Сергей Быльцов
Гераклея
241. Геракл на брачном ложе «выкупает» пропавших коней
(Рассказ Геракла в изложении Темона)
Когда эта змеедева, плавно скользнув, оказалась у очага, я увидел ее бронзовое от загара лицо с большими раскосыми глазами темно зеленого цвета, глядящими на меня вызывающе дерзко. Я, ничуть не показывая удивления от ее ног и голого тела, как ни в чем ни, бывало, сказал ей:
– Радуйся, женщина! Пред тобою Геракл, уже при жизни овеянный славой героя величайшего в Ойкумене. Зверей чудовищных и злых владык по всей земле уж много лет я истребляю. Сюда пришел я в поисках своих коней, которые словно сквозь землю провалились или по воздуху, не оставив следов ускакали. А ты кто такая, кто такую необычную красавицу на свет породил и как ты в этой пещере одна оказалась?
Так вот я обратился к женщине необычной, в ответ красавица с гибкими икрами и ступнями, похожими на извивающиеся змеиные тела, загадочно улыбнулась, и изумрудные глаза ее заискрились. По ее сверкавшим огнем пылающего костра глазам, по дрожащим приоткрытым губам я почувствовал, что она впадает во власть сына богини дерзости Короса, бога похоти лютой. Я знаю о чем говорю потому, что и сам с Коросом этим не понаслышке знаком.
– Я та, что по неотвратимой воле Могучей Судьбы всю эту незабываемую ночь будет дарить тебе самое пронзительное наслаждение, которое ты никогда не забудешь.
Так она мне ответила дрожащим голосом низким, от которого я почувствовал такое дикое возбуждение, что меня начало тихонько трясти. Она скользнула ко мне своей змеиной походкой и стала нежно гладить мне плечи и грудь, сбросив рывком с меня львиную шкуру, под которой у меня была одна лишь набедренная повязка, но и ее она тут же сорвала.
– Коней ты, конечно, получишь, бесподобный герой, но только, как награду, которую тебе надо еще заслужить. Этой ночью ты должен мне доказать, что боги не зря тебя такой силой огромной одели, и ты так же могуч в любви, даже, если брачное ложе покрыто шкурами, как в этой в пещере. Это будет твой выкуп коней.
Дрожащими от страсти руками она ласкала меня, словно я был женщиной, а она мужчиной. При этом она все время смотрела мне в глаза своими немигающими как у змеи, блестящими темно-зелеными глазами с черными пушистыми ресницами, и обжигающее возбуждение из них так и брызгало. Этот влажно-мерцающий взгляд сводил с ума. Я забыл про все: и про своих коней, и про ее ноги ниже колен, жгучее пламя, из самого низа моего живота, растекаясь по пояснице, поднялось до верха груди и до самого горла. Помню только, как я схватил ее за тугие бедра, приподнял сколько надо и, не в силах больше ни мига терпеть стоя, насадил на скипетр своей неистовой страсти. Она повисла на моей шее и сжала меня бедрами, как борец, потом завыла, захохотала, зарыдала, застонала, принимая меня в своем влажном пылающем лоне… Она все время по-всякому изгибалась, как змея, волнуя гибкую спину, и всю ночь кормила меня сладкими плодами Афродиты – Филомедеи, любящей срамные удовольствия. Наконец, под утро, утомившись телами и обессилев духом, мы застыли, как пьяные в взаимных объятиях друг друга, и, вконец изнуренные, одновременно заснули.
Когда я проснулся от первых ласковых лучей утреннего солнца, с трудом пробивавшихся через вход в пещеру, неплотно завешенный бычьей шкурой, то почувствовал на своем плече чью-то голову с пышными волосами. Вскочив с ложа, покрытого мягкими пушистыми шкурами, я, ничего не понимая, кинулся ко входу в пещеру, пытаясь вспомнить, как я здесь оказался и, отдернув бычью шкуру, впустил в пещеру много яркого света солнца. Вернувшись к покинутому ложу, я увидел обнаженную по пояс женщину поразительной красоты, лежащую под одеялом из шкур тонкорунных овец.
