Сергей Быльцов
Гераклея
147. Ссора Геракла из-за лани с Артемидой
Сын Алкмены много слышал о жестокости Агротеры не только к обычным людям, но и к великанам, ставшим знаменитыми, благодаря смерти от не по-девичьи твердой руки, не знавшей брачных празднеств богини. Она убила сына Зевса и Элары великана Тития, домогавшегося ее милой матери Лето. Медвежья богиня жестоко расправилась с могучими сыновьями Посейдона и Ифимедии братьями-великанами Отом и Эфиальтом, пытавшимися взгромоздить шумящий лесом густым Пелион – на Оссу, чтоб неба достигнуть и, взойдя на Олимп, лишить ее и Афину девственности. Не сумев поразить стрелами Алоадов прикрывшихся щитами, она превратилась в юркую лань и прыгнула между ними. От и Эфиальт, не раздумывая, одновременно метнули в быструю лань свои огромные дроты и смертельно ранили друг друга, и Артемида отдала их, еще живых на растерзание свирепым волкам и медведям. Она застрелила красавца охотника сына Посейдона и Эвриалы Ориона несмотря на то, что он ей вначале очень понравился. Господыня диких зверей затравила насмерть собаками юного сына Аристея и Автонои Актеона (внука своего любимого брата), превращенного ею в оленя за то, что тот увидел ее обнаженной во время купания. Даже свою любимую спутницу нимфу Каллисто богиня охоты уметила семью золотыми стрелами за то, что та нарушила обет целомудрия, обманом совращенная Зевсом…
Поэтому Геракл, еще ни разу не вступавший в схватки с олимпийскими богами и богинями, решил разговаривать с Медвежьей богиней, как можно почтительнее:
– О, Артемида, любимая сестра Аполлона! Вечно юная богиня – владычица дикой природы! Радуйся и прими от меня уверенье в почитанье тебя, как великой олимпийской богини. Ты разгневана тем, что я связал твою златорогую лань. Клянусь Зевсом великим, что тебе посвященную оленицу я поймал не ради пустой забавы, а по крайней необходимости. Я только повеление Микенского исполнил царя, которому должен служить по воле отца нашего самого Зевса-Кронида.
– О подвигах твоих я наслышана, но ты не забывайся со мной. Я не каменнокожая Немейская кошка и не многоглавый Лернейский червяк, я богиня бессмертная, а ты, хоть и необычайно силен, но тлену все же подвластен. Поэтому со своих смертных плеч скинь сейчас же оленя, иначе ты даже пожалеть не успеешь о непослушании, как окажешься в подземном доме моего дяди Аида.
Изрекла Латонида, недобро прищурив глаза и плотно сжав нежные девичьи губы. Таких угроз Алкид не стерпел бы ни от кого, и потому тон его речи сам собой изменился, и он, сверкая синими глазами из-под нахмуренных низких бровей, злобно сказал:
– Не сотрясай угрозами воздух напрасно, зверей свирепых Господыня. Конечно, ты не кошка и не червяк, но, ведь и я не мальчик боязливый. Я знаю, кто ты и что ты можешь, но лань твою не отпущу, пока не покажу ее микенскому царю или его глашатаю Копрею.
Так отвечал Геракл Агротере, а сам, при этом, связанную лань, ветвистый золотой убор носившую, с плеч быстро скинул, чтоб рукам свободу дать.
– Не понимаешь, слов, тогда готовься к смерти! Я дерзость смертным не прощаю!
Сверкая потемневшими от гнева глазами, крикнула грозно богиня, возлюбившая с детства свой изящно изогнутый лук, вмиг оказавшийся в ее левой руке, а в правой уже была не знавшая промаха губительная стрела.
Готовый ко всему Геракл тоже быстро схватился за лук, подаренный ему на свадьбу Аполлоном, и вот уже пернатая стрела направлена им прямо богине в сердце. И тут неустрашимый герой решил слукавить – он постарался придать решимость своему лицу, а глазам – правдивость и твердо отчеканил:
– Агротера, ведь при тебе твой брат подарил мне этот лук и не знающие промаха стрелы. Подумай сама, что с тобой будет, если в тебя попадет стрела, смоченная в ядовитой желчи многоглавого Лернейского червяка?!
