Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
Фрагмент из будущего. Доктор Франк. Остров в Тихом океане
– По сути, я стал человеком Паралеи. Прожив там столько лет, я и сам забыл о своей принадлежности к Земле. Не скажу даже, что скучал. Я полюбил Паралею. Полюбил пригожих детей, изумительных доверчивых женщин. Всех сразу, а не потому, что они принадлежали мне лично. Лично мне никто там не принадлежал. Полюбил наряду с живописными красотами планеты и населяющих её людей. Не скажу, что и простых для постижения. Разумные существа нигде и не бывают простыми.
– Франк, расскажите, как появился у них совместный ребёнок?
– Как появляются дети, так и появился их ребёнок! Если девушка живёт в отсеке молодого мужчины, а у девушки той нет ни малейшего отличия от девушки земной… Откуда бы ей и взяться там, девушке земной? Да ведь и местные особы производили потомство от связи с нашими отшельниками. А наши бравые десантники осваивали Паралею не одно десятилетие. Но кто занимался этим вопросом, если по-настоящему?
Однажды ко мне пришёл Венд. Он долго мялся и говорил на темы, которые его, очевидно, не интересовали в данный момент. Наконец он решился на нужный ему разговор. Он сказал: «Доктор, это невозможно! Но у Гелии будет ребёнок».
Он и понятия не имел, что не является тут исключительным в этом смысле, то есть и прежде случаи бывали. Но я не стал ему того говорить. Я, если честно, наслаждался его смятением и даже некоторым испугом. Я напустил на себя непроницаемо-суровый вид, чтобы он прочувствовал, за всё надо платить. Он стал оправдываться передо мной: «Она скрывала от меня, и срок уже приличный. Я сам догадался, хотя она продолжает уверять, что ничего нет. Вы должны сделать ей операцию. Мне не нужен ребёнок»!
Тут уж у меня перехватило дыхание от его наглости: «У меня что, абортарий тут разве? Нам это кому? Когда вы втащили её в свой отсек, вы о чём думали»? Он растерялся окончательно, вид был жалкий, и я тоже перешёл на спокойный тон: «Это невозможно. Если бы сразу. Но теперь придётся всё оставить, как есть. Придётся вам с нею принять на себя эту ответственность». Он начал паниковать, что не хочет быть отцом неизвестного мутанта. Я провёл все необходимые исследования и сказал ему, что у Гелии развитие эмбриона происходит почти в идеальной норме, так, как оно и бывает у земных женщин. Но было очевидно, ему не хотелось становиться отцом.
Спустя короткое время Гелия ушла от него. В пещеру к своим родителям. Их отношения прекратились. Он жил так, будто её никогда не было в его жизни. Чёрствость этого человека впервые потрясла меня. Да и многие стали относиться к нему иначе, чем прежде. Я приходил к Хагору в его пещеру, продолжая её наблюдать. Возникло опасение в благополучном протекании родов, и я, чтобы избежать риска осложнений, предложил ей вместо естественного процесса рождения ребёнка оперативное вмешательство. Когда пришло время, Хагор привёл её ко мне. Этого человека, её отца, было невозможно узнать. Он постарел на глазах, так сильно он переживал за дочь, которую необычайно любил. Мать её оставалась по-прежнему спокойной и безмятежной. Может, она была мудра, может, равнодушна ко всему на свете. Понять эту загадочную женщину было не проще, чем саму Гелию.
