протекала в блаженстве и наслаждении со страстно любимой Алкестой. Даже всемогущие боги завидовали нашему благоденствию, ведь мы сумели пронести наше нежное чувство через все годы совместной жизни и продолжали любить друг друга как в первый день нашего знакомства. Но видно бессмертные слишком сильно позавидовали нам, а коварная зависть богов, как и любовь их, не проходит для смертных бесследно – говорят, на каждое счастье, бессмертные два несчастья людям, для смерти рожденным, дают. Краткое счастье Зевес распределяет между людей, как кому пожелает, по собственной воле. И я, никогда не жаловавшийся на здоровье, вдруг тяжело заболел, и ты, узнав об этом, как лучший друг приехал навестить меня.
Слуга, провожая Геракла после пира в спальню, ему рассказал, что Адмет не просто тяжко заболел, а был совсем на волосок от смерти. Дочь Пелия, узнав об этом, как срубленное деревце, рухнула на землю лицом вниз и, заливаясь горькими слезами, взмолилась:
– Боги всемогущие! Властители подземного царства блещущий славой Аидес и прекрасная Персефона! Умоляю вас пощадить моего возлюбленного мужа Адмета, без него мне не жить на освещенной солнцем земле.
Однако подземные божества ничего не ответили. Чернокрылый бог смерти, появившийся у ложа Адмета со своим мечом огромным и черным, вспомнив о льготе, данной Мойрой Феретиду, Алкестиде сказал:
– Без добычи законной я никуда не уйду, однако могу увлечь в гостеприимный Аидов чертог вместо Адмета его отца иль мать, или тебя саму, согласно давнему разрешению Мойр.
Алкеста вскочила и опрометью кинулась к матери и отцу Адмета, но уже давно зажившиеся на земле старики, скорбно опустив глаза, дружно отказались добровольно сойти в безмолвное подземелье раньше назначенного им рокового срока. Тогда отчаявшаяся супруга, ломая себе руки, закричала:
– Я жизнь любимого Адмета достойнее своей считаю и, чтобы только мог он видеть сияющие лучи с небес, свою я душу добровольно отдаю Аиду. Возьми меня, Танат, но он пусть поживет еще…
Бесстрастный Танатос, взмахнув мечом огромным, привычно отсек прядь волос кудрявых с головы Алкесты, так он исторг бессмертную душу из бренного тела молодой царицы и увлек ее в недра земные. Адмет сразу почувствовал себя здоровым и, встав с ложа, пошел искать по дому любимую Алкесту, чтобы обрадовать супругу, что стало ему много лучше. Когда же он узнал, что ее забрал демон смерти вместо него, то впал в глубокую печаль…
Все это слуга рассказал Гераклу после вынужденного пира. Теперь Геракл понял, что, войдя в чертог Адмета, застал любимого друга в страшной беде, но тот, решив своим горем не обременять лучшего друга, сказал, что умерла чужая – жены подруга, приехавшая погостить. Потом гостеприимный ферский царь за пир беззаботный гостя любимого заставил сесть, и долго они тихонько пировали, не забывая и возлиянья совершать.
Геракл до глубин души был потрясен и, сдерживая слезы с большим трудом, так объяснялся с милым сердцем:
– О боги! Как преданна Алкеста мужу! Как дружелюбен царь несчастный. Как же мне хочется… ох, как мне хочется смех и радость в дом возлюбленного друга возвратить! Но как? – У бога смерти царицу силой вырвать, не дать ему увлечь навечно ее в земные недра? Но возможно ль человеку сражаться с ужасным Танатосом?!
В «Алкесте» Еврипида Геракл так себе говорит:
– Ты, сердце, что дерзало уж не раз, ты, мощная рука, спасавшая от страшной тьмы Эреба: вам, сегодня придется показать, какого сына тиринфская Алкмена родила царю богов. Жену, что так недавно в холодный гроб кедровый отсюда унесли, я в этот дом вернуть хочу на ликование другу. Я в ризе черной демона, царя над мертвыми, выслеживать отправлюсь, его настичь надеюсь у могил, до близкой жертвы жадного. Увидев из засады Танатоса, внезапно пряну я и обовью руками Смерть, и буду с ней бороться, пока мне не вернет жены Адмета. И нет руки на свете, чтоб превзошла мою! А если Танатоса я не встречу, то опущусь в подземное жилье, в тот мрачный дом владыки недр подземных и Персефоны, откуда смертным уж возврата нет… Я умолю богов или заставлю и мне Алкесту отдадут, чтоб возвратил ее в объятья я Адмета… И все же это неслыханная дерзость сражаться с Танатосом, который владея непостижимой тайной смерти, вместе с Ткачихой срок всем назначает, а с Неизбежной нити жизни привычно обрезает.
И тут явилось знаменье великое Гераклу: В лазурном небе черный сокол, как ветер быстрый, за кроткой голубицей гнался, но тут орел могучий внезапно появился и, мощные расправив крылья, унес голубку, держа в когтях ее осторожно. И колебания покинули Геракла. Увенчанный миртом он, тихонько выйдя из чертога, по прямой дороге на Лариссу отправился выслеживать Таната с железным сердцем, и настиг его, устроив засаду у могил тех ферских жителей, что уже умерли.
