Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
– Когда был? Кто?! – как от боли вскрикнула она, поворачивая к нему заплаканное лицо и скрывая его длинными волосами. – Да ты в бреду, что ли?! Мне и без того больно, ты же разорвал меня, пьяница похотливый! – и она стала отталкивать его. – Мало тебе твоих наложниц! Мало моих мучений! Мало тебе того, что я воспитываю твоих детей от простолюдинок!
Но едва Ал-Физ проявил послушание и сделал попытку сползти с её постели, как она притянула его к себе с немалой силой, что было удивительным для её миниатюрного сложения. Только отнюдь не для примиренческих ласк, как он вообразил, с готовностью ринувшись в её объятия.
– И эти слова он говорит мне! Отселил меня и детей в самую заброшенную и не обустроенную часть дома. Обещал дом обустроить по лучшим образцам, а сам и не приступал к этому обустройству, лишь содрал всю старую декоративную отделку. До того ли! Деньги и время растрачиваются, вся твоя жизнь – праздничный фейерверк, пыль в глаза. Тебе праздник, мне – пыль. Дети бегают по занозистым полам, по щелям, я замерзаю по ночам в холоде недостроенных комнат. А ты? В моём личном парковом павильоне отдыха, построенным для меня папой, игрался с развратницей! Она купалась нагишом в бассейне для моих радужных рыбок и давила их своим выпуклым задом, после чего висла на тебе и визжала так, что соседи думали, что в нашем лесу завелась обезьяна из джунглей! А я не могла найти себе укромное место нигде! Через тебя в мою жизнь влезала такая липкая пакость, что я перестала ощущать все прочие ароматы мира, и если бы не… – тут она задохнулась и, обессиленная непривычно-длительным монологом, упала на постель, и даже пунцовые соски её маленьких упругих грудей смотрели на Ал-Физа с укоризною.
– Продолжай, – произнёс он, не сводя взгляда с её, действительно, очень красивой груди. Ал-Физ любил женщин с маленькой грудью и отвращался, если грудь у женщины походила на вымя буйволицы. – Если бы что? Если бы не твой любовник?
– Вместо того, чтобы воздать должное моему долготерпению вопреки всему, моей верности, обещанной тебе в Храме Надмирного Света… Ах, ты! Ты… – Она стукнула его по уху, вначале робко, а потом и сильнее уже по лицу, решив, что терять ей уже нечего. – Любой из простолюдинов лучше тебя! У них есть отзывчивое сердце, их натруженные руки не лишены чувствительности, и они часто умны, чтобы ни болтали о них спесивые аристократы, вроде тебя! – Безропотно подставляясь её хлёстким ударам, он окончательно опешил, – настолько неподдельным было её изумление на его утверждение о наличии любовника, увиденного им при ясном утреннем свете, и праведным гнев. И дело было не только в её искренности, поскольку людям он не верил никогда, а уж женщинам тем более. Он вспомнил о коварных свойствах загадочного вина из декоративного сосуда-девушки. Оно насылало галлюцинации, подмешивая сны в явь бодрствующего сознания. И чёрный призрак в аллее, его парение над дорожкой тоже галлюцинация. Он попал под воздействие передозировки коварного вина, опасность чего была ему известна. Вместо похмелья человека одолевали красочные или ужасные, у кого как, яркие видения. Ал-Физ заелозил расцарапанным носом по атласным подушечкам, надеясь уловить в себя хотя бы слабый дух постороннего ходока и обличить праведницу. И как ни великолепно было его обоняние, никакого и намёка на то, что тут спал и потел чужак. Пахло только ухоженной женщиной и им самим, далеко не таким душистым. Из наветов брошенной любовницы Ифисы собственное воображение соткало ему из его же собственных низменных представлений картину разврата той, кто была замурована не только в свою бывшую девичью спаленку, но и в нерушимый этикет, правила жизни сословия, встроенные в неё всем предыдущим воспитанием и выучкой отца-ханжи. Он вспомнил, где видел эти шерстистые здоровые руки. Вспомнил ярко, внезапно. Это был…
Это был его же собственный ублюдок, которого он нещадно избил в тот день, когда тот принёс свой жалкий куль с деньгами – выкуп за отца Рут-Эна! Ал-Физ, не зная ещё, что некрасивый, чрезмерно крупный парень с ручищами, поросшими рыжей шерстью, – полная противоположность красавца и баловня Вит-Ала, – тоже его отпрыск, спросил у него: «Ты где наработал такие мышцы»? «В каменоломнях. Прежде там работал, пока господин Виснэй Роэл не определил меня рабочим к себе», – потупив очень непростые, проницательные не по возрасту, глазищи в больших глубоких глазницах, кротко отозвался простолюдин. «Чем ты у него занимался»? – продолжал Ал-Физ свой допрос. «Деревья в его лесу рубил, за саженцами ухаживал, убирал садово-парковую территорию, охранял и прочее там…». Тогда-то и вошёл к нему тесть. Он увидел работягу и пристально вперил в него свой характерный взгляд, – из водянисто-тёплого и мягко-лукавого он твердел, мрачнел как лёд на горных вершинах. Это было плохим знаком, но для кого, Ал-Физ не понял. Особенно долго он изучал голову простолюдина, та была несколько странной формы. Она имела едва заметный вырост-гребень, – от темени через затылок к сильной его шее, – замаскированный густыми волосами. «Кажется, я видел тебя в имении Роэлов», – и обратился уже к Ал-Физу. – «После допроса сопроводи его ко мне. У меня есть к нему пара вопросов относительно его хозяина. Так, пустяки, пусть не переживает. Предварительно объясни ему только, куда он попал», – эта хитрая фраза означала, что посетителя следовало несколько утрамбовать для того, чтобы сломить его человеческое достоинство, если оно у него было. Ал-Физу стало жалко дурака – простолюдина, припёршегося в место, какое ему следовало бы обходить большим зигзагом, но пришлось ему всыпать. А уже после смерти Виснэя он понял всё. И насчёт своего тестя, и насчёт пойманного подлым ловцом здоровенного и глупого недотёпы, оказавшегося его родным сыном…
И опять заклубилась в нём вся муть, вся мука. Почему привиделось именно это существо с гребнистым черепом – этот полукровка, бывший его же порождением? Назвать Чапоса несчастным, даже после того, что с ним сотворили в подземной тюрьме, сделав из молодого простака убийцу, было невозможно. Он казался преступником даже тогда, когда ничего ещё не совершил. Никаким образом не смог бы подлинный Чапос попасть в его имение, да ещё в постель тончайшей аристократки-недотроги. Ал-Физ понимал только одно, что кошмарам не прикажешь, когда им являться, – они являются без приглашения из собственных и запущенных подвалов человеческого подсознания.
Ал-Физ прижал к себе ту, что стала женой настоящей, и долго исследовал её, трогал, гладил, слегка покусывая в чуть подвяленную временем спину, отчего она дёргалась, чем и доказывала своё реальное бытие. Если Ифиса за прошедшие годы несколько расплылась, что ему не нравилось, то эта ощутимо усохла, что тоже не нравилось. А всё же её нетронутость, её чистота была наличным фактом. Да и не похоже было её скованное, как у девушки, тело на привычные ко всему, мягкие и наглые тела потаскух. И нахлынувшая жалость к этой стареющей девушке мигом претворилась в новый натиск, и Айра опять не сопротивлялась ничему. Ей не были противны ни его грязные ноги, ни запах пота, ни перебродивший дух алкоголя из его рта, она обнимала его с неподдельной сохранённой любовью. У любви этой был вкус её слёз, вкус сладковатой пудры, вкус детских леденцов, вкус сквозняка в её плохо обустроенной спальне, вкус горьких утраченных лет. Только удвоить её любовь он уже не мог. Она была для него только новым женским сосудом, дающим новые ощущения в моменты его отрадного наполнения, да к тому же и драгоценным, аристократическим. Она была у него, аристократа, первая аристократка. Имело ли это качество осязательную, вкусовую, некую зримую, если телесно, наличность? Нет. А было оно отчего-то нужным его снобистскому сознанию. Имелись ли у неё ум, развитая душа, тонкая восприимчивость? Да. Но они не были ему нужны. После длительных ласк, чтобы избежать столь же долгих разговоров, он поспешно встал. Поспешно накинул сброшенный халат, тоже весь грязный после падения на парковой дорожке, понимая свою обречённость довольствоваться, – а теперь уж и до скончания мужской силы в себе, – только вот этим или чем-то подобным. Понял с точно такою же тоской, как понял это в свою последнюю встречу с Ксенэей, так и не ставшей ничьим «звёздным талисманом».
Спустя определённое природой, или кем-то, кто есть Свыше, количество долгих дней Айра родила мальчика. Поздние роды были настолько тяжёлые, что не умерла она лишь чудом. Он рассматривал ребёнка с тайным страхом, выискивая в его маленьком красном личике, в хаотично двигающихся ручках-ножках, во всём его трогательном тельце признаки другого отца. Долго и осторожно щупал его пушистую голову, но не было и намёка на зачаток того гребня, что был у чернорабочего Чапоса из имения Роэлов. Даже мысленно он отшатывался от определения громилы Чапоса как «сына». Он хотел забыть о его существовании навсегда, как забыл некогда о его матери. Он даже не хотел знать его имени. Первый их, совместный с женой, мальчик с каждым очередным днём становился всё больше похожим на Ал-Физа, как считала вся наличная родня и прочие знакомцы. Он же, понятно, так не считал, поскольку себя в таком младенчестве не помнил. Зато он помнил Вит-Ала, и мальчик казался ему вылитым Вит-Алом, что не прибавляло осчастливленному отцу радости. Выздоравливающая мать кормила ребёнка налившейся голубоватой грудью, и Ал-Физ любил смотреть, как она это делает. Застывшая мимика всегда печального лица Айры сменилась столь же застывшим выражением удивления на произошедшие с нею перемены. На счастье было мало похоже, а с Ал-Физом она по-прежнему почти не разговаривала, исключая тот горячечный шёпот, каким одаривала его в минуты супружеской близости. Поэтому слова её были ему невнятны, то ли это были стоны о загубленной молодости, то ли признания в любви. Она, как и в первый их раз, принимала его только в своей маленькой, бывшей девической, комнатке, и ни разу не пришла в его роскошную спальню, где он спал прежде с Ифисой. Айра не смогла переступить через этот порог, так и оставшийся для неё непроходимой пропастью. Не тащить же было её туда волоком? Так что он и сам разлюбил эту спальню-оранжерею – бывшую заводь для сладостного глубокого погружения.
Новые обязанности, сложная специфика новой должности требовали слома всего прежнего распоясанного образа жизни. Иначе было не только не усидеть под напором конкурентов, но и реально грохнуться вниз головой, а то и лишиться всего. Случись что, откупаться за проступки и промахи пришлось бы перед Коллегией Управителей, жертвуя свои личные богатства в «фонд процветания страны», как это называлось. Кто персонально был этой «страной», никогда не уточнялось. Фаза зависимого существования за спиной тестя – бывшего начальника Департамента завершилась, а новая открыла не только неохватную для глаз перспективу, а и другую, более мощную несвободу от тех, кто уже непосредственно нависал задом над его головой, запирая порой и само дыхание. Своеволие над безразмерным нижним миром простонародья не компенсировало тяжести личной подневольности тем, кто был сверху. Они и были, несмотря на свою немногочисленность, самым большим грузом не только для него, а и для всех, даже для всей планеты в целом. Они неправедные управители и разработчики кривых путей-лабиринтов, никуда не ведущих. И редкий день не вспоминал он Виснэя, и своего тестя тоже, с их провалившимся проектом выхода в будущее, которого теперь не было. А что было? Бестолковое топтание, униженное ползание, гордая неспешная прогулка или бег куда-то и от кого-то, – а у всех на одном и том же месте. И вчера, и сегодня, и завтра. Но как говорил Виснэй,– «Завтра может и не наступить». И всё чаще, всё глубже он задумывался о скрытых в горах пришельцах.
Ал-Физ надолго пропадал в столице, имея свой собственный этаж в одном из богатых домов, ничуть не скучая по своей семье, столь мало похожей на нормальные семьи. Правда, теперь у него была жена настоящая, а не бутафорская её замена для взыскательных глаз сурового ближайшего окружения. Жизнь привилегированного сословия казалась привольной и счастливой только простонародью, а на самом деле, как и всякая несправедливо устроенная жизнь, не была таковой ни для кого. Так что никакого такого счастья у него как не было, так и не появилось. В отношении новой старой жены он был уверен в обратном. Он исполнил свой долг мужа, чем и осчастливил её. А молчание Айры считал затяжной инерцией её былого образа жизни. Старой она была не по годам, понятно, а по многолетней своей принадлежности дому мужа, где не востребованная им, она и сохранилась прекрасно в холоде своих неуютных комнат. Ласки Айры были изысканы и, казалось, тщательно отрепетированы с неведомым репетитором, а поскольку сам Ал-Физ не мог так быстро обучить её любовному искусству, он невольно раздумывал о том сумбурном утре, когда и произошло их странное после стольких стылых лет сближение. А была ли та мохнатая ручища фантомом его, сбитого набекрень, сознания? А была ли Айра так уж и безупречна? И отшвыривал все эти раздумья как никчёмные и годные лишь для темпераментной юности. Многие женщины-аристократки, пройдя через патологические родовые муки, навсегда от рождения детей отказывались, Айра же впоследствии рожала ещё и ещё. Только это вовсе не означало, что Айра стала его любимой женой. Нет. Не стала она и его привычкой. Он навещал её редко, но всегда метко.
Когда исправить ничего нельзя
И возвращаясь в то утро, когда погибла Ксенэя, необходимо прояснить, что делал землянин, вернувшись в подземный отсек, ничего не зная о трагедии на хлебном поле. Он прилёг на постель, принюхиваясь к тому месту, где всё и произошло, уподобляясь какому-то зверю, жалея, что поспешил отвезти её далеко за пределы гор. Отчего было не подождать хотя бы до наступления дня. Её вполне можно было поселить в горах на одном из наблюдательных пунктов, как делали это время от времени многие космодесантники, заполучая по счастливому случаю себе девушек. На это смотрели сквозь пальцы, хотя и знали об этом все. Но если она шпионка, то она сбежала бы. И вполне могла впоследствии привести по разведанному маршруту диверсионную группу. И такие случаи уже были. Девушек – шпионок из Архипелага отпускали, и последствия никогда не заставляли себя ждать. Разумов требовал их ликвидации, невзирая на их половую принадлежность. Доктор же Франк в нарушение всех инструкций тайно погружал их в состояние искусственной амнезии, после чего их вывозили за пределы гор, за пределы убитых мёртвых пространств, на выживание в их необозримые, пусть и лесистые, но всё одно пустыни. Насколько такой способ был человечнее? Там жили многочисленные племена, состоящие не только из диких людоедов. И никто не знал, которой из них удавалось набрести на поселения нормальных людей, нормальных условно, из числа тех, кого вышвыривали из Паралеи – социальных изгоев, преступников, износившихся проституток, неизлечимо и опасно больных, а также убегавших добровольно. В последнем случае это были святые и подвижники, отшельники и сумасшедшие.
Включилась внутренняя связь-сфера в экстренном режиме работы и одновременно завибрировал, замерцал экран браслета-связи на его руке. А он только что собирался отключиться от постылой и удручающей жизни в подземном городе, уйдя в миражи- воспоминания о покинутой, а вернее, отнятой у него обманом Земле.
Объект в горах, где и была поймана шпионка, оказался атакован неожиданно выбравшейся из тоннелей группой диверсантов. Причём, они обнаглели настолько, что ворвались в пункт охраны, где и убили тех, кто там спал или просто слонялся в предутренней обманчивой тишине. Как они могли прозевать подобное, почему не сработала система защиты и внешнего наблюдения, было непонятно, и это требовало своего расследования. Имелись также разрушения наземных объектов, хотя и поверхностные, и выбита частично робототехника из той, что там работала.
Глаз змеи туманился, будто имел способность к своей каменной жизни, будто прикрыл себя полупрозрачной плёнкой, уйдя в свою загадочную думу. Получалось, что женщину он отпустил преждевременно, а может, и вообще зря. Вскочив, он посмотрел на то место, где она любила его ночью со страстью зрелой женщины, шепча губами имя неизвестного мужчины. Так что он, землянин, прекрасно понимал, что женщина отдавалась своей душой кому-то и ещё. Возможно, убитому мужу. И сожаление о ней было пронзительным, словно могло иметь силу повернуть время вспять. Почему не захотел проверить? Оставить её? Но для чего-то хотелось поскорее замести следы своей ночной любви, будто был страх, что она куда-то его утянет, туда, где он не будет властен над ней. И разве возможно было убить её, женщину, в глазах которой отражалось земное небо, безмерно удалённое отсюда, а в губах был вкус земных плодов? Своими руками убивать женщин, пусть инопланетных, пусть враждебных и шпионок, да кто он будет после таких подвигов? И опять поднялась чёрная кипящая лава ненависти из жерла растревоженной души. Ненависть к Артёму Воронову. Появись он тут со своей инспекцией, как недавно делал это Робин Бёрд, и он, Рудольф Венд, убил бы его голыми руками. Одним из тех боевых приёмов, которым этот «отец вселенский» обучал своих космических десантников. Но Воронов никогда не прибудет сюда. Никогда. Для Воронова Паралея – это то, чего нигде нет, не было, не будет.
В глубокую шахту подавался роботами специальный состав, уничтожающий тела убитых бесследно для живущих, но реально ли это убить саму жизнь, как таковую? Может, живая душа просто покидает свою настрадавшуюся органическую обитель и просто освобождается, не лишаясь своей воли, разумности и даже способности к перемещению?
…Кто-то прилёг рядом на узкую постель девочки Нэи, обнял её, дунул сзади в её шейку, пощекотав её и шевельнув тёмные волосы девочки.
– Мама, – прошептала она, поворачиваясь в своём сладком полусне. Но рука ребёнка обняла пустоту.
Спустя некоторое время Рудольфа Венда вызвал в совещательный холл Рудольф Разумов. Лицо шефа выражало спокойное, привычное добродушие, узкие глаза таили свою проницательность, маскируя её своеобразной улыбчивостью. Рудольф Горациевич был не из тех, кто любил игры в кошки – мышки, и он начал сразу.
– Венд, ты ведь отлучался в то утро перед тем, как разгромили сектор «дельта семь»? Покидал базу? Только правду. Сразу предупреждаю: не лги. Вы ведь кого-то поймали накануне в горах? Ты скрыл, потому что это была женщина?
Разумов ждал, когда он придёт в себя. Записи были уничтожены, но они могли остаться в секретной дублирующей системе компьютерного мозга, и никакой мистики в этом не было. Мистикой это было сейчас для подчинённого, убеждённого, что он сумел спрятать все концы, зачистив память искусственного интеллекта базы, думая, что дублирующие системы тоже очищены от происшествия с женщиной. Получалось, что тот код доступа, который открыл ему доктор Франк, также грешивший избыточной гуманностью, не обладал доступом в сверхсекретные глубины суперкомпьютера. И выходило, что Разумов всегда знал об их «прегрешениях». Знал, но никогда этого не выдавал. Пока дело не обернулось жертвами среди своих. На том пункте в горах погибло двое космодесантников.
– Дублирующая система скрыта вовсе не здесь, – пояснил ГОР, ничуть не утративший своего спокойствия. – Она находится на станции «Ирис», о чём уж точно поведал тебе Франк. Если в том происшествии не было вины женщины, которую ты отпустил, чего ты весь побелел? Ты отлично научился владеть собою, а вот загар тебя и выдал! Он же бледнеет от твоих же сильных эмоций, хотя ты и держишь их на цепи самообладания. Мне обидно твоё неверие. Почему не привёл её ко мне? Боялся, что я прикажу её распылить? Вы с доктором гуманисты, а я кто? Крокодил Трольский? И что? Думаешь спас её? Её убили в заварушке у окраины столицы. История вышла, однако. У меня агентура хорошая, Венд. А дамочка была не из простых. Хотя в понимании троллей – отщепенка. Вдова казнённого предателя-аристократа Виснэя Роэл – Ксенэя Роэл…
– Что?! Роэл? Не тот ли это сын старушки Ласкиры, о которой вы, помнится, и рассказывали как-то… Ещё Робин Бёрд с нами был…
Разумов уставился на него и не сразу сообразил, о чём он? – Не подумал как-то сразу. Мало ли там одинаковых имён. Возможны ли подобные совпадения? Почему эти Роэлы обладают такой удивительной особенностью, что постоянно входят в контакт с нами… Уже не выяснишь так легко. Тот мой приятель-конспиролог умер от старости. Понятно, что у погибшей Роэл остались влиятельные покровители. Её отчим…
– Кристалл? – брякнул Рудольф, – с чешуйчатой спиной? Значит, он есть на самом деле?
– Кто? Какой кристалл? Ты о чём вообще-то? Какая ещё чешуя? Это у тебя глаза в чешуе, никак не очухаешься после загула! Ты с бедной вдовой чего ел-пил? Чего она тебе там наплела? Анализ её останков показал, что в её крови был сильный наркотик! Местная мафия его часто использует в своих грязных делах. Не знаю, как она его раздобыла. Горе, видимо, заглушала после утраты мужа и потери высокого статуса. Я говорю тебе о реальном человеке, о трольце, её родственнике и бывшем воспитателе, поскольку она была сиротой. Он – отличный врач, кстати, а не кристалл в чешуе. Поднял на уши весь их Департамент Безопасности. А начальничек безопасности, Ал-Физ, тоже расстарался. На дамочку виды свои имел.
– Она мне рассказывала о некоем Ал-Физе. Она ничего не придумала, поскольку упоминала о… – и он замялся, не зная, что знает, а что не знает Разумов.
– Что, настолько привлекательная штучка была? Ладно, не отвечай. Я в душу глубже определённой черты никогда не влезу. Непонятно, как она в заварушку попала, в самый эпицентр? Тех двоих, кто её прикопали после нечаянной ликвидации, в тюрьму спровадили. Думали, ловко всё спрятали. Вроде, как ты. А воспитатель неведомым образом ту могилу обнаружил. Сразу. Она целёхонькая там лежала, только вот с дыркой во лбу. Да и не могила это была. Кошке дохлой и той яму глубже выкапывают. Присыпали сверху и удрали, сволота.
Значит – всё зря. Никакого спасения не случилось. И прекрасная вдова так и не попала к своим детям. – Она знала о Шандоре, о его гибели. Её муж Виснэй успел перед его смертью выйти с ним на контакт.
– Кто? Какой контакт? Шандор знал Виснэя Роэла? – Разумов был повторно ошеломлён. – У Шандора были выходы на местных военных… но про Роэла он не говорил мне… Так почему же именно Роэлы эти входят в соприкосновение с нами?
– Потому что имеют к тому стремление. Ведь мать могла и поведать сыну о своих приключениях юности. Запрет там или угрозы со стороны мужа, а сыну она могла и открыться. Вот и заронила в его душу интерес к тому, что мир их давно уж утратил свою девственную неприкосновенность…
Разумов поморщился, отвергая сомнительное сопоставление планеты с невинной девушкой, в которую вторглись незваные гости, – Да тут и без нас давно уж кто-то хозяйничает как в собственном алькове. А ты считаешь, что островной Паук местный? Нет! Он что-то такое… И упорно, жестоко, без жалости и к своим солдатам, и к нашим, прётся в горы вот уже много лет как. Технологий в нашем понимании и нет, а есть такая фигня, что голову сломаешь, что именно он использует. И одолеть не может, и отстать не отстаёт. И убивает наших, кому не повезёт оказаться на траектории его движения. Убивает тем самым способом, что и Шандора, – непонятным воздействием перерезает шейные позвонки! И тогда выходит, что этот Роэл был его человеком! А Шандора заманил в ловушку! Надо было тебе задержать вдову у себя! Как же ты не сообразил-то? Ведь это может быть одно гнездо!
– Какое гнездо? – оторопел Рудольф от его эмоционального выброса, – Женщина абсолютно не причастна ни к чему… она была напугана, как ребёнок, потерявшийся в тоннелях, куда ходила за какими-то спрятанными сокровищами. Она была настолько искренней и казалась буквально прозрачной, в смысле чистоты своих мыслей, какой-то особенной и, вроде как, понятной и земной душой наделена… и муж точно не являлся другом её отчима. Она же рассказывала, муж враждовал с ним…
– Душой? Даже до души сумел добраться. Выходит, пообщались по душам? Отчим отчимом, а с островным Пауком этот Роэл мог быть и заодно!
– А если не он, а отчим и есть агент того Паука? Природа Паука нам неясна, только то, что от местных отличается, а отчим? Разве он такой же, как все прочие тролли? Он же чешуйчатый спиногрыз какой-то, а не человек! А тролли нам подобны!
– Спиногрыз? Кому ж спины-то грызёт?
– Ну, я так, для образности. Вдова описала что-то непонятное, а ведь сама была точно в здравом уме, хотя и взбаламученной в результате всего того, что и произошло с нею в процессе её похода…
– Всё ж таки в плен вы её захватили. Могли и испугать до утраты умственной адекватности.
– Мы её не пугали. Мы ж не тролли, чтобы над женщинами глумиться. Я её накормил после того, как дал ей отдохнуть и даже поспать. Разговаривал предельно деликатно. Да и вообще… не знала она ничего. В горы случайно забрела.
– Запись-то у тебя есть?
– Разве вы не прослушали запись нашего ночного разговора? – спросил Рудольф не без конфуза за своё сексуальное несанкционированное развлечение, тянущее на должностное преступление. Глаза шефа куда-то уехали в другую сторону, и Рудольф догадался, что Разумов несколько темнит. Что в дублирующей системе далеко не все оказалось зафиксировано. А вот почему?
– Если откровенно, то ночью был всплеск сильного электромагнитного возмущения, выброс плазмы Магниус, все несущие частоты на спутнике были временно заблокированы. Я просто поймал тебя на лжи, руководствуясь собственной интуицией и дальнейшими событиями в столице, о чём мне сообщили мои наличные агенты. Банальная реконструкция событий, Венд.
Выходило, что ночной тот разговор никто не прослушивал. Он как был, так и остался тайной двоих. – Может, стоит всё же серьёзнее отнестись к странностям этого отчима-педофила Тоната?
– Педофил? Это-то откуда? Он один из уважаемых, да просто обожествляемых местными столичных психиатров и фармацевт по призванию. Весь на виду. Всегда один, учёный отшельник. Вечно торчит в своей усадьбе на лекарственной плантации или в клинике лечит душевно увечных. Может, он ихтиозом болен. Типа того. Вот и зарос какой-то чешуей. Потому и занялся лекарственными травами, чтобы отыскать рецепты исцеления для себя тоже. К тому же, Рудольф, мы не уполномочены лечить их нравы. Можем лишь осуждать промеж себя.
– Я же о прошлом его говорю. Сейчас один, а прежде…
– И что нам за дело до отшельника-психиатра, пусть и педофила? Это забота для местных блюстителей, а не наша.
– Вдова считала, что её муж считал, что… – Рудольф запнулся в нелепости собственной фразы. – Она дала понять, что Тонат был как-то причастен к ликвидации Шандора. Её муж Виснэй, не желая того, вывел на Шандора тех, кто нам враг.
– Кого? Психиатра? Разве психиатр выскочил из открывшегося подземного туннеля и размножился на десяток островитян в полном боевом снаряжении, открывших стрельбу? Разве не Шандор нарушил инструкцию и влез на запретную территорию, где нечего было и делать без страховки и предельной усиленной защиты? Ладно уж оторванный от реалий Арсений со своими каменными черепами и руинами ищет себе то ли редкую кость, то ли желанную погибель там, где никто давно не дышит, а Шандор с его выучкой и ответственностью куда полез? Какое такое оружие там, где пустыня сотни уж лет как каменеет и плавится в мёртвой неподвижности?
– Вы, кажется, лучше меня знаете, что именно там погибли первые земляне, попавшие сюда по несчастливой случайности. Они тоже там что-то искали.
– Они и нашли. Собственную погибель. Я и не исключаю того, что агентурой Паука наводнена вся страна. И что? Всех хватать без разбора и тащить к нам на дознание? Мы не настолько могучие, чтобы влезать в каждый их дом и в каждую местную душу. У нас не та сверхзадача.
– Виснэй Роэл, со слов его вдовы, нашёл смертоносную установку, некое супер оружие древности. И его кто-то уничтожил. Оружие. Впрочем, и Виснэя тоже. Кажется, он был романтик.
– Романтик? А чего его понесло в такую губительную глушь? Пресыщение? Как думаешь? И конечно, ты думаешь, что уничтожителем древней смерти был психиатр? Ты представляешь себе психиатра-одиночку, уничтожающего установку, одну из тех, которую мы с трудом уничтожили, опираясь на мощь наших, подчёркиваю, наших космических технологий? Это была та ещё задача! А тут психиатр в рыбьей чешуе, махнул хвостом, и появилась улочка, отмахнулся – переулочек. Или это был кристалл на двух ногах? Или на четырёх? Он же живой и разумный, как-то передвигается? Или он транслирует обманную голограмму собственного облика? Он некий сверх разум?
– Я про рыбью чешую и слова не сказал. Про кристалл не моя выдумка. Не надо потешаться. Может, он и сверх существо. Мы же не предел развития разумных форм. Я опираюсь на то, что вы именуете интуицией. Она говорила мне правду. К сожалению, я не сразу ей поверил. Я молод в сравнении с вами, потому и беден практическим опытом в инопланетных средах.
– Напротив! Куда мне до тебя с твоей прытью! И Шандор тоже… Хотел стать героем. Ну, было у человека неизжитое, подростковое что ли, стремление к подвигам. Хотел удивить меня уже исполненным геройством.
– Можете теперь меня разжаловать до рядового исполнителя. Я приму с честью как заслуженное возмездие.
– Ага! А с кем я тут останусь? С Арсением, летающим как корова в облаках? Не помню даже, где и в каком музее видел такую вот живописную чушь. С доктором Франком и с его зефирным великодушием? Ты о чём теперь-то? После того, как по твоей вине уничтожили ценный источник информации – прекрасную вдову, ты должен создать себе собственную агентурную сеть. Не пренебрегая никем, никакими, как в местном, так и в нашем понимании ущербными носителями. Сам будешь работать на свой страх и риск. Но самостоятельно. Как я. Как доктор, хотя он и зефирная душа, а очень непростая личность. А какая золотая рыбка попала к тебе в сеть! Жил бы с ней и радовался, и нас бы радовал ценными сведениями. Шандору ни разу такая ценная штучка не попадалась, а тебе сразу. Аристократка! Такого влиятельного хрена инопланетного как Ал-Физ за сердце держала, столько тайн унаследовала от погибшего мужа. Такой отчим с кристаллической чешуёй имелся у неё. А толку? Как теперь к ним подберёшься? Через кого? Придешь к нему на его плантацию с лекарственными растениями и скажешь, можно почесать вашу спинку, посчитать ваши чешуйки? Если он подлинный психиатр, он тебя, конечно, полечит. А если он то, что ты назвал сверх существом, то он тебя уничтожит. Если уж установку страшную сумел аннигилировать, то что ему твоя недолговечная хрупкая структура?
