Сергей Быльцов
Гераклея
225. Доблестный герой Герион [69]
Законным хозяином стада прекрасный коров был тройной великан Герион – сын Хрисаора и океаниды Каллирои, будучи девой, была спутницей игр Коры (Персефоны).
Хрисаор же был сыном Колебателя земли и прекраснокудрой девы Медусы, превратившейся после насилия над ней Посейдона у алтаря в храме Афины в ужасное чудовище, взгляд которой обращал в камень любого, чей взор с ее взглядом ужасным встречался. Когда Персей обезглавил чудовищную Медусу-Горгону и рассек пополам ее смертное тело, из него вывалился сначала конь быстрокрылец Пегас, которому Мойрой было предназначено Громовержцу доставлять молнии с громом и Хрисаор. Воин богатый с мечом золотым сочетался пылкой любовью и лаской с океанидой Каллироей, и та родила ему пятерых сыновей, один из которых был великаном трехглавым.
Герион был взбешен наглостью дерзкого и жестокого разбойника, увидев издалека, как тот не только угнал принадлежащих ему коров, но еще и убил пастуха Эвритиона и верного Орфа, двуглавую пастушью собаку. Глядя на своих прекрасных коров и погоняющего их Геракла, он с хриплым ревом, грозно огласившим тихо струившиеся прибрежные воды, по кратчайшей воздушной дороге устремился к нему, шумно рассекая воздух тяжкими взмахами крыльев.
Многие считали Гериона доблестным героем. Согласно Стесихору, этот отважный муж, чувствуя приближение своей насильственной смерти незадолго до встречи с Гераклом, своей матери Каллирое так говорил:
– Милая мать! Не смущай мне отважную душу никакими словами о хладе смертельном Аида… Сам все я знаю и так решил: если бессмертен мой род, то, вовек не старея, я пребуду навечно сопричастником жизни Олимпа. Если же я обречен дожить до старости страшной мимолетным жильцом, непричастным к уделу бессмертных богов, то лучше уж ныне и сразу мне все претерпеть, что Судьбою дано. Не могу я безучастным остаться к злодейскому убийству Эвритиона, верного моего пастуха и моей любимой двуглавой пастушьей собаки. И потом не смогу я спокойно смотреть, как этот негодяй будет угонять моих прекрасных коров…
– Моею грудью ты вскормлен, сынок. Несказанно страдав, много стерпев, родила я в изнурительных муках тебя, и теперь, Герион, я в материнской мольбе твои обнимаю колена. Не вступай в сраженье с Гераклом из-за своих красных ленивых скотов на омытой водой Эрифее. Ведь силой своей нечестивой, говорят, могуч он безмерно и потому пусть уходит с твоими коровами, а ты заведешь себе новое стадо. Не отвергни, сынок, материнской молитвы, сделай то, о чем умоляю!
Гордый сын не послушался мать, и тогда Каллироя, все еще любящем материнским сердцем на что-то надеясь, с бессильным тихим плачем исчезла, устремившись на поиски могучего Посейдона, чтобы умолять его помочь своему смертному внуку.
Герион же, что есть сил, махая крылами, потрясая тремя копьями и вопя «Алала» всеми тремя огромными глотками, мощно стремился к герою, в жилах которого течет Зевса ихор.
226. Сражение с Герионом
Оказавшись на расстоянье полета копья, Герион неожиданно быстро для своего огромного тела тройного, метнул в Геракла одно за другим три огромных копья с острыми медными наконечниками, и все они в цель попали. Однако каменная шкура Немейского льва, давно ставшая незаменимым доспехом отпрыску Зевса, выдержала, и копья отскочили от нее, словно от гранитной скалы. При этом отпрыск Зевса и прекрасноволосой Алкмены, не сумев устоять на ногах от мощного тройного удара, навзничь упал, не будучи ранен.
Доведенный до дикого бешенства нападением истребитель чудовищ быстро вскочил. Ахнув с досады и по бедрам себя ударив руками, злобно он зубы оскалил, и с неистовым криком Алалы, ринулся на великана, нестроганой потрясая дубиной. Бросился яростно на великана Геракл, словно могучий орел, на недоступных высотах парящий, когда сквозь темные тучи он падает камнем вдруг на равнину, чтобы медлительного ягненка схватить иль расторопного зайца. Так же ринулся отпрыск Зевеса, нестроганой крепкой дубиной махая.
