Сергей Быльцов
Гераклея
303. Харон, чтоб умаститься, как Фаон, требует ветвь Персефоны
Причалив к берегу свою утлую лодку с дырявым грязным куском сукна, служившим ей парусом, Лодочник адский увидел Геракла и, поняв, что он живой, сурово потребовал золотую ветвь с дерева из рощи Персефоны.
Зевса отпрыск могучий увидел высокого, тощего старца с горящими дико глазами. На его теле почти не было мяса, но в кости он был очень широк, и плечи под лохмотьями у него были тоже широкими. Впалые щеки Харона, покрытые грязной клочковатой щетиной, тонкие, как нити, бескровные губы, еле скрывавшие кривую ограду по-прежнему крепких желтых зубов, и острый взгляд лихорадочно горящих глаз производили жуткое впечатление.
Геракла же не смутил паромщика страшного вид, и он, сверкнув из-под низких бровей дерзкими голубыми глазами, вызывающе молвил:
– Радуйся встрече со мной древний титан! Я сын Зевса могучий Геракл, которого все знают в Элладе! У меня нет ветви из рощи вашей властительницы Персефоны, но я все равно переправлюсь на другой берег Стикс потому, что у меня есть кое-что и получше – великая сила.
Он решительно шагнул к лодке и крепко взялся за нее мощной рукой так, что она зашаталась. Старец в грязных, дряхлых отрепьях сначала удивленно посмотрел на героя и злобно потом зарычал сиплым голосом:
– Куда ты лезешь, дерзкий? Стой! Ни шагу далее, безумец! Зачем ты живой здесь вообще появился?! Зачем в Аид без ветки Персефоны прорваться пытаешься?! Не знаешь ты, что только бестелесные души я переправляю без ветви золотой из рощи властительной Персефонеи?
Как над щенятами стоя недавно родившимися, грозно собака на человека чужого рычит и оскаливается, готова в него зубами вцепиться, так и Харон утлое свое суденышко защищал.
Водившая дружбу с Хароном Ирида Гермесу однажды сказала, что Паромщик, страшный своим старческим видом, требует от всех ветвь золотую из рощи Персефоны, надеясь, отхлеставшись ею и умастившись, стать молодым и красивым, как Фаон и после этого сочетаться с нею любовью и лаской.
Этот Фаон тоже был перевозчик и такой же безобразной наружности, как Харон. Однажды он Афродиту перевез куда надо ей было, и та дала ему за это сосудец с благовонными притираниями. Нетленной мазью умастившись, Фаон стал прекрасней всех мужчин на свете, и после этого все девы и женщины в него влюблялись, как безумные. Сама Сапфо бросилась с Левкадской скалы в море, когда он, пресытившись любовью, ее дружную с Музой, но уже не молодую, оставил.
Геракл не знал историю возгордившегося Фаона и знаменитой поэтессы, столь необузданной в страстях, и потому в ответ смолчал, в то время как Перевозчик неспешно вытащил весло из воды и, мрачно насупившись, речь свою продолжил, словно заученные похоронной песни печальной такие слова:
– Пустые людишки, дети тлена и праха, кратковременны вы и хрупки! Ну, что вы все время хлопочете и лезете всюду? Не надо выбиваться напрасно из сил: ведь и так вам недолго суждено пожить на согретой солнцем земле! И все, что кажется для вас важным сейчас, перед смертью не будет иметь совсем никакого значения. Умирая, никто с собой ничего не возьмет. Голым рождается всякий, голым придет и сюда, – так суждено всепокоряющей Мойрой – а каждого дом, земля и все другие богатства будут переходить из рук в руки, живых меняя хозяев…
304. Схватка Геракла с адским паромщиком
Харон внезапно замолчал, переменившись в лице, и вдруг с неожиданной для его дряхлого вида силой, нагнулся и ударил Геракла по голове своим костлявым, но тяжелым кулаком.
Разгневанный внезапным нападением герой схватился двумя руками за борт лодки и попытался ее перевернуть, но тут же получил такой страшный удар веслом по левому плечу, что рука Геракла вся загорелась от боли и бессильно повисла.
