Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
Он засмеялся, открыв блестящие нереальные зубы. И хотя он был не просто красив, а совершенен по своим физическим данным, Ксенэя испытывала нечто сродни ужасу. Как тряпичная марионетка, нацепленная на раскалённый стержень вместо руки, она чувствовала, что сгорает, вереща вовсе не своим голосом, а тем, каким, должно быть, разговаривает та самая Ифиса в руках своего хозяина Ал-Физа. Воркующий сладкозвучный голос, какого у неё и быть не могло. – Как ты хорош, мой юный демон, как ты необычен…и как я хочу того же, что и ты…
– Волосы я стригу, – радостно ворковал он в ответ, впрочем, вполне себе трезво, не теряя головы. – Так мне удобнее. И от других отличаюсь. Не хочу быть как все. Я нравлюсь тебе? Ты не пожалеешь…
– Ну да. Потом отпустишь?
– Всё будет зависеть от тебя… – Он встал с постели, где они ласкались, а при этом он был в одежде. Он дёрнул комбинезон у горла, и эта удивительная одежда свалилась на пол с него, открыв такую же нереальную по красоте, как и он сам, фигуру, золотисто -рельефную, будто был он выточен тем же скульптором, который бросив беднягу Чапоса недоделанным, всю свою любовь и усилия отдал этому своему любимчику и избраннику, выточив каждый его палец, каждую мышцу под кожей, разгладив его атласную кожу своим дыханием и талантливым прикосновением. Да! Ту девушку можно было и понять, как и ту, что стала его ненужной и случайной женой. Но Ксенэе он был нужен совсем иначе, чем им. Неожиданно всплыл в памяти и Чапос, кому не дали красоты и завершённости облика, оставив в заброшенности, но отнюдь не в без любовной сирости. Чапос нашёл своё сильное свойство и умело его шлифовал. Почему она соединяла этих людей вместе сейчас, она и сама не знала. Или отчасти знала? Ведь на приставания Чапоса у Ксенэи возник телесный отзвук. Сами подземные галереи были неуместны для проявлений подобных заигрываний, а так? Что могло привлечь к этому злодею, – пусть и невольному, а убийце, – жену Ал-Физа, кроме молодости Чапоса? Грязный работяга выслушал её исповедь, и этого оказалось достаточным, чтобы она пригласила его в свою спальню? Нет. Было нечто в самом Чапосе, что её привлекло. Загадочные излучения родства с Ал-Физом, у них была одна кровь, один голос, один запах. А у неё самой, у Ксенэи, это было как предчувствие скорого пробуждения того, что и накрыло теперь.
Не знала она того, что напиток, данный Чапосом, был наркотическим, чьё воздействие начиналось спустя несколько часов. Он старался для себя, рассчитывая на то, что уставшая женщина, оказавшись в лесной сторожке к ночи вместе с ним, будет полностью подвластна его желаниям. Мысли потекли уже независимо, в полном отрыве от неё, как и бывает во сне, и вскоре совсем утекли куда-то, вытесненные новой волной, пришедшей из большого, но мягкого и прирученного океана, так ласково он лизал её кожу и качал на своих прозрачных волнах. Она уже и не видела того, кто приник к её груди, только гладила остриженную голову как родному младенцу, приговаривая, – пей, пей, мой малыш, во мне так много осталось любви… – и длила, длила это состояние блаженства, как последнее, что ей приготовила скупердяйка Судьба.
Ловким и быстрым движением красавец-демон подхватил её, не имея уже сил ждать, когда она наиграется. Ласково накрыл её всю целиком своим большим телом, как свою собственность. И всё произошло удивительно легко, только сознание опять поплыло, как в горах. Она ощутила спиной упругую поверхность стеклянной по виду постели, а нереальный человек, очень глубоко проникая в неё, давал острые и вполне уже реальные ощущения, казалось, и забытые… И у неё не было ни стыда, ни сожаления, что так вышло… Она только пронзительно вскрикнула, как птица перед собственной гибелью, укушенная скрытым в густых листьях и неодолимым хищником.
