Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
Они думали, что он смирился с их обретением друг друга. Тогда даже в голову не пришло ни самой девушке, ни ему, возлюбленному девушки, то, что казалось уже безобидной тенью, воплотится в кару грядущих дней. Всё разлетелось вдребезги. Больше у него ни с кем, никогда так не было. И это приближение, то чуть ближе, то совсем в сторону удаления, так и осталось приближением к тому недостижимому, что было только с нею. Растворением или воссоединением со всем Мирозданием.
Возможно ли человеку повторить то, что неповторимо? Опять найти ту, кто очистит чувства от коросты опыта. Кто откроет их первозданную нежность и освободит от привычного бесстыдства, всё опошляющего и потому притупляющего пронзительную радость от соединения с любимой и первой любимой. Любовь была несопоставимо сильнее родительского запрета, воспринимаемого как дикий произвол, как деспотичная отсебятина папаши, вполне возможно сдвинутого психически, поскольку был он ветераном многих экспедиций в зоны глубокого Космоса. Тяжёлый характер был следствием хронических травм и повреждений тончайших структур человеческой души, так солидарно они считали с девушкой – возлюбленной, воспринимая неприятие отцом их союза нисколько несерьёзно. Примерно, как заигравшиеся дети, когда им грозит прутом выживший из ума старик. И страшно, и смешно, и всегда можно убежать резвыми ногами, скорчив рожицу напоследок.
А как было до встречи с нею? Он забыл прочие лица, забыл их имена, у них словно не было никакого вкуса и не было ценности тех смутных обрывков, что хранила память, или вернее, чем была засорена. Разъярённый отец девушки давал лишь повод для юмора. Конечно, иногда они ссорились, она не была воплощённой кротостью. Своенравная, а часто и сумбурная, непонятно для чего провоцирующая, она быстро учуяла, где его врождённое ущербное место в душе. Он был ревнивец. Она строила глазки всем встречным – поперечным, загадочно улыбалась коллегам своего отца, увлекалась разговорами с ними, едва оказывалась в их окружении и будто забывала о нём в данный момент, если он был тут же, рядом с нею. Один из них, тот самый Бёрд – Птич, вечный вдовец, был сильно ею увлечён. Обнимая её с видом отеческой ласки при встрече, Птич мерцал теми самыми стеклянно-начищенными бесцветными глазами, впитывая её в себя как солнечный луч и загораясь радугой несбыточной надежды. Наличие другого рядом было для Птича несущественно. Это же был мальчишка, которого он даже не удостаивал кивком головы и внимательным взглядом. Она подставляла чуткое ушко под бормочущие губы немолодого заслуженного космического исследователя, зажигала звёзды в своих глазах и улыбалась всё тою же улыбкой юного розоволицего сфинкса, – расшифровать её можно было и так, и этак. Птичу она как бы говорила, что за вполне искренней, очаровывающей любезностью скрыта её полная недосягаемость, её драгоценная недоступность. А ему, своему возлюбленному, она посылала знак того, насколько она нарасхват, насколько она вожделенная всякому драгоценность. Любой мечтает её у него похитить, и вызывала в нём накал и без того перегретого чувства. Рискованные игры так и нереализованной актрисы запрограммировали матрицу будущих событий, – слова и игровая имитация действий, если верить магии есть энергия будущего. Но если и не верить, взаимные розыгрыши воплотились в реальные измены. Поскольку он также начал дурить её в отместку. Конечно, вначале обиды быстро улетучивались при первом же примиряющем касании друг к другу, но однажды всё слетело со своего каркаса, чертог любви обрушился в хаос.
Ещё какое-то время они барахтались под его обломками, не веря, что оказался он таким непрочным, и никто не хотел его чинить без крика и злого надрыва. Она обвиняла его, он её. Они размахивали друг перед другом ещё вполне целыми конструкциями былого единства, нанося ими удары в самые чувствительные места вместо того, чтобы спокойно всё обдумать и простить, и починить. Но он этого не хотел, хотя первый и нарушил обет, не обозначенный словесно, он всё равно подразумевался. Она прощала, а он не хотел, продолжая любить её застывшее от горя лицо, похожее на карнавальную маску, даже на своей свадьбе с другой.