Запылало от гнева мужественное сердце героя, и он, сдвинув к переносице и без того сильно выдававшиеся вперед брови, как пятилетний бык заревел:
– Ты я вижу, титан, хоть и старый, как Кронос, да неразумный, и дух у тебя неприветлив! Ты потому лишь, себя почитая мощным и сильным, со мной в драку вступаешь, что меж бесплотных теней все свое время проводишь. Или до сих пор ты не понял, насколько я мощнее тебя, что со мной ты пытаешься биться?
Правой здоровой рукой Геракл схватил конец весла и попытался его вырвать. Начальник переправы никого на помощь не звал, он продолжал, тяжело дыша, молча с ожесточеньем бороться за обладанье веслом.
Гераклу пришлось напрячь все силы, чтобы вырвать весло у Харона. Во время этой борьбы 3 медовые лепешки, данные Афиной для угощения Кербера, вывалились из колчана со стрелами в воду и уплыли, не зацепившись за гладкое дно.
Гераклу удалось вырвать весло и разгоряченный упорной борьбой он несколько раз ударил паромщика так, что у того затрещали все кости и хребет захрустел, и только тогда начальник переправы, наконец, успокоился, бессильно упав на дно своего утлого челна. Герой ловко залез в лодку, тотчас под ним сильно осевшую, хоть и помещались на судне иногда толпы целые душ.
Утлый челнок жалобно застонал под тяжестью мощного мужа, много забортной воды просочилось сквозь его застарелые щели, но через адский поток все же героя повез. Алкмены сын необорный сам взялся действовать ловко веслом и вскоре преодолел широкую стигийскую зыбь и подплыл к мрачному берегу Ада.
– Надеюсь, еще увидимся на обратном пути и обойдемся без драки, старец не в меру старательный. Моя рука самых чудовищных зверей привыкла навечно смирять, а силой мериться со стариками – не для моей силы забава. Ужели ж и драки со стариками на роду выткала мне Мойра, как и ты, лишь обликом старая.
Сказал Геракл Харону и, кинув на дно челна весло, выпрыгнул на берег обители мглистой Аида.
Быстроногая дева Ирида, разноцветными махая крылами, пролетала над ревущей рекой в это время с кубком двуручным полным стигийской воды. Потом богиня радуги рассказала своему другу Гермесу:
– Слушай, милый Киллений, что я тебе расскажу. Когда последний раз в царство мертвых за водою я для клятвы летала, видела там одного живого негодяя, гордого своей силой безмерной. Очень он был похож мощностью тела на лучшего смертного сына нашего правителя Зевса. Сначала он, как любой, кто пешим спустился вниз из Тенара по дороге крутой, долго искал переправу, а найдя, подрался с моим приятелем, начальником парома Хароном. Он зверски избил дряхлого старца его же веслом. Перевозчик наш до сих пор отлеживается на дне своей лодки, честным сердцем титана страдая и жестокую боль испытывая от несправедливых побоев.
Амфитрионид между тем шел по асфоделевому лугу, по которому в дни мора и войн, сбившись в большие стаи, души убитых и погубленных язвой со свистом летают, в обычное же время здесь не слышно витают лишь одиночные души покойно усопших.
И здесь ничто не радовало взора героя. Не светило яркое солнце, не зеленели луга, не красовались буйством красок цветы, никогда не появлялась здесь цветущая богиня Антея. Лишь серые, словно покрытые пеплом, деревья, от которых веяло холодом вечным и смертью печальной – плакучие ивы и черные тополя тускло еле серебрились в отсутствии солнечного света мелко дрожащей листвой. Куда ни кинь взгляд – всюду скудная земля похожая на затхлое болото, везде лишь сильно разросшиеся асфодели, похожие на чахлые грязно – белые лилии, высасывающие из скудной земли последние соки, чтобы поднять жесткие стебли с серовато-белесыми цветами, напоминающими изможденные щеки покойников. По безмолвному берегу этому носился ледяной, пронизывающий ветер, гонявший туда и сюда бесплотные безголосые души умерших, еще не представших перед подземным судом.
305. Встреча Геры с Аидом и Персефоной
Спустившаяся в подземную обитель Аида волоокая Гера издали злорадно наблюдала за схваткой Геракла с Хароном. Она не пряталась, ибо на сей раз увенчала свои пышные аккуратно прибранные белокурые волосы не привычной адамантовой диадемой, а шлемом-невидимкой, который она на встрече с Аидом и Персефоной одолжила у Незримого брата. Это был шлем, сотворенный киклопами-ковачами в благодарственный дар царю земных недр, за то, что тот не чинил им препятствий при проходе из Тартара на поверхность земли через мертвенно-мрачный Эреб, когда Зевс их освободил из тяжких оков, для участия в решающей битве олимпийцев с титанами.
Для претворения в жизнь своего плана царица мощных высей Олимпа уже встретилась с властителями подземного мира. Она подружилась с Персефоной после того, как помогла племяннице милой в ее затянувшейся тяжбе с любвеобильной Пафийкой из-за блиставшего красотой Адониса, сына кипрского царя Кенира и его несчастной дочери Смирны, которая, стыдливость утратив и благочестье, не как дочь полюбила отца. Любвеобильный Зевс, чтобы завлечь богиню красоты и любви хоть на одну брачную ночь на свое ложе хотел исполнить ее просьбу и навсегда возвратить Адониса из Аида на землю. Гера же, на каждодневном пиру блаженных богов, обвинив супруга в несправедливости и пристрастности, устроила так, что Эгиоху-Крониду пришлось передать решение вопроса об Адонисе на суд царицы Муз Каллиопы, которая, невзирая ни на чьи лица, определила Адонису треть года проводить на земле с Афродитой, другую треть – под землей – с Персефоной и последнюю треть – по своему усмотрению. Владычица подземелья была благодарна царице Олимпа за это.
Персефоне, с которой, чтобы напомнить о своей роли в споре об Адонисе, Гера встретилась пораньше, и подошедшему позже брату Аиду она рассказала о нечестивости Геракла, о его огромной силе и ужасной жестокости, а также о частых припадках безумия, во время которых он много убил и покалечил разных людей, а некоторых оставлял без погребения. Последнее особенно не понравилось властительным богам подземелья. Гера была довольна и, чтобы больше развить свой успех, она, глядя честными глазами на Персефону, решила рассказать еще и о похоти безмерной Геракла:
– О, царица подземного мира, богиня блаженная! Живешь ты вдали от бессмертных и не ведаешь, что творится на блистательных высях Олимпа и на освещенной ярким солнцем земле! Нечестивый отпрыск Зевеса не только убийца, оставляющий свои жертвы без погребения, он чуть ли не ежедневно насилует жен и развращает как девочек, так и мальчиков, всех без разбора. В безудержной похоти он такой же, как родитель его, хоть и смертный. Тебе подобное поведение должно казаться особенно противным и мерзким и… хотя… ты, наверно, уже не помнишь Загрея, ведь титаны его съели совсем маленьким, да ты и была еще девочкой, сама, как ребенок… Геракл давно заслужил самую суровую кару, но вы знаете Зевса. – Очень любит медлить он с воздаянием, говорит, что главное не кара и не быстрота наказания, а его неотвратимость, а если кто и умрет, так и не понеся заслуженной кары за свои преступления, то он накажет его детей, внуков, и еще более далеких потомков. Я же явилась сюда, чтобы для торжества справедливости, покарать отродье Зевеса.
Персефона недоуменно смотрела на Геру своими черными, как мокрая смородина глазами, когда та вещала о ней и о каком-то Загрее. Она действительно по воле вещей Ткачихи не помнила ребенка, зачатого ею в раннем девичестве от родителя, принявшего при совокуплении с ней облик пятнистого змея.
Аид, конечно, все знал о Загрее, и ему были не приятны эти воспоминания, ведь он и, спустя многие годы после женитьбы, по-прежнему сильно любил Персефону и ревновал ее, даже к прошлому, к своему брату, ее родителю любвеобильному. Кроме того, Гадес был сильно озадачен еще и потому, что не понимал, что ему делать и как себя вести с могучим героем, своим племянником, хоть смертным, но по силе сравнимым с богами.