Оперативное вмешательство прошло легко и без последствий. На мужской базе, среди военных мне пришлось принимать роды, что было забавно и радостно. Появилась девочка, до того хороша она была! Все наши так и рвались посмотреть на новорожденную, и только отец бродил как тень, не зная, что ему теперь и делать. На его лице шла очевидная борьба между его совестью и его подлостью. Его почти шатало от собственной неопределённости в самом себе. Что он был за человек? После недельного восстановления Гелия пришла в норму. Выглядела она столь чудесно тогда, будто в ней, внутри возник новый источник неизвестного прекрасного излучения. И Венд заявился к ней, наконец, в медицинский отсек. Увидев её, он замер на месте как стоп-кадр. Потом стал обнимать её, как ни в чём, не стесняясь меня. Внешне, во всяком случае, так могло показаться, она его простила. Но думаю, что нет. И к ребёнку была безразлична настолько, что поразила всех, кто это наблюдал. Похоже, в этом смысле, они друг друга стоили. И молоко у неё так и не появилось, хотя сама беременность протекала в норме, в земной норме, имею в виду. У неё все процессы протекали по земному. Не было в ней ничего инопланетного. Пришлось на военной мужской базе заняться синтезом грудного молока. Она так и не прикасалась к ребёнку. Все хлопоты взяла на себя её мать Инэлия.
Инэлия была столь же необычна, как и дочь, но в другом, всё же, роде. Исследования, которые мне удалось провести в тайне от неё, были столь же шокирующими для меня, как это раньше произошло с дочерью. Она была на сто процентов женщина местной антропологии. Исследования же митохондриальной ДНК выявили, что у Гелии была земная мать, а не Инэлия. «Чья она, ваша дочь»? – спросил я. На что она мне ответила, что дочь её. «Кто же отец»? – допытывался я. «Не помню этого», – был её ответ. И при этом она смотрела столь ясно и чисто, что усомниться в её правдивости было невозможно. Получалось, что она была суррогатная мать? Кто, где, а главное, зачем проделал с нею это?
«Где та лаборатория, где над вами мудрили неизвестные умельцы»? – спросил я у неё шутливо, хотя и понимал, что ответа не добьюсь. Она ответила вполне серьёзно, так как она не понимала шуток абсолютно. «Я сама и являюсь этой лабораторией. Как и любой другой человек. Что он как не биохимическая лаборатория Творцов». «Творцов? Вы уверены, что Он был не один»? «А вы думаете, что Одному под силу сотворить такое? Разве мы не есть трагическое противоречие в самих себе? Ведь вы же верите в благого Творца, а что мы видим вокруг? Где же безусловное благо? И почему Энтропизатор, смерть, властвует в этой Вселенной»? Что можно было понять нам в этих людях? Мать, которая не оставила своих генетических следов в дочери? Это как? К тому же матерью она была дважды. Я спросил: «Где ваш другой ребёнок, которого вы рожали? Что произошло с ним»? На что она ответила очень спокойно, что ребёнка взяли на воспитание местные люди. Хагор отдал бесплодной женщине – жительнице одной провинции, а им в горах достаточно было и Гелии. «Отцом был Хагор»? Но она ответила, что нет. А кто? Она ответила, что не знает кто. Вернее, не знала даже его имени, а сейчас не помнит и его лица. Что было не так с её головой, с памятью? Но не проникнуться к ней симпатией было невозможно. Лицо её было чрезвычайно молодо, хотя волосы абсолютно лишены пигмента. Она несла в своём теле давние следы серьёзных травм. Повреждения позвоночника, шрамы, хотя уже и малозаметные на её лице. Её кто-то в своё время очень профессионально излечил. Она мало говорила, почти всё время молчала, но и в своём молчании, казалось, она излучает доброту.
Хагор же был весьма пожилой по своему виду, но и от него добиться каких-либо сведений было невозможно. Этот чудак уверял меня, что они с Инэлией ровесники. Но выглядел-то он как её отец, если не дедушка. «Если бы вы были в состоянии понять и вместить в себя то, что пришлось пережить нам с Инэлией», – говорил он мне. – «Но вам, рациональным скептикам, объяснять это бесполезно. Вы слишком ограниченные существа. И говорю это не в качестве умаления вашей природы, а только фиксирую, что ограниченность любой формы жизни есть необходимость для её выживания». Видя моё недоверие к себе, он оскорблялся и замыкался. Сам он жил в своей пещере, к нам приходил редко. Пещера, повторюсь, понятие не совсем то. Это было очень комфортное жилище, но устроенное внутри естественного выветривания скального образования в горах. Они были мастера создавать подобные жилища. Эти безобидные и отчасти угнетённые люди – беженцы из Архипелага обладали многими секретами, которыми не спешили делиться с посторонними.
