Сергей Быльцов
Гераклея
298. Афина и Гермес провожают Геракла до Тенарского входа в Аид
Очищенный от скверны убийств и подготовленный к встрече с властителями загробного мира Геракл хотел сам спуститься в жуткие пустоты Аида через знакомый ему вход в Лерне, который некогда охраняла убитая им девятиглавая Гидра.
Однако появившаяся, как всегда внезапно, Афина, высокомерно задрала подбородок и, глядя на него своими выпуклыми серыми глазами, объявила ему:
– Несмотря на всю твою силу, Зевса сын смертный, тебе не донырнуть до дна глубокого озера и тяжелый камень, закрывающий вход не отодвинуть, ведь на самом дне находится Лернейский вход в подземелье Плутона. Я явилась, чтобы тебя проводить до другого входа в безмолвное царство – через мыс Тенар в Лаконии, где находится храм дяди моего чернокудрого Посейдона.
Тут послышался свист и, рассекая прозрачный эфир, нетленную опору для астр и созвездий, к Гераклу и Афине быстро спустился дружелюбный Гермес в подошвах амвросиальных, всюду его с дуновением ветра и над землей беспредельной носившие, и над широкими дорогами влажными.
Вестник Зевса с лукавой улыбкой посмотрел на Афину, а Геракла чуть толкнул кадуцеем, потом подмигнул сначала одним, потом другим глазом и весело сказал:
– Как Психопомп, я должен сам проводить тебя сначала до жерла лаконского Тенара, где находился удобный вход в мир бесплотных теней, а потом уж низвести в недра земли под широкие гулкие своды. Но не жди этого от меня, я не буду ласковой и успокоительной речью провожать твою душу в Аид и возлагать свой золотой жезл на твои не закрытые очи, чтоб их усыпить. Ты герой крепкодушный, и твоя душа, чтоб я своим кадуцеем не делал, сейчас с писком в подземелье не полетит.
Тень священной силы Геракла в поэме Гомера говорит Одиссею в жилище Аида:
– Недостойнейший муж много лет надо мною властвовал, много трудов на меня возложил тяжелейших. Был я им послан сюда, чтобы адского пса привести. Полагал он, неисполнимее подвига быть уж не может. Деяние это, чрезвычайно опасное, я совершил и трехглавого пса из жилища Аидова вывел и всем показал. Помощь мне оказали быстроногий Гермес с совоокой Афиной.
Однако помощь богов оказалась на редкость не щедрой. Афина своему подопечному, которому она помогала все реже и реже, сказала, глядя на него покровительственно сверху вниз:
– Запомни: прежде, чем приступить к приручению Кербера следует оказать уважение одинаково беспощадному ко всем обреченным на неизбежную смерть хозяину Преисподней и его властной племяннице и супруге Персефонее, чтобы не нажить себе могучих врагов в их лице. Будет лучше тебе действовать не силой, как ты привык, а вежливо попросить у моего дяди, славного мощью Гадеса, вечной властителя тьмы с двузубым скипетром черным, разрешения ненадолго вывести Кербера на солнечный свет и обязательно пообещать его быстро обратно вернуть. Незримый владыка безмолвных не откажет, когда узнает, что ты действуешь с ведома Зевса, его великого брата, верховная власть которого простирается и на нижнее царство. Вот тебе три лепешки, щедро пропитанных медом – это любимое лакомство трехглавого стража Аида. Не потеряй, с таким угощением все пойдет более гладко… Ну, вот и Лакония, а вон и Тенар. Дальше я с тобой не пойду – не люблю я без особой нужды к своему незримому дяде спускаться, очень жилище его похожее на Тартар ужасный. Никто из бессмертных там не любит бывать, даже сам Зевс Хтоний (подземный) без крайней необходимости не ездит в темное царство, где и светлое солнце не светит.
Кроме того, мудрая Дева и милому брату Гермесу посоветовала:
– Ты, как Водитель душ, должен в Аид провожать бесплотные тени умерших, а Геракл – живой. Поэтому давай, брат Киллений, оставим одиноким Геракла, чтобы Эврисфей или Гера не могли сказать, что ему опять кто-то из богов помог 12-й подвиг свершать.
И быстролетный вестник Кронида с мудрой сестрой во всем согласился и опять, подмигнув Гераклу, с веселой улыбкой сказал:
– Все справедливо и разумно ты сказала сестра, мудростью всех превзошедшая, даже меня…, можем Алкиду невольно мы навредить, как попутчики… и потом этот запах… впрочем, наш подопечный – величайший герой, и он ничего не боится. Я верно сказал, Геракл, ведь я слышал пророчество, что ты могучестью всех превзошел, кроме отца нашего Зевса-Кронида?
Озабоченный предстоящим опасным подвигом, Геракл слушал вожатого Аргоубийцу в пол-уха и потому мало, что понял из его краткой речи. Он лишь кивнул головой в знак того, что ничего не боится.
В «Илиаде», Афина говорит, что и при совершении этого подвига она сильно помогла Гераклу. Обижаясь во время Троянской войны на родителя Зевса, Тритогения с нескрываемым сожалением говорит:
– Если б я прежде своим умом проницательным, то предузнала в дни, как Геракла Эврисфей посылал в Аид крепковратный пса трехглавого увести из безжизненной тьмы Эреба, от страшного бога Аида, – он не избегнул бы гибельных вод глубокого Стикса и навсегда там остался.
Сейчас же воинственная дева Паллада, оттолкнувшись мощно копьем, словно яркая полуночная звезда, через которую сын хитроумного Крона знамения морякам посылает, взмыла в лазурную высь. А вслед за ней на своих крылатых таллариях, словно быстрая птица, устремился и вожатый покинувших бренное тело душ, вездесущий вестник Зевса Гермес Трисмегист (трижды величайший), прозванный так, как житель Олимпа небесного мира, близкий к земному и загробному мирам.
299. Геракл спускается в Аид
Геракл, как всегда, в шкуре львиной ничем непробиваемой, со стрелами и луком на одном плече, с дубиной верной на другом, пришел в то место, где лес Тенара над морем повис. Тут зев отверзла обитель Дита: в скале зияет жерло бездонной бездны, открывая путь в глубокую пещеру. Через расселину в покрытой мхом скале герой попал в пещеру мрачную. Сперва дорога шла не в полной тьме. Здесь слабо брезжил светом день, и отблеск солнца морочил зренье, а дальше коридор стремился круто вниз. Идти было нетрудно: сам собой уводит ноги путь.
Вдруг коридор расширился, и Геракл вступил в пространство мглистое со сводами, на которых висели головами вниз страшные на вид, как маленькие демоны, твари крылатые. Вспомнив ужасных Стимфалид, схватился он за лук, но существа со злыми мышиными мордами, казалось, спали беспробудным сном. Пол пещеры был покрыт слоем скользких испражнений, пещеру наполнявших нестерпимой вонью.
– Запах этот мерзейший, пожалуй, еще хуже, чем гибельный запах питаемых морем тюленей. Боги! Как мне дальше идти, ведь такой запах ужасный может совсем человека замучить и жизненной силы лишить!
Неистово крикнул Геракл и со всех ног кинулся в сыром полумраке вперед, но тут же упал, поскользнувшись, в вонючую жижу. Поднявшись, он зажал себе нос и долго от злости громко скрипел всеми зубами, совсем, как его великий отец. Успокоившись, герой двинулся осторожно вперед и, миновав грот с висевшими вниз головой мышами крылатыми, устремился по узкому коридору, круто уходящему вниз.
Вскоре вонь испражнений исчезла, но на смену ей пришел гнилостный запах, и Геракл понял, что цель все ближе и ближе. Он уже ощущал всей кожей поднимающийся снизу холод Эона, и его сердце, против воли, начал охватывать мерзкий трепет, кровь леденящий. Однако сын крепкодушный прекрасноволосой Алкмены, как всегда, сумел над отвратительным страхом взять верх – ни о чем, стараясь не думать, он очень резво ногами задвигал, быстро продвигаясь вниз и вперед.
Скоро еле брезжащий свет совсем потускнел, с ночной тьмой густою смешавшись. Спускаться вниз даже в полной тьме было по-прежнему нетрудно: ноги сами собой стремились под уклон, словно резвый ручей, стекающий в долину с высокой горы. Однако, не ведая пути, Геракл на всякий случай ладонью все время одной из стен касался.
Вот, наконец, впереди стало светлее, герой пошел чуть пободрее, и длинный путь в печальную страну теней безмолвных, закончился.
Перед героем дерзновеннейшим, с львиным сердцем и крепчайшей душой предстала мрачная страна ужаса, из которой смертным возврата уж нет.
300. Первые шаги Геракла в Аиде
Все люди, рожденные для смерти, желают знать какая жизнь загробная в стране гостеприимной, дающей душам всем вечный приют. Не был исключением и Иолай, и Геракл так неспешно однажды рассказал возлюбленному племяннику о своих самых первых шагах в Аиде:
– Когда я оказался на топком берегу всегда спокойно текущей Леты, прочь уносящей все заботы вместе с памятью у тех, кто выпьет ее воды беспамятства, очень я испугался, что памяти совсем лишусь, надышавшись над нею густого пара, но слава Зевсу, этого не случилось. Жара поднималось из бездны Тартара, лежащего глубоко под Аидом, и нагревала бескрайние луга асфоделей (дикие тюльпаны, больше похожие на белые лилии) белесых и воздух.
Асфодель – это цветок Персефоны. Я слышал, что Гадес перед похищением будущей супруги, упросил бабку Гею вырастить на сицилийском лугу, где Кора часто играла, видимый издалека особенно красивый цветок пурпурного цвета. Богиня земли выполнила просьбу внука и вырастила дивный цветок, с мощным стеблем, на котором было сто ярко-красных головок, пьянящий аромат его далеко разливался. Ярко блистал тот цветок, диво на вид для богов и для смертных, ему вся земля улыбалась и горько-соленое море. Руки к прекрасной утехе в восторге Кора протянула и уж сорвать собиралась, как вдруг раскололась широко почва Нисийской равнины, и прянул из трещины на бессмертных конях грозный царь подземного мира. Деву насильно схватив, он ее в колеснице умчал. Аскалаф, аидов садовник, пересадил тот цветок в подземелье, но на скудной почве подземной тюльпаны стали низкими с бесцветными лепестками, зато они разрослись и их стало очень много. Над асфоделевыми полями все время бесплотные души блуждали, и дикие тюльпаны на них печаль и тягостную тоску навевали, лишь когда на лугах ужасного подземелья появлялась Персефонея, асфодели, пока она там находилась, радостно расцветали всеми красками радуги.
Говорят, асфоделями питаются порхающие над ними души умерших до того, как они представали перед судьями Аида Миносом и Радамантом и выпивали воды из реки, дающей забвение. По топким берегам Леты росли посаженные самым Гадесом необычные белые кипарисы, под ними охлаждаются опускающиеся безмолвные души. Испытывая в этом пекле страшную жажду, они, молча, сами бросались в Лету и начинали жадно пить из нее, одновременно забывая все, что в земной жизни с ними случилось. Лишь когда душа забудет все, ее покидала нестерпимая жажда, и она, вместе с себе подобными, отправлялась проторенной дорогой к особой развилке, чтобы там предстать перед судьями загробного мира Миносом, Эаком и Радамантом.
Я слышал, что в древнем загробном мире не было Леты, и помнившие все души там сходили с ума, и тогда вездесущие дщери Ананке приказали титанам, заточенным в Тартаре, прорыть русло реки в Аид и наполнили его водой, из источника, дающего забвенье, который, имея начало на земле, стремился в безмолвное царство. Когда источник Леты, находящийся на земле, испарялся и потом выпадал на землю дождем, от каждой капли его, упавшей на голову человека, тот что-нибудь забывал, а если он до последней нитки промокнет, то забывал даже свое имя.
Некоторые, я слышал на посвящении в миксты, говорят, что в Аиде протекает и река Мнея (память), воды которой возвращали память, но я думаю, что это неправда потому, что нигде не видел этой реки. Только испив крови жертвенного животного, обретают обычные души сознание и память и то на очень короткое время.
Чтобы никто из тех, кто не испил воды из тиной заросшей Леты, не запомнил путь назад, бессчетные извивы еще трех рек кругом затейливо струились. Это были очень страшные реки, нет таких на широкодорожной земле, освещаемой ярким солнечным светом. Я о об этих реках Аида слышал, когда в мистерии посвящался. Близко подойдя к источающей жар реке, я понял, что это Пирифлегетон или Огненный поток. Вмиг все мое тело таким потом обильным покрылось, что ручьями он с меня заструился, и от Пламенной реки я быстро прочь устремился. Подойдя к другой реке Ада – глухо ревущему Ахеронту, этой Реке Печали и Скорби, я увидел его бурные воды, текущие между громадных голых скал, и испугался их ужасного вида и громоподобного звука, порождаемого бурлением.
О своем страхе лишь тебе, Иолай, говорю, ибо ведаю, как возвышенно ты меня любишь и знаешь, что нет на земле человека храбрее меня, но ничего не боятся лишь дураки… Ахеронта бурлящие волны с жутким грохотом бились о скалы, поднимая тучи брызг, кипели и бушевали. Я бежал от этой зыбкой горести и печали и оказался у ледяного болотистого Кокита (Река Воплей), который рукавом является самой страшной реки Аида – Стикса, чудовищной реки нестерпимого ужаса; кто изопьет ее струй, немедленно умирает.
Я слышал на посвящении о пророчестве, будто бы водой из этой реки по воле Мойры Лахесис будет отравлен некий царь – полководец, нелепо скончавшись, будучи совершенно здоровым, в возрасте всего 33 лет. А ведь в древности, когда Орфей только обнародовал свои творения, юная океанида Стикс беззаботно резвилась и играла на заросшим яркими цветами мягком лугу с Корой перед самым ее похищением, а теперь она и Лета стали вечными спутницами – подругами царственной Персефоны.
301. Царство полное ужаса
Над водами Кокита стонали филины, и крик совы сулил недоброе. Соединяются Кокит и Стикс, ревущие, как свирепые звери под покрытой седым мхом островерхой скалой. Это был настоящий ад, и ведь это было только начало! Меня охватил ужас! «А что будет дальше?! – спрашивал я у себя и сам себе отвечал: я выдержу все, даже то, что выдержать смертному невозможно! Это мой подвиг последний, а там и свобода от рабства, что может быть слаще этого слова». Так я успокаивал свое милое сердце, осторожно пробираясь все дальше и дальше. Ничто вокруг не радовало человеческий глаз, кругом простирались лишь бесплодные луга асфоделя, которые полями нескончаемой скорби зовутся. Там нет лугов, что взгляд ласкают привычной зеленью, хлеба под ветром не колышутся. Неподвижный воздух был наполнен глухими стонами невидимых филинов и криками сов, сулящими лишь безутешное горе и вечные беды.
Да, мой возлюбленный Иолай! Там – предел всему, там светлый мир земной, доступный радости, закончился. Я озирался вокруг, и видел лишь низкое мертвенно-медное небо без туч, без единого облачка, освещенное не сверху, а снизу каким-то непонятным источником тусклого света. Все нагнетало в охваченную трепетом душу лишь бледный ужас и беспробудный страх.
Опять же только тебе, мой возлюбленный преданный друг я признаюсь: у меня тогда совсем ослабли колени, и такой трепет всегда бесстрашное сердце мое охватил, как у оленя, который в чаще леса густого до дрожи напуган близким многоголосым лаем собачьим. Я не страшился адского пса, за которым меня послали, не боялся и его беспощадных ужасных хозяев, никакой враг не смог бы меня напугать, но само царство мертвых меня ужасало. Ведь, согласно заведенному непререкаемой Мойрой Миропорядку, не было из Аида выхода никакому смертному, это ужасное царство меня пугало враждебной всему живому таинственностью и безысходностью. Я тогда не хотел в этом признаться даже себе, а тебе вот признался теперь.
Я давно научился избавляться от страха любого. Непреодолимого страха я не знал никогда, хотя не однажды у меня возникали мысли о бегстве, но крепость духа позволяла мне всякий раз страх побеждать. Обычно, чем страшнее было моему бренному телу, тем быстрее я гнал его навстречу неотвратимой опасности, заставляя быстрее двигаться милые ноги. Вот и сейчас, оказавшись в мертвом царстве, наполненном ужасом, я, не обращая ни на какие свои мысли внимания, быстро ринулся вперед, резво перебирая мощными своими ногами, но на этот раз мерзкий страх перед таинством смерти, из которой возвращения нет, не отпустил меня. Я чувствовал, как Страх держит меня за самое сердце своими ледяными колючими руками.
Тогда я остановился, как вкопанный, медленно опустил с плеч лук со стрелами и дубину, скинул львиную шкуру и неспешно опустился на землю с такими словами:
– Что ж… раз не получается мне убежать от ужасного страха, двигаясь вперед навстречу ему, то я сделаю все наоборот. Сяду спокойно тут, наберусь презрения к ужасу и призову его к себе, попрошу его стать еще сильней и еще… Ну же, страх небывалый, где ты? Давай я тебя к себе призываю, проникай во все уголки моего тщеславного сердца, захвати безраздельно все мое тело и душу! Покажи все на что ты способен!
Чтобы чем-то занять себя я вынул все стрелы из колчана и с удивлением обнаружил три завернутых в плотную тряпицу стрелы, смазанных ядовитейшей желчью Гидры из Лерна, я не помнил, чтобы брал с собой эти стрелы. Пока я пытался вспомнить откуда отравленные стрелы взялись в моем туле страх бесследно исчез и больше не появлялся. Прислушавшись к ровному биению могучего сердца и к упокоившемуся дыханию, я, помню, даже во весь рот улыбнулся довольно, не найдя ни малейших следов былого испуга. Я огляделся вокруг и спокойным размеренным шагом устремился вперед и скоро оказался на берегу реки ужаса Стикс, но никакого ужаса она в моем сердце не возбудила, я о ней уже слышал.
Мистагог мне рассказывал, что океанида Стикс, выйдя замуж за младшего титана Палланта, родила ему Нику-Победу, Кратоса – Силу и Бию-Мощь, а также Зелоса – Зависть. Во времена бушующей по всему миру Титаномахии Стикс прежде других богов поспешила со своими могучими сыновьями на помощь воевавшему Зевсу, за что тот сделал ее богиней священных клятв. Вода Стикс стала обязательной для клятвы богов, за ней прилетала с кубком двуручным быстроногая вестница Геры Иридав радужном платье своем. Колченогий Гефест, бог-кузнец знаменитый, когда ковал мечи для героев закалял их в водах Стикса.
302. Перевозчик Аида Харон
На берегу реки ужаса герой скоро нашел мрачного перевозчика, которого звали Харон. Это был хмурый старец в грязном и рваном коричневом рубище, завязанном узлом на плечах и безобразно висящим, с горящими, как у безумца, лишенными ресниц немигающими глазами. Клочковатой седой бородою все изможденное его лицо старика обросло, но тощее тело древнего бога по-прежнему хранило бодрую силу.
Харон, этот суровый муж безысходной тоски и неизбывной печали, несмотря на старость, был бодр и силен потому, что он был титаном, Эребом порожденным и Нюктой. Эребид, с горящим пронзающим взглядом, по воле Мойры Лахесис стал перевозчиком душ в царство бесплотных теней. Он перевозит души умерших через священную реку Стикс за плату в один обол, который по погребальному обряду должен находиться у покойников под языком.
Жуткий начальник переправы перевозит лишь погребенных. На берег другой нельзя переплыть через шумные волны чудовищной Стикс тем безмолвным теням, останки которых, беспробудный покой хоть в какой-нибудь могиле не обрели. Такие неприкаянные души бесцельно блуждают и сто лет над берегом реют, и только потом к желанной реке их вновь допускают. Живого человека адский лодочник переправляет только за золотую ветвь из рощи Персефоны, а обратно лодочник угрюмый и мрачный не должен перевозить никого ни при каких обстоятельствах.
Вергилий поет, что царица преисподней посадила небольшую рощицу из особенных деревьев с горящими золотом во мраке ветками и звенящими листьями. И не проникнет никто живой в потаенные недра земные, прежде чем с дерева он не сорвет заветную ветку златую. Всем велит приносить Персефона прекрасная этот дар для нее. Вместо сорванной вмиг вырастает другая, золотом тем же на ней горят звенящие листья. Взглядом кроны дерев обыщи и ветвь золотую рви безоружной рукой: без усилья стебель поддастся, если только Судьба призывает тебя; если ж нет – никакою силой ее не возьмешь, не отрубишь и твердым железом.
Однако никто не знал где находится та роща, где растет дерево с золотыми ветками Персефоны. Некоторые говорят, что на берегу Стикс в роще Персефоны росли деревья, посвященные ей: черные тополя, у которых на земле при свете луны листья серебрятся, ветлы и гранатовые деревья, а золотые ветви Персефоны были, якобы, ветками единственной в роще омелы. Омела, была связана с солнцем и, значит с весной. Этой связью можно объяснить древний обычай срезать омелу во время летнего и зимнего солнцестоянии, олицетворяющих жизнь и смерть. Омела, как вечнозеленое растение, считалась символом бессмертия.
Харон не принимал участия в Титаномахии, но сочувствовал милым братьям-титанам и при каждой возможности оказывал им всякую посильную помощь. Зевс узнал, что именно он научил древних горных титанов Крия и Коя спрятаться после поражения в Титаномахии в труднодоступных пещерах их родных гор, но не стал спешить с наказанием. Когда же Крий и Кой по наущению Геры разрезали на части и сожрали его сына от дочери Коры Загрея, Владыка Олимпа в неописуемом гневе хотел низвергнуть не только горных титанов, но и Харона в бездонную пропасть Тартара. Однако по добровольно-принудительному совету Мойры Лахесис Кронид ограничился вечной ссылкой в мглистый Эреб, сделав Харона там не узником, а вечным паромщиком.
Вергилий поет, что к берегу страшной реки порой стекаются толпы огромные: жены идут, и мужи, и героев сонмы усопших, юноши, дети спешат и девы, не знавшие брака, их на глазах у отцов унес огонь погребальный. Мертвых бывает не счесть, как листьев в лесу, что в холод осенний падают на землю с деревьев, иль как птиц, что с просторов пучины, сбившись в стаи, летят к берегам, когда зимняя стужа гонит их за студеные моря, в края, согретые солнцем. Все умоляют, чтоб их переправил первыми старец, руки тянут, стремясь оказаться скорей за рекою. Лодочник жуткий с собой то одних, то других забирает, иль веслом прогоняет иных, на свой челн им ступить не давая.