И не стало никакого уже слияния с Мирозданием, встреч в дубовых и липово-кленовых лесах, ни потрясения основ души и тела, но аккуратная постелька с замирающей в его объятиях Лорой. Всё происходило буднично, физиологически приятно и необходимо время от времени, как сон и еда. Не было нужды ни в весенних лужайках, ни в пледах под ёлками. Из жизни ушло потрясение счастьем. И покидать Землю было легко. Произошло странное искривление памяти, будто было всё давным-давно и быльём поросло. Всё было задвинуто куда-то, даже дальше детства, и не вспоминалось долго. Лик Ксении был стёрт, а память чувств осталась, на какое-то время сцепившись отчего-то с Лорой, о которой он как бы и тосковал первый год жизни на Троле, с Лорой, родившей ему сына, но так и не родившей в нём любви. И вдруг самообман открылся, будто и не сам он себя обманул, а некий неведомый злодей. Но в душе возникло возмущение.
Утром, принимая душ, он рассматривал своё привычное, неприязненное ко всему, что окружало, лицо в отражающей стене душевой кабины. Бритый череп, очерствелые губы и ожесточённые глаза. Какой юной девушке может понравиться этакий «космический воин»? С фигурой, способной лишь подавлять местных своими габаритами. Не удивительно совсем, что девушки Паралеи от него шарахаются. И как приступить к сотворению их взаимной любви? Как было всё на Земле? Но Паралея давно и прочно отодвинула Землю. И не в метафорическую, а в реальную космическую тьму. Как было вначале с Гелией? И сможет ли она заменить Гелию?
Придя столь неожиданно, ярко и плотно заполнив его ночью, утром Ксения уже не вышла за пределы спальни, за пределы сна, похожего на бессонницу, планета Паралея ей не принадлежала. Здесь обитали другие. И его деятельное дневное сознание было от неё свободно. Пласты опять сдвинулись, недра памяти закрылись, как пещера Алладина, закрыв в себе тоскующего духа с женской и обиженной маской на лице. Маленькое зёрнышко «сим-сим» опять куда-то закатилось. На дневном просторе Паралеи где-то таращила синие глаза милая девушка, ничего пока не знающая о его существовании. Но может это и к лучшему? И зря он вчера измывался над влюблённой душою монстра?
В душевой кабине витали духи Гелии, это был её, лишь ею и заполненный отсек его личного обиталища, их всеобщий, где невозможно было представить уже никого. Как и в их наземной пирамиде – хрустальной мансарде, расположенной на крыше жилого корпуса «ЗОНТа» в садах Гора. Всё тут принадлежало Гелии, куда же и войдёт девушка? Оставить её в столице и время от времени навещать, как и злосчастную Асию – «Ночной Цветок» из чужого сена? В маленькой, но хорошо устроенной по местному пониманию, квартирке, им не любимой совсем. И проблема её обитания вовсе не была такой уж и простой для него. Если же не он, то бандит Чапос уловит её в свою «усадебку» наверняка. И при мысли о том, что подобный тип прикоснётся к крыльям милой бабочки, содрогнулось в нём всё. А вот выкуси! Она уже не была ему безразлична. Она уже расположила свои доверчивые радужные крылышки, сев в преддверии его какой-то совсем иной фазы жизни, и было бы жестоко захлопнуть дверь, чтобы оставить её за порогом своего существования, а там, и не прячась уже, стоит изготовившийся к ловле хищный гоминид, заходясь от жажды заполучить её себе. Чудовищные и звериные мускулы налиты ожиданием, в глубоких глазницах, как в колодце застыла мрачная страсть. Он не пропустит свой миг удачи и брякнет своим сачком на её ставшие одинокими крылья, ухватит беспомощное тельце, посадит с торжеством в свою затхлую нору, где всё пропахло его потом. И отвратительная своим натурализмом сцена, как Чапос входит в её девственное тело своим звериным тёмным фаллосом, несоразмерно огромным, как и всё в нём, смяв под собою её пленительную воздушную пышность, ухватив пластилиновыми губами светло-розовый сосок девственной груди… Жуткая картина заставила принять окончательно решение её спасти.