Первое время я решил не отпускать ребёнка и Гелию в пещеру во избежание инфекций, и Инэлия жила с девочкой у нас. Ей выделили отдельный отсек. Пока Инэлия жила у нас, Разумов Рудольф Горациевич впал в странное тоскливое состояние. А был он человеком жизнерадостным, активным, хотя и жил, по сути-то, монахом, как многие у нас там. Не скажу, конечно, что монахом полностью безгрешным, да ведь и обетов он ни Богу, ни кому другому не давал. А в первые его годы по прибытии на Трол, был он совсем молодым, и по случайным обмолвкам, по рассказам сослуживцев из тех, кто был чрезмерно разговорчив, когда дело касалось чужих тайн, у него были дети от местных женщин, существование которых он пытался скрывать от коллег. Как, впрочем, и коллеги в этом проявляли ту же скрытность. Лично я помню его всегда одиноким в личном плане. Разумов умел сублимировать свою энергию в нужное русло, но когда на базе возникла Инэлия… Он искал малейший предлог, чтобы зайти в тот бытовой сектор, где она жила. Он не отрывал глаз от Инэлии, когда видел её, но так и не заговорил с нею ни разу. Что же. Ведь у неё был муж. Хагор. И я не мог ни уважать достойное поведение Разумова, даже понимая его увлеченность необыкновенной инопланетянкой. Он приходил ко мне, вздыхал, но откровений я так и не дождался. Нет, если вы предположили, что он имел некое отношение к рождению Гелии, то это не так. Он был ей генетически чужой. Речь о матери Гелии. Она вовсе не выглядела на тот возраст, в котором женщины имеют взрослых дочерей, и мужчинам она нравилась. Сама же Инэлия игнорировала всех, не разговаривала ни с кем, исключая меня одного, благодарная мне за дочь и внучку. Только однажды сказала мне: «Как хорош ваш Главный, кого вы зовете ГОРом. Если бы я была молодой как Гелия, я выбрала бы его. У него такое доброе лицо и глубокие глаза. Ласковые руки. Как хороши были бы наши дети». Не знаю, откуда она решила, что у Разумова ласковые руки, если сторонилась его всегда. «Что же мешает вам сделать это теперь? Насколько я понимаю, Хагор не является вашим мужем, а кем-то вроде телохранителя». «Да вы потешаетесь надо мной! Я отвратительная старуха для того, чтобы позволить себе то, что есть любовь. Если только не совершить акт кощунства над нею и собою заодно». Не знаю, кто внушил ей, что она старуха. Это было настолько далеко от реальности, но не мне было её переубеждать. Она не имела о себе объективной оценки. Да и откуда? У них и зеркал-то в горах не было. А у нас, в подземном городе, она косилась на собственное отражение как на посторонний себе объект, явно не имея привычки к зеркалам. Но это была женщина уникальной, если не сказать сияющей красоты. Оставалось только вздыхать и печалиться, как и ГОРу Разумову.
