Сергей Быльцов
Гераклея
372. Теламон, спасая жизнь, строит Гераклу жертвенник
Геракл не хотел устраивать длительную осаду и, подав сигнал к приступу, первым кинулся на опоясанную башнями крепкую троянскую стену. Если и прежде мстительным пылал он желаньем с троянцами биться, используя всю свою громадную силу, то теперь, оказавшись на высокой стене Илиона, у него, как у горного льва, многократно увеличилась сила. Лев, забравшись в деревне к ограде, защищавшей коров и овец, большой прилив сил ощущает и распаленный через высокую скачет ограду. Так ворвался и Геракл, распаленный кровавым Аресом, на широкую троянскую стену.
Однако первым проломил стену и вторгнулся в город быстрый как вихрь царь Саламина Теламон, посчитавший самым слабым местом западную стену, построенную его отцом Эаком. Благочестивый сын дочери речного бога Асопа Флиасийского Эгины от Зевса Эак строил стены древнего Пергама вместе с Посейдоном и Аполлоном.
Легенда гласит, что в том месте, где строил стену родитель Пелея, появились три змея, два из которых пали, а третий все-таки переполз. Феб-прорицатель тогда объявил, что город будет взят потомком Эака, и вот пророчество лучезарного бога сбылось, и Теламон проник в город первым.
Геракл, терзаясь от безудержной зависти черной, что не он первый, исторгнул меч из влагалища острый и, как погибельный ураган, сметающий все на своем пути, бурно устремился к нему с воинственным криком:
– Не желаю, чтобы более любимый богиней Аретой, чем я, остался в этой схватке живым!
Теламон догадался, как спасти свою жизнь, повисшую на волоске. Он всегда отличался изворотливым и хитрым, как у собаки умом. Однажды на соревновании по пятиборью он бросил большой камень, вместо диска и как бы нечаянно на глазах у многих убил своего сводного брата Фока, превосходящего его силой и ловкостью.
Вот и сейчас, услышав неистовый крик и увидев несущегося к нему Геракла с горящими яростным гневом глазами, он сразу догадался, что обнаженный меч в мощной руке сына Кронида предназначен именно для него. Понимая, что необоримому отпрыску Зевса не может противостоять никакой человек, Эакид даже не попытался защищаться и, как бы, не замечая бегущего к нему Геракла, стал увлеченно быстро-быстро собирать в кучу, лежащие поблизости гладкие камни.
– Что это ты такое делаешь тут, Эакид быстроногий?
На низком лбе Геракла брови взметнулись озадаченно вверх, а меч невольно пал вниз в многомощной руке.
– Я строю жертвенник Гераклу Каллинику (одерживающий славные победы), как доблестному победителю широкоуличной Трои с высокими и крепкими стенами.
Ответил хитроумный Теламон, глядя на Геракла с виду преданными, бесхитростными глазами.
– Очень все правильно и хорошо ты решил сделать благородный герой Теламон, благочестивого Эака доблестный сын! Ведь и в Италии мне уже воздавали почести как богу и совершали в мою честь священнодействия. Я рад, что и здесь, мне, наконец, воздают по заслугам.
Довольный ответом Геракл, сердце которого с обретеньем полноправной свободы начало все больше открываться для неприкрытой лести, отдал Трою на разграбление своему небольшому войску во главе с Теламоном.
373. Геракл дарит Теламону Гесиону и освобождает Подарка
Геракл нашел Лаомедонта и его сыновей и всех поразил стрелами кроме честного Подарка, который, единственный из всех братьев, настаивал на справедливой передаче ему обещанных бессмертных коней и сестры Гесионы.
Златотронная Гера, кусая побледневшие губы, наблюдала с блистательных высей Олимпа, как освободившийся от рабства Геракл расправился с Лаомедонтом. Не особенно веря в успех, она все же решила попробовать натравить на сына отца. Прибежав к Зевсу, она закричала:
– Посмотри, Тучегонитель, что сделал Геракл с одним из твоих прекрасных питомцев. Лаомедонта, царя-скипетроносца, которого ты всегда возвеличивал славой, вместе с сыновьями он убил только за то, что тот не дал ему подаренных тобой божественных коней.