Стреловержица уже натянувшая упругую тетиву, вдруг тяжко задумалась: в девичьих глазах появился испуг, тонкие брови нахмурились, а дрогнувшие уголки пунцовых губ опустились, как у сильно обиженного ребенка, готовившегося заплакать. Геракл же, так в душе и не решивший будет ли он стрелять в богиню, если его жутколикая принудит Ананке, на словах продолжил развивать свой успех:
– Мою же шкуру Немейского льва не пробьет никакое оружие, даже твоя губительная стрела.
– Ты страшно пожалеешь о нечестивых словах, что сейчас из ограды твоих мерзких зубов излетают, ничтожный человек, рожденный для смерти позорной!
Безбрачная дева, с опаской смотревшая на тетиву, заправленную стрелой в луке героя, нерешительно повесила свой серебряный лук за плечо, и только тогда Геракл последовал ее примеру. Глядя на опущенные уголки тонких губ Артемиды, Геракл пытался понять, что это означает – презрение богини к смертному, затаенную месть или женскую обиду.
– Не вздумай стрелять из засады, Медвежья богиня. Знаешь ведь, что самой будет от этого хуже…
На всякий случай предупредил Геракл богиню, и тут вечно юная Артемида не выдержала и в яростном бешенстве кинулась в непролазную чащу, как ураган, бурно ломая ветки и выворачивая с корнем деревья, а Геракл продолжил свой путь с притихшей ланью на могучих плечах.
Герой впервые добился радостной победы, воспользовавшись помощью богини обмана Апаты. Возможно, он не сдержался бы и ответил выстрелом на выстрел, но стрела, положенная им на тетиву, не была смочена желчью Лернейской Гидры, таких стрел в этот раз он с собою не взял. Если бы Артемида это знала, то наверняка пустила бы свою губительную стрелу, которой она легко могла попасть ему в горло или в глаз через глазницу львиной головы, служившей ему шлемом. Стреловержица с расстояния в тысячу раз большего попала в голову плывущему по волнам красавцу – охотнику Ориону. Геракл знал, что богиня охоты относилась к смертным хуже, чем к диким животным, при этом ей – олимпийской богине обычные стрелы причинили бы лишь краткую боль, которую брат ей излечил в течение дня. Месть Артемиды не беспокоила героя, ибо он понял, что Медвежья богиня, хоть и называлась Убийцей, но против сильнейшего противника была слабой, по-детски трусливой девой.
Показав лань не только Копрею, но и самому Эврисфею, который на этот раз из любопытства отважился взглянуть на чудесное и совсем не страшное с виду животное с золотыми рогами, Геракл отпустил ее. И в этот же вечер он принес в жертву Агротере тучную белую телицу, сказав в молитве:
– Не сердись на меня великая Артемида! Будь благосклонна ко мне, ведь не по своей воле я похитил твою любимую лань. Я ее уже отпустил, как ты хотела, и она опять носится по высоким горам и по склонам лесистым. Я тебя всегда почитал и сейчас почитаю как великую богиню Олимпа, многохолмной горы, где блаженных богов в нескончаемых наслажденьях все дни протекают. Тебе, деве достойной, стрелолюбивой, одноутробной сестре златолирного Феба-владыки белолобую годовалую телку, позолотив ей рога, как у твоей лани, в жертву я сейчас приношу.
148. Эврисфей придумывает четвертый подвиг
В качестве четвертого подвига Гераклу было приказано поймать живым Эриманфского вепря, про которого говорили, что он очень свиреп и огромен, с клыками, подобными бивням слона и с трудом пробиваемой шкурой, покрытой щетиной, острым дротам подобной.