Герион же бросил в отпрыска, Зевсом рожденного, один за одним три огромных щита двеннадцатикожих, тяжелых, с большими медными вставками, и все они попали в Амфитрионида: один – в плечо, другой – в грудь и третий – в ноги, и чудовищ знаменитый губитель снова упал вверх ногами. Великан тяжело поднялся в воздух и, словно огромная неповоротливая птица, громко хлопая всеми крылами, устремился к Гераклу, сбитому с ног щитами. Геракл попытался снова быстро вскочить, но ушибленные щитом колени не позволили сразу на себя опереться, и тогда он на руках быстро-быстро пополз к луку, подаренному ему на свадьбу с Мегарой самим Дальновержцем.
Некоторые говорят, что в этот решающий момент Гериона хотел спасти от преждевременной смерти его дед чадолюбивый Сотрясатель земли. Бог морей, выслушав Каллирою, сразу восстал из лазурных глубин океана и, потрясая своим огромным трезубцем, поспешил в сияющей колеснице на помощь любимому внуку.
Наблюдавшая с высокого темно-багряного облака за боем Геракла мужа всесокрушающей мощи и трехтелого Гериона могучая дева Афина не пожелала допустить сраженья между своим смертным братом и дядей Посейдоном, который ударом трезубца мог до основанья сотрясти всю окрестную землю. Быстро прянула сверху богиня справедливой войны и своим огромным копьем преградила путь Посейдоновой квадриге прекрасных белых коней с золотистыми пышными гривами и хвостами и прорекла чернокудрому дяде:
– Посейдон, не стремись к внуку напрасно! Вспомни о том, что все мы, богини и боги, давно клятвенно обещали, все претерпеть, что предначертано Могучей Судьбою! Поэтому, дав обещание, безуспешно не желай Гериона от неминуемой смерти избавить…
Стесихор, явно сочувствуя Гериону, печально поет, что сын Зевса пестрой Гидры взял ядовитую желчь, которую та изрыгнула в миг предсмертных страданий, и ими роковую стрелу свою напитал и нежданно врагу изловчился попасть в самую переносицу. Судьбой предназначенный путь свой пернатая стрела совершила, подле самого темени вышла и мышцы наконечником медным с кости сорвала. Тут на грудь, на покрытые уже кровью запекшейся члены ручьями багряная хлынула кровь. Голова Гериона поникла, как красный мака цветок, когда он, поздней осенью отцветая, теряет красу свою нежную, разом все лепестки осыпая при сильном порыве холодного ветра…
Многие, как Платон, говорят, что Герион коров и не продавал, и не дарил, а Геракл все-таки их угнал и пастухов убил, считая это природным своим правом, потому что и коровы, и прочее добро слабейшего (и потому худшего) должно принадлежать сильнейшему (и потому лучшему). Знаменитому философу вторил лирик Пиндар:
– Сильный вершит все, что захочет. Так и Геракл в его подвигах: не он ли Герионовых быков, не дареных и не купленных, пригнал к воротам Еврисфея?..
Так сбылось давнее желание Геры, чтобы из-за похищения Гераклом коров у Гериона, их законного владельца и героя, прославленного истребителя чудовищ многие люди назвали разбойником и вором.
227. Геракл впервые ранит Геру
Державная Гера, с блистательных высей Олимпа наблюдавшая за схваткой Геракла с Герионом, увидев, как Афина преградила путь Посейдону к спасению внука, и тот повернул, сильно ударила себя кулаком по прекрасному лбу.
Поняв, что ее замысел погубить ненавистного пасынка опять провалился, не смогла удержаться от необдуманных действий царица Олимпа. Гнев безудержный ее охватил, который и самых мудрых в неистовство вводит! Сначала, как сладостный мед, густыми струями стекает он в грудь человека иль бессмертного бога, а потом быстро в груди растекается и становится сладким ядом, омрачающем разум.
Прянув бурной стопою по куполу вечного неба, как неистовый северный ветер, пенные волны вздымая, понеслась над морем на остров Эрифию Гера. Забыв о том, чтобы самой оставаться невидимой, царица богов неосторожно попыталась темной тучей отделить Гериона от самого нелюбимого ею отпрыска Зевса.