Я придумал модель оригинальной сумки, в которой Инэлия вместе с Хагором выносили ребёнка гулять в горы. А мать и отец были заняты исключительно собою. У них настал ренессанс их чувств. Они почти не вылезали из отсека Венда. Купались в озере или гуляли, как раньше в горах, будто всё к ним вернулось, их прежнее, словно и не было у них ребёнка, вернее, ребёнку не было места в их союзе. Многих это поражало, но никто, конечно, не лез в чужие отношения. В конце концов, у ребёнка были заботливые дед и бабушка. Что же касается сладкой парочки, их роли заметно поменялись. Теперь она властвовала над ним. Хотя мне уже тогда казалось, что этот гордец отомстит ей за всё рано или поздно, накопив в себе критическую массу ярости за своё подчинение её власти. Она стала скучать и капризничать. Венд взял её на поверхность в столицу Паралеи. Гелия потребовала, чтобы её отпустили в театральную школу. Скучая на базе, она пристрастилась к местным фильмам. Скучающие, как и она, обитатели нашего города в подземельях и имеющие выход лишь в пустынные горы, смотрели эти фильмы как средство для релаксации, потешаясь над местной жизнью и её неадекватным отражением в искусстве. Но наивная девушка всё приняла всерьёз, решив стать великой актрисой. Хотя она была практически безграмотна, ей на удивление быстро удалось преодолеть разрыв в образовании и воспитании, который был вначале между нею и теми, кто там учился. У неё появились друзья, очевидно влияющие на неё в смысле дальнейшего развития, явно люди рафинированного круга. Это чувствовалось по её быстрому подъёму в смысле личного развития. То, чего не сумел Венд, только и умея, что третировать её прежде, сумел кто-то другой. Тот, кого она ловко от него скрывала в течение длительного времени. Пока не наступила та горестная развязка существующего и тайного для Венда любовного треугольника. Но думаю, он давно это подозревал. Он стал лихорадочно что-то искать для себя в их столице… Но эта история уже иная.
Итак, Гелия стала заметно отдаляться от Венда, чем причиняла ему страдания, что было очевидно, во всяком случае, для меня. Не думаю, что кому-то было и дело до его душевных корч. Возможно, она и мстила ему таким своим отношением. Она оказалась тоже многослойной штучкой, как и он сам. За её добротой и искренностью таилось что-то и ещё. Она полностью погрузилась в своё новое существование в новом для неё мире. Венд мечтал найти для неё тихое местообитание, но вырвать её из той жизни было уже невозможно. Хагор и Инэлия с ребёнком Гелии и Венда уехали в провинцию, где на средства ЦЭССЭИ им купили неплохой домик в благополучной провинции, лежащей в зоне их прекрасных лесов. Не везде у них и было подобное благополучие. Но можно ли было Гелию заставить там обитать? Это было смешно и представить!
Хагор и Инэлия уехали, и больше я их не видел. А саму девочку встретил уже семнадцать лет спустя, когда она возникла у нас уже как жена молодого стажёра – астробиолога Антона Соболева. Он проходил свою первую и начавшуюся столь страшно здесь, с аварии их звездолёта, практику в садах Гора на поверхности. В закрытом Объекте Наземного типа- ЗОНТе. В той аварии выживших оказалось двое. Он и ещё один молодой космодесантник Олег Пермяк. Сам Антон не имел отношения к военной структуре ГРОЗ. К тому времени, как он появился в Паралее, старшим в подземном городе был уже Рудольф Второй, то есть Венд. Разумов оставил его после себя своим наследником. Ведь только у Рудольфа Второго и была к тому времени столь длительная выслуга лет на Паралее. Почему он тут задержался на такое непредвиденное количество лет? Не считая, конечно, меня. Но я-то это совсем другая уже история. А Венд? Думаю, из-за своей семьи. Гелии отказали в допуске на Землю, как субъекту невыясненной и непонятной природы. Ведь никто так и не сумел понять, кем была её мать? И упрямец Венд остался на Паралее. Но он там к тому времени неплохо и устроился. После гибели Гелии у него вскоре появилась новая и не менее загадочная, прекрасная девушка. Он обитал в своей инопланетной Аркадии, и не думаю, что очень уж печалился о покинутой давно Земле. Он стал, по сути, человеком Паралеи, как и я. Мы с ним появились там одновременно, хотя и по разным причинам.
Фрагмент из будущего. Невозможно любить собственное рабство. Рассказ Венда
Остров в Тихом океане «Сапфир».
– Хотя и по разным причинам, мы с нею любили одно и то же озеро в горах. Мы купались в его чистейших водах, скрытых как сокровище в сердце гор. Таких озёр там было много. И вода имела не только разный химический состав, но и цвет. Я любил самое близкое, расположенное почти у выхода из недр нашего подземного города. Не потому, что оно было ближайшее, а потому что оно имело цвет нашего земного неба. Бирюзовое, чистейшее, глубокое.