Это задание для Геракла придумал Эврисфей во время встречи с Герой, которая, явившись к нему, как обычно, во сне, язвительно так сказала, глядя на него сверху вниз:
– Ну, что, храбрец, не перебрался еще на постоянное местожительство в пифос свой новый? Над тобой уже люди смеются. Знала б я, что ты вырастешь таким отъявленным трусом, сделала б какого-нибудь другого мужа микенским царем, …да, хоть, родного брата Геракла Ификла. Другим бы истинный Афитрионид сейчас был, если б властвовал над всеми народами в Арголиде. Ну, да ладно, прошлое и богу изменить невозможно. Да и поздно сейчас что-то менять, ведь коней не меняют на переправе. Ты придумал для Геракла новое дело?
Эврисфей и так телом тщедушный, от слов Геры совсем сжался в комок, потом вскочил и открыл было рот, намереваясь сразу что-то сказать Гере, но сдержался и после того, как вздохнул несколько раз дрожащим голосом ей ответил:
– О богиня богинь, в пурпурных складках одежд, олимпийская царица блаженная! И словом, и делом я тебе докажу, что сделала царем ты меня не напрасно. Слышал я, что в Эриманфе страшный вепрь много людей погубил и хочется мне приказать Гераклу этого зверя убить и его щетинистую голову принести для показа Копрею. Ведь иной вепрь столь свирепым бывает, что оказывается пострашнее горного льва иль ядовитого змея. Думаю, не просто будет Гераклу Эриманфского вепря убить, да и убьет ли, может сам от его огромных клыков кверху загнутых бесславно погибнет?
– Ты думаешь, Геракл тебе всю жизнь будет служить? Нет, только 12 лет, и уже почти 3 года сгинуло в бездонную вечность. Ты прав лишь в одном – не просто будет отродью Алкмены этого вепря убить, а очень просто, ведь есть у него, кроме силы огромной, и стрелы, подаренные Аполлоном, и острый дрот и крепкая из дикой оливы дубина… Хотя, говоришь, этот вепрь очень свиреп и огромен…
Волоокая Гера сузила свои прекрасные большие, как у телки, глаза, в которых ум, как светоч светился, и поправив несколько раз у себя на голове золотую диадему, увенчанную кукушкой брильянтовой, задумчиво возвестила:
– Да, я слышала про этого зверя. Вель это он окрестности опустошает Псофиды, устремляясь мощно вниз с высокой горы Эриманф. Эриманф же этот был сыном Аполлона, ослепленным Афродитой, когда он увидел, как она совсем обнаженная купалась и похотливо резвилась со своим смертным возлюбленным Адонисом, когда тот на треть года, покинув Аид, явился к ней от Персефоны. Говорят, что Летоид сумел превратить сына или превратился сам в свирепого вепря, который и убил красавца Адониса, но я этому не верю. В того вепря превратился сын мой нелюбимый вечно запятнанный кровью Арей и из праведной ревности Адониса растерзал, ведь он уже стал к тому времени вторым законным мужем любящей блуд Киприды Филомедеи…
Эврисфей, согнув спину и наклонив голову вбок, услужливо глядел своими вечно печальными глазами снизу вверх на царицу Олимпа, и вдруг неожиданно для себя выговорил:
– Но ведь можно задание и усложнить, если потребовать, чтобы Геракл не убил ужасного Эриманфского вепря, а пленил, ведь это…
У Геры довольно сверкнули воловьи глаза, заметно она оживилась и, громко хлопнув в ладоши, перебила царя:
– Вот! Эта мысль пришлась мне сразу по сердцу. Можешь, ведь ум проявить, если захочешь! Прикажи Гераклу именно не убить кабана, а живым захватить, крепко связать и невредимым принести для показа. Пусть представит его для обозрения Копрею, если ты опять предпочтешь в пифосе своем отсидеться. А чтобы люди не удивлялись – зачем свирепого вепря надо именно пленить, а не просто убить, чтоб не подумали, что над героем ты издеваешься, народу надо во всеуслышанье объявить, что этот крупный сильный вепрь необходим для улучшения породы царских свиней. Посмотрим сможет ли отпрыск Алкмены взять голыми руками в плен такого могучего и свирепого зверя!.. И это еще не все… я сделаю так, что по дороге к Эриманфу ему придется столкнуться с чудовищными кентаврами. Хоть у них по два сердца, но в силе каждый кентавр, конечно, много уступает Гераклу, но ведь их несколько табунов. Тут уж я постараюсь, чтоб не дали они ему пройти по своей земле без кровавого сражения, ведь не зря я находчивой Герой зовусь. И Тучку Нефелу надо будет позвать не забыть – пусть тоже поможет своим двуприродным сынам от нечестивого Иксиона. Ах, до сих пор забыть не могу, как этот бесстыжий наглец посмел влюбиться в меня, словно я не царица богов и не верная мужу супруга, а какая-нибудь потаскуха.
Эврисфей, благоговейно застыв, восхищенно посмотрел на Геру, а та, неспешно поправила диадему на дивных аккуратно уложенных волосах и скрылась, чтоб успеть на ложе к супругу до того, как тот изволит проснуться.
Утром царь с печальной улыбкой долго глядел из окна на злополучный пифос, в землю зарытый и улыбка его стала задорно насмешливой, когда он тихонько, чтобы никто, даже слуги не слышали, сказал сам себе:
– Вот уж не думал, что взрослые люди невинную шутку с пифосом столь серьезно воспримут. Пожалуй, надо всем показать, что я не такой уж и трус, а то будут меня все презирать, а это может быть плохо для разных дел, да и сердцу милому не приятно.
Сфенелид быстро собрался и сам пошел на очередную встречу с Гераклом. Царь явился в сопровождении многочисленной свиты и, конечно, своего любимого вестника и сказал:
– Радуйся Геракл. Я доволен первыми твоими подвигами. Надеюсь и дальше ты будешь стараться и тогда я как-нибудь тебя награжу. Сегодня я хочу поручить тебе новое дело такое: излови Эриманфского вепря, опустошающего Аркадию и делающего на Псофиду набеги. Копрею отдай его связанным крепко. При твоей силе сделать это будет нетрудно. Повторяю, что надо доставить вепря только живым, иначе подвиг не будет зачтен. Он нам нужен для улучшения породы свиней. Если все сделаешь быстро, то будет тебе такая награда: до конца года можешь быть свободен от службы.
Чтобы исполнить этот приказ, Гераклу, по дороге к поросшему островерхими кипарисами Эриманфу, надо было пройти через Фолою, и там он убил дубиной некоего Савра, жестокого разбойника, не только грабившего путников, но и убивавшего их, чтобы не оставалось свидетелей его преступлений.
149. Геракл у гостеприимного кентавра Фола
На горе Фолоя Геракла принял кентавр Фол (пещерный житель), в честь которого и была названа эта гора. Этот гостеприимный кентавр характером на других не похож был кентавров.
Некоторые говорили, что древнейшие кентавры – это просто дикие люди, изгнанные из своих пещерных жилищ в неприступных горах после долгой и тяжелой борьбы со знаменитыми героями и сделавшиеся впоследствии безвредными.
Другие, как Эвгемер, утверждали, что Кентавры – это юноши из глухой деревни Туча, которые изобрели верховую езду; либо – это древние люди, приручившие диких лошадей.
Потом, когда род диких кентавров лучше узнали, стало ясно, что у них нижняя часть тела и грудь – от коня, а выше находится человеческие торс, руки и голова. Из-за этой двойственной природы – человеческой и лошадиной, Кентавров назвали двуприродными. Конский волос часто покрывал всего тело кентавра, кроме широкоскулого лица обычно с очень широким носом, как у коня и мясистыми тоже конскими губами, которое было почти вдвое больше человеческого. Возможно, поэтому великий песнопевец Гомер, осененный мудростью свыше, называл кентавров косматыми чудищами.
Некоторые говорят, что Фол был рожден не как все в племени двуприродных кентавров, богиней Нефелой от фессалийского царя Иксиона, влюбленного в Геру, а одной из ясеневых нимф-мелий от добродушного вечно пьяного толстяка Силена – царя никчемных, нерасторопных в работах козлоногих сатиров. Поэтому Фол отличался от других диких кентавров присущим плешивому старику Силену миролюбием и гостеприимством.
Увидев Геракла, Фол широко улыбнулся мясистыми губами и, почесав широченный свой нос, радушно сказал:
– Радуйся, милый Геракл! Как хорошо, что ты мимо моего жилья не прошел. Во вкусной пище недостатка тебе здесь не будет. Все для тебя сделаю я, как вы любите, люди, и ты голодным от меня не уйдешь.
Кентавр быстро развел костер и, зажарив на углях куски оленины, радушно поставил огромное блюдо с дымящимся ароматным мясом перед Гераклом, а сам предпочел есть, по своему обыкновению кентавра, сырое.
Было в пещере и прекрасное вино, которого Фолу, давно уж очень хотелось выпить, но он и на этот раз не посмел открыть огромный сосуд, опасаясь гнева других кентавров. Напрасно уставший с дальней дороги Геракл ему по-всякому намекал, сначала только красноречивыми кивками своих густых низких бровей и лукавым подмигиванием, а потом не выдержал и прямо сказал такие слова:
– Было бы неплохо, радушный хозяин, выпить нам с тобой хоть немного вина… ведь силы немало соединяющее в себе сладость меда с благоуханьем цветов благодетельное вино прибавляет усталому мужу, а я очень притомился в дороге.
Однако робкий кентавр, превыше всего почитающий справедливость, опять стал тереть всей человеческой пятерней свой конский нос широченный с большими ноздрями и с тяжким вздохом сказал:
– Не могу я пифос этот открыть, ибо это будет не справедливо – ведь это выдержанное вино принадлежит не мне одному, а всем здесь живущим кентаврам, а пить выходит будем мы с тобою только вдвоем.
150. Фол открывает для Геракла пифос Диониса с вином
Тогда Геракл, сердито голубыми зыркнув глазами, настойчиво стал ему выговаривать:
– Фол, мой любезный приятель! Внемли внимательно мне. Зря так упорно ты не хочешь меня душистым вином угостить из этого огромного пифоса, ссылаясь на справедливость. Я Правду люблю не меньше тебя, но честно вместе давай разберемся: ведь этот тот самый пифос, который четырьмя поколениями раньше веселый бог винограда оставил в вашей уютной пещере? А ты знаешь, что он тогда приказал? Ну-ка вспомни, если забыл. Так вот, он велел раскупорить этот прекрасный сосуд именно тогда, когда явится сын Зевса от смертной Алкмены Геракл. И вот он я, как видишь, явился. Чего ж еще ждать?! Давай же, мой друг, поскорее пифос этот откроем и выпьем вина медосладкого, которое сам гроздолюбивый Вакх для меня давно заготовил.
Фол некоторое время стоял с широко разведенными руками, закатив к небу глаза – видно, он усиленно вспоминал о велении Вакха и, наконец, вспомнив, радостно улыбнулся во весь свой громадный лошадиный рот. Одним прыжком он у зарытого в землю пифоса оказался и точным ударом копыта вскрыл дивный сосуд, некогда действительно по воле Мойры Лахесис заготовленный для Геракла самим Дионисом.
Гостеприимный кентавр, сняв с пифоса плотную крышку, призвал на помощь демона смешанного вина Кераона и под его присмотром намешал в огромном сосуде вино искрометное с чистой водой для себя и Геракла. Геракл же, осушив залпом кубок разбавленного вина, снисходительно улыбнулся и, призвав демона неразбавленного вина Акратопота, стал пить небольшими глотками чистое вино.
Говорят, когда Дионис принес виноградную лозу в Элладу, то сначала все ходили сгорбившись, а многие упивались неразбавленным вином так, что от этого безумствовали, теряя рассудок или падали и валялись, как мертвые. И вот однажды, когда афинский царь Амфиктион с несколькими друзьями пировал на улице, грянул ливень и разогнал пирующих, а винный сосуд с оставшимся вином дополнил водой. Когда прояснилось, они вернулись, отведали этой смеси вина с водой и получили приятное и безвредное наслаждение. С тех пор эллины, когда наливают неразбавленное вино, то призывают Диониса, открывшего нам вино; а когда наливают первую чашу вина разбавленного, то величают Зевса Омбрия (ниспосылающий дождь), который своим дождем подарил нам эту чудесную смесь вина и воды, и вспоминают Зевса Сотера (Спаситель), напоминающее, что этот способ питья безопасен. Начав пить разведенное вино, люди выпрямились. Обычно брали 3 части воды на 1 или 2 части вина. Делали смесь в особом большом сосуде, из которого потом черпали вино в кубки и небольшие кратеры. Несмешанное вино, подаваемое в конце обеда в честь Благого Бога, пьют понемногу, просто чтобы почувствовать вкус и крепость вина и помнить о даре бога. Подают его нарочно после насыщения, чтобы выпить меньше.