– Вот видишь, моя щебетунья, какой у нас с тобой и выбор? – обратился он к ней мысленно, отняв у Чапоса ласковое обращение, тем впервые произнесённое, и присвоив его. – Пока ты играешь в куклы, он намеревается играть тобой. Но создан ли этот зверь для нежнейших любовных игр, как способен на это я, порождение утончённой и древней цивилизации. Если уж тебе определено быть куклой, то не его, а моей. Вместо суеты и тщеты театра, вместо его провинциальной и скучной усадьбы с навозными кучами от избытка скота и с наёмными работягами, вопящими с утра пораньше под окнами, где ты будешь просыпаться от ночных кошмаров. Не будет этого. Ты будешь просыпаться от моих ласк после фантастических наших с тобой ночей. Отвечая на них своим глубинным трепетом, в отличие от Гелии. И как чудесны, как разнообразны они будут, наши с тобой игры, и как же я расстараюсь для тебя, чтобы открыть тебе любовь в той самой полноте, которую знала земная девушка Ксения, ставшая уже, увы, только духом пещеры Алладина с её закрытыми земными сокровищами моей памяти, которую я ей и оставляю. А тебе всё остальное, моя девочка будущего.
Явление нездешнего жениха
Лицом к лицу с Чапосом
Моя девочка будущего… Откуда эта фраза возникла в её утреннем сне? Она не разглядела, кто такое прошептал. Он ускользнул, не пожелав остаться в дневной яви. Но показался он всё-таки знакомым.
Утренние сборы не были долгими, Нэя спешила. Вот уже она сходила со ступеней моста и, не удержавшись, обернулась, провожая удаляющегося Реги-Мона. Он нёс себя прямо, пружинисто сбегая вниз с прибрежного холма на том берегу. Пёструю рубашку колыхал налетевший порыв ветра, и его тёмные кудри тоже колыхались как вершина стройного дерева, до того волнисты и обильны. Тем же порывом задрало подол её платья. Она прижимала его к ногам, озираясь, не видел ли кто её нижних штанов? Руки скользили по ткани нового платья. Платье мерцало то бледно-синим, то нежно-фиолетовым оттенком, когда ткань струилась при движении.
Дорогая ткань – подарок от Гелии. Подарок невольный, поскольку Гелия отказалась от уже готового шедевра, увидев из точно такой же ткани платье на одной аристократке, которая ей не понравилась и показалась старой.
– Я не буду носить старушечьи платья! – сказала она капризно и отшвырнула изделие от себя. Видя, что Нэя вот-вот расплачется от обиды, Гелия великодушно дала своё разрешение забрать платье себе и перешить так, как Нэе и захочется.
– Должна же я иногда делать тебе подарки. Я балую тебя гораздо меньше, чем других, а ты мне самая дорогая душа на свете после моей дочери и… Сама знаешь кого.
– А твои мама и папа разве не дороги тебе? – спросила Нэя.
– Были когда-то. А теперь они мне посторонние люди, в сущности. И это их отношение первично, а моё только ответное.
С Реги-Моном произошёл следующий недолгий диалог, как они столкнулись на мосту.
– И сказал он: хорошо! – приветливо произнёс Реги-Мон, как и обращаются соседи к соседям.
– Отчего же именно тебе хорошо? – спросила она.
– В конкретном случае, от всего сразу. От того, что утро хорошее, ясное и не знойное настолько, чтобы мозги плавились. А ведь мне на тренировки пора на военный полигон. Если будет жара, то будет туго. Ну и от того, что ты встретилась.
– Тебе приятно меня встречать? – спросила она.
– Всегда приятно встречать пригожую девушку, даже если она и не твоя, – ответил он.
– У тебя есть та, кто твоя? – спросила она.
– А как же! – ответил он.
– Ты бываешь один хотя бы иногда? – спросила она.
– Буду, когда одряхлею. Но отчего-то думаю, что не доживу я до старости, – он изобразил скорбную гримасу.
– А я вообще не думаю о старости.
– Правильно. Чего думать о том, что от наших дум по любому не зависит. Рад, что история с бродячим акробатом завершилась без всяких последствий. А то эти акробаты прославились не только лишь пустяковыми забавами, а кое-чем и похуже…
– Разве бродячие акробаты так опасны? – спросила она. – Они ведь привлекательные сильные ребята и девушкам нравятся. А некоторые из их числа и подарки щедрые дарят за то, что девушки соглашаются с ними прогуляться. Например, браслеты из драгоценных кристаллов…
– Да никак ты снизошла до бродячего акробата? – продолжал шутить Реги-Мон, но почти веря ей. – Откуда бы у нищих бродяг драгоценности? Если только украли где. Носятся по всему континенту, ищи их потом…
– Ты думай, что болтаешь! Я не падшая, чтобы миловаться с первым попавшимся, где придётся…
– Даже если этот первый попавшийся хорош собой? Акробаты – ребята редкой физической силы, это да. Такой всегда защитит от любого бандита, а вот кто защитит девушку от такого акробата, окажись она с ним наедине?