Старый Хагор, насколько он был стар, не знаю, но на выглядел стариком, не являлся её биологическим отцом. Он всегда бродил за нами по пятам. От него невозможно было спрятаться. Его кирпичная морда вечно торчала в скалах, почти сливаясь с ними. И я перестал принимать его к сведению, как кусок скалы. Но Гелию он нервировал. Мешал раскрепоститься. Тогда я подошёл к нему: «Зачем ты следишь? Ты извращенец? Ты никогда не обладал женщиной»?
И это чудо Вселенское отвечало, глядя глазами наивного как дитя идиота: «Нет, мне этого не дано».
Я ему сказал, если он ещё раз попадётся мне на глаза, я скину его в пропасть. Он исчезал лишь на время, но я понимал, что следит. Ты понимаешь, насколько мне трудно говорить тебе о подобных вещах. Возможно, это было влияние иноземной среды? Но она, хотя она не годилась даже на то, чтобы сравнить её с тобою по развитию ума, тела… Недоразвитая дикарка, почти девочка-подросток, и я ставший, вроде как, и педофилом, если по нашим земным законам, но у них там подобный возраст был уже детородным. Она давала мне такие ощущения, которые я назвал бы, всё же, счастьем. Я не мог без неё жить. Даже в дурацкой своей юности не был я так по-мальчишески влюблён. Но потом она родила ребёнка, не бросать же её было в диких горах? Хотя тогда всё и началось. Во время беременности она возненавидела меня настолько, что не позволяла до себя и дотронуться. Её тошнило от меня. Я злился и в отместку сделал вид, что тоже в ней не нуждаюсь. Но я ждал, когда она разрешится от бремени, чтобы всё повторить. Я и не собирался её оставлять. Во время беременности она словно повредилась в уме, даже дралась со мною, едва я пытался её приласкать. Ребёнка она отторгла. Его сразу стала воспитывать её мать. Но кем мне было заменить её? Местные почти все были уродками, а те, что могли бы и привлечь, были развратны или расхватаны их любителями. Мне ли было развлекаться с этими «особыми девами»?
Инэлия стала моей дочери, по сути, матерью, а безумный Хагор претендовал на роль отца, всячески демонстрируя мне, что это только его ребёнок, а я вроде как не причём. Он дал ей даже собственное имя Икри, игнорируя то, что дал я, её отец. Я назвал её Лоролея. Девочка была настолько похожа на меня, беленькая и зеленоглазая, а там на этой Паралее таких и не видели никогда. Характер у неё оформился впоследствии тоже не маменькин, а мой. Упрямый и мстительный, гордый. Дура Гелия, а она, несмотря на свою ангельскую внешность, была дура, решила стать актрисой, уверовав в то, что всех там покорит в их столице. Я тогда ей потакал во всём. Не хотелось мне терять её, она же уверяла, что стоит ей захотеть, и папа Хагор спрячет её от меня так, что мне не найти её будет вовек. И она не лгала. Она уже проделывала этот трюк со мною. Меня тянуло к ней, вопреки рассудку, вопреки утрате уважения впоследствии. И дело было не только в её внешности. Нет, конечно. Что красота? К красоте привыкаешь настолько, что перестаешь и замечать, а если перестаёшь уважать ту, которая ею наделена, о какой любви можно и говорить? Разве Ксения была хуже? Но я же с лёгкостью её выкинул из своей жизни на обочину, оставив только для редкой минуты ностальгии по прошлому. С косноязычной дикаркой я так поступить не мог. Мне не о чем было с ней и разговаривать, она первое время и не понимала меня толком. Льнула, лизалась, как собачка и молчала. Вечно толклась на моей дороге, мешалась, лезла в мою постель ласкаться, но не желая при этом близости. Постоянно приходилось домогаться и умолять. Иногда это доставало до такой степени, что я её вышвыривал из своего отсека, и она хныкала у моей двери целую ночь, выставляя меня садистом перед всеми, кто мог нас наблюдать. Тогда-то я думал, может они все тут такие. У меня же ещё не было опыта их жизни. Как они там размножаются? Так я думал. Но наша земная любовь ей претила. И она принимала её, как неприятное следствие прогулок со мною, и ласк, которые ей нравились. Я не мог остаться один и наблюдать, как