Геракл в первый миг изумился, увидев над полем боя прекрасную богиню в одежде пурпурного цвета со светло-золотистыми волосами, увенчанными блистающей в солнечных лучах диадемой. Разглядев на диадеме крылья кукушки, он догадался, что это сама Громовержца супруга, мачеха его злокозненная. Герой знал, как выглядит богиня, которой он обязан своими страданиями и своим именем, но до сих пор не встречался с ней. Никогда он не видел такой ослепительно красивой женщины, за исключением, разве, что посетившей его свадьбу Афродиты, являвшуюся общепринятым образцом красоты.
Руки героя сами схватили лук и стрелу, но все члены его тут же восстали, протестуя против стрельбы в столь прекрасную женщину, и пересохшие губы его шептали с восторгом:
– Кажется я впервые завидую родителю Зевсу, что у него такая супруга. Ради такой красоты, можно и ревность терпеть. Говорят, что она добродетельна очень, как женщина и супругу не изменяла ни разу. Хотел бы я с нею возлечь, чтобы узнать какие они в постели не девственницы, которых я знал уж не мало, а именно такие с виду добродетельные красавицы, как она. Вот это была бы ночь незабываемых тайн! А какие у нее восхитительные груди, белыми лентами подпоясанные, не скрывает их линий волшебных вытканный воздухом шелк. Они просто созданы для меня – как раз по размеру моих ладоней…
Тут Гера заметила, что обнаружена смотрящим прямо на нее пасынком, покраснела до самых корней своих пушистых светло золотистых волос и что есть сил размахнулась облаком темным, целясь в прославленного, благодаря ей, героя. От размаха широкого правая грудь обнажилась богини, показав герою вверх торчащий прекрасный алый сосок, но полюбоваться им он не успел. Руки, привыкшие к битвам, мгновенно упругий лук с тетивой, искусно сплетенной схватили и метко нацелили губительное стрелы острие, не знающей промаха. И, хоть не было на наконечнике той стрелы желчи Гидры Лернейской, все же грозно лук загудел, заполняя весь воздух над островом и над морем звуком гулким, зловещим. Страшно тетива зазвенела победным мотивом, и бурно с нее сорвавшись, пернатая стрела понеслась, острая, жадная до намеченной жертвы.
Увидев, как стрела, с наконечником острым, богине в открывшуюся правую грудь, о которой он похотливо только, что грезил, под самый сосок со свистом вонзилась, Геракл в первый миг рассердился на свои руки, сами сделавшие злую работу. Однако вспомнив о роковой роли мстительной Геры во всех его тяготах и страданьях, с самого начиная рождения, когда она его мать при родах почти умертвила, герой дерзновеннейший, крикнул свирепо:
– Скройся сейчас же, злобная Зевса супруга! Лучше сама удались от сраженья. Иль не довольно тебе, что столько лет из-за тебя служу я, как раб у ничтожного Эврисфея?! Хочешь еще и в мои битвы мешаться, чтоб только продолжать мне вредить? Впредь запомни: я полагаю, в ужас и трепет битва с моим участием тебя должна привести, лишь увидишь ее издалека, ведь в следующий раз стрела будет отравлена желчью той Гидры из Лерна, которой и сами боги страшатся.
Ручьем заструилась бессмертная кровь у богини, – кристально чистый ихор, который в жилах течет у богов всеблаженных: хлеба они не едят, не вкушают вина, потому-то крови, как у людей, и нет в них, и люди бессмертными их называют. Разъярилась владычица Гера от гнева и боли, но сделать ничего не могла – Геракл, как и Зевс, был много сильнее ее.
Раненая царица Олимпа закричала от боли так пронзительно громко, как, если бы одновременно тысяча рожающих женщин кричала. С непрекращающимися воплями понеслась богиня богинь на высокий Олимп. И только приблизившись к чертогу нетленному, Гера стиснула зубы и заставила себя замолчать, здесь ее почерневшую от ихора правую грудь целый день лечил олимпийский врачеватель Пеан.
В теле Геры прекрасном целый день сидела стрела роковая и мучила ее милое сердце. Белокурую царицу врачевством, утоляющим всякие боли, щедро осыпал и, на исходе дня вынув стрелу, Пеан ее исцелил, богиню могучую, не для смертной рожденную жизни.
Дочь Геры, юная виночерпица Геба несколько раз сама мыла милой матери грудь теплой прозрачной водою и потом облачала пурпурной пышной одеждой. Уже через день после ранения тяжкого исцеленная царица Олимпа вновь на собранье бессмертных восседала близ Зевса – Кронида, теша сердце новыми коварными планами мести жестокой и справедливой своему нечестивому пасынку.
Геракл задним умом понимал, что ранить царицу олимпийских богов – это не то, что убить забытого всеми второстепенного древнего бога из черни или героя, такого, как Герион и так сам со своей крепкой душой озабоченно изъяснялся:
– Ранения тяжкого супруги законной своей Зевс может мне не простить, сыну от смертной и может убить меня перуном, метнув жгучую молнию с неба. Зря я не сдержался и ранил богиню, нет, не просто богиню – царицу олимпийских богов, сестру и супругу Молниелюбеца Кронида. Ведь даже более старшей на свет произвела ее Рея от хитроумного Крона с сердцем жестоким.
Геракл заранее пытался придумать, что сказать великому Зевсу, если дело до плохого дойдет в свое оправданье и, наконец, так решил:
– Если придется держать ответ перед всемогущим отцом, надо мне хитро солгать, что в пылу боя не заметил я за черной тучей супругу его и метил стрелой в Гериона. Если же волоокая Гера расскажет о моих словах и угрозах, то я бесстыдно от них отрекусь, ведь свидетелей не было. А потом я сам обвиню царицу в присущей ей наглой лжи, а также в коварстве, ведь лучшая защита – это нападение! Лгать же не стыдно, если жутколикая Ананка сама заставляет.
Некоторые говорят, что, одержав победу над Герионом, Геракл загнал его красных коров в солнечный кубок Титана и поплыл на этой дивной ладье, вместившей все стадо прекрасных быков и коров, через реку Тартесс.
228. Сражения с Алкионеем и наемниками Хрисаора
Некоторые, подобно Пиндару, рассказывают, что гигант Алкионей по дороге пытался похитить у Геракла быков Гериона. Он из засады напал на Тучегонителя мощного отпрыска, когда тот гнал стада Гериона, и метнул осколок скалы, который сокрушил 12 колесниц и дважды двенадцать спутников Геракла. Затем флегрейский волопас кинул камнем и в самого героя, но тот своей тяжелой дубиной отбросил камень назад и следующим ударом убил самого великана.
Другие же говорят, что Гигант Алкионей был убит Гераклом на Флегрейских полях полуострова Паллена, во время грандиозной битвы олимпийцев с гигантами.
Дочери Алкионея долго горько рыдали после горестной смерти родителя, а потом, не сговариваясь, дружно бросились в море. Добрая супруга Посейдона нереида Амфитрита, любящая свой дом и всякие женские работы, превратила Алкионид Алкиппу, Анфу, Астерию, Дримо, Мефону, Паллену, Фтонию и Хтонию в стаю птиц зимородков.
Хрисаор, узнав о том, что муж, самый могучий между героев, убил его любимого сына Гериона и угнал его прекрасных коров, равных которым можно было найти лишь в стадах солнечного бога, разгневался и поклялся жестоко отомстить герою, чего бы это ему не стоило. Золотой Меч обратился за помощью к своему лучшему другу – богу богатства Плутосу, рожденному благой богиней Деметрой от сына плеяды Электры и Зевса героя Иасиона, после того как они сопряглись страстной любовью в критской богатой округе на трижды вспаханном поле. Зевс – Справедливец ослепил уже состарившегося своего племянника и внука, чтобы тот не отличал честных от бесчестных. Знаменитый Пугатель недугов и добрый мастер безболья Асклепий своим сучковатым посохом, обвитым змеей с раздвоенным языком, слегка дотронулся до закрытых век Плутоса и вернул ему зрение, но не безвозвратную юность. Вместо радостной молодости старику Плутосу досталась от ко всему безразличной, кроме страсти к Порядку, Мойры Лахесис особая невидимая, но всеобъемлющая власть денег, о которой он сам горделиво так говорил:
– Моя власть настолько огромна, что на кого я прогневаюсь, того не выручит и сама богиня могучеотцовная, а кого возлюблю, тому ни к чему и милость Кронида.
Плутос помог другу Хрисаору собрать великое войско, включая таких наемников, как знаменитые презрением к смерти воины из доблестной Спарты, военная слава которой уже начала клониться к закату с тех самых пор, как спартанцы изменили завету Ликурга, сделавшего владение богатством в Лакедемоне и незавидным, и бесславным.
Геракл стал собираться на битву так же отважно, как и на предыдущие подвиги и так же разумно: он придумал, как переманить на свою сторону некоторых из врагов.
Битва Геракла с многочисленным, но разношерстным войском Хрисаора оказалась на удивленье не трудной. Набирая наемников, Хрисаор с Плутосом утаили с кем именно, им придется сражаться, они говорили:
– Вам биться придется с ворами и разбойниками, укравшими у славного хрисаорова сына его прекрасных краснобоких коров и подло убившими его самого.
Наемных воинов у Хрисаора было бес счета, как мух, которые огромной тучей, жужжащей носятся в воздухе жарком, слетаясь к пастухам и животным. Поэтому Геракл к хитрости военной прибегнул: оказавшись на кургане высоком, откуда на большом расстоянии его было видно и слышно, с такой пламенной речью обратился он к наемникам Хрисаора:
– Было б вам, доблестным воинам, среди которых много неустрашимых спартанцев, очень позорно биться сегодня против героя Геракла. Все знают, что в сражении спартанцы – настоящие львы, но стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем. И потом, всем известно, что сражаться со мною не только для здоровья, но и для самой жизни очень опасно. Чтобы земля многих из вас навечно не поглотила, я предлагаю сначала вам с достоинством просто выйти из боя, а уж потом, если захотите, сражаться на моей стороне.
Когда в хрисаоровом войске узнали, что перед ними самый знаменитый и любимый в Элладе герой, многие не только с поля боя бежали, но и перешли с оружием на сторону Геракла. Доблести исполненные спартанцы вложили ножны в мечи и под пенье флейты, сохраняя строй, перешли на сторону Геракловой силы. Оставшиеся племена, возглавляемые сыновьями Хрисаора, были быстро разбиты, а уцелевшие разрозненные воины развеяны по окрестным лесам.
Геракл многих убил, еще больших он покорил, передав Иберию в правление одному из местных царей. Когда он проходил через земли иберов, этот царь, отличавшийся благоразумием и справедливостью, встретил его с почестями, поэтому одну корову и быка Геракл подарил этому царю, а тот посвятил этих животных Гераклу и стал ежегодно приносить ему в жертву самого лучшего быка из своего стада.
Хрисаор смог уйти, откупившись от людей Геракла, который и сам не собирался его преследовать и убивать, хотя и желал, чтобы тот ему сполна заплатил за все причиненные неудобства. Однако после того, как Геракл ушел вместе с коровами, которых он уже стал считать своими, власть Хрисаору поставленный Гераклом царь не отдал, и Золотой Меч умер своей смертью на чужбине, хоть и в большом богатстве, но в полной безвестности.
Геракл, которому было уже далеко за 30, стал более почтительно относиться к богу богатства Плутосу, дружить с которым, ему когда-то, на заре его юности, настойчиво предлагала на распутье прекрасная зрелой своей красотой божественная женщина, сочетавшая в себе Порочность и Наслаждение.
229. Гигантомахия
Говорят, что гиганты изначально провидицей – матерью предназначались для сокрушительной битвы с олимпийскими богами, им предстояло родиться и возмужав, захватить верховную власть, утвердившись на блистательных высях Олимпа.
От семени Тартара и крови первого мужа Урана Гея родила Змееногих чудовищ. Она сходилась с Тартаром за тем, чтобы родить от него детей необычайной силы, чтобы те этой своей силой ужасной заставили олимпийских богов и, особенно, ее царственного внука – всемогущего Зевса, быть справедливым по отношению ко всем ее чадам, которых она, как настоящая мать безмерно любила.
Говорят, ростом все Гиганты были с высокую гору и с головы до колен походили на буйных косматых мужей с густыми, длинными никогда не чесанными волосами на головах, переходящими в бороду, однако голени их переходили в покрытые чешуей, словно медной броней, мощные тела драконов.
Не объявляя войны, древние боги – чудовища с высоких вечно покрытых снегами горных вершин, куда они специально забрались, внезапно обрушились на Олимп, где блаженных богов в сладостных наслажденьях все дни протекали. С верху они метали на жилища бессмертных богов громадные валуны и целые обломки скал, а также огромные вывороченные с корнями деревья, так что олимпийцам сначала пришлось нелегко. Горные глухо стонали ущелья, кренились вершины олимпийских холмов и сыпались с грохотом на многострадальную землю, каменистые кручи, покрытые вечным снегом, неудержимо сползали вниз. Все страшно сотрясалось и жутко громыхало под змеевидными изгибами огромных голеней и стоп Гигантов, рожденных у подножия огнедышащего вулкана.
Гомер поет, что двинулась рать, и как будто огнем вся земля запылала. Дол застонал, как под яростью бога, метателя грома Зевса, когда над Тифоном сечет он перунами землю, горы в Аримах, в которых, повествуют, ложе Тифона; так застонала глубоко земля под стопами народов, вдруг устремившихся: быстро они проходили долиной.
Все олимпийцы доблестно бились, даже богини, как боги, сражались достойно, однако все их старания были напрасны.
Аполлон и Артемида пускали в гигантов Эфиальта и Гратиона свои не знавшие промаха золотые стрелы, но на этот раз стрелы не были губительными – они только ранили могучих исполинов и возбуждали в них еще большую злобу и ярость. Совоокая Афина раз за разом втыкала свое непобедимое копье то в голову, то в грудь Энкилада, но гигант лишь морщился и злобно хохотал, вырывая с корнями огромный горящий дуб и бросая его в деву-воительницу. Геката, меняя свой тройственный лик, поднялась из Преисподней на землю и жгла своими факелами злобного Клития, пытавшегося тоже колдовать. Колченогий Гефест схватил своими огромными клещами гиганта Миманта за шею и бил его по голове огромным молотом как по наковальне, но тот сумел вырваться. Чернокудрый Посейдон разил своим могучим трезубцем Эгеона, так, что вся земля сотрясалась, а на своего личного врага мощного Полибота сбросил не малую часть острова Нисирос. Всегда мрачный немногословный Аид угрюмо бился черным мечом, а неистовый Арес с устрашающими криками кидался то на одного, то на другого врага, пытаясь воткнуть свое копье в чью-нибудь голову или грудь, но Гигнанты хохотали и опять в бой бросались. Хитроумный Гермес перед самой битвой украл у владыки подземного царства шлем-невидимку и без всякого риска для себя, оставаясь невидимым, летал на своих талариях от одного гиганта к другому. Он, поражая гигантов в головы то своим кадуцеем, то мечом серповидным, но жезл Арогоубийцы был слишком слаб для Гигантов, и никто от него не засыпал, а меч быстро притупился и не разрезал чешую, покрывавшую тело Гигантов. Даже Крошка – бог Эрот в битве посильное принял участие. Он, как мотылек, порхал между дерущимися и умудрился пустить свою кипарисовую стрелку в сердце могучего Порфириона, когда тот прицеливался осколком скалы в Геру, и гигант сразу же воспылал к ней безумною страстью. Царице Олимпа пришлось спасаться бегством от такого настойчивого влюбленного, но Порфирион гигантскими шагами настиг ее и разорвал на ней пурпурный пеплос, ленты на прекрасной груди и все повязки на бедрах, пытаясь совершить насилие над белокурой красавицей прямо на поле боя. Увидев, как Порфирион пытается завалить на землю его раздетую жену, Зевс метнул в гиганта испепеляющую молнию и ранил великана. Он от боли выпустил Геру и в битву опять устремился.
Чтобы бы ни делали олимпийские боги, они не могли убить ни одного гиганта, ибо непререкаемая Мойра Лахесис, не разжимая своих бледных старческих губ, провещала богам:
– По непререкаемой воле нашей матери всемогущей Ананке, которой никто во вселенной не может противостоять, Гигантов, как и остальных чудовищ божественного происхождения, не могут лишить жизни такие же, как они, боги. Древних чудовищ-богов могут убить лишь полубоги – герои, рожденные смертными женщинами от богов. Таков древний кровный закон – близких родственников никому убивать невозможно.
Мудрая Афина, потрясая копьем, зычно крикнула своим родственникам олимпийцам:
– Нам необходимо призвать на помощь могучего героя Геракла, пока чадолюбивая Гея не сделала с помощью колючей моли своих детей Змееногих бессмертными и для рук героев-полубогов.
Зевс тут же отправил мощную дочь на поиски своего лучшего смертного сына, ибо ей, так много ему помогавшей, своенравный герой не должен был ни в чем отказать. Кроме того, царь богов тут же на время предусмотрительно запретил светить Эос, Селене и Гелию.
Праматерь всеобщая Гея в наступившем кромешном мраке не смогла отыскать на своем огромном теле чудесное растение колючую моли, которое сделало бы Гигантов неуязвимыми и для героев. Это растение с темно-зелеными листьями и ядовитыми для людей шипами, черным корнем и с бледно-молочными цветками при призрачном свете тусклых астр по воле Мойры Лахесис увидел и вырвал из праха Геракл, уже спешивший на помощь своей многочисленной олимпийской родне.