– Да чего ты привязался ко мне с этим акробатом! – нешуточно возмутилась Нэя.
– Я привязался? А разве не акробат к тебе самой привязался ? – заржал Реги-Мон
– Ну и где он? Акробат?
– Где? Тебе виднее, где ты его потеряла. Укатил в свои длительные путешествия, как оно у них и водится.
– Разве не ты со своей сворой к нему привязался? А тебя о том просили? И почему ты так со мною обращаешься?
– Как?
– Неуважительно. Заладил, акробат, акробат. Мы с Элей лишь ради любопытства с ним и поболтали…
– И правильно, – согласился Реги-Мон. – С таким женихом, как у тебя, недостойно как-то общаться с бродячими иллюзионистами. Впрочем, это же головная боль для твоего жениха. А мне-то что?
– Чего ты заладил, жених, жених! Тон-Ат вовсе не мой жених! Это же Нэиль придумал, чтобы от меня всех отвадить. Разве ты не догадался? – Нэя разрумянилась от такой откровенности. Реги-Мон смотрел вдаль, любуясь рекой. Ему было до очевидности безразлично, выдумка ли это Нэиля, правда ли. – А зачем? – спросил он. – Придумал-то зачем?
– Чтобы местные бандиты боялись ко мне лезть, – ответила Нэя.
– Да кто бы и так посмел к тебе лезть? Видела же сама, как наши ребята пытались отшить от тебя того акробата? Да ведь чего девушка хочет, то она непременно и приобретёт. А уж на счастье или на беду, того не угадаешь.
Нэя опустила ресницы, скрывая гнев на поведение тех, кто были дружками Реги-Мона. – Я у тебя не просила защиты, тем более у твоих свирепых друзей, от которых впору защищаться точно таким же оружием, каким они всем угрожают без всякой причины…
– Они получили, кто по макушке, а кто по выпуклой своей части за своё поведение, уж поверь! Сами же проболтались обо всём Нэилю, ну он и дал им такой нагоняй! За то, что посмели тебя поучать и лезть в твои личные развлечения. Уж если они кого и затрагивают, сказал Нэиль, так это твоего жениха. Пусть у него голова и болит о том. Нэиль и сам любит волю в смысле любовных похождений, и другим любить не препятствует. Он так и сказал: «Актёр или студент, девочка вправе поиграть, пока её не заточили в башню с замшелым стариком. Акробаты, по крайней мере, обладают телесным совершенством и силой. Будет о чём вспомнить в супружеской неволе…
– Отстань! Где теперь этот акробат? А тебе нравится моё новое платье?
– Платье? Да у тебя всегда они новые. На то ты и швея.
Разочарованная тем, что не поразила Реги-Мона, Нэя разгладила подол нового платья. Налетел порыв ветра. Реги-Мон не стал дожидаться, пока она пыталась поймать сорванный ветром с волос лёгкий шарфик. И умчался в сторону, противоположную той, куда направлялась сама Нэя. Действительно, глупо было думать, что он захочет проводить её через заброшенный парк. Дождёшься от такого, быстрого как ветер, непредсказуемого и всегда неуловимого.
Всю ночь она переделывала внезапно подаренный наряд, поскольку нашло вдохновение. Страдающая ночной чуткостью бабушка то и дело выходила в общую комнату, где стрекотала машинка внучки и ворчала на её ночное творчество.
Кто-то появился, поднимаясь на мост по тем же ступеням, по которым только что сошёл вниз Реги-Мон. Плотный широченный мужик. Страшный! Она иногда его видела, но мельком, и как-то понимая его внимание к себе, пугалась и цепенела. Да уж! Это не акробат. Тот, по крайней мере, был на диво хорош, хотя и смешной. Да и Эля помешала завязать с ним дружеский контакт. Впрочем, к чему бы он и привёл? Может, действительно, к ночлегу в заваленной реквизитом бродячего театра машине? Ну, уж нет! Такого быть не могло никогда! Ни за какие драгоценности она бы не влезла ни в какой фургон на колёсах, увозящий только к позору. Она тревожно присмотрелась к пешеходу, узнавая того самого мужика, который и преследовал её тёмными, как вода в яме, глазами. Как давно это возникло? Кажется, очень давно. Правда, встречался он нечасто. Да неужели, он тоже идёт тем же маршрутом? Не вернуться ли обратно?
