Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
– Что? – она задыхалась, – я любила только своего мужа, а этого быка, эту похотливую нечисть я вспорю и сама! Без твоей помощи! Только приобрету для этого отравленный нож, слабо отравленный, чтобы он долго мучился! Так что не светит тебе моя любовь!
– Да успокойся. Чего ты такая нервная? Конечно, Виснэя жалко. Редкий был человек. Настоящий. Счастлив твой сын, что у него такой отец, хотя и мёртвый уже. Зачем тебе губить свою молодую жизнь, свою чистую душу? Ведь мы будем с тобой богачи, я усыновлю твоих детей. Что мне светит в жизни? А тебе? Кому ты тут нужна?
– Тебе действительно не приходилось видеть такие штучки, как ядовитые ножи наёмных убийц?
– Откуда? – и поскольку он был молодой и не владел пока искусством лицедейства в совершенстве, голос его внезапно осип, и он закашлялся, будто проглотил муху. Взял из ниши фонарь и быстро тронулся в глубину туннеля. Ей опять пришлось поспешить за ним.
– А я-то думала, отчего это Рут-Эна на следующий же день, как убили Виснэя, освободили? Хотя, чего я тогда могла думать. Я после всего случившегося стала умственным и душевным инвалидом.
– Кто вам сказал, что его убили? Он умер от остановки сердца в ту же ночь, как его схватили. Разве не так?
– Ал-Физ и сказал. Убили. Просто разрезали ему запястье ядовитым клинком. Я ведь тоже думала, что Виснэй просто не выдержал обрушения всех своих замыслов, что его сразу же стали терзать на допросе, но нет… А вот зачем Ал-Физ мне сказал? Это вопрос, на который я не знаю ответа. Хотел меня утешить или не был ни к чему такому причастен? Я тебе расскажу, как было! Его начальник – тесть Ал-Физа, а старик был тогда жив и здоров, потребовал задержать тебя. Поскольку твой отец не был причастен, он был только свидетель, телохранитель своего господина, его отпустили бы живым. Ал-Физ это знал прекрасно. Но он же не мог не выполнить приказа своего начальника. Тебя отвели в подземную страшную тюрьму. Там тебе показали ту расщелину и сказали, что бросят туда твоего отца и тебя самого живыми, если ты не сделаешь того, что тебе прикажут. Ты и твой отец будете там мучительно и долго умирать от голода и увечий, если не расшибётесь сразу об острые жуткие скалы или не захлебнётесь в подземной реке. Конечно, ты не знал тех людей. Они были военные, приказ подвергнуть тебя шантажу отдал сам начальник Департамента Безопасности, а Ал-Физ тогда был всего лишь его подчинённым. Надо было срочно, немедленно! искать кого-то, чтобы поскорее зачистить все следы собственного участия в заговоре. Устрой они Виснэю побег сами, так их первыми же и привлекли бы к ответу. Они же знали, что их корпус насыщен тайными агентами охраны Коллегии Управителей. Ведь те не доверяют никому. Там всё было очень серьёзно, настолько, что ты и не представишь. Помочь Виснэю могло только чудо. Но это чудо опоздало, поскольку всё случилось не просто быстро, а лихорадочно быстро, как и говорил Тон-Ат. И вот ты сам припёрся со своим выкупом за отца, а старый начальник и озарился идеей тебя использовать. Ты и струсил, как тебе показали зев ада. Наверное, в штаны надул от ужаса? Взял у них нож наёмных убийц и пошёл в камеру к Виснэю, куда тебя сопроводили. Поэтому ты даже удар не мог нанести так, как делают профессионалы. Их удар глубокий и быстрый, – в горло, в сердце, в живот, как получится. А ты действовал, как трус или невольник! Как и сказал Тон-Ат. Поэтому ты и двоился в видении Тон-Ата, – заказчик был другой, и он был на момент убийства где-то далеко от места преступления. Заказчик и не вынашивал замысла, а действовал импульсивно и в безумной спешке. А ты только запуганный наёмник, у которого также не было и не могло быть заранее никакого умысла на убийство. И Виснэй от твоего неумелого удара умирал долго, а не быстро, как и сказал Ал-Физ. Твой удар был похож на змеиный укус и такой же подлый, исподтишка!