её тотчас же кто-то и подхватит, а желающих-то было много. Да никто из наших подземных обитателей от неё бы не отказался. Она была лучше моего одиночества. Хотя, кроме её чарующей оболочки ничего в ней и не было. Она была глупа. И поэтому, когда я взял её с собою на поверхность, она поступила вопреки моей воле в театральную школу. Пошла и всё тут. Кто-то, видимо, положил на неё свой глаз, но взяли с непостижимой лёгкостью, без экзаменов, а она и грамотной-то была лишь условно. Я её учил, и другие наши охотники, вроде старика Франка. Почему-то Франк решил, что это я поспособствовал её поступлению. Ну не идиот? Я бесился, когда узнал. Я же хотел, чтобы она жила в провинции, где воспитывала бы свою дочь. Я был не против того, чтобы она рожала и ещё. Но как-то в ссоре она мне сказала: «Угораздило же меня заселиться в такого болвана, как ты. Ты кичишься техническим совершенством своей цивилизации, но разве ты являешься её создателем? Многие здешние люди и умнее и лучше тебя. Не их и вина, что им было суждено родиться тут, как нет и твоей заслуги в том, что ты родился в мире будущего по отношению его к этому миру». «Что это за словечко заселиться»? «То. Что я в тебя влезла как муха в паутину». Это уже было похоже на бунт.
Она стала там входить во вкус своей власти над местными обожателями. Та моя радость, что меня охватила вначале, когда она перестала путаться под моими ногами и капризничать, требуя развлечений от тоски, вмиг улетучилась. Эта среда, куда она попала, не была столь примитивной, как я воображал. А жить без неё я тоже пытался. Но возникала ломка как у наркомана, когда я её долго не видел. Я ощущал почти физическую муку и меня к ней тянуло. Во мне всегда было раздвоение. Ум её отвергал, а всё остальное моё существо жить без неё не могло. Поэтому я не умел её отшвырнуть, как было нужно сделать сразу же, едва она открытым текстом заявила о том, что перестала меня любить. В ней проснулась тяга к их местной роскоши. И я давал ей всю эту убогую мишуру для идиотов. Она сияла как рождественская ёлка, окружённая ворами и проститутками их актёрского мирка. Мне было и смешно, и противно. Но и видя всё это, я её бешено любил и не уставал от неё никогда. Даже понимая, что она разлюбила меня. Я понял это не сразу. Она долго притворялась. Актёрская выучка тоже ей пригодилась. В этом искорёженном мире она верила, что несёт людям какое-то чистое искусство. Она верила, что свалка от её усилий станет розарием.
Жалко ли мне того парня-трольца? Да. Жалко. Талантливый был человек, очень красивый к тому же… И тогда, когда ушёл из подворотни, считая, что убил его своим ударом, и сейчас, когда я знаю, что его убил совсем другой человек, хотя назвать того субъекта человеком после всего того, что мы знаем о них теперь, невозможно. Я же не нападал первым, ударил в горячке самообороны. Он стал стрелять…
Не исключено, что я и был основной причиной, почему тот звёздный оборотень посмел напасть на Нэиля, едва понял, что преступление запятнает меня и только меня. Ведь не будь меня там в ту ночь, ничего бы не случилось. А та, другая, что появилась как спасение от Гелии, оказалась сестрой убитого и спряталась в отместку от меня, считая, что я убийца. Я не мог её найти девять лет, пока она сама не объявилась… Она замуж назло мне вышла за старого колдуна. Она шедевр уже другого рода. Когда она возникла столь неожиданно, сразу же стала необходима. Она обещала исцеление от Гелии, но я для всех стал убийцей её единственного брата. И что я получил в итоге? Подмоченную репутацию в подземном городе среди своих. Гелия возненавидела меня. И нас с ней понесло в разнос, каждого по-своему…
Она превратила меня в какого-то извращенца. Таращила пустые глазищи и не давала отклика. Душа ушла навсегда. Конечно, та дикарка в горах, чистая и безыскусная, пусть и надоедливая временами, но искренняя и вся моя, исчезла навсегда, но не исчезало же очевидное, что та дикарка и эта искусная ледяная паскуда одно и то же лицо.
– Рудольф, некоторые из твоих коллег уверяют, что ты и сам вёл себя не лучше местных феодалов. Что ты полностью выпал из системы ценностей человека планеты Земля. Каковой бы ни была Гелия, ты же сам считал её женой. Матерью твоей дочери.
– Я?! Где же и у кого доказательства, обвиняющие меня, если конкретно? Записи, свидетельства очевидцев? Сказать можно всё. Взять того же Арсения. Он питал ко мне такую антипатию, что не мог находиться со мною в одном помещении, и за два десятилетия никогда не общался со мною, будто меня и нет рядом. Исключая пару раз, да и то по его собственной нужде, когда он залез в одну, чреватую его смертью, ловушку, а я протянул ему руку помощи. А уж как мне этого не хотелось, лезть в местную грязь, чтобы его вытащить. Но… это дело никого, кроме нас двоих и не касается. Могу также предположить, что и Франк говорит обо мне сквозь зубы, хотя он никогда и ни о ком не выскажет неточного, а тем более неправедного мнения. Да ведь и Франк был влюблён в Гелию. Она же болталась у всех на виду. Она же стала актрисой. Она сводила с ума всех троллей своим искусством, но в реальной жизни она уже ничего не чувствовала. Я её спасал, потому что она хоть и такая, но мать моего ребёнка. И хочу я или нет, вошла в мою жизнь. Я её контролировал, не давая свалиться в уже окончательную клоаку. У неё не было души. Хотя троллям и не была нужна её душа, как, впрочем, и она сама.
– Но если душа была, то куда делась?
– Она выполнила свою программу и ее отключили. Всё! Ведь Хагор так и считал нас недоразвитыми существами. Только вот непонятно, чего на Паралею-то припёрлись за восполнением своей утраченной райской гармонии? На обездоленную планету? Им нужен был её ребенок. Но она не захотела влезать в их этот Зелёный живодёрский Луч. Она хотела жить. Пусть кукла для игры, а живая. И если честно, не так уж плохо она и жила. Роскошь их местная, утончённая публика ручки целует. Ей же не надо было продаваться. У неё был я. Ну так, для контраста ей доставалось, конечно. Она очень меня боялась, потому и блюла себя, а так? Нисколько не жалею, что вправлял ей на место её ангельскую душонку. А что Франк? Пару синяков смазал и уже увечья? У него нет доказательств. Никаких. Нет фактов. Нет визуальных записей. Ничего. И свидетелей нет. Меня мои космодесантники любили, и было за что. Я их понимал и жалел всегда. И поэтому никто из них ничего не скажет против меня. Никто. Я был там их отцом. При Шандоре были бунты, были жертвы из числа десантуры, а при мне ни одного случая. Мы уничтожали только выползней Паука с островов. Все ребята были и остались мне как родные сыновья. Хоть один может сказать, что я его обидел или был жесток и пристрастен? Только Олегу один раз влепил затрещину, но он заслужил, и знает это сам. А Арсений Рахманов? Он сидел, как филин в своём дупле и не спал ночами, но где гарантия, что он не видел снов наяву? Он был всегда обособлен ото всех. Мало с кем и общался. Франк же, к сожалению, любил тех же женщин, что и я. Но они принадлежали мне, а не ему. Он был стар, а я молод. Вот и причина его нелюбви. Нет свидетелей тому, о чём кто-то и что-то тебе говорил.
– А о чём? Разве ты знаешь, о чём мне говорил доктор Франк?
– Предполагаю, что ничего хорошего не говорил.
– Но и ничего такого, чего бы ты ни рассказал и сам.
Фрагмент из будущего. Такую женщину невозможно было не любить. А он не любил
Остров в Тихом океане. «Сапфир». Рассказ Франка.