Странное оцепенение не давало ей сдвинуться с места. Как будто человек уже издали сковал её непонятным пугающим воздействием. Вокруг не было ни души. Эту дорогу боялись девушки, но использовали из-за её удобства, стараясь ходить группами. Мост был построен для рабочих ближайшего завода и подземных разработок, а не ради удобства пешеходов, у которых не было средств на пользование общественными машинами.
О, Надмирный Свет, да он и смотрит! Шею вытягивает, словно не поспевает за собственными глазищами и боится, что они выскочат вперёд. Вон как он их выкатил, едва её увидел! Нэя словно с усилием выбралась из странного незримого силка, вздрогнула как от мгновенного пробуждения и помчалась в сторону, где пешеходная дорога, самая короткая из тех, что вела в центр города, ныряла в заросли густого лесопарка. От ступеней моста дорога разветвлялась, и человек вполне мог пойти совсем в другую сторону, в сторону промышленных предприятий. Разумнее было бы вернуться, но страх столкнуться с преследователем глаза в глаза был выше разума. Нет, он не свернул, предчувствие не обмануло и безошибочно определило человека, как имеющего целью именно её. А он сзади прибавил ход! Вот уж и сипло дышит за спиной, а дорожка всё глубже уводит сквозь хотя и городской, но запущенный парк. А вокруг ни души. Да что же это!
– Ай – ай! – Нэя пискнула вслух как травяной грызун, прибавила скорость, перейдя почти на бег. Сухой кустарник ползучей веткой дёрнул за бабочку на туфельке, и украшение пропало в траве. Не зная, что и делать, она на несколько лишь секунд заметалась, ища бабочку. Её сделал Нэиль из редкостных кристаллов, подаренных Гелией для Нэи. Бросить бабочку Нэя не могла. И тут она увидела, как мужчина нагнулся и ловко нашёл бабочку, протягивая ей руку, в которой она лежала. Нэя схватила бабочку, дорожа ею даже на грани обморока от испуга, а он схватил её ладошку своей широченной ладонью.
– Пустите! Что вы?! – её затрясло от ужаса. Вокруг так и не появилось никого. Не считая многочисленных ящерок, мелькающих между ног и прячущихся в камнях и в травах, и птиц, порхающих среди розовых, лиловых и нежно-небесных листьев. Иногда их цвет густел до иссиня фиолетового цвета, когда сильный ветер задирал их, обнажая изнанку. Мелкая фауна не спасала её, стоящую перед человеком, которого она не знала, только видела издали, особенно в последнее время очень часто.
– Не пугайтесь, моя госпожа, – сказал он вдруг неожиданно приятным голосом, – я только провожу вас через пустынную, глухую местность. Почему вы рискуете здесь ходить? А не вдоль улиц? Или у вас нет денег на общественную машину?
– Почему нет? Есть, – но денег не было, Нэя проела их в «Доме для сладкоежек». – И потом здесь короче, а ходить полезно для выработки прямой осанки и лёгкой походки. Нас же этому учат. Я же в театральной школе учусь, – похвалилась она, чтобы он понимал, с кем имеет дело. – Моя бабушка аристократка и у неё много связей всюду. Меня устроили по протекции. А вы думали?
Таким вот образом она решила обозначить свой социальный статус. Он хмыкнул, вроде бы, и насмешливо? Нэя подняла на него взгляд, со страхом рассматривая жуткое лицо во всех подробностях. Бугристое, с грубыми чертами, пронзающими глазищами, глядящими из-под его огромного лба. Их блеск поразил Нэю. Если бы не его лицо в целом, глаза были бы и красивы из-за своей необычности и глубины. Лицо же показалось настолько несоразмерно крупным, что заслонило собою всё. Оно сильно блестело от пота и будто отражало в себе окружающую розовато-фиолетовую, преимущественно, листву, от чего и само казалось с фиолетовым отливом. Или он бежал и вспотел, или волновался. Дыхание было тяжёлым, с присвистом. Нэя умела очень быстро бегать, а было жарко, душно. И хотя он не бежал, но ускоренный шаг утомил его очевидно. Нэя тоже еле дышала, держась за грудь и боясь упасть прямо на траву, не потому что устала, а от непосильного ужаса стать жертвой нападения. Вспомнились все страшные случаи, о которых рассказывали другие девушки и женщины. Парк был настолько запущен и дремуч, что больше походил на джунгли, в его лиловых глубинах таились не звери, но люди – злые насильники и воры.