Женщина сладко потянулась, вытянув в стороны руки и гибко выгнув к верху дивную грудь. Потом она лениво открыла глаза, подняв загнутые кверху густые иссиня-черные ресницы. Окончательно проснувшись, красавица озорно сверкнула своими изумрудными глазами и томно сказала:
– Твои кони, по воле неизъяснимого Рока сами прискакали ко мне, да так здесь и остались. Я их для тебя сохранила, герой изумительный, в любви самый сильный. Ты доблестно отдал ночью за них выкуп сполна, и я ощущаю в своем чреве не обычную тяжесть – семя тройное. Поэтому ты можешь, хоть сейчас забрать своих славных коней, они в соседней пещере.
242. Сын Скиф от туземной девы
Тут туземная дева спохватилась, будто что-то забыла и сказала:
– Но прежде, чем мы расстанемся навсегда, скажи, что мне делать с тремя зачатыми от тебя сыновьями, когда они возмужают? Оставить ли мне их здесь и вместе править в моей чудесной стране, которой пока одна я владею или отправить к тебе, как к их родителю?
Так по свидетельству Геродота спросила змеедева Геракла, и он, посмотрев голубыми глазами на свой новый лук, ей задумчиво так ответил:
– Когда увидишь, что сыновья возмужали, то лучше всего тебе так поступить: Дай им по очереди мой пояс и этот лук. Посмотри, кто из них сможет вот так натянуть тетиву на мой лук и опоясаться этим моим поясом, как я тебе указываю, того оставь жить здесь и дай ему единолично править этой страной. Двух других братьев, которые лук не натянут, и не смогут опоясаться поясом этим, отошли из страны, чтобы они не мешали царствовать брату. Но не надо посылать их ко мне, ибо и мне они не нужны, я не рожден для воспитанья детей, и спутник – сын мне не нужен; поэтому пусть они сами ищут свою Долю. Если ты так поступишь, то и сама останешься довольна и выполнишь последнее мое к тебе пожелание.
С этими словами Геракл легко натянул на лук тетиву, затем так же легко ее снял. Показав, как опоясываться, он передал лук и пояс (на конце застежки пояса висела небольшая золотая чаша) красавице змеедеве и, не прощаясь, быстро вышел и поспешил к соседней пещере, где, по ее словам, должны были находиться его кони. Найдя коней, Геракл быстро уехал, ведь он много времени на их поиски потерял.
Когда дети подросли, мать дала им имена. Старшего назвала Агафирсом, другого Гелоном, а младшего Скифом, который был только по возрасту младший, а телом был самый высокий и сильный. Помня последние слова Геракла, она поступила в точности, как он велел. Двое старших сыновей не могли справиться с поставленной Гераклом задачей. Тетиву Агафирс и Гелон поочередно на лук по несколько раз нацепить изо всех сил пытались, а Скиф в это время с молчаливой улыбкой в стороне безучастно стоял, не желая мешать старшим братьям. Трижды всем телом на лук они налегали, согнуть домогаясь, трижды оба, как не тужились, силы безуспешно теряли, – но все же надеялись в сердце ту тетиву нацепить. Может быть, сильно напрягшись, в четвертый раз кто-нибудь из этих двоих и надел бы на лук тетиву, если б от новых тщетных попыток их не сдержала милая матерь, руками взмахнув и к ним так, обратившись:
– Горе! Как видно, согласно воле отца, вам родину придется обоим покинуть и переменчивое счастье самостоятельно на чужбине искать! Родителя своего искать вам не нужно, да и неизвестно где он сейчас, если живой. А теперь, ну-ка, попытайся и ты, милый Скиф, этот тугой лук натянуть и поясом опоясаться.
Младшему же, Скифу, легко удалось выполнить все, что некогда сказал змеедеве Геракл. Он, опоясавшись поясом, взял огромный родителя лук и внимательно везде его оглядел. Как человек, искусный в игре на кифаре, многострунной пышного пира голосистой подруге, может на новый колок струну натянуть без всяких усилий, так и Скиф без особого усилия на отцовский лук натянул тетиву. После того он ее попробовал пальцами правой руки, и звон прекрасный струна издала, словно мелодию дивную на кифаре пропела.