«Ничего такого, чего бы ты ни рассказал и сам, я не говорил о тебе никому. Да и что собственно я знаю о тебе больше, чем все прочие»? – вот что я сказал ему, когда мы столкнулись с ним недавно. Он сверкнул на меня глазами загнанного, но вовсе не сдавшегося волка, приписав мне некие откровения, о которых сам умолчал. Да нечего мне, к счастью ли его, к сожалению ли вашему, о нём и рассказать вам. Понимаю, что ваш интерес глубоко личный, Рита. Вас с ним нечто и связывало в прошлом, и он вам не чужой, так что при желании вам откроется в нём гораздо больше того, что было открыто мне. А поскольку ваше отношение нему вовсе не профессиональное, а родное, по сути, я и пошёл на контакт с вами. Хочу, чтобы вы смогли помочь ему по-настоящему. Поэтому и рассказываю вам то, чего никогда не стал бы рассказывать никому другому.
– Ничего особенного вы и не рассказали. Ведь вы не хотите этого по причине уже своей профессиональной этики? Вот, например, как вы оцениваете тот случай с выходкой Гелии во время одного совещания, когда она явилась пьяной и позволила себе отвратительные действия на виду у всех? Вы же ничего об этом не сообщили, тогда как другие, те, кто были свидетелями, поспешили обвинить Рудольфа в том, что он имел длительную связь с местной проституткой. Или он был там в единственном числе, кто развлекал себя местными аборигенками? Ведь это же не так. Но о себе они умолчали, естественно. Каждый о себе, не щадя прочих. А вот Рудольф не такой. Он никого не опорочил.
– Я уж и не помню о том происшествии. Чего только у нас там и не происходило за столько-то лет жизни в чужеземной среде, в обособленном подземном и тесном, не в смысле пространства, а в смысле общения и малолюдности, городе. Но если напрячь память… Да, что-то такое вспомнил. Как-то раз у нас шло совещание, и на нём был представитель ГРОЗ. Нас постоянно атаковали в горах диверсанты, они перемещались где-то под землёй и были непредсказуемы. Они попадали даже в леса Паралеи. Нас периодически лихорадило от их набегов. И вот в такой момент, когда все и так были на взводе, открылась стенная панель, и вошла Гелия. На ней было мерцающее платье, облегающее её как чешуя рыбы. Изящная, как кувшинчик, она обладала воистину ангельскими пропорциями в своём сложении. Волосы её были собраны в красивую высокую причёску-башенку, экзотичную на взгляд землян, но ей это шло, это придавало ей ещё большую непохожесть на наших женщин. Но это была земная женщина, подчеркну. В тёмных волосах мерцали кристаллы. У Гелии был универсальный код доступа во все помещения подземного города. Это было грубейшим нарушением, без сомнения. Но она никогда не злоупотребляла, а Рудольфу было удобно, чтобы он у неё был. Все разом замолчали. Она не должна была входить, С внешней стороны панели был знак, что идёт совещание повышенной секретности. Она скользнула мимо меня, я уловил сильнейший запах местного алкоголя.
«Рудольф», – сказала она, не обращая внимания на неизвестного ей человека из ГРОЗ, а надо сказать, что она знала всех живущих в подземном городе, во всяком случае в лицо. – «Я тут подумала, как же так? Все влиятельные столичные люди поклонники моего искусства, но твои коллеги лишены подобного зрелища. А ведь они более достойны этого. Ведь им так одиноко тут, вечно под землёй или в пустынных горах среди бездушных механизмов. Что же ты лишаешь их, заслуженного ими, отдохновения воинов»? – произнося эту издевательскую тираду, она имела чистый и ангельский вид. «А ваш суперкомпьютер, как он похож на подиум в танцевальных клубах, да? Ну, сознайся, ты тоже видел, хотя и думаешь, что это было втайне от меня, как я умею перевоплощаться в жрицу Матери Воды? Чем мои любимые земляне хуже всех прочих? А им запрещено бывать в ночных увеселительных домах и любоваться на искусство актрис-танцовщиц. А чего стесняться»?