Бегство от Чапоса
– Ты и вправду потеряла если не весь ум, то половину ума точно! Да у тебя нервы сдали от воздействия подземелий! Ты видишь какие-то страшные сны наяву. Я не мог, я не умею убивать! Тем более господина Виснэя Роэла, который мне был как покровитель и учитель… Он обещал мне, что устроит меня в приличное учебное заведение, сам заплатит за моё образование. Мне легче было бы отдать свою жизнь за такого человека, чем стать его убийцей. Да что ты плетёшь, несчастная женщина!
– Я знаю, какую плату я потребую у Ал-Физа за желанную ему услугу. Я потребую, чтобы он бросил тебя в ту бездонную чёрную трещину, а сама буду смотреть вниз и слушать, как глубокая подземная река уносит тебя и твои вопли в ад!
– Не возводи на меня напраслину, госпожа. Это был не я!
– А ты знаешь, что тот, кто хоть однажды прикоснулся к ножу наёмного убийцы, обречён быть пожизненно только наёмным убийцей? Но жизнь их всегда коротка. Ты думаешь, всё дело было в том, что те офицеры боялись запачкать свои руки кровью аристократа? Никто из них не имел права прикасаться к подлому отравленному орудию наёмных убийц! Это лишило бы их будущего под покровительством Надмирного Света и в этой жизни, и после ухода в небесные селения. Одно дело закон, когда всю ответственность берёт на себя Коллегия Управителей, а другое дело преступная самодеятельность их начальника. А у них на тот момент не было возможности обратиться к одной из страшных тварей из клана наёмных убийц, живущих на далёкой окраине страны. Начальник же требовал не медлить! Он знал, что на рассвете Виснэя должны были увезти в особую тюрьму под надзором охраны самой Коллегии Управителей. И вот подземный чёрный владыка послал им тебя! Тебя, урод, порождённый несчастной матерью-садовницей и распущенным мальчишкой-аристократом. Ведь Ал-Физ был тогда совсем юным, когда пробил в невинной беззащитной девчонке отверстие, куда и всадил своё семя, а она зачала такую биологическую неудачу как тебя! Ты же мог отказаться, ты же не был виноват ни в чём! Кто посмел бы тебя сбросить в ту расщелину, или твоего отца Рут-Эна? Ведь расследование было под особым контролем высших управителей, и Рут-Эна были обязаны доставить на допрос к ним. На другой же день они его и допросили, и отпустили как того, кто действительно ничего не мог знать о заговоре. Просто в силу своего низкого развития он ничего не понимал в исследованиях и прочих действиях своего господина, хотя и охранял его. Никогда, ты слышишь, никогда в Департаменте Безопасности, как бы ни были жестоки его служители, не убивают беззаконно. Они же не преступники и не уголовники, идиот ты с кубической головой! И Ал-Физ был вовсе не всемогущ, чтобы что-то там решать. А тебя взяли на испуг, принудили…
– Понятно, что вы мало знали изнанку жизни, пока не покидали своих блаженных рощ и садов, но странно, что вы не ведаете реалий жизни и теперь, живя в простонародной гуще. Какие такие законы, какой такой страх перед Надмирным Отцом, в которого они не верят! Простолюдина можно убить всегда и везде. Ал-Физ избивал моего отца, не боясь какого-то там мифического высшего или низшего тутошнего закона, и мой отец-кормилец теперь инвалид. А меня за что Ал-Физ бил с таким остервенением? Потому что я не человек для него, а обрубок гигантского червя. Он так и обзывал меня. Мы, простолюдины, для них подобны закопчённым горшкам, из которых они жрут свою сытную кашу… – удивительным было это сравнение себя с горшком, как будто Чапос прочитал мысли Ксенэи о себе! – И только! Горшок никогда не жалко разбить, а черепки выбросить на свалку. Гончар-жизнь наделает много новых глиняных горшков. Уж если вашего мужа – высокородного аристократа смогли так …
– Как? Ты знаешь, как оно было? Ну, рассказывай, обрубок гигантского червя! – Ксенэя стащила с него шапочку Виснэя, с яростью дёрнув его за охапку волос. – А шапку с головы снял, корыстная нечисть! Он был ещё живой! Он долго был живой! Мне же Ал-Физ рассказывал, как рано утром он сам вошёл к Виснэю в камеру, чтобы сопроводить его в Коллегию Управителей для допроса. Поскольку Виснэй был аристократ, то без разрешения самих Управителей никто не смел его тронуть и пальцем. Ал-Физ нашёл Виснэя в полубессознательном состоянии. Но и ранним утром он ещё мог говорить, хотя сознание его путалось, а дыхание угасало…
– Успокойся, моя богиня, и не омрачай свою голову гневом. Гнев делает тебя безумной. Я никого не убивал. Шапка не может быть доказательством, – он вытащил шапку из рук Ксенэи и бросил куда-то во тьму. – Но ради твоей любви я готов убить Ал-Физа, если уж его старый тесть издох без моей помощи. Ал-Физ всё равно был в доле. Вон как он захватил всё богатство Роэлов! За малое время его распёрло от важности и обжорства, он только и делает, что гуляет со своей актрисой, да валяется с нею по павильонам отдыха в своём имении, а теперь и ваше добро прихватил. Я и не знал, что он спит теперь в вашей постели с этой холёной сукой Ифисой. Вот, зараза какая! А вроде друга был господину Виснэю…
– Вроде друга? Сам же говорил, что никому он не может быть другом! Он жестокая самовлюблённая скотина, кому дело только до собственной сытости, касается это его тугого брюха или его непомерного полового органа! А тот у него всегда стоймя, как сам же и хвалился!
– Далось вам это… – Чапос был явно смущён. – Если вам в жизни этого не хватает, чего не уступили-то?
– Да я убить его хочу, а не сосать от его щедрот! Чего тебе непонятно? Я тебе уступлю, но только после того, как убьёшь Ал-Физа. Даже если он не был лично причастен, и всё сотворил его тесть, они же один клан.
– Только потребуй, а я… Я ради тебя… Я готов вместе с тобою разработать план по его уничтожению. Я вовсе не дурак. Я ненавижу его сильнее, чем ты! Только полюби меня не потом, а сейчас… потом это потом. Мы сразу же станем ближе, а золото после всего будет нашим общим… – и опять возникла ниша-углубление в стене, и он метнулся к ней, торопливо пихая туда светильник и освобождая свои ручищи.
– Слабоумный! – она со всей силы ударила его по лицу. – Да у тебя и впрямь горшок с прогорклой кашей вместо головы, если ты воображаешь, что я смогу быть с тобой! Твой кровный папаша хотя бы красив, пусть даже и в остаточном облинявшем виде в сравнении с прежним его обликом. А он, если хочешь знать всю правду, был первым, в кого я влюбилась. Я ведь не сразу полюбила своего будущего мужа, а молодой Ал-Физ был настоящим потрясением для глаз девушек. Его волосы были светлее, чем у всех прочих, а глаза ярче и рост выше. Он казался тем, кто делает счастливыми женщин. И пусть я ненавижу его разжиревшую морду теперь, он всё равно влиятельный образованный аристократ, а ты, простонародный подкидыш, бродяга! Как ты смеешь! – и Ксенэя стала бить его по голове, по плечам, по губам, а он ловил её руки с такой бережливостью, что ни разу не причинил ответной боли.
– Разве ты сама не простолюдинка от рождения? Ведь ты вовсе не хочешь его убивать, ты хочешь его в другом смысле, а боишься себе в этом признаться. Твоя обида не позволяет тебе это принять, сами те страшные события блокируют твои желания… Мужа нет, и вернуть его невозможно, а ты-то живая и темпераментная. Я что, не чувствую женщин? Я лучше Ал-Физа, я молодой, я нежный с женщинами… А на его счёт не обольщайся. Он вышвырнет тебя куда подальше, если получит, чего хочет, лишь удвоив твой позор. Я же буду носить тебя на руках! – И он с лёгкостью поднял её на руки, но это и дало ей возможность выскользнуть из его звериных по силе объятий.
– Я передумала, я дальше с тобой не пойду. Я возвращаюсь! Не будет тебе никаких богатств! И никакой уже любви ты в этой жизни не дождёшься! – И Ксенэя, увидев ещё раньше развилку, бросилась от своего коварного провожатого, забыв о всяком благоразумии, о здравом смысле, о том, что у неё не было фонаря.
– Я тебе покажу сокровища, маньяк, я тебе такую любовь подарю, что завтра же будешь издыхать в Департаменте безопасности! Я сама назначу цену. Он хоть на человека похож, а ты, каменное идолище!
– Все твои аристократы давно уже не люди! Их тела благоухают, а души гниль! – орал ей вслед Чапос, ошеломлённый такой вот развязкой.
Всё произошло стремительно, и стремительность отключила вместе со здравым смыслом и её зрение, она задыхалась от бега в полнейшем мраке. Удивительно ещё, как она не налетела на стену в кромешной черноте. Он что-то орал ей вслед, но странное дело, крик его казался уже далёким. Остановившись, Ксенэя стала ощупывать стену, борясь с накатом паники, еле удерживая в себе крик, вдруг осознав свою глупость. Она стояла очень долго, так ей казалось, боясь идти во мрак, да и куда? Негодяй где-то сгинул. Отчего он не побежал за ней? Или потерял и где-то бродит, и рыщет? Но вокруг стояла тишина. Мрак и безмолвие тянули куда-то за пределы существования, отключая все чувства. Уже и страха не было. И вдруг Ксенэя увидела, как глаза – камни её змейки засветились, как маленькие фонарики. Неясный вначале свет набирал силу вполне достаточную для того, чтобы идти вперёд. Она увидела свою тень, гигантскую, будто у неё в руке была свеча. Мягко-коричневые стены почти примыкали к ней вплотную. Впереди чернел зев туннеля.
Ксенэя уже не боялась, не думала о возможности столкновения с Чапосом, о том, куда и как она теперь выберется. Казалось, пережитый страх и сами подземелья заглотнули её ненависть к отчиму, она думала только о возможности найти выход, вдруг осознав, что Тон-Ат единственный, кто и является её защитой. И найдя выход, она пойдёт к нему на примирение и постарается понять и простить его. Что он говорил ей в последнюю встречу? Он обещал ей другого мужа. «Думаешь, я самка? И могу со многими? Нет. Забудь об этом. Я уже не женщина. Женщина умерла в подвалах вместе с любимым». И она не лгала. Муж приходил к ней во сне, и она переживала с ним снова и снова былое счастье, но в реальности она уже не испытывала никаких желаний. Вся её молодая сила сублимировалась в любовь к детям.
Чапос не откроет тайник и даже не поймёт, где он. Таинственная дверь в одном из туннелей была замаскирована под скалу с вдавленным рисунком – этой самой змейкой. Об этом знали только двое. Ксенэя и Виснэй. Сейчас только она знает секрет. Безвольный Рут-Эн пошёл на поводу сына-бандита, порождённого неизвестной несчастной матерью от Ал-Физа. Бедный Рут-Эн. Бедняге пришлось отвечать за своего господина. Он потерял там половину себя, ровно наполовину утратив здоровье, силу и ум тоже.
Представив себе Виснэя, всего целиком, с его стройной тренированной фигурой военного, с его любимым лицом, седые волнистые волосы, фиолетовые глаза, в которых светилась его молодая всегда любовь к ней, Ксенэя в который уже раз ощутила приступ неисцелимого отчаяния. Во всём виновен Тон-Ат! Он не пришёл в ту тюрьму, пусть как угодно, пусть бы через ту расщелину в тюрьме, он знаток невероятных тайн, а также самых глубинных ходов в подземельях планеты. Они с Виснэем спустились бы туда и по реке, протекающей под земляной и каменной подошвой столицы, он и Виснэй уплыли бы, и вышли бы на свободу уже в горах. Он не пришёл, и она не придёт к нему. В его якобы отеческие объятия ради куска хлеба. «Мне не хватило времени, мне его не хватило! Всего лишь несколько часов, а они оказались роковыми. Как? Почему в голову скользкой рептилии пришла чудовищная мысль об убийстве того, кто всецело ему доверял? И он проявил такую непостижимую быстроту в исполнении акта злодеяния»? – спрашивал Тон-Ат у той, кто не могла ему ничего ответить – у своей дочери. «Подлое неисправимое племя, загустевшая негодная кровь». Она отметила, что он знает убийцу, только не хочет называть его. И какой же прок был в его знании? Он оказался вовсе не настолько всемогущим, как она себя тешила, всегда гордясь им втайне от Виснэя. Виснэй-то как раз и был наполнен скепсисом в отношении Тон-Ата, считая его пустопорожним болтуном-мистиком, и оказался прав! Тон-Ат не боялся ни Департамента Безопасности, ни самих Управителей, он словно жил в параллельной реальности, где им не было места, а кого-то или чего-то он всё же боялся. Иногда он напряжённо всматривался в пустоту, расширив зрачки как загнанный зверь, и его нижняя челюсть начинала трястись как у человека, который страшно замёрз или же он очень и очень старый. И дальше происходило то, чего боялась уже она. Тон-Ат вздрагивал от звуков, пронзительно возникающих откуда-то сверху, где некому и нечему было их порождать. Он спрашивал, – «Ты слышишь это»? «Чего»? – она играла в непонимание. «Они ничего не могут мне сделать. Они уйдут в своё безвременье, а я останусь здесь и умру в свой час как человек». «Кто они»? «Кристаллическая нежить». Какой опорой может быть человек, балансирующий на грани безумия? А всё же он всегда казался ей несокрушимой опорой.
Разве она имеет право думать о себе, о своём душевном комфортном устроении, оказавшись вместе с детьми сброшенной в беспросветную яму? И тотчас же самодовольное широкое лицо заглянуло в её душу, как будто она и впрямь сидела в глубокой яме, а Ал-Физ манил её сверху, протягивая жалкий кусочек блага. Ровно настолько большого, насколько большим бывает обкусанный ломоть лишней лепёшки или кусок жаркого на кости, оставшейся после обжорства богача и сброшенного им из милости из хрустального окна «дома яств» нищенке. Как не раз наблюдала она это в столице, когда красномордые и сытые люди развлекались над теми, кто стоял внизу у открытых освещённых окон просторных «домов яств», ожидая наступления утра. Тогда-то работники и выносили бедноте объедки, то, что оставалось после них самих, обслуги богатых пиршеств и прочих уборщиков. Даже низшие слуги всем успевали объедаться в «домах яств» для аристократов, настолько много там было всякой всячины, и грязная эта работа была многим вожделенной, почему и получали её только по необходимой протекции. В то время как в прочих заведениях дрались за каждую остающуюся от прижимистых посетителей крошку.
Ал-Физ ужасен. Она содрогнулась, вспомнив его чудовищный фаллос, его волосатые руки, из которых она приняла еду. Не прикоснувшись к ней чисто физически, он как-то умудрился войти своим переразвитым репродуктивным органом в её мысли и не желал оттуда уходить. Она страдала до сих пор как от пережитой глубинной и насильственной близости с ним, хотя ничего и не было. А что было? Упитанный похотливый властелин шайки профессиональных убийц. Как отвратительно потело его широкое лицо, блестел его пористый нос, сластолюбиво мутнели глаза. Ксенэя ощутила тошноту, вполне возможно, что от усталости и голода, но возникший в ней плотный образ Ал-Физа даже издавал всё тот же запах горячего острого запечённого мяса, как и во время встречи в Департаменте, когда он обильно перекусил у неё на глазах, желая её этим унизить. Как будто она была безликая служанка, при которой можно чавкать от удовольствия, облизывая перепачканные соусом губы. Нет! Он хуже, страшнее молодого бандита. Чапос, по крайней мере, не вызывал такой физиологической непереносимости, а Ал-Физ буквально запирал её дыхание в груди, и она, пока сидела у него, не могла нормально дышать. Да поселись она с ним в одном доме, она умрёт и задохнётся от отвращения и к нему, и к себе. Она не понимала того, что её мысли путаются и хаотично прыгают одна через другую. Её движения стали быстрыми, а усталость вдруг исчезла совсем. Чем этот поганец Чапос напоил её?
Пусть всё остаётся, как оно и есть. Говорит же Ласкира, что никогда не узнаешь, что тебя ждёт за следующим поворотом. А если человек живёт в ладу с Надмирным Светом, Тот всегда защитит своё чадо, всегда даст наилучшее из возможных стечение жизненных обстоятельств. Тогда как же Виснэй? Ксенэя остановилась. Что же Надмирный Свет не выстроил его жизнь в соответствии с этим Законом, что только праведный находит счастье? Разве он был не праведен? А она? А дети? В чём заключалась их общая неправедность?
Освобождение и новый плен
Она бежала в своих размышлениях, как и в туннеле, не ощущая времени, да и было ли оно в них? Когда она увидела свет, туннели незаметно перешли в природные образования душные и влажные. Со стен стекала вода и чавкала под ногами, обутыми в высокие военные ботинки. Муж добыл ей специально для походов под землю самый маленький возможный размер, для мальчика. Свежее вливание воздуха в затхлую кишку подземелья, пришедшее из верхнего мира наполнило её счастьем освобождения. Она вынырнула у красноватых скал, блестевших слюдяными вкраплениями, и зажмурилась, не веря, что подземные щупальца отпустили её на свободу. Не думая о том, куда она вышла. Идя под землёй, она отчего-то вышла где-то вверху. Внизу под нею расстилалась впадина, окружённая полуразрушенными скалами от ярко красных до розоватых и серых по своему цвету. Казалось, весь её страх остался в подземельях, она бодро направилась вниз по покатой, но не обрывистой пологой стене этого котлована ли или естественной впадины. Сухая трава тормозила скольжение вниз. Тропинки не было. А идти назад под землю? Нет! Она содрогнулась. Только не это!
Диковинные и непонятные сооружения внизу, хотя и не имели видимых дверей и окон, были рукотворными, что было очевидно. Значит там люди, а в демонов гор она не верила, проникнувшись от мужа его рациональными воззрениями на природу вещей. К тому же она знала от Тон-Ата, что где-то в горах жили беженцы в своих скальных поселениях. Они часто давали приют путникам, безошибочно определяя того, кто к ним приходил. Шпионы к ним не совались. Они сразу их вычисляли и убивали без жалости, связывая и сбрасывая в пропасти. Случайно же забредших кормили и провожали безопасными тропами. Виснэй общался с ними, и она некоторых из них знала и помнила в лицо.
Она присела, упираясь подошвами ботинок в почву, съезжая все ниже, хватаясь руками за жёсткие травы выгоревшего лилового и грязно-коричневого цвета. Оказавшись внизу этой обширной и пологой чаши, Ксенэя оглянулась по сторонам, потянулась всеми мышцами, празднуя своё спасение. Блестящие и матовые шарообразные сооружения были достаточно далеко от неё, наполовину загороженные густым кустарником.
Пока она раздумывала, топталась на месте, ища проход в стене зарослей, ей показалось, что в глазах её возникла рябь, и воздух, затрещав, опалил её горячим дуновением. В следующую минуту на уровне её груди, примерно в метре от неё возникла странная узкая полоса, подобная огненному шнуру. Извиваясь, он совершил с треском оборот вокруг неё, и Ксенэя оказалась в обруче, зависшем над землей на том же уровне, у её груди. Она со страхом, робко попыталась вытянуть руку, но резкая жгучая сила шибанула её по руке, и рука отнялась, повиснув плетью. Ксенэя закричала истошно, до слёз. Спустя минуту рука ожила. Неуверенно разминая пальцы, она уже не желала трогать страшный шнур. Что это было? Неужели петля демона, из которой удалось вырваться лишь однажды некоему человеку, но он сжёг себе лицо и долго болел после этого, оставшись уродом. Об этом рассказывал Тон-Ат.
Ксенэя вовсе не хотела становиться уродом, хотя она и не собиралась никого любить, но терять женщине лицо, что может быть страшнее? Даже старухи этого не хотят, а уж чего им-то? Женщина до старости стремится сохранить себя приглядной. Ксенэя вспомнила о Ласкире, по утрам расчёсывающую свои седые волосы перед зеркалом, чтобы потом спрятать их под ткань тюрбана, но сколько чисто женской любви немолодая женщина вкладывает в это занятие. Или, когда наряжается в новое платье, с гордостью оглядывая вполне ещё складную фигуру в зеркале и любуясь собою, как девушка перед выходом. Возвращаясь же, хвалится Ксенэе, что старики заглядываются на неё. Они с Нэилем переглядывались, начинали её нахваливать. Нэиль смеялся глазами, а у Ксенэи щемило сердце от жалости к женщине, не желающей стареть… Но мало ли, может и ей, Ксенэе, ещё доведётся испытать радость женщины, охваченной страстью к мужчине. Причем, радость взаимную… Она осторожно присела на корточки, и эта штука-обруч тоже опустилась на тот же уровень её груди, бесшумно и ослепительно белея на том же расстоянии в радиусе метра.
– О, Владыка Надмирный Свет! Что же делать? – она покрылась потом, до того обильным, что его струйки потекли по её спине, щекоча кожу. А если лечь и ползти? И она легла, опустившись на каменную пыльную землю. Но эта гадость висела уже над её лицом и, кажется, придвинулась ближе, так что страшно было и поднять ей голову. Она опять закричала, и столь не похож этот крик был на её голос, будто был он в отрыве от неё, сам по себе, но точно также неотделим от смертельного ужаса и отчаяния, понимания, что страшная диковина не живая, а нечто, не поддающееся разумению человека. Сколько она лежала, закрыв глаза и немея в ожидании неминуемой гибели? Смерть – как это происходит? Мгновенно или мучительно тянется? По её лицу лились слёзы, затекая в её уши, и в глазах стояла Нэя, плачущая от обиды. Как могла Ласкира наказать её за ненужное уже никому платье? Сама Ксенэя не могла его носить, куда было? А также всегда помня радость мужа, любующегося на неё во время примерки платья и пытающегося её ласкать в промежутках, когда швея удалялась от них по своим делам. После этого? Носить перед другими? Да никогда! А девочка так радостно рядила своих кукол в чудесные наряды. Её детский мир ликовал от праздника, а Ласкира столь жестоко схватила её за чудесные волосы, перетянутые синей ленточкой, сломала шёлковый цветок, сделанный искусными не по возрасту руками необычного подростка. И видение дочери было самым непереносимым для неё, потому что она, мать, её не утешила, не заступилась, не похвалила за её искусство, не отчитала вздорную Ласкиру, как положено. И уже не сделает того никогда! Не прижмёт. Не обнимет, не нарадуется на её родное драгоценное существо.
Повернув лицо в сторону, Ксенэя увидела странные высокие ботинки на ребристой подошве. Откуда возник человек? Без шума, столь быстро? На ботинках, стальных по виду, огромных, с бесчисленными деталями непонятного назначения мерцали отсветы закатного неба. Она подняла глаза, человек был тоже будто стальной, костюм сливался с ботинками, на голове не было волос. Она вдруг поверила сразу же в рассказы о неумолимых металлических демонах, утаскивающих вглубь земли навечно.
Он дотронулся до своего ребристого же пояса, и обруч исчез. Потом протянул ей руку в жесте помощи, чтобы она встала. Ксенэя не протягивала ему руки в ответ. Тогда он нагнулся, взял её за руку и дёрнул, не сильно, но повелительно. Она села и сделала попытку встать, и он помог ей. Затекшие от длительной неподвижности ноги не сразу подчинились, и человек придержал её, мягко погладив по спине. В нём не было ничего угрожающего, хотя и был он необычен во всём. Молодые зелёные, небесные глаза осматривали её, рот улыбался совсем по-человечески.
– Добрый день, красавица, – сказал он на чистейшем языке Паралеи, но с неуловимым певучим акцентом. – Чего тут делаешь? Прилегла отдохнуть? Неудобное же место. – Он развернул её к себе спиной и стал заботливо отряхивать от сора и мелких камушков -Спинку не отлежала? Давно лежишь? – глаза его смеялись тоже. – Могла бы и до ночи тут отдыхать. А тут ведь змеи ползают, ящерицы, насекомые ядовитые, да и грызуны шастают. Одному как-то нос отгрызли, он, бедолага, всю ночь валялся. Впрочем, на что ему теперь и нос, если ничего прочего тоже не осталось.
Было не смешно, а жутко, но он весело продолжал улыбаться.
– Что это было? – спросила Ксенэя, отчего-то совсем не боясь человека-демона, если он им был.
– Ловушка сработала. Ты попала в поле действия визуального контроля. Испугалась?
– Да.
– Откуда появилась здесь?
– Из тоннелей.
– Ясно не с неба. Но тут и полёты неких неуловимых существ не редкость. Хотя редкость. Иначе я бы их давно и отловил. Из Чужедальней Империи? Принесла весточку от Обаи? Лучше не лги. Говорю сразу. Только правду. Тебе никто уже не поможет, не выручит из своих, да у них, похоже, и не в заведении выручать своих?
Он подвёл её к странной переливчатой штуковине. Штуковина раскрылась. Её верхняя прозрачная часть вдруг исчезла, и она вовсе не оказалась пустой внутри, как показалось вначале. Скорее она была зеркальной наподобие тех стёкол, какие использовали в дорогих моделях дорожных машин богатые люди Паралеи. Так ли уж и давно сама она ездила в подобном скоростном чуде. Поэтому она сразу определила, что это, пусть и непривычной формы, непонятно из какого сплава, но машина. В ней сидел ещё один, такой же на вид, на бесплотный дух абсолютно не похожий, с волосами очень светлыми и, не похоже, что седыми. Он не улыбался, изучал пристально. Возможно, что и враждебно. Не отрывая внимательных глаз от Ксенэи, он стал что-то произносить на непонятном языке не языке, пении каком-то, растягивая гласные звуки, обращаясь к безволосому спутнику. Но безволосый резко ему что-то сказал, как рявкнул, и тот замер, окаменев лицом. Так что понять его эмоцию было нельзя. Подчинился он или готовится преодолеть пассивность, навязанную волей другого демона. Ксенэя поняла, что безволосый главный над ним и отдал ему какой-то приказ. Продолжая пристально таращиться на Ксенэю, как если бы она была экзотической невидалью, а не обычной женщиной в запылённом платье и обуви, он подвинулся, давая ей место в сфере, где были кресла, упругие и удобные. Ксенэя, ища защиты от его взгляда, обернулась к ласковому безволосому, условно обозначенному ею как «демон», существу.
Тот, поняв её испуг, мягко ей сказал, – Не бойся. Садись, – и пихнул внутрь загадочной машины. Едва они сели, сфера захлопнулась в монолитное яйцо, и тот, кто обнаружил её, властно что-то сказал тому, кто испугал Ксенэю. Сам безволосый сел впереди, а второй отстранился от Ксенэи и уже не глядел. Обернувшись, безволосый прикоснулся к её плечу.
– Не бойся, – сказал он – Сегодня мы проведём незабываемый вечер.
– У тебя просто не будет времени на то, чтобы его забыть – пояснил светловолосый, не глядя на неё, на идеальном языке Паралеи. Ксенэя попыталась поймать его взгляд, чтобы понять смысл сказанного. И он взглянул в ответ в самые её зрачки. Странное мерцание, идущее из светлых как вода глаз этого человекоподобного существа, гипнотизировало её. Определить чувства, исходящие из очень молодых, полудетских как у её сына, глаз, она не могла. Они вовсе не были злыми или страшными. Они были больше потрясённо – любопытными, и никакой угрозы в них также не было. Угроза была в словах, угроза была вокруг в незнакомом запахе, наполняющем сферу. Запах невозможно было определить в смысле качества, – ни как плохой, ни как хороший, а только пугающий своей непонятностью, так что соотнести его было не с чем. Она увидела, как накренились скалы за пределами сферы, а зелёные гаснущие небеса с золотым росчерком тающей в подступающей ночи Ихэ-Олы вдруг явили само светило полностью, будто оно резко подпрыгнуло вверх, или это она, Ксенэя, взлетела вверх? Почему так было?