Царь богов широко улыбнулся и тихо изрек, кустистыми помавая бровями:
– Нельзя принесть мне жертвы угодней, чем несправедливого лишив жизни царя. Лаомедонт же – всем известный обманщик. Он обманул даже нашего с тобой брата Энносигея и Феба, моего милого сына от Лето, хоть он прорицатель и должен был бы обман тот предвидеть и заранее принять меры. Поэтому справедливую кару широкоуличной Трои нечестивый владыка давно заслужил. Однако я все с воздаянием медлил, стремясь своим священным примером избавить людей от чрезмерной жестокости и озлобленного упорства в их непомерной жажде наказывать и карать. Геракл лишь по воле никогда не дремлющей Мойры Лахесис мою сделал работу.
Утоливший давнишнюю жажду давно задуманной мести, Геракл после разграбления Трои, дополнительно вознаградил преданного ему друга Теламона, отдав ему красавицу Гесиону, хотя эта дева, схожая видом прелестным с самой Афродитой, очень понравилась и ему самому, когда он впервые увидел ее, привязанной к островерхой скале. Он как сейчас помнил ее прекрасное тело, выставленное вероломным отцом на съеденье морскому чудовищу. Тогда она, опасаясь чудовища, подняла неистовый крик, когда он хотел сочетаться с ней любовью и лаской.
Теперь, посмотрев похотливо на Гесиону, стоящую под золотым покрывалом в толпе женщин, предназначенных в рабство, Геракл заметил ее нежный взгляд, обращенный мимо него к Теламону и, досадливо сморщившись, предложил Эакиду взять себе, как трофей, дочь Лаомедонта. Гесиона сопровождала Теламона до самого Саламина, где родила ему Тевкра, прославленного лучника в греческом войске, осаждавшем 10 лет Трою.
Отпрыск Зевеса даже позволил Гесионе выкупить любого из пленных, и благочестивая дева, не растерявшись, попросила освободить милого брата Подарка.
– Хорошо, я и это милостиво позволяю! Но… ты все же, соблюдая заведенный порядок, должна дать за брата, как за раба, что-нибудь взамен.
Геракл это не сказал, а изрек, стоя с широко раздвинутыми ногами и сложенными на приподнятой груди мощными руками, на широкой площади Илиона.
Так Гесиона выкупила выставленного на продажу Подарка, отдав за него золоченое покрывало, сняв его со своей головы, на котором остались ее волос роскошные пряди. Поэтому Подарк получил новое имя Приам, что значит «купленный».
Как единственный оставшийся в живых сын Лаомедонта Прим унаследовал трон и, много лет царствовал в Трое, превратив ее в процветающий город Троады. Он был убит во время захвата Илиона ахейцами на пороге собственного дворца в последний день Троянской войны.
374. Геракл делает неуязвимым сына Теламона Эанта
Предав буйным ветрам лишенную целостных стен священную Трою, Геракл посадил Приама на трон Илиона, а сам, подняв высокую мачту и белый парус воздев, подгоняемый свежим дыханием благостного ветра Зефира, быстро отплыл в обильное рыбой соленое море.
Теламон же, ставший после взятия Трои большим другом Геракла, в сопровождении наложницы Гесионы отплыл на свой остров Саламин, где прекрасная дочь Лаомедонта вскоре родила ему первенца Тевкра. Вновь забеременев от Теламона, Гесиона узнала, что ее муж влюбился в афинянку Перибею, прежнюю возлюбленную Миноса и Тесея и, покинув неверного супруга, бежала на родину в Малую Азию.
Когда Геракл прибыл на остров Саламин, то Теламон устроил торжественный пир в честь знаменитого гостя. В пиршественном зале в креслах удобных Теламон всех рассадил, и только для одного Геракла пурпурный расстелили пышный ковер, чтобы он единственный на нем возлежал, бессмертному богу подобный. Весь день до зашествия солнца герои все угощались, ведь очень приятно на пированье насыщаться еще дымящимся нежным жареным мясом, пить, сколько угодно душе, самые лучшие медосладкие вина, привезенные с Хиоса, Ниссы и Лесбоса. Сердца все услаждали на пиршестве общем звуками форминги прекрасной, и пеньем певца, сопровождавшего ту формингу голосом сладостным.