– Короче не означает, что ближе. Можно попасть не туда, куда вы столь спешите, – мужчина понял её страх. Ласковая усмешка сдвинула его блестящие от пота тяжёлые скулы, голос был успокаивающе мягок, и в то же время некая повелительная интонация звучала в нём. – Да не бегите! Отдышитесь. Я не дикий людоед из пустынь, вы же видите, я вполне приличный человек. Я провожу. В школу? В театр?
– Нет. К подруге. – Она засеменила уже рядом с ним, заставив себя перестать бояться. Не посмеет, не тронет. Девушки, женщины рассказывали, что насильники не вступают в беседу с жертвой, нападают сзади, сшибают с ног. Здесь же не загородная глушь, постоянно ходят люди, и сейчас не ночь. Бабочку она спрятала в сумочку, висящую на поясе. Сумочка была сшита ею в тон платью и тоже украшена кристаллами. Нэиль умел сверлить в них дырочки, куда Нэя продевала прочные, но тонкие нити, чем и закрепляла их на ткани.
– Красивые у вас камушки, откуда они? – спросил шедший сбоку человек всё тем же приятным голосом, свысока ласковым, образованным. И это непостижимо не увязывалось с его пугающей внешностью.
– Брат приносит из столицы, а вы думали что? – Нэя не желала посвящать его в тайну кристаллов.
– Вы думаете, что ваша бабушка или ваш брат вам защита? Вам угрожает опасность, госпожа, перед которой ничто возможности вашей бабушки. Бывшей аристократки, – и он это выделил, он это знал. – Давно бедной, никому не интересной аристократки, которая не имеет никаких связей с бывшим своим миром. Да и опасность такая, что и аристократы ваши ничто перед нею.
– Какая это? – Нэя опять ускорила шаги. Единственная опасность – он сам, навязчивый попутчик. Но, как нарочно, так никто и не появился в парке, ни идущий навстречу, ни обгоняющий сзади. Нэя то и дело оборачивалась в тщетной надежде увидеть хоть кого. Она была готова идти и обратно, встреться ей кто из их квартала. Обычно по этой дороге ходят многие, кому надо в центр, и те, кто обратно из центра города на окраину, но видимо все прошли, кому надо. Был день, все работают. Все заняты, а бездельные богачи пешком не ходят. У них свои машины, не похожие на тесные и переполненные до невыносимой духоты общественные колымаги, которых боялась Нэя. Там могли обшарить, вытащить всё из сумочки, стащить красивый шарфик с волос и просто затоптать туфельки или бесцеремонно облапить потными руками, могли нагло тереться, стоя сзади, о платье и даже оставить отвратительные следы.
Откровения сумасшедшего
– Вас хочет уловить оборотень, госпожа, подобная утреннему свету. Он замурует вас под землёй. Я знаю, о чём говорю. Ведь после использования тела девушки оборотень не поведёт девушку в Храм Надмирного Света. Оборотни ведь не люди. Хотя и имеют вид прекрасных молодых мужчин. Но нет! После их ласк многие девушки бредят настолько, что их считают уже за сумасшедших. Душа стонет от разлуки, оборотни умеют обольщать, но всегда выбрасывают рано или поздно тех, кто им доверился.
– Куда попадаю девушки? Зачем они нужны оборотням?
– Они попадают в другой мир, и никто не знает, где он. Думаю, в глубине планеты. А зачем? Да затем, что им скучно там. Они так развлекаются, но любить они не умеют.
Нэя ускорила шаг до бега в стремлении оторваться, уже задыхаясь. Но у попутчика были огромные шаги, и он просто шёл рядом.
– Не спешите так и не бойтесь меня. Я вам не враг. К тому же я служу у Тон-Ата. Он поручил мне охранять вас. Наш город опасен для таких юных особ, тем более таких прекрасных, как вы.
– Тон-Ат? – Нэя даже приостановилась, – мой жених?
– Он? Жених? Старик? – удивился уже человек. Как он, служа, может этого не знать? Да и не видела Нэя его никогда в лесной усадьбе Тон-Ата. Нэя разглядела, наконец, дорогую одежду провожатого, его сделанные на заказ туфли с блестящими пряжками.
– Да, – ответила она гордо, – и что из того, что старик? Он богат, умён и красив к тому же.
– Красив? Это старик? – опять ухмыльнулся человек. Тон-Ат и словом не обмолвился, что её кто-то охраняет, да и бабушка рассказала бы об этом. Всё ложь!