По воле матери младший сын остался на родине и вскоре стал править страной. От этого Скифа, сына Геракла, произошли все скифские цари. И в память о той небольшой золотой чаше на поясе Геракла скифы носят медные и бронзовые чаши на своих поясах.
Некоторые, подобно Геродоту, говорят, что по скифским преданиям, не Геракл, а сам Зевс вступил в мимолетную любовную связь со змеехвостой девой, которая родила ему сыновей. Согласно Геродоту, у этого Таргитая родилось трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колаксаис. Когда эти три сына возмужали и стали готовы править страной, с высокого неба упало четыре золотых предмета: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым бросился их поднимать старший сын, но стоило ему подойти, как золото раскалилось и обожгло ему руки. То же случилось и со средним сыном. Но когда подошел самый младший сын, пламя на золоте сразу смиренно погасло, и старшие братья добровольно согласились уступить ему царство.
По преданиям самих скифов, народ их – моложе всех. Так вот, от Скифа, как говорят, произошло скифское племя, по имени младшего сына Геракла (или Зевса), а саму змеедеву звали Ехидной.
243. Пир у Бебрикса
Пирена была дочерью Бебрикса, царя нарбоннских бебриков, живших в горах Вифинии – на северо-западе полуострова Малая Азия, который древние греки называли Анатолией. Мать Бебрикса ореада Вифинская, жительница гор крутоглавых Вифинии, его родила Посейдону, с нескрываемым удовольствием взойдя с ним на пышное брачное ложе.
Как и брат его Амик, Бебрикс был жестоким и надменным правителем, но в отличие от брата при необходимости мог и схитрить. Для иноземцев он, как и брат Амик, установил обязательное правило, чтобы никто из них не смел уклониться от кулачного боя с его бойцами. Однако после того, как аргонавт Полидевк, Отрок Зевса могучий, в кулачном бою убил Амика, кулаком раздробив ему череп, Бебрикс стал осторожным. Теперь, прежде чем вызывать чужеземца на поединок владыка бебриков старался сначала, как можно больше, о нем разузнать.
Слава о необыкновенной силе Геракла и его великих подвигах достигла и Вифинии, куда Геракл вместе со спутниками пригнал коров Гериона. Поэтому Бебрикс принял могучего отпрыска Зевса с притворным гостеприимством, но в своей дикой душе затаил коварные мысли. Он задумал показным радушием и лестными словами расположить к себе Геракла и напоить вином так, чтобы он не мог ходить, а потом приказать бебрикам убить его копьями и палками.
Геракл с несколькими юными спутниками, остановившийся в доме Бебрикса, был очарован казавшимся таким радушным хозяином, который непрерывно восторгался его подвигами и приказал слугам, чтобы кубки дорогих гостей никогда не были пустыми. Перед сыном Алкмены и его товарищами бебрики поставили огромный крепкий стол из толстых досок, притащив его по утрамбованному гладкому полу. На этот стол, прочностью напоминавший палубу корабля крутобокого, поставили много жареного мяса и ароматное вино в трех амфорах, каждая высотою в два локтя.
Сначала все шло, как задумал хитроумный вождь бебриков. Геракл много ел и еще больше пил, очень ему понравилось неразбавленное медосладкое вино, привезенное Бебрику с острова Хиос. Отпрыск Зевеса уж давно подружился с демоном неразбавленного вина Акратопотом, предпочитая чистое, ничем не испорченное вино и, называя такое питье «доблестным скифствованием», говорил:
– Весь Океан нахлынул в чашу винную! – Такое и лизать непозволительно! – Прекрасно было бы пить вино искрометное нам только по-скифски.
Тут в пиршественный зал в окружении нескольких девушек вбежала дочь Бебрикса Пирена. Девушка была совсем еще юная и очень красива, на висках у нее были пушистые черные кудряшки, такие же черные глаза, и нежная смуглая кожа подобная спелому персику. Она была не высокого роста, который особенно ценился мужчинами в те незапамятные времена, но, как ни одна из окружавших ее девушек, была исполнена пленительного очарования женственной нежной юности. Афродита сама излила невыразимую прелесть на лицо, а также на стройное хрупкое тело Пирены, наверное, поэтому богиню любви и красоты часто называли Морфа (Дающая красоту).