Пел аэд о подвигах величайшего героя Эллады, справедливостью славной и хоть в песнях не звучало прямо имя героя, но Геракл был уверен, что песня о нем, и это наполняло его сердце несказанным блаженством, и он очень довольный говорил Теламону:
– Хорошо, что ты позвал этого дивного певца, который, видно, самими богами пенью обучен. Ведь только в песнях прекрасных постигает героя бессмертная слава, а в молчанье – даже великое быстро все исчезает.
После того как наелся и дух укрепил себе пищей, Геракл взял вздыбленную золотом чашу с искрометным вином, услужливо поданную Теламоном и предложил совершить первое возлияние в честь великого Зевса. Теламон тут спросил у Геракла:
– Величайший герой, всеми любимый Геракл! Нельзя ли моему сыну, который должен уже скоро родиться, как-то помочь в будущей жизни, например, попросив у Зевса ему счастливую долю.
– Ладно. Сегодня я добрый. Хоть не люблю я мольбы и молитвы, предпочитая всего сам добиваться, своей силой, руками собственными и ногами, но ради тебя, любезный друг Теламон, сейчас попытаюсь.
Совершив обряд, Тучегонителя отпрыск могучий простер необорные руки к небесам, нетленному жилищу бессмертных и взглянул на беременную Перибею, ставшую женой Теламона сразу после того, как Гесиона бежала. По-прежнему прекрасная Перибея вот-вот должна была родить, и сын смертной Алкмены крылатые такие слова произнес:
– Отец мой великий, пространногремящий Зевес! Слух преклони, о бог, из всех наивысший! Внемли мне и будь доброжелателен ты к просьбе моей, ведь не часто я тебя о чем-нибудь умоляю. Заклинаю тебя сделать так, чтобы была как можно дольше счастлива славная доля сына моего гостеприимца, который уже скоро должен родиться! Да будет сын Перибеи и Теламона телом тверд и крепок, как шкура каменная вокруг меня, добытая в первейшем немейском бою, и да будет дух его мужествен, как у меня!
И тут явился в небе над ним посланец великого бога могучий Орел, царь пернатый всех птиц. Орел, сделав круг, плавно опустился на толстый сук высокого дуба и, приподняв одно крыло, на миг спрятал под ним гордую голову, словно указывал на подмышку, а потом помотал головой.
И великая радость сладостно уколола в самое сердце Геракла потому, что доброжелателен был к нему его великий отец. И сын Зевса, славный крепостью тела и духа, торжественно промолвил, зазвучав, как безупречный провидец:
– Будет по мольбе моей, сын точно такой Теламону, как я просил! Суждено ему зваться Эантом (орел) по явленному сейчас в небе орлу. Будет он среди самых первых в тяжких трудах воинственного Эниалия. Крутой и опасной будет тропа его доблестных подвигов! Будет дух его свободным и гордым, а тело могучим и неуязвимым для любого оружия, все от макушки до пяток, кроме одной лишь подмышки, скрытой надежно для всех под его мощной рукой.
Еще не закончился шумный пир, услажденный веселой музыкой и ликующими песнями, как Перибея произвела на свет сына Аякса (Эант). Опьяневший Геракл тут же завернул малютку в свою львиную шкуру, сделав все тело его, неуязвимым для любого оружия, за исключением подмышки, поскольку под шкуру в этом месте случайно попал его колчан со стрелами.
Некоторые говорят, что Теламон погиб в походе Геракла на Элиду и был похоронен у берега реки Ароания в Аркадии.
Другие утверждают, что Теламон благополучно пережил многолетнюю войну под стенами священного Илиона. Эант, прозванный Большим, после гибели величайшего героя-воина Ахилла спорил за право владеть его божественными доспехами с самым хитроумным героем Троянской войны Одиссеем и, спор проиграв, безмерно страдал. Схватив меч, что получил от Гектора, неприятеля лихого и могучего, он воскликнул:
– Меч этот – мой! Иль хитрый, как собака, Улисс и на этот меч тоже посягает? Померкла после того спора гордая слава и честь моя среди длинноволосых ахейцев! И потому я сейчас поднимаю меч сам на себя; орошавшийся часто кровью фригийской теперь оросится он кровью моей, – ведь большого Аянта никто не осилит, кроме Аянта!
Гордый Аякс не перенес позорного поражения в споре с хитроумнейшим итакийским царем и в помутнении разума, насланного мстительной Афиной, не прощавшей героям даже малой гордыни, воткнул меч в подмышку – единственное уязвимое место.
375. Гера с помощью Гипноса усыпляет Зевса
Белокурая Гера не однажды до крови себе губы кусала, взирая с мощных высот олимпийских, как Геракл все три года рабства наслаждался пылкой страстью Омфалы и ее таких же похотливых подруг и служанок. Царица богов попыталась как-то раз, явившись во сне, заставить Омфалу выполнять ее пожеланья, как это делал послушный ей Эврисфей. Однако блудливая Мэонийка, обнажив дерзко свои редкие зубы, только язвительно рассмеялась в ответ и тут же проснулась.
Однако вечные боги не так-то легко изменяют желанья свои и решенья! И волоокая Гера призвала на помощь Аластора, зловещего демона мести, и они вместе всучили Гераклу в первый же день обретенной свободы особую веревку всепожирающей мести, смертельной вражды и войны, всем ужасной, веревку прочную, крепкую, многим могучим героям свернувшую шеи и поломавшую ноги. Впрочем, сердце Геракла и без этой веревки давно было готово для отмщения всем, кто хоть как-то его в прошлой жизни обидел.
И вот лучший смертный сын Зевса от прекрасноволосой Алкмены с горсткой юных героев – первоцветом Эллады отправился в беспримерный поход на широкоуличный Илион с высочайшими стенами, и священную Трою покорил и разграбил, сравняв только казавшиеся неприступными ее толстые с башнями стены с землею.
Тогда ревнивейшая Зевса супруга, чтобы унять свое саднящее женское сердце, решила еще раз попытаться погубить Геракла, ставшего вопреки (или благодаря!) ее стараниям, величайшим героем справедливостью гордой Эллады. Зная, что Зевс то открыто, то втайне от нее и от прочих богов помогает своему смертному сыну от порочной Алкмены, стала размышлять волоокая Гера, как сделать так, чтоб Зевс в решающий момент не помог Гераклу:
– Надо как-то мне усыпить бдительность мужа, всесильного как стихия, лишь, когда он бодр и телом, и духом.
После долгих раздумий Гера вдруг хлопнула себя белой рукой по прекрасному лбу и радостно закричала:
– Да, надо его именно усыпить – наслать на проницательные очи великого моего супруга сон глубокий и сладкий.
Гера тут же посылает свою верную служанку и подругу быстроногую Ириду к Гипносу, чтобы тот к ней, немедля, явился. Старец благосклонный не только к могучим богам, но и ко всему роду людскому на зов царицы не замедлил явиться из далекой киммерийской земли, куда не попадают лучи яркого солнца, где сплошные белесые облака и туманы, в испареньях земля, вечно в сумерках смутных. Он, как всегда, безмолвно прилетел на своих мягких крыльях пушистых, сонное забвенье дающих. Богиня богинь, со значением дотронувшись обеими руками до венчающей ее роскошные кудри золотой диадемы в форме бриллиантовой кукушки, многозначительно сказала ему:
– Радуйся, сон любезный, ночной повелитель бессмертных богов и людей земнородных! Ты единственный властен над всеми, кого по ночам посещаешь! Я же, царица высот олимпийских, желаю, чтобы просьбу мою ты быстро и точно исполнил, и за это я буду очень тебе благодарна. Бодрые Зевса глаза усыпи под его сросшимися бровями, и разум премудрый его сладостью смутной окутай, чтобы проспал беспробудно весь день он и ночь. За это в дар от меня ты получишь дивное кресло златое, сделанное моим сыном искусным, с пристроенной внизу скамейкой резной, чтобы, восседая на нем, уставшие ноги на эту скамейку для наслажденья ты ставил.
Сон – усладитель ночей, подняв в знак приветствия свой усыпляющий жезл, немедля владычице Гере ответил:
– Радуйся, супруга великого Зевса, над бессмертными всеми царящего, богиня почтенная Гера! Что касается просьбы твоей, то извини, исполнять ее я не буду. Бога любого среди небожителей вечных я для тебя всегда усыплю, но только не Эгиоха – Кронида. Тучегонителя, пространногремящего я теперь усыпить ни за что не посмею, разве только он сам приказал бы. Очень ныне опасаюсь я безудержного его гнева. Ведь однажды без разрешения я его уже усыпил и, проснувшись, Зевс разъяренный по чертогу, как кукол всех богов разбросал, и меня бесследно с Эфира светоносного в Тартар бы скинул, если бы Нюкта, моя милая матерь, меня не спасла: только ее, богиню почтенную, древнюю он оскорбить не решился. Так, что нынче меня не проси невозможное сделать.
На это волоокая Гера, глядя на Гипноса сбоку прищуренным взглядом прекрасных глаз волооких, лукаво улыбнувшись, изменившимся голосом ему так сказала:
– Как жаль, Гипнос, что ты такой боязливый, а ведь я одну из всем желанных Харит, юную красавицу Евфросину, надумала уже замуж отдать за тебя.
Тут радостно Сон встрепенулся, чуть не разлив из кубка смешанную с соком можжевельника чудесную настойку из алого мака, которую он всегда имел при себе. Говорят, этот мак вырос из слез Афродиты, которые безутешно она проливала, после того как не разбилась, бросившись с Левкадской скалы от невыносимого горя, причиненного смертью любимого Адониса.
Вечно прикрытые сонные очи Гипноса ликующими огоньками вдруг загорелись и, царице в ответ так он нетерпеливо промолвил:
– Ну, это же в корне меняет все дело! Готов я безумствовать и всем рисковать! Давай же и ты, царица, прямо сейчас поклянись мне водой нерушимою Стикса, что за меня без обмана юнейшую выдашь Хариту, – ту Евфросину, которую я так давно и страстно люблю и видеть супругой желаю.
И богу сна не была непослушна Гера богиня великая по рождению высочайшему и царственному положению. Как Сон просил, поклялась водой нерушимого Стикса Зевса супруга и в конце страшной клятвы даже сказала:
– Если я нарушу священную клятву богов, то пусть слуга Зевса Оркус, порожденье грозной Эриды, который карает за нарушение клятв, в укромном месте Аида будет держать меня бездыханной в продолжении целого года на разостланном ложе, без эфира, аэра, амбросии и нектара.
А после того, как окончила Гера для всех богов страшную клятву, в облако темное завернувшись, прянула бурной стопой и помчались на Олимп многохолмный.
Гипнос же незаметно подмешал свою маковую настойку в золотую чашу с нектаром, и эту чашу поднес на ежевечернем пиру красавец Ганимед своему любимому богу. И скоро Сон нетленные очи Громовержцу плотно смыкает, ступая по его векам мягкой, неслышной стопой, и Зевс, погрузившись в сладкое успокоение, крепко и надолго заснул.
376. Гера с помощью ветров насылает бурю на корабли Геракла
Издали, с высокого бело-золотистого, как ее волосы, облака заприметила златотронная Гера, как Геракл, одержавший победу над Троей, под белоснежным парусом мчится по широкому хребту глубокопучинного моря. Сильно она гневалась праведным сердцем, видя, как все ее старания погубить незаконнорожденного зевсова сына пропадают напрасно. И вот, дернувшись красивой своей головой так, что царственная диадема на пол со стуком и звоном слетела, она обратилась с такой к себе речью:
– Многим из нас, на многохолмном Олимпе живущим, терпеть приходилось от земнородных людей из-за распрей взаимных друг с другом. Вот и мне приходиться часто ругаться с любимым супругом и братом из-за его многих детей, рожденных вне нашего брака, освещенного самим Роком. Однако сейчас он в полном согласии с Мойрой неподвижно на ложе лежит, наслаждаясь Гипноса даром сладчайшим. Так неужели я – богов олимпийских царица, пока Кронид целый день и всю долгую ночь почивает, не смогу навсегда избавить освещенную солнцем землю от сына грязной потаскухи фиванской?! И это будет больше, чем справедливо, ведь из-за нечестивца Геракла надо мной, ни в чем не повинной, уже насмехаются богини и боги, конечно, когда я на них не смотрю. Они говорят: чем больше я строю козни Гераклу, тем ярче его блистательная слава сияет.
Гера тут же призвала бородатого бога северного ветра Борея, леденящего души даже мореходов бывалых и, подняв руку, властно ему повелела:
– Ветер могучий Борей, движущий толщи воздушные мира одним своим дуновеньем! Дал тебе и твоим братьям Анемам власть Зевс мой супруг, бури морские смирять и вновь по своему желанию их мощно вздымать над влажной пучиной. Ныне враждебный мне муж нечестивый из поверженного им Илиона плывет по хребту широкодорожного моря. Придай же, Борей, своему клокочущему дыханию самую великую мощь, всю свирепость свою покажи и вместе с милыми братьями обрушь ее на Эгейское море, чтобы поднялась страшная буря и потопила быстроходные корабли Геракла, отплывшие от Трои, лежащей в пожарищах и в руинах.
Не был непослушен царице богов сын звездного титана Астрея и Эос с розовыми перстами, брат Зефира, Эвра и Нота. Борей, бурно разметав заросшие инеем космы, со злобным пронзительным воем быстро раскинул мощные крылья свои, и их холодящие взмахи землю овеяли всю. Взбушевалось пространное море, начало покрываться все более и более высокими, пенными волнами. Северный ветер помчался на остров Эолию и там разбудил спящие в глубокой пещере ветры такими словами:
– Братья Анемы! Хватит вам спать, а ну просыпайтесь! Ну-ка, давайте живо небо с землею смешаем и невиданные поднимем на Эгейском море влаги громады, как желает того златотронная Гера, законная наша царица!
Яростно ветры воспряли и со страшным шумом помчались, темные гоня облака пред собою и дуя неистово, скоро моря, названного в честь бросившегося с морской скалы Эгея, достигли. От бури, свистящей, визжащей, воющей и ревущей, как лютый зверь, быстро вздыбились пеной покрытые буруны. Море вокруг гераклова корабля крутобокого возмутилось несказанно, и скоро огромные, словно влажные горы, волны, оглушительно загремели, словно тысяча барабанов огромных. Все вокруг наполнилось нескончаемым шумом и гулом. И кромешная тьма ниспустилась на почерневшую воду. Метались суда, зарываясь носами в кипящие высокие волны, громады которых с небесами вставали, как будто бы вровень. Так о крутые бока кораблей ударяли жестокие волны; все же самым могучим был приступ Посейдонова Девятого вала! И трепещущий бурной мощью бородатый Борей поднял громаднейшую волну, страшную, с верхом нависшим, и в геракловы корабли с размаху ударила роковая волна – убийца кораблей крутобоких.
Видя, какой не передаваемый никакими словами ужас творится вокруг, совсем духом все пали пловцы – спутники мощного духом сына Алкмены. Этот расплакался, как малютка, тот совсем отупел, плюя повсюду слюнями и кровью, другой истошно кричит, называя истинным счастьем обряд похоронный на суше. Кто-то богов почитает обетом, – руки напрасно воздев к небесам равнодушным, молит о помощи тщетно. Один вспоминает отца и братьев с любимыми сестрами; другой – супругу, милых детей; третий – полный всякого имущества дом, каждый припоминает самое дорогое ему из того, что он на желанной суше оставил.
Только духом огромный Геракл, в любом деле несгибаемый и упорный, был свято уверен, что смертный час его еще не пробил и так сам себе твердил, как заклинанье:
– Нет, не время еще мне думать о смерти! Нельзя мне здесь умирать, ведь не будет утонувшему в море бездонном ни костра погребального, ни холма надмогильного, ни тем более – славы посмертной.
Без всякого страха, стиснув со скрипом зубы и низкие брови до предела нахмурив, он крепкой рукой за обломок мачты держался. Прав был дерзновенный герой – по замыслам вещих Мойр, причудливо вытканных ими в седой пряже столетий, он должен был после жесточайших мучений покрыться багровым облаком смерти, взойдя на громадный погребальный костер на суше – на высокой горе. Поэтому потонули все отплывшие с Гераклом суда в волнах разъяренного моря, кроме того, на котором он находился.
Зевс в это время почивал на мягких, словно из пуха, Гипноса крыльях, сладкое забвенье дающих, но старая обликом Мойра Лахесис никогда не дремала – она не позволила бушующим ветрам потопить чернобокий корабль, на котором Геракл за обломок мачты держался.