– Сочиняете про оборотней? Пугаете как маленькую? – Нэя смелела по мере того, как они покидали пределы заброшенного сумрачного парка. Здесь когда-то была старая усадьба богатого торгаша, но земли тут утратили престижность после того, как был построен завод и открыты новые рудники неподалёку. Богач продал имение по дешёвке городу, желающих жить по соседству с бараками подземных рабочих не было, да и ближайший завод чадил и гремел непрерывно. Сам лесопарк стал обиталищем ночных бродяг, пьяниц или влюблённых, тайно встречающихся здесь по своим греховным делам, всегда опасных своими последствиями. Сколько дурочек отправились через этот запущенный оазис недолжной любви прямиком в «дома кошмаров», тоже именуемых «домами любви». Так что в определённом смысле этот парк был преддверием чьего-то личного ада.
– Зря не верите. Оборотни существуют, хотя и маскируются под людей. И один из них уже поймал вас в свою сеть, незримую для вас. Но вы, ваше лицо уловлено и живёт в его волшебной пластине, похожей на кино, но маленькое и плоское, такое, что можно положить в карман.
– Кино в карман? Как это?
– Не важно. Это технические детали. Но он открыл на вас охоту.
– Зачем? – Нэя была убеждена уже окончательно, что перед нею безумец. Хотя возможно и не опасный. Страшный, но тихий.
– Чтобы уловить вашу душу в себя, а тело сделать игрушкой. Понимаете?
– Нет. Как это? – она остановилась, уткнувшись взглядом в тончайшую ткань его рубахи, тёмную и без рисунка, но очень дорогую. Это она понимала. Поднять на него глаза повторно было страшно. Чтобы провалиться уже в его глаза-ямины, где блестела тёмная застойная вода с непонятными бликами. И блики эти выплывали откуда-то из глубины пугающих глаз. И улыбка. Растягивающая губы, она была до того нелепой и неумелой, сразу видно, что улыбаться он не привык. Губы ему не повиновались. Да и не губы, а губищи, толстые, ужас!
– Ваша подруга, что же никогда не рассказывала вам про оборотней? Об их загадочном мире? Где и сама жила и бывает часто? Живет с одним из них. Терпит его гнёт, но за деньги готова на всё. Откуда у неё такая роскошь, не интересовались? А задумайтесь.
– Она не живёт ни в каком другом мире, и нет у неё никакого оборотня. Что это вы? У неё есть друг и покровитель. И не угнетает он её. С чего это вы взяли? Попробовал бы кто угнетать Гелию! У неё жильё в центре, а не в другом каком-то там мире. Где же этот мир?
– Не знаю я, где он. Но есть! И оборотень взял в плен её душу. Такая у них, у оборотней, любовь. И вашу душу как пленит, так и выпьет из вас всю вашу радость. Он уже однажды сманил одну девушку к себе, вырвал её из рук жениха. А они уже заплатили дань жрецу Надмирного Света, чтобы он вымолил разрешение на то, чтобы им зажечь святой зелёный огонь на семейном алтаре. И что? Оборотень накачивал её опасной для женщин Мать Водой, чтобы она добровольно как бы любила его. Пока однажды она не сумела сбежать. Но кто её ждал дома? Хотели они с женихом сбежать ещё дальше в глухомань, но он погиб из-за аварии в руднике. Видите, как оборотни способны насылать несчастья на тех, кто соблазняется ими? И где она? В тусклых тесных цехах сохнет её красота. Вы хотите быть следующей?
Нэя облила его презрением, сжав свои очаровательные губы. Она уже не боялась, видя приближение группы людей. Вид города, открывшегося впереди, давал ей чувство смелости. Страх остался в зарослях. Невдалеке сновали люди, приближались дома.
– Что же это вы несёте? Что за бред?
– Он войдёт в ваше бесподобное тело, причинит боль, растреплет вашу душу, как ветер прибрежное одинокое дерево во время бури, сорвёт с вас вашу ясность и тишину. Бойтесь, бегите и спрячьтесь, пока он не схватил вас уже и въявь. А он вас ищет и уже вкушает мысленно вашу юную телесность. А вы, наивная дурочка, живёте в своих театральных декорациях, книгах. Эта фальшивка скрывает от вас подлинную жизнь. Но я сумею, если вы только захотите, оставить вас в мире грёз навсегда. Я сумею сделать так, что вас не коснётся чудовищная и уродливая жизнь, вы проживёте в неведении её тягостной сути…
– Какой ещё сути? Жизнь прекрасна всё равно! Это вам всюду мерещатся какие-то оборотни.
– Той самой подлой сути, что нас пожирает. Изо дня в день. Жрёт и пьёт нашу энергию, радость, гнёт и гнобит, пока не раздавит и не убьёт старостью и болезнями. А я научился ей противостоять. Вы же нет. Вы, хотя и волшебная, но хрупкая, вас легко смять, обмануть.
– Всё-то вокруг вас мрачно, и жизнь, и населяющие её призраки из ваших же выдумок.
– Ваша подруга много о чём знает, но видите, ничего не рассказывает. Обманывает, хотя и по умолчанию. Если её покровитель, как вы сказали, вас захочет, она не будет вас спасать. Она отойдёт в сторону. Да ещё постельку приготовит, чтобы он к вам возлёг, когда возжелает вас познать, как мужчина познаёт женщину.
– О, Надмирный Свет! – пробормотала Нэя, пятясь от его безумия. – Вы лжёте! Не мог Тон-Ат доверить мою охрану безумцу. Что за речи? Что за предсказания? Сети, оборотни. Да вы сами и есть оборотень с сетью! У меня ноги чуть не отнялись, когда вы бежали следом. Если бы вы знали Тон-Ата… – Тут она замолчала, кое о чём догадавшись. Богатая одежда уже не вводила её в заблуждение, а блеск из глубоких глазных впадин, лихорадочная речь подтвердили её догадку, вдруг в ней возникшую. – Вы лечились у Тон-Ата? Вы его пациент?
У Тон-Ата была платная частная клиника для лечения психических расстройств.
– Я не сумасшедший, не то, что вы подумали, – и он опять попытался натянуть на непослушные и резиновые губы добрую улыбку, вернее её подобие, но плохого, нижайшего качества! – Давайте убежим вместе, спрячемся в моей усадьбе. Демон никогда не найдёт её месторасположения, поскольку это настолько далеко от столицы, у края безбрежных джунглей. Я не беден. Но этот мир таков, что диктует свои законы. Чтобы выжить и не пойти ко дну надо ещё больше утяжелять эту жизнь, но уже для других. Она влияет на нас, мы на неё. Если не сумеешь вклиниться в неё, тебя подавят те, кто это сумеет. Или ты по головам других, или другие по твоей покорной голове. А я не покорный. Я сильный. Но ради вас я буду рудокопом, чернорабочим, как в своей нищей юности. Я плюну на грязные деньги. Хотя у меня их и много. Но я устал от своей жизни, устал служить богачам, да и тому же демону. Рядом с ним моя душа тускнеет, я перестаю понимать мир вокруг, озлобляюсь. Вы думаете, я урод? Я странен только внешне, но ради вас, если полюбите, стану другим. Вы забудете о моей непохожести на большинство, вы привыкнете и поймёте, что я вовсе не уродлив, а только непривычен взору большинства. Я потомок другой расы, более древней и некогда более развитой, чем сегодняшние жители Паралеи. Вы будете счастлива, моя богиня. Я умею женщине дать счастье. У меня есть подруга, которые развита и умна. Из высшего сословия. Она тоскует обо мне, если я долго её не навещаю. Но ради вас я и её забуду навсегда. Что мне в этой аристократке? А тот? Ему только и надо, что надкусить вас, побаловаться от тоски и пустоты. Но если тело быстро забывает терзание, то душу прежней уже не сделаешь. Чистой и прекрасной, той, какая она у вас сейчас. Он высосет из вас всю вашу радость, и синева ваших глаз померкнет. От обиды и заброшенности на тело наваливаются болезни, которые могут его изуродовать. Так что вы можете утратить и вашу редкую красоту. А она так уязвима, поверьте мне, я знаю это. И только молодость верит в свой неограниченный ресурс. А он иссякает вообще быстро, а от потрясений человек может и высохнуть мгновенно, утратив силу для дальнейшей жизни. И тогда апатия, тусклость дней и провалы ночей, вот и всё, чем может обернуться жизнь. Не дайте демону укусить вашу душу! А я только и буду что умножать для вас радость жизни, хранить! – И он уже хватал её за руки. Люди обходили их стороной, видимо, считая её блудницей, косились с неодобрением и осуждением. Она вырвала их, вскрикнув.