Одета девушка была в белоснежный пеплос с редким узором из черных целующихся голубок. Она что-то хотела спросить у отца, но Бебрикс не стал ее слушать и, гневно сверкнув темными глазами, приказал ей сейчас же покинуть зал, где пировали мужчины, ведь женщинам и девушкам нельзя было даже находиться там, где мужчины пили вино. Сама богиня опьянения Мета давно уж без устали подавала Гераклу в кубке вино и, опьянев, он лишь один раз мутным взглядом посмотрел на прекрасную юницу Пирену, но сумел ее рассмотреть до того, как она убежала. Тут же преобразился знаменитый герой, в его потемневших синих глазах под тяжело нависающими надбровными дугами заискрилась лютая похоть.
Любвеобильный, как родитель, отпрыск Алкмены и Зевса внезапно сбросил со стола ближайшую к нему амфору и стукнул по столу кулаком так, что стол, который был столь прочен, что на нем можно было строить дом, разлетелся на части.
– Мне нравится здесь пировать. Особенно хорошо на этом не крепком столе наполняющее нас дивной влагой прекрасной вино, которое для смертных от богов наилучший подарок. Однако сейчас мне надо срочно проверить коров, все ли на месте, где я их оставил. Вы же оставайтесь все здесь и пируйте, пока я отлучусь ненадолго.
Вид вдребезги разбитого стола одним ударом могучего кулака Алкида так напугал бебриков буйных толпу, что никто даже не попытался его задержать. Спутники Геракла пересели за другой стол, и пиршество продолжалось без прославленного героя.
244. Пирена. Пиренейские горы
(Рассказ Темона)
Заботливый, как супруга, длинноволосый Темон, бывший с Гераклом на том пиру, обеспокоенный тем, что его сильно охмелевший начальник и возлюбленный друг один покинул пир в доме враждебных бебриков, вышел в сад вслед за ним, и так рассказывал потом другим спутникам, что там случилось:
– Как известно, вино сильно побуждает к соитию, особенно это касалось моего великого друга Геракла. Поэтому не удивительно, что он, увидев Пирену, сразу загорелся неистовым любовным желанием. Я это сразу заметил на пире, ведь я давно все стал понимать по одному только взору его глаз голубых, как летнее небо. Великий Геракл возник внезапно перед Пиреной, собиравшей цветы в саду вокруг освещенной факелами площадки для танцев, напоминавшую очень орхестру. Он взял деву за руку и повел ее в укромный уголок, темнеющий в глубине сада, где им не мог никто помешать. Я решил последовать за ними, ведь бебрики могли большой гурьбой напасть на Геракла в самый неподходящий момент, когда он не смог бы защищаться.
Юница попробовала воспротивиться, закричав и стукнув Геракла ладошкой по плечу, облаченному, как всегда, в львиную шкуру. Тогда, он как пушинку перебросил ее через плечо и объявил голосом, не допускающим возражений:
– Не противься своей завидной судьбе, глупая дева. Я величайший в Элладе герой и желаю своей силой тебе ложе украсить, соединившись с тобой самой страстной любовью.
Бебрикса юная дочь все же продолжала вяло отказываться от ласк Геракла, сквозь слезы тоненьким голосом ему говоря:
– Умоляю, не надо. Пожалей меня. Отец поклялся меня жизни лишить, если до свадьбы я женщиной стану.
Пирена была жалкой и беззащитной, но это, видно, еще сильнее разожгло страсть Геракла, ведь он обожал сопротивление преодолевать. У меня до него не было настоящего взрослого друга, и я тоже в первый раз пытался сопротивляться ему, глупый был и потом стал гордиться, что меня любит сам великий Геракл.