Измена погибшему мужу является ли таковой?
– Ты дала мне давно забытую радость, – сказал он, ласково гладя её по спине, и ей хотелось спать от его прикосновений, вызывающих сладкие мурашки.
– Тебя как зовут? – спросила она, уже еле разлепляя свои веки не то от усталости, не то от его ласки, – Ты прилетал к Департаменту Безопасности? Я видела в окно. Я никогда не верила в то, во что верят простые люди, что это посланники Надмирного Света появляются в небе на сияющих сферах.
– Зачем тебе моё имя? Твой Надмирный Свет сам скажет тебе моё имя, если он захочет присниться тебе в твоём сладком сне.
– Надмирный Свет? – и женщина засмеялась. – А я в Него перестала верить. Я получила такие уроки от Жизни, что они сразу заставили меня поверить в то, во что всегда верил мой муж, получивший рациональное образование. В этом мире мы сами творцы всего того, что с нами происходит, даже если нас и создал Надмирный Свет, Он дал нам свободу, как в добре, так и во зле. Нас настигают последствия собственных ошибок и заблуждений, и если мы настолько хороши, то для чего входим в близкие контакты с теми, кто становится причиной наших бед? Какие поступки или проступки нас самих и наших близких порождают те следствия, вгоняющие нас в беду и отчаяние? Это и необходимо понять и что-то изменить в себе в минуты скорби и боли, если мы хотим изменить течение своей жизни. Только тогда, когда изменимся мы сами, изменится и мир вокруг. Мой муж знал, о чём он говорил…
Виснэй понимал, что нисколько не лучше тех, обществу которых он принадлежал и сам. Он не сумел или не успел развить в себе нравственные качества в достаточной мере, чтобы преодолеть течение всепланетного потока, несущего их всех к окончательной катастрофе. Он хотел в своём страдании, охватившем его после гибели родного сына от первой жены, уйти странником и отшельником к изгоям пустынь для саморазвития себя, но появилась она, Ксенэя. Она поработила его своей любовью, родила детей, для которых алкала преуспеяния по мерам неправедного социума. Всё это она. А когда он попробовал плыть против напора всеобщего мутного течения в глубоком русле с его наклоном вниз и только вниз, вырытым предыдущими поколениями, то был выброшен за пределы самой жизни. Он не получил поддержки Свыше, поскольку не верил в эту поддержку, был самонадеян, потому и ограничен в своём понимании объективной реальности. Он пытался освободить себя от порабощения родовыми установками, семейными и социальными традициями, ею, Ксенэей, наконец.
Всякая женщина порабощает психику мужчины через любовь. И чем темнее её собственная натура, тем сильнее она подавляет его через воздействие на инстинкты. Он стал сбегать от неё в горы, невзирая на опасность.
– Мой муж верил в существование иных миров и их обитателей, – сказала она вслух, уже пребывая в полусне. – Он имел для этого основания, он искал следы их присутствия на нашей планете, и он находил эти следы. Он думал, что они откроют ему путь к пониманию мира. Но если бы они только молчали, эти руины, окаменелости, искорёженные механизмы, самодвижущиеся тоннели. Они несли в себе смерть.
«На все древние тайны наложено заклятие Времени», – говорил ему Тон-Ат. – «Те, кто их оставили, погибли, потому что зашли слишком далеко в свои умственные и нравственные тупики. Необратимо». Тон-Ат всегда говорит загадками, не давая подсказок. И Виснэй не разгадал тех загадок. Он думал, что все современные насельники Паралеи, как и те, кто давно исчезли, выпали оттуда – Сверху. Когда, каким образом, зачем?
– Он ждал, – сказала она едва слышно.
– Ждал? Кого или что он ждал? – пришелец отлично её расслышал.
– Он верил, что однажды Небо откроет одно из своих сверкающих в ночи, безмерно отдалённых окон… Он был наивен, вечный седовласый мальчик. «А если и там нет Правды»? – спросил его Тон-Ат.
– Тонат? Кто такой Тонат?
– Древний и разумный Кристалл, таящийся внутри человека со старой кожей. Он отчего-то был моим отчимом. Как и откуда я к нему попала, я не помню абсолютно. Его кожа такая пергаментная и чешуйчатая, что, когда однажды я увидела его со спины, я вскрикнула от ужаса. Голова его очень красива, несмотря на возраст. Выправка, рост великолепны, а одежду он носит такую обширную и красивую, что маскирует ею себя полностью до самых кистей рук. Руки его тоже очень красивые и умелые. Кажется, он переодевался и в страшном гневе закричал мне: «Прочь! Ты должна всё это забыть немедленно»! И я забыла на годы и годы. Кто знает, что ещё я забыла? Почему я вдруг вспомнила, как он подобно гигантской змее, грелся по ночам у моего трепещущего девического бока? Что между нами происходило, я не знаю. Не понимаю до сих пор. Это было ещё до моего замужества. Я была почти ребёнком тогда. Не спрашивай, как чудовищный и разумный Кристалл залез в шкуру какого-то старика. Я не смогу объяснить. Он смотрел на меня из его черепа, мерцал во мраке из загадочных золотых глаз, вгоняя в состояние провала и полёта одновременно. Он не только питался моим живым человеческим теплом, но и питал меня ответной любовью. Я вспомнила вдруг о Кристалле, поскольку об этом говорила моя мать, которую я совершенно не помню. И возможно, это она, а не я грела его ночами, любя и содрогаясь от ужаса. Просто она вложила мне в память образы своей жизни. Они были погружены в многолетнюю спячку под воздействием на мой мозг со стороны Тон-Ата, и вдруг очнулись от пережитого мною шока. Конечно, я и не могла пережить такой вот опыт. И не исключено, что в твоих подземельях я просто утратила разум и несу бред.
– И что же ответил твой муж на вопрос отчима о тайне Космоса?
– Космос? Какое странное имя! Никаких тайн Космоса он не знал, поскольку не знал такого человека. Во всяком случае, я от него не слышала ничего. Я не видела никакого Космоса никогда. Разве тебе известно хоть что-то о моём муже, если он входил в контакт с неким Космосом? Я не исключаю, что он неоднократно встречался с демонами гор. Однажды он сказал Тон-Ату, что демон с золотыми волосами знает тайну разрушенных городов в зоне заколдованного мёртвого плато. Что он, Виснэй, указал ему то место, где и пряталась древняя смерть. Демоны не разрушители, сказал Виснэй, а спасатели нашей планеты. Тон-Ат стал бел лицом как сама смерть. Он ударил Виснэя. Это было впервые. «Они мои враги! Значит, и твои тоже»! – голос Тон-Ата был скорее шёпотом, чем криком. Глаза излучали такую испепеляющую ненависть, что и сами раскалились докрасна. Он был по-настоящему страшен! – «Ты приговорил пришельца к смерти своей болтовнёй и доверием недоразвитого дикаря к тому, кто пришёл как чужак и захватчик. Эта планета принадлежала моим предкам! Значит, она моя по праву наследования. Я спасу её, я дам ей новый импульс к само исцелению, любя её и не насилуя. Им тут делать нечего»! И тут произошло странное. Виснэй не просто упал, а потерял сознание. Когда Тон-Ат склонился над ним, он что-то положил ему на лоб. Что-то блестящее и с острыми гранями. Виснэй очнулся и ничего не понимал, начисто забыв о стычке. А я… Я стала пихать злобного старика, бить по костлявой спине, и та гудела как пустая и гулкая ёмкость. Было страшно. Я никогда не смела и прикасаться к нему, приближаться ближе, чем он позволял. Потом – мрак. Я вспомнила всё только теперь. У Виснэя было много тайн, как и у любого исследователя. А вот знал ли он на них ответ? Думаю, что нет. Он искал эти ответы и всё дальше и дальше уходил куда-то вглубь них от меня. Он на моих глазах перемещался в какое-то другое уже пространство, бледнея и худея, утрачивая интерес к окружающему. Так что гибель не была ему особенно-то и страшна. А может, он её и не осознал до самого последнего стука своего сердца. Последнее, что он сказал Ал-Физу перед самой смертью, когда тот пытался узнать, кто был убийцей, было вот что: «Небо обещает другую Правду своим светом, своим сиянием даже в ночном мраке. Если червям ничего не надо, так они живут в почве и не имеют глаз. А человеку явлена безмерная высь над его головой и зов, входящий в него с пронзительностью луча звезды». Ал-Физ рассказал мне об этом тогда, когда я уже занесла ногу на выход из его украшенного логова. Ал-Физ ничего не понял, но решил, что я имею право знать тот бред, который мой муж произнёс на последнем издыхании. Сам Ал-Физ придумать таких слов не смог бы. То был узнаваемый стиль Виснэя. И не было это бредом, а было завершением его диалога с Тон-Атом. Как он страдал, Тон-Ат, узнав о его гибели! Он так и не узнал о последних словах Виснэя, обращённых к нему. Не ко мне, не к детям, не к несчастной матери, а к нему, к пришельцу со звёзд. Разве могут Кристаллы плакать и страдать, каким бы разумом они не обладали? А Тон-Ат плакал. Я знаю. Я видела сама. Ты ведь оттуда? Со звёзд? Кого убил Тон-Ат? Как звали того демона с золотыми волосами, которого он выследил и уничтожил? Космос? Виснэй сказал как-то: «Он уничтожил пришельца, зная о месте встречи, какую я ему назначил». «Кто»? Я испугалась, решив, что разум скоро окончательно покинет моего мужа, провалившегося в свои тайны по самое горлышко. «Тон-Ат», – так он ответил. Его лицо было в тот момент таким, что я отчётливо увидела, что и сам он обречён. Почему? Как? Не знаю. «Откуда он мог узнать о том, что я буду ждать пришельца в горах? Получается, что это я выдал того, кто обещал мне долгожданный контакт двух миров». Тон-Ат не желал такого контакта, поскольку твои звёзды совсем другие, не те, чьи излучения порождают разумные Кристаллы. Ты ведь такой же человек, как я, как мой муж, хотя и немного другой… – Ксенэя вдруг засмеялась. Не потому, что был настолько весел её рассказ, а от чувства давно забытого своего женского удовлетворения, от опустошенности тела, продолжая стонать своей потрясённой душой от невозможности прикоснуться сейчас к своему мужу и, зная, что этого уже никогда не будет здесь, на горестной Паралее. И даже сто таких красавчиков, как ни складывай их вместе, не дадут ей в сумме одного её милого и худощавого, но любимого и сильного, уже не существующего Виснэя.
– Виснэй, – прошептала она, – Виснэй, что же я наделала? Прости меня. Не осуждай…
– Кто был твой муж? Любитель мудрости? Изучающий звёзды? Охотник за ископаемыми чудесами?
– Я не понимаю твоих словесных конструкций. Ты говоришь не всегда понятно, хотя слова, вроде бы, понятны все.
Какое-то время он сосредоточился на чём-то своём. Во что-то вслушивался, хотя слышно ничего не было. Видимо, подыскивал нужные термины. Наконец он произнёс, – Твой муж был философ, астроном или археолог?
– Всем понемногу. К тому же военный и математик. Он был аристократ. А я стала нищенкой, и к тому же плохо образованной. Знания Тон-Ата так и не были мною освоены просто потому, что я не видела для них никакого применения в той жизни, что меня окружала. Я забыла всё, что знала, да и знала я мало. Стоит лишь однажды прервать сам процесс познания, как довольно быстро все предыдущие знания сворачиваются в никчемный клубок, и мыслительный процесс затухает. Так остывает топка, куда перестают добавлять горючие брикеты, и тепло бесследно рассеивается. Однажды запущенный процесