Сергей Быльцов
Гераклея
204. Гера подстрекает амазонок на сражение
Гера, будучи бабкой амазонок, хорошо знала их крутой, но бесхитростный нрав и буйную силу, и потому, уже задумывая для героя, обязанного ей славой, новое опасное дело, планировала, если что-то пойдет не так, обманом натравить их на нелюбимого пасынка. Зная многих амазонок в лицо, Гера приняла облик одной из них, надев темную эксомиду, совсем короткую, как у всех амазонок.
Бог, явившись пред смертным, может сделать себя молодым или старым, как хочет, а может временно занять чье-то смертное тело, ибо для него мало, что невозможно. Взглянув на свое отражение и увидев голые колени и верх бедер, Гера вся покрылась краской пунцовой – женская стыдливость не позволяла ей в таком виде на улице показаться.
– Надо милая! Ты можешь и должна это сделать! Сама неизбежность вынуждает меня здесь появиться в облике амазонки. И потом в Темискире одни девы и женщины и никакой мужчина не увидит, что я неприлично одета в амазонскую эксомиду, обнажающую бедра с коленями, если я не буду сражаться с мужчинами. Но, даже, если и буду, все равно меня никто не узнает, ведь так одета на самом деле не я, и лицо это не мое, и нос, и глаза, и не мои голые эти колени и бедра!
Сказала себе Гера, посмотрев на свое отражение в гладкой меди щита амазонки, облик которой она приняла и, решительно махнув рукой, не только распустила свои дивные волосы, но и разлохматила их, сделав это, как всегда, аккуратно – она ровно расправила пряди и локоны, направив их симметрично в разные стороны. Сверкая белыми коленями под короткой эксомидой, она резво понеслась вместе с богиней обмана Апатой, громко топая по земле ногами прекрасными.
Как ярая вакханка с растрепанными волосами, бурно Гера неслась по темным улицам Темискиры, неистово вопя, как безумная:
– Милые сестры, дорогие подруги! Ужасная беда на черном корабле к нам явилась! Враг безжалостный и коварный стоит у наших ворот! У Ипполиты, нашей царицы любимой, Пояс Геракл решил отобрать и саму ее насильно хотят увезти приехавшие с ним чужестранцы! Нас же всех продадут в рабство к ненавистным мужчинам!.. Сестры, подруги, всегда чуждые позорного страха и лжи, защитим нашу свободу и женскую честь, не дадим в унизительную обиду нашу царицу!
Заслышав такие слова, возбудились воительницы, вмиг вскочили на лошадей и, словно бурный северный ветер, который с ревом обрушивается на кроны могучих дубов и ветвистых платанов, помчались к кораблю Геракла. Воинственные девы всегда жаждали битв и сражений и весело бросились в бой. Как бурная радость охватывает всех, кто уже горевал над своей нивой, видя, что от засухи вянут посевы, когда вдруг небо дневное темнеет и из туч низвергается Зевсова влага, так ликовали и сердца амазонок, пылая желаньем сражаться с их извечным врагом – мужчинами ненавистными.
Отпрыску Зевса ничего не оставалось, как по веленью жутколикой Ананке вступить ними в жестокую битву. Войско варварских дев начало сражаться со спутниками прославленного героя, против самого же Геракла устремились славнейшие из них и вступили с ним в ожесточенную схватку.
Все произошло очень быстро и как хотелось златотронной богине. Она так увлеклась, что тоже вскочила на белоснежного скакуна и с оголенными до пояса бедрами, помчалась на нем в первых рядах амазонок.
Завидев могучего пасынка с луком, не знающим промаха в мощных руках, Гера вдруг поняла, что увлеклась и дальше ей здесь оставаться опасно. Она мгновенно оставила не нужное ей больше тело амазонки и, невидимая никому, поймав восходящую струю теплого воздуха, богиней которого она была в древности, как вихрь, вознеслась на Олимп. И вовремя потому, что амазонка, облик которой использовала Гера, не успев удивиться тому, что она участвует в бое, пала, пронзенная чьей-то стрелой.
205. Разгром амазонок
Не все считают этот подвиг Геракла опасным и трудным. Согласно Юстину, Геркулес отправился с девятью военными кораблями в сопровождении знатнейшего греческого юношества и внезапно набросился на не ожидавших нападения амазонок. У амазонок в это время царствовали две сестры, Антиопа и Орития, но Орития вела тогда войну за пределами своего государства. Поэтому, когда Геркулес причалил к берегу, в стране амазонок с царицей Антиопой, не ожидавшей ниоткуда опасности, оставалось совсем мало народа. Потому-то и случилось, что при этом неожиданном нападении за оружие взялись лишь немногие, и блестящая победа досталась удачливому отпрыску Зевса без особого труда.
Некоторые говорят, что над амазонками начальствовал грозный Apec с Энио, разражавшейся в бою яростным битвенным кличем. Богиня неистовой войны, разрушая все вокруг, вела за собою в битве смятенье и Анадейю – богиню бесстыдства; Арес же войнолюбивый, в могучей руке потрясал огромным копьем, призывая и тех, и других не сдаваться. В разгоревшейся битве, исступленный звериный рев издавая, несется Энио́, как бурный северный ветер Борей, всегда к схватке жестокой готовый. Как бешеные псы, бросались противники друга на друга; мужи с женами в смертельных объятьях сцеплялись.
Диодор Сицилийский, рассказывая об этой битве, говорит, что первой в бой с Гераклом вступила Аэлла, получившая имя одной из Гарпий за свою стремительность. Однако противник, несмотря на могучесть, оказался еще проворнее – его губительная стрела пробила навылет обнаженную грудь Гарпии, и багровая смерть тут же очи ее осенила. Второй была Филиппида, которая получила смертельную рану в первой же стычке с Гераклом и сразу на месте скончалась. Затем в битву вступила Профоя, которая, как говорят, семикратно побеждала вызванных ею на поединок мужчин. Она тоже была убита стрелой, не знающей промаха, а четвертой Геракл сразил амазонку по имени Эрибея. Доблесть Эрибеи в ратных делах дала ей основание похваляться, что она не нуждается ни в чьей помощи, но при встрече с более могучим противником похвальба ее оказалась пустой. Следующими были Келено, Эврибия и Феба, сопутствовавшие на охоте самой Артемиде, они славились тем, что всегда мощно и без промаха с большого расстояния били дротиком. Теперь же они все вместе не смогли поразить одну цель, но, сражаясь плечом к плечу, дружно полегли все трое, одна за другой. Затем могучий Геракл одолел Деяниру, Астерию и Марпу, а также Текмессу и Алкиппу. Последняя дала обет навсегда оставаться девой: клятву она сдержала, но жизнь свою сохранить не сумела.
Иолай, возлюбленный племянник героя, гонимого Герой, который так же был среди добровольцев, отправившихся с Гераклом за Поясом Ипполиты, так рассказывал об этом сражении:
– Блеском зловещим, подобный звезде, которая в небе всех ярче сверкает, омывшись в водах океана, богоподобный мой дядя по равнине носился подобно горной реке, вспухшей от зимних дождей, разрушающей бурно плотины; бега ее не в силах ничто задержать. Так пред ним густые фаланги воинственных дев рассыпались, сил не имея устоять перед ним, хоть и было их много. Одолев самых знаменитых и сильных из амазонок и обратив в бегство прочих воительниц, он убил большинство из них и тем самым окончательно разгромил это мужественное женское племя. Из числа пленных амазонок красавицу Антиопу он подарил своему боевому товарищу афинскому герою Тесею. О битве Геракла с мужеподобными девами ходят сейчас разные слухи. Некоторые, кто не участвовал в этом бою, говорят, что Ипполиту захватил Тесей и подарил ее Пояс Гераклу, который в ответ позволил ему взять в рабство понравившуюся Антиопу. Как участник той битвы заявляю, что это неправда. Ипполита, была очень разгневана страшным побоищем, якобы, несправедливо учиненным Гераклом и отказалась добровольно отдать ему Пояс, как сама обещала после ночного сражения с ним на его походной постели. Она сошлась с ним в смертельном поединке, надеясь на свою ловкость и силу, и, конечно, на свой Пояс, дарующий удачу в бою. Но все знают, что мой дядя – непобедимый герой и потому он левой рукой легко выбил ее из седла, снял с нее Пояс и стал над ней с занесенной дубиной в правой руке. Я слышал своими ушами, как он, вспоминая недавние жаркие любовные ласки, предложил ей и жизнь, и свободу, если гибелью ему она угрожать перестанет, но она предпочла умереть, заколов себя в сердце небольшим острым кинжалом, вынутым из пышных волос.
Дион Христосом говорит, что Геракл распустил Пояс Амазонки, соблазнявшей его и воображавшей, будто она одолеет его своей красотой. Знаменитый герой овладел царицей амазонок и показал ей, что он никогда не будет побежден красотой одной женщины и никогда не отступит ради женщины от своих подвигов.
В Микенах Геракл отдал пояс воинственной амазонки Эврисфею, который от радости чуть не обнял его, но вспомнив о всевидящей богине Гере, сдержался.
По-быстрому со всеми царь распрощался и побежал к своей любимой дочери Адмете, чтобы порадовать ее долгожданным подарком. Однако, получив желанный пояс, девочка владеть им побоялась. Адмета, унаследовавшая от отца благоразумие, чего нельзя сказать о ее братьях, решила вернуть пояс Ипполиты богам и передала его в храм Геры, как дар священный великой богине, жрицей которой она стала не давно.
206. Геракл отлынивает от службы у Эврисфея
Геракл прослышал от людей, что микенский царь хочет не засчитать ему два подвига: убийство Лернейской Гидры потому, что оно было совершено с помощью Иолая и очистку конюшен Авгия потому, что он пытался получить плату за эту работу и потому, что всю работу за него сделали речные боги Алфей и Пеней.
Геракл не знал, что делать, подчиниться Эврисфею или нет, если царь объявит, что не засчитывает ему 2 подвига. Потом, вспоминая об этом мучительном времени, он так любимцу своему Иолаю рассказывал:
– Боялся тогда я, что Зевс может согласиться с Эврисфеем и не засчитать мне 2 подвига, ведь его доводы можно было признать справедливыми. Ох, Иолай, милый мой мальчик. Все говорят о Справедливости, и для людей, и для бессмертных она милее всего, но ведь у каждого Правда своя – даже самый гнусный негодяй считает свои злодейства справедливыми, сваливая всю вину на других иль на судьбу. Поэтому я опасался тогда, что наглый царь, беззаконья творящий, будет ко мне придираться и находить причины для того, чтобы не засчитать и некоторые другие мои великие подвиги. Ведь я не один был у фракийца Диомеда, и мне помогал не только погибший мой юный, как ты, друг Абдер. И у амазонок я был с товарищами и какими – лучшим цветом Эллады – чего стоил один афинянин Тесей. Там, в Темискире мы с ним подружились, но не так, как мы дружим с тобой. Однако больше всего я боялся, что ничтожный царек или его злокозненная покровительница узнают о том, что мне не однажды помогала совоокая Главкопида в косах прекрасных, богиня могучеотцовная. Ведь Афина посоветовала мне прижигать шеи Лернейской Гидры, снабдила меня трещотками, перепугавшими Стимфалийских птиц и научила, как очистить скотный двор Авгия от навоза и вообще напутствовала и ободряла меня, помогая иногда одним лишь своим появлением. Очень боялся я, что мстительная Гера, делящая законное ложе с отцом, узнав о помощи Афины, добьется, чтобы великий Кронид запретил ей и дальше мне помогать. Потом я узнал, что отец сам попросил Афину мне помогать, но тайно, по крайней мере от Геры. Узнав о роли Афины, Гера будет взывать к справедливости и заставит отца продлить мою рабскую службу у Эврисфея…
В общем я тогда решил выждать, осмотреться, не торопиться и по своей воле не являться ни к Копрею, ни к Эврисфею, но, конечно, и не прятался, чтобы они не объявили, как беглого раба меня в розыск.