Не помогли ей ни мольбы, ни сопротивление, ведь не может слабая дева противиться всесокрушающей силе Геракла, если даже самые сильные мужи на поединках все ему уступали. Геракл не стал даже снимать с девы пеплос белый с голубками черными, он просто его разорвал сверху донизу вместе со всеми повязками. Глупая дева закричала, вся, заливаясь слезами и неловко прикрывая то свои небольшие девичьи груди, то темное лоно руками:
– Ой! Это очень дорогой пеплос! Отец сказал, что до свадьбы такого пеплоса больше мне не подарит.
Дважды удовлетворив вожделение, Геракл оставил до смерти напуганную Пирену, бессильно лежащей в дальнем углу сада, и сам возвратился в пиршественный зал, где продолжил пировать и веселиться.
Во время пира опьяневший Бебрикс не раз похвалялся тем, какая послушная у него красавица дочь и говорил, что, если она потеряет целомудрие до свадьбы, то он ее в землю живьем закопает. Геракл не обращал никакого внимания на речь опьяневшего хозяина пира, он, видно сильно проголодался в саду и проявлял интерес лишь к вкусной еде и вину медосладкому. На следующий день он встал ни свет, ни заря, нас разбудил и мы, ни с кем не простившись, продолжили свой путь с коровами Гериона на родину в родимую Арголиду.
Еще не старая кормилица Пирены, выйдя замуж за торговца, несколько дней была в Аргосе и там через год после того пира я встретился с ней случайно, и она рассказала, что случилось с дочерью Бебрикса. Она, пугаясь кары отца, долго сумела прятать в тесных одеждах груз, скрытый в чреве, но настало время, когда было уже невозможно скрывать выпиравший из тугих повязок живот. Незадолго до родов несчастная дева, страшась гнева отца, попрощалась с кормилицей, которую очень любила и убежала в пустынную местность и там, видно, родила ребенка. Через некоторое время после пропажи Пирены местный охотник рассказывал, что видел в горах маленький череп ребенка и останки хрупкой молодой женщины, разорванной зверями.
Вскоре после моей встречи с кормилицей Пирены в поисках сада Гесперид мы вместе с Гераклом опять оказались в тех диких местах и на высоком горном хребте случайно наткнулись на белые человеческие кости. Он сразу узнал валявшуюся на земле изорванную одежду по редкому черному узору из целующихся голубков. Пеплос, бывший когда-то белоснежным, теперь весь был в грязи и в пятнах темной крови, и Геракл догадался, что перед ним останки растерзанной зверями Пирены.
Никогда до этого я не видел Геракла в таком безутешном горе. В большой скорби великий герой предал кости Пирены все вечно терпящей земле. Муж всесокрушающей силы, в любых испытаниях твердый на этот раз надсадными страдальческими воплями, от которых сотряслись окрестные высокие горы, оплакивал Пирену, которая здесь умерла столь страшной и мучительной смертью.
Имя Пирены долго отзывалось гулким эхом в горах, и люди, слышавшие душераздирающие вопли Геракла, в которых можно было разобрать лишь слово «Пирена» назвали высокий горный хребет между Иберией и Галией, где были найдены кости Пирены ее именем, а горы – Пиренеями или Пиренейскими горами. Впоследствии по Пиренейским горам был назван и Пиренейский полуостров, расположенный на юго-западе этих гор.
245. Битва с лигурами
(Рассказ Темона)
Тот же юный спутник и возлюбленный друг Геракла черноглазый Темон с длинными, как у девушки, волосами, заменивший герою в походе за коровами Гериона племянника Иолая, рассказывает о том, как Геракл сражался с лигурами:
– Переправившись через реку Тартесс, Геракл с немногими сопровождавшими его спутниками, среди которых был, конечно, и я, прибыл в Лигурию, расположенную на северо-западе Италии на берегу Лигурийского моря, известного своими чистыми, мелкокаменными берегами. О лигурах я знал только то, что это древний многочисленный народ, занимавшийся в основном разведением скота. От местных жителей мы узнали, что у них было сразу два доблестных правителя, два знаменитых в тех краях героя, братья по имени Иалебион и Деркин, сыновья могучего Колебателя земли Посейдона. Говорили, что оба брата унаследовали от отца черные волосы, пышными волнами лежавшие на плечах, огромный рост и большую силу. По недавно появившейся привычке Геракл выбрал в качестве своих послов двух юношей из числа сопровождавших нас спутников и сказал им:
– Много трудов во время этого похода я совершил. Честно скажу вам, юные други, и мне хочется, хоть на время, отдохнуть от сражений, и все же я – эллин и не стану унижаться и испрашивать разрешения на проход через Лигурию у варваров. Поэтому вы пойдите и спросите у правителей лигуров будут ли они враждебны или дружественны ко мне, когда я со своим стадом буду проходить через их Лигурию.