Владыка безмолвного царства задумчиво пошевелил иссини-черными своими бровями на смуглом вечно угрюмом лице и, почти не разжимая губ, нерешительно молвил:
– Гера, сестра моя милая, кажется мне, что свирепствуешь ты неразумно. Зачем тебе это? Опять ревнивое сердце козни строить тебя заставляет? А мне не хотелось бы, распрю затевать здесь с Гераклом, ведь Кронид, царственный брат наш с тобой, как мне рассказывала Ирида, его любит и защищает. И сюда он явился наверняка не без согласия Зевса. Впрочем, делай, как знаешь, ведь вы с Олимпийцем супруги, а мы с Персефоной подумаем и посмотрим.
Сославшись на множество дел неотложных, Повелитель безмолвных медленно вышел из зала. После того, как Аидес оставил их вдвоем, Гера попросила Персефону устроить ей встречу с Эриниями, и царица Преисподней, благодарная Гере за помощь в споре с Кипридой из-за Адониса, указала ей дорогу к демоницам кровавого мщенья. Она даже дала на время тетке шлем-невидимку мужа, чтобы та могла тайно передвигаться по обители мертвых, и та перед встречей с Эриниями обратно его возвратила.
306. Гера встречается с Эриниями
В греческом пантеоне богов было особенно много богинь справедливости и мщения, ведь справедливость из всех добродетелей сердцу бессмертных была милее всего. Это и древняя богиня неотвратимого возмездия Немесида, которая не только карала спесивых и обуреваемых чрезмерной гордыней, но и воздавала по заслугам праведным людям. Богиня правосудия титанида Фемида вершила справедливый суд, а ее три дочери от Зевса богини справедливости Астрея, Дике и неотвратимая Адрастея во имя все той же справедливо тоже карали негодяев и злодеев. Девять дочерей Персефоны от Аида Эвмениды были милостивыми и благосклонными мстительницами. И только древние Эринии были подлинными Демоницами мщения, которые всегда неотступно преследуя преступника, особенно жестоко карали. В древнейшее время они наказывали только за самое тяжкое преступление – убийство кровных родственников, потом за любое убийство, а впоследствии – за всевозможные грехи и в первую очередь за неумеренность, заносчивость и спесь.
Чтобы вызывать ужас невыносимый и жуткий страх у преступников, три ужасных сестры некогда выбрали для себя вид отвратительных старух с черными с проседью волосами, перевитыми тонкими извивающимися змеями, и с большими гнилозубыми ртами, из которых всегда сочились струйки чужой алой крови. Они были обычно одеты во все черное с кроваво-красными поясами, а в костлявых покрытых вздувшимися синими венами руках они держали пылающие факелы и бичи для мучительных пыток. Настигнув преступника, Змеевласые сестры медленно, но неотвратимо повергали его в полное безумие, нещадно хлеща пропитанными ядом бичами.
– Вас призываю, богини древние, всеми высокочтимые! Вы подземные и звездные, появляетесь перед преступниками всегда в раскатах грома, от которых вся земля сотрясается. Вы живете глубоко в земных недрах сокрыто, возле потока священного Стикса. Вечно витаете вы над преступными мыслями смертных, дико ликуете, о непреклонные, справедливо воздавая преступникам за злодеяния. Страшные, мощные, жуткие три девы подземного Ада, вы нечестивцев терзаете особенно тяжко. Вас, грозные девы отмщения, вас в этом царстве безмолвия для справедливой отплаты злодею я призываю! Придите отомстить за пролитую родичей кровь. Пусть рассыплют жгучее пламя ваши змеиные волосы, пускай яро свистят в ваших справедливых руках бичи ядовитые, чтоб разума лишился нечестивый преступник, проливший кровь собственных сыновей!
Так призывала Громовержца супруга Эриний, и явиться на ее зов, они не замедлили. Встретившись с ужасными старухами, Гера к ним устремила крылатые речи такие:
– Уж более 10 лет миновало с тех пор, как надменный сын Зевса смерти причастный Геракл сыноубийство тройное свершил, а кровь до сих пор сочится с рук его, поганя все, к чему он прикасается. Стенайте, великие богини отмщения! Зверь лютый до сих пор гуляет на воле! За дело, неистовые в справедливой мести грозные служанки Незримого Дита! Факелы яркие выше вздымайте! Покарайте бичами ядовитыми мерзкого преступника безумием за кровные убийства! Безумие, само себя разящее, – оно, оно пусть будет верным вам пособником!