Терпкое и пахучее это было вино, много лет созревавшее в закопанной в землю плотно запечатанной бочке. Вокруг разлилось такое густое благоухание старого крепкого вина, что все кентавры, живущие в округе, пришли в большое возбуждение, ибо они обладали нюхом острым, как у собаки. Они шумными толпами отовсюду сбегались к жилищу Фола, учуяв сладко дурманящий винный запах.
151. Гера натравливает на Геракла кентавров
Некоторые говорят, что не запах вина собрал кентавров из всей округе к жилищу Фола, а собрала их злокозненная мачеха сына Алкмены.
Царица с незапамятных времен была с ними в прекрасных отношениях, ведь они были сыновьями влюбленного без памяти в нее Иксиона, который доводился ей правнуком, ведь он был сыном дерзкого и нечестивого орхоменского царя Флегия, рожденного ее нелюбимым сыном Ареем. Матерью человеко-коней была слабовольная Тучка Нефела по просьбе Кронида принявшая облик его сестры и супруги.
Царь лапифов, дерзко возжелавший Зевса жену добродетельнейшую, по его приказу был распят на вечно вращающемся огненном колесе, но его дети от тучки Нефелы, как и отец, все равно обожали царицу богов.
– Племя могучее, доблести полные Иксионовы дети, имеющие лошадиную силу и мощь, а также истинно человеческий разум! Мчитесь быстрее к Фолу в его пещеру. Муж нечестивый и дерзкий Геракл в ваше отсутствие нагло ограбил ваше жилище, пифос, что вы столько лет нетронутым сберегали, вскрыл и сейчас услаждается вашим прекрасным вином!
Так зычно крикнула Гера, и гулкое эхо далеко в горах разнесло ее голос. Однако услышали ее лишь кентавры, для всех остальных ее голос остался неслышным, ибо для бога сделать легко так, что одни его будут видеть и слышать, для других же он будет не зрим и не слышен.
Царица богов польстила кентаврам, ведь большинство говорит, что истинному разуму от природы чужды кентавры.
Дикие кентавры, одурманенные запахом дивным вина, подобно бурной горной лавине, сметающей все на своем пути, ринулись на грабеж Фолои, натравливая несущихся впереди их сыновей грозного Эниалия и улыбколюбивой Киприды Деймоса (Ужас) и Фобоса (Страх) на ее жителей. Даже Фол, хоть и сам был кентавр, в страхе спрятался, забившись в дальний самый темный угол пещеры, когда в нее ворвались разбушевавшиеся кентавры.
Геракл, увидев, как много тучеродных кентавров на него ополчились, сначала попытался мирно им объяснить, что вино в пифосе изначально было предназначено Дионисом как раз для него, но чудовищные люди с мощными конскими телами его даже слушать не пожелали.
Сама жутколикая Ананка – Необходимость, одолевающая всех, вынудила героя вступить с двутелыми разбойниками в беспощадную жестокую битву. Сражаться ему пришлось с необычными существами, которые по матери были богами. Одни четвероногие разбойники сражались вывороченными с корнем деревьями, другие – огромными камнями, третьи – горящими как гигантские факелы соснами, четвертые – огромными секирами для убоя быков.
Все знают, как осенью стонет земля, когда на нее с неба изливает шумящие воды Зевс раздраженный и, вздувшись от множества вод, с гор стремительно реки несутся. Много холмов разъяренные потоки отрезают в это время от суши, с гор низвергаясь внезапно в бурлящее море с несмолкающим шумом и стоном, разрушая труды людей, за которые боги им все блага продают. С шумом таким, потрясая деревьями и камнями, на Геракла задыхаясь бежали толпы кентавров.