Правители лигуров Иалебион и Деркин были обескуражены такой дерзостью и своим глашатаям велели передать Гераклу, чтобы он подождал их ответа в течение суток потому, что они хотят хорошо все обдумать. Тогда Геракл звонкоголосым вестникам лигуров приказал их правителям передать такую его краткую речь:
– Думайте, сколько желаете, а я пока пойду вперед!
Видно, после такого ответа Иалебион и Деркин быстро пришли к единодушному решению, и их послы нашему предводителю, могучестью всех превзошедшему, сказали:
– Правители лигуров будут дружественны к знаменитому герою Эллады, и проход через свои земли они разрешают, но только за достойную мзду. В качестве платы за проход Иалебион и Деркин требуют 50 серебряных талантов, 50 прекрасных коров из Герионова стада и столько же дев или не рожавших молодых женщин со стройными телами и красивыми лицами.
Геракл сначала изумился, а потом оглушительно расхохотался, и, вдоволь насмеявшись, серьезно сказал сначала мне, стоявшему к нему ближе всех:
– Темон, мой любимец, благоухающий юностью, с кожей медового цвета! Не знаю, как ты, но я просто удивляюсь непомерной наглости притязаний лигурских правителей. Даже при желании, как ты понимаешь, я не смог бы их удовлетворить, разве, что мог бы отдать им только коров, да и то полсотни – это уж слишком!
Поворачиваясь к послам, Геракл грозно сжал кулаки и, уперев их в прекрасные мощные бедра, ответил им нарочито высокомерно:
– Передайте вашим властителям, что тот, кто желает получить слишком много, часто не получает ничего. Пусть они возьмут у меня сами все, что пожелают, если, конечно, сумеют.
Послы, видно имели указания на случай подобного ответа и потому, при уходе, витиевато изрекли заранее заготовленную речь:
– Наши правители, могучие сыновья Посейдона, как и все в этом мире почитают неумолимую Дике, свято хранящую ключи от ворот, через которые пролегают пути Зла и Добра к совершенной истине. Они знают, как тебе достались прекрасные коровы Гериона и поэтому решили, что будет справедливо, настойчиво попросить тебя поделиться награбленным, а, если ты откажешься, то – силой заставить. Наши мудрые правители уверены в победе потому, что хоть сам ты неимоверно могуч, но один в поле не воин. В войске нашем много тысяч всадников и лучников, и гоплитов, им всем Арес Градив (предводитель) ковал доспехи. А у тебя есть только два десятка неискушенных в бою спутников и ни на какую помощь тебе здесь не стоит и надеяться.
Властители лигуров быстро собрали многочисленное хорошо вооруженное и обученное войско и напали на нас. В битву лигуры неслись, как ураган из крутящихся бешено вихрей, Зевсом посылаемый с неба на землю. На море такой ураган порождает много клокочущих волн, с высокими белыми от пены горбами, бегущих одна за другой непрерывно. Так и лигуры, сомкнув плотно ряды, одни за другими, оружием звеня и гремя, за вождями своими дружно бежали.
Геракл бился как горный лев, сыпля вокруг свои разящие насмерть стрелы, а тех, кто приближался ближе, чем на несколько локтей, убивал своей наводившей безмерный ужас дубиной, осененной смертельной красой дикой оливой. Он с окровавленной дубиной по полю носился подобно буйному ветру или реке многоводной, вспухшей от долгих дождей, разрушающей бурно постройки людей. Так пред ним густые фаланги лигуров, как упавший на пол горох, рассыпались, не имея сил устоять перед ним, хоть и было их очень много.