Ужасные старухи злобно зарычали, словно разъяренные львицы, прянув из логова от детенышей навстречу охотникам и, потрясая своими отравленными бичами, стали принюхиваться, как натасканные собаки, пытаясь уловить запах Геракла.
Тисифона в кудрях из змей ядовитых сулящий неисчерпаемое несчастье ярко пылавший факел сосновый подняла над головой и, глухо лязгая кривыми зубами, заорала истошно:
– Милые сестры! Скорей заведем хоровод смертоносный и будем Геракла искать! Мы его быстро найдем и будем вокруг тройного сыноубийцы, как буйные вихри, кружить и кружить и ядовитыми бичами язвить и язвить его тело пока безумие страшное не постигнет его. Где бы ни был нечестивец Геракл, долго он от нас не сумеет скрываться!
Гера светло улыбалась и, потирая холеные белые руки, быстро сказала:
– Вам не придется долго искать негодяя Геракла – он сам спустился в подземное царство и скоро будет в чертоге Аида. После он пойдет искать Кербера, чтобы вывести его из подземного царства и оставить ваше жилище без надежной охраны. Вот тут-то его удобней всего вам будет терзать, внезапно напав на него из засады.
Гера вдруг болезненно сморщилась и стала левой рукой тереть правую грудь там, где сквозь тонкую белую ткань под розовым соском, внимательно приглядевшись, можно было увидеть еле заметный шрам. Она настороженно огляделась вокруг, белокурой тряхнула головой и решительно облаком пурпурным одевшись, прянула о серую скалу бурной стопой. Как внезапно возникшая пурпурная круговерть, она закружилась на месте и быстро исчезла, оставив беснующихся Эриний, решивших пока успокоиться, свежим ядом бичи пропитать и устроить засаду Гераклу у логова сторожа Кербера.
307. Обещание Мелеагру жениться на Деянире
Геракл в это время неспешно двигался к маячившей вдали мрачной громаде чертога Незримого владыки немых, единственному большому зданию Преисподней. Вокруг стояла звенящая тишина – владыка безмолвного мира очень не любил шум, яркий свет и всякую суету.
Вдруг герой, всю жизнь сметавший с земной тверди чудовищ, увидел жуткого вида женщину с клыкастой оскаленной мордой и со страшным взглядом, полным испепеляющей ненависти, а на голове ее шевелились шипящие змеи. Это была когда-то прекрасноволосая дева Медуса, ставшая ужасным чудовищем Горгоной после того, как ее изнасиловал в храме Афины любвеобильный, как все олимпийцы, Сотрясатель земли.
Геракл быстро взмахнул своей суковатой дубиной и ударил чудовище, однако палица прошла сквозь нее, не встретив никакого сопротивления, как через дым или воздух бесплотный. У отпрыска Зевса подкосились колени, и он бессильно на землю осел, ему показалось, что уже каменеет все его тело от ужасного взгляда Горгоны. Но это была не живая Медуса-Горгона, а лишь ее бесплотная тень, которая с тихим шелестом, словно кучка высохших листьев осенних, унеслась под внезапным порывом сильного ветра в хмурую даль и затерялась среди навевающих гнетущую тоску лиловых полей.
Отпрыск Зевса и прекрасноволосой Алкмены, осторожно ступая в кромешном мраке, по-прежнему медленно шел в направлении возвышавшегося темной громадой дома, который и был жилищем Плутона и Персефоны.
Много мыслей совсем невеселых ноющее сердце Геракла тревожило и терзало:
– Как властители Преисподней, ужасные и надменные, отнесутся к моему появлению здесь? Разрешит ли Аид вывести на поверхность земли Кербера или и с ним, бессмертным царем Преисподней здесь мне придется бороться, а то и сражаться? Но самое главное – как я отсюда выберусь, да еще и с трехглавой собакой. Удастся ли мне Кербера приручить и заставить Аид на время покинуть? А вдруг он выберет скоротечную смерть вместо неволи? Найду ли на месте Харона с его утлым суденышком или придется вместе со связанным Кербером вплавь через чудовищную Стикс пробираться? И вообще – не будут ли против моего возвращения из загробного мира сами непреложные Мойры, кто знает – какую они мне долю соткали из своей седой пряжи столетий… Ведь много здесь таинства всякого, как мне говорили при посвящении, есть тут и магия, и волшебство, и колдовство против которых любая сила бессильна…
Вдруг Геракла кто-то совсем не бесплотный, а очень сильный схватил сзади мощной рукой за плечо, и он вздрогнул от внезапного приступа леденящего страха, тронувшего его за встрепенувшееся сердце костлявой рукой и сковавшего все его тело. Рука же сама, непричастная страху, привычно замахнулась дубиной, но, быстро обернувшись, он увидел своего старого друга сына царя Ойнея и Алфеи Мелеагра, героя знаменитой Калидонской охоты на вепря, свирепого мстителя Артемиды. Душа Ойнеида была схожа с ним совершенно всем видом: телом могучим и ростом, и ликом прекрасным; даже в одежду была она ту же одета, которую он больше всего при жизни любил.
Говорят, родным отцом Мелеагра был мужегубитель Арес, и потому он был таким мощным, что выйти против него воины не дерзали, когда он на битву, яростно, как родитель, стремился. Непреложные Мойры ему отвели жизненный срок, как и полену, горевшему в очаге, когда он родился. Алфея, услышав пророчество Мойры Лахесис, тут же с ложа, где недавно совсем родила, быстро вскочила и, обжигаясь, голыми руками вырвала полено из огня, окатила водой и спрятала, как высшую драгоценность, в тайник. Однако, когда сын возмужавший, не поделив жесткую шкуру и клыкастую голову Калидонского вепря, убил на разгульном пиру двух ее милых братьев, она после долгих, мучительных колебаний все же вынула из тайника то овеянное Роком полено и, вся, заливаясь горькими слезами, дрожащими руками кинула его в пылавший очаг. Сестра, как это обычно и бывало в древней Элладе, оказалась сильнее матери, и любимый сын, как и было неоспоримой предначертано Мойрой, умер на ее потухших от невыносимого горя глазах. Мать, безмерно страдавшая от всего произошедшего, ненадолго пережила сына и покончила с опостылевшей жизнью в петле.
Многих героев ждала в Аиде особая участь. Судьи царства мертвых сыновья Зевса от финикийской царевны Европы мудрый Минос и справедливейший Радаманф, а иногда властитель Эреба Аидес или даже сам Зевс – Промыслитель позволяли некоторым героям не пить воду из тинистой реки тупого забвения Леты. Герой Калидонской охоты, сохраняющий пока разум и память, давно ждал решения Миноса и Радаманфа своей доли и очень обрадовался встрече с Гераклом.
Друзья долго задушевно беседовали, с мучительно – сладкой тоской вспоминая чудесную прежнюю жизнь, когда они были безудержно жизнерадостны и, главное, молоды и, прощаясь, Мелеагр воскликнул, глядя просительно на Геракла:
– Будь всегда силен и здоров, Геракл, богоподобный! Вспомни, мой друг дорогой, на освещенной ярким солнцем земле о Мелеагре, ведь к живому, ко мне, не был ты равнодушен. То, что сейчас я скажу, попрошу тебя непременно исполнить. Сестру мою милую навести – ту, которую я любил больше всех из сестер. Чувствую, как в нескончаемой печали, в слезах беспрестанных долгие дни и бессонные ночи милая Деянира проводит, тоскуя по рано ушедшему из радостной жизни несчастному брату… чувствует любящим сердцем она, как в тоскливом унынии я брожу у гостеприимного дома Аида. Грустно здесь мне! Дай-ка, друг, мне свою верную руку!.. Вот, если бы ты женился на ней, я тут был бы спокоен.
– Доблести полный герой Ойнеид! Все, о чем попросил ты, непременно свершу и точно исполню. А теперь подойди же поближе! Обнимемся на прощание крепко друг с другом.
Так, растроганный встречей с безвременно покинувшим светлую жизнь милым другом, Геракл пообещал жениться на его сестре Деянире. Мелеагр указал Амфитриониду рукой на дорогу к дому Аида, и, не в силах больше сдерживать слезы, исчез навсегда во мгле беспросветной Эреба, лугом асфодельным, бредя неуверенным шагом.