207. Геракл покоряет мисийцев, мигдонов и вифинский народ
Иолай же об времени, проведенном с Гераклом, так подробно рассказывает:
– Отлынивая от службы у Эврисфея, дядечка мой – великий герой и всеми в Элладе очень любимый, особенно мной, все же не мог долго жить без настоящего дела. Он встретился в кулачном поединке с мариандином Титием, отличавшимся, среди соплеменников силой огромной и обликом страшным. Он давно уж ни с кем из товарищей не бился в жестоком кулачном бою, опасаясь друга невольно убить. На этот раз ему нечего было опасаться. В этом смертельном бою Титий, ростом на великана похожий, крепкие ноги расставил широко и, сильной рукой размахнувшись, мощно дядю ударил своей тяжелой рукой. Тот же легко устоял на прекрасных ногах под натиском страшным, быстро голову вбок отклонив, и могучим плечом кулак его принял. Потом дядя на шаг от противника отступил для большого размаха и сильно ему в ухо ударил, голову раздробив ему, и череп, и мелкие кости. Как подкошенный Титий упал, бессильно кусая зубами бескрайную землю, и душа от ослабевшего тела с заливистым плачем в сопровожденье Таната в край безмолвный и унылых теней отлетела.
По возвращении из Темискиры дядя мой покорил так же мисийцев и ближних мигдонов, сражаясь на стороне Лика (волк) сына Даскила и Анфемоесии. Как ни старались, мигдоны одолеть Геракла и Лика в самом начале сраженья, не сумели они. Неподвижно два героя стояли, особенно незыблем был мой дядя, герой дерзновеннейший, поистине бесстрашное львиное сердце. Словно высокий гранитный утес близ моря седого, непоколебимо держащийся против мощных порывов свистящего ветра и против вздувшихся пенистых волн, в него бьющихся бурно. Потом он, яро сияя огнем синих глаз, сам устремился на толпы мигдонов и на них налетал, как с разбега волна бурно на чернобокий корабль налетает, сильным ветром до огромных размеров вскормленная. Мигдоны, объятые страхом, не долго пытались сопротивляться и, избавляясь от неминуемой смерти, позорно бежали…
Дядя мой, мощнейший между мужами, смерти подвластными, потом собрался покорить весь вифинский народ с Вифинской землею в придачу, вплоть до устья Рибы реки и утеса Колоны. Переплыв вместе со мной и с горсткой спутников таких же юных, на полуостров Малая Азия, он им так заявил:
– Нынче всемирную славу здесь в Азии Малой себе я добуду. Многих жен полногрудых заставлю я неутешные слезы руками обеими со смуглых щек вытирать, исходя в громогласных рыданьях по мужьям и братьям! Девушек юных всех себе заберу, как военный трофей и каждую ночь на новую деву не только руки накладывать буду, и ни одна в ложе мне отказать не посмеет. Скоро увидят все, что не напрасно долгие дни отдыхал я от боя!
Дядя был, как губительный лев, который на коров нападает, пасущихся на травянистой низине бес счета при пастухе неумелом, не знающем ясно, как нужно тихоходных коров защитить от мощного свирепого зверя; то, потрясая копьем, впереди он коров выбегает, то в страхе быстро назад отступает. Лев же, единым прыжком скакнув в самую гущу стада, ближайшую хватает когтями корову, шею сперва ей дробит, сомкнув на ней могучие зубы, после же с жадностью кровь пьет и потрохи пожирает, жертву всю раздирая на части. Пастух громко вопит, лают собаки на льва издалека, однако близко подойти к нему не решаются, трепетом сильным объятые. Все остальные быки и коровы в неописуемом страхе с мычаньем и ревом в разные стороны прочь ото льва разбегаются. Так же вифинцы все пред дядей моим в страхе без боя бежали. И покорились ему вифинцы, мисийцы и многие другие народы Малоазийские.
Дядя после этого позволил себе отдохнуть от сражений и принял участие в погребальных играх в честь убитого мисийцами брата царя Лика по имени Приол, которому, как говорят, долго пели погребальные песни. После игр мы с дядей с удовольствием продолжали помогать Лику, однако стоило только нам покинуть эту страну, как бебрики под предводительством сына Посейдона Амика вновь отняли у Лика земли и расширили свои границы до реки Гипий.
Аполлодор рассказывает, что Геракл прибыл в Мисию к Лику и был там принят очень радушно. В то время как там происходила борьба с царем бебриков, Геракл помог Лику и многих перебил: в их числе был царь Мигдон, брат нечестивого Амика. Отделив от государства бебриков часть земли, Геракл отдал ее Лику, и тот в благодарность всю эту землю назвал Гераклеей. Позднее в Гераклее создали свои колонии мегарцы и жители Танагры. Это было сделано после того, как Пифия в Дельфах объявила, что поселенцам следует основать колонию у Понта Эвксинского на земле, посвященной Гераклу.
208. Вероломный царь Илиона
Находящийся не при деле Геракл как-то случайно узнал, что город, получивший от Аполлона и Посейдона высокие и крепкие стены, страшное постигло несчастье. Зевс Кронид, из властителей всех наивысший, некогда сослал светоносного Феба и Колебателя земли Посейдона, участвовавших под предводительством Геры в заговоре против него, в годовалую ссылку на землю. Олимпийские боги, словно смертные, строили стены священного Илиона, царем, которого в то время был Лаомедонт, обещавший им в жертву принести весь приплод – скот, уродившийся за год.
Вероломный царь не сдержал обещания, не отдав посуленную плату, и из страны своей выслал богов с такими угрозами:
– Никакие не бессмертные вы! Вот Зевс-Олимпиец похитил Ганимеда, моего милого сына, так коней мне за него подарил таких, каких больше нет ни у кого на земле, хоть я об этом его не просил. А вы?! Словно нищие, вы выпрашиваете приплод, уродившийся за год, разве так поступают бессмертные боги?! Видеть больше вас не желаю. Уходите по-хорошему из нашей страны, а будете настаивать на оплате, так я прикажу вам оковать и руки, и ноги и потом продам вас, как рабов, на остров чужой и далекий. Так, что лучше идите скорее отсюда, пока я не приказал отсечь вам уши еще и носы.
За обман и нечестивость могучий Летоид наслал на город Лаомедонта страшную чуму, однако не дал ей сгубить много народа, поскольку уже тогда он стремился соблюдать свою знаменитую заповедь «знай меру».
Посейдон же, безудержный в страстях, как и его бурная стихия, не стерпев наглого обмана, воды стал наклонил к побережью скупящейся Трои и прибрежные земли обратил в сплошную пучину, обрушив высокие волны на плодородные пашни. Кара и эта показалась разбушевавшемуся земли Колебателю недостаточной, и он наслал на город ужасное морское чудовище, пожиравшее людей, живших на побережье.
Однажды царь бурных пучин уже насылал из рокотавшего моря чудовище на подданных эфиопского царя Кефея и Кассиопеи за то, что царица похвалялась, что она и ее дочь красивее и океанид, и нереид среброногих. Морское чудовище это с помощью головы Медусы-Горгоны превратил в камень прадед Геракла Персей и спас царскую дочь Андромеду.
Многие говорят, что дельфийский оракул сребролукого Локсия предсказал Лаомедонту, что для избавления города от страшной напасти чудищу в жертву должна быть принесена его милая дочь Гесиона.
Согласно же вещанию ликофроновской Александры, троянец Феодамант по жребию должен был отдать трех своих дочерей напавшему на Трою морскому чудовищу. Но этот болтун убедил троянских граждан выставить вместо них на жуткий ужин чудищу Гесиону, и они, собравшись на площади, с плачем владыке Трои сказали:
– Царь Илиона, не обижайся, но мы единогласно решили, что всем будет лучше, если именно ты на высокой скале оставишь связанной свою милую дочь. Только это и будет справедливо, ведь из-за твоего обмана на наш город чудовище бог наслал. Поэтому ты дочь к свадьбе такой обряди в погребальный наряд. Смертного зятя тебе не иметь, несчастный родитель: будет он обликом страшен и разумом дик, даже боги трепещут пред ним, и самой чудовищной Стикс внушает он страх.
Царю пришлось собственноручно привязать Гесиону к высокой прибрежной скале и оставить для чудовища, которое было дальним предком китов. Троянцы, оставив брачные факелы, опустили понурые головы и молча разошлись все по домам.
209. Договор Геракла с Лаомедонтом
Зевсов отпрыск был давно уж не мальчик и не бросался в кровавый бой со всяким неизвестным чудовищем, сломя голову. Поэтому, когда Лаомедонт, принявший радушно ставшего везде узнаваемым героя, стал упрашивать его сразиться с морским исполином, обещая за это любое вознаграждение, Геракл, скосив голубые глаза, с ответом не стал торопиться, и обещал подумать.
Некоторые называли морское чудовище Тритоновым псом. Другие говорили, что он чужестранец по имени Кракен, прибывший с севера по подводному пути под хребтом широкодорожного моря в Элладу. Этот чудовищный исполин в несколько раз превышал размером китов и имел сотню рук, напоминавших щупальца гигантского осьминога. Убить такого водного гекатонхейра было бы не просто и самому Зевсу.
Троянцы, пребывавшие в глубокой тоске и безысходной печали по сожранным чудищем родным и друзьям, при встрече Гераклом с робкой надеждой смотрели на знаменитого героя, а тот все обдумывал предложение Лаомедонта и так сам с собой разговаривал:
– Конечно этот подвиг, хоть и кажется мне очень трудным, не пойдет в зачет службы у Эврисфея, но меркнущую со временем славу надо раскрашивать яркими красками подвигов новых. И самое главное – за этот труд можно вполне законно и справедливо получить немалое вознаграждение, которое царь сам мне предложил. Никогда я не имел достойной награды за мои безмерные подвиги, такие трудные и опасные. Один раз хотел получить с Авгия плату, да и то ничего не вышло. Так и живу, как нищий безродный, даже посуды для устройства пира своей не имею, приходится одалживать. Одно дело, когда был я совсем молодой и все было у меня впереди, другое дело, сейчас, когда уж пожил, а ничего своего не нажил, кроме славы. Уж давно подмечаю, что некоторые меня на словах называют великим героем, а сами смотрят, как на глупца… Да, надо мне взяться за эту работу, но какую же мзду мне потребовать с Лаомедонта? Она должно быть не малой, ведь чудовище очень огромное и победить его мне будет не просто. Денег мне иль стадо коров, пожалуй, сейчас и не надо, что с ними делать пока на службе я у ничтожества Эврисфеева. А вот кони, которых троянский царь получил от Зевса в качестве выкупа за похищенного Ганимеда, мне пригодились бы.
Говорят, что сын Лаомедонта и нимфы Каллирои Ганиме́д (затевающий веселье) был одним из самых прекрасных юношей, когда-либо рождавшихся в Элладе. Прекрасным ликом своим он подобен был светозарному Фебу. Однажды, когда юноша пас отцовские стада на каменистом склоне Иды и захотел искупаться в ручье его, обнаженного, увидел Зевс. Царь богов так пленился необыкновенной красотой юноши, что, накинув на него хитон, тут же превратился в орла и, схватив его крепкими когтями, плавно взмыл ввысь. Зевс был осторожен, летя в высоком эфире, он крепко и в то ж время нежно держал свою драгоценную ношу, мягко могучим крылом помавая. Юноша во фригийской шапке долго не понимал, куда и зачем его несет могучий орел. Он не боялся высоты, но очень беспокоился за порученные ему отцовские стада, и Зевс во время полета успокаивал отрока ласковыми речами, а на Олимпе сказал:
– Ну же, скорее меня поцелуй, отрок прекрасный, убедись, что у меня нет больше кривого крепкого клюва, а есть сладкие губы. Ты зришь пред собою самого Зевса – царя бессмертных богов. Теперь и ты бесстаростный небожитель и будешь вкушать амбросию и пить нектар и разливать его в кубки блаженным богам на пирах, а ночью будешь любить меня возвышенней и благородней, чем мать твоя Каллироя любила Лаомедонта.
Зевс, как олицетворение высшей справедливости, передал в утешение Лаомедонту золотую виноградную лозу работы Гефеста и пару великолепных белых коней с черными гривами и хвостами, и лучше этих коней, говорят, нигде на земле не найти.
Когда Геракл сказал о своем желании Лаомедонту, царь хитро прищурил свои и без того маленькие глубоко посаженные глаза и, ничуть не споря, согласился подозрительно быстро. Простодушные губы отпрыска Зевса искривились, а глаза стали часто моргать, он готовился торговаться упорно, говорить какое страшное чудовище Земледержец на город наслал… Однако удивление Геракла длилось не долго, и он так себе объяснил сговорчивость Лаомедонта:
– Царь так быстро отдать мне своих коней божественных согласился потому, что не верит, что я сумею победить столь страшное чудовище, или же потому, что он очень любит свою дочь, хотя, конечно, многие считают его большим обманщиком. Но, если он обмануть меня все же посмеет, то потом об этом страшно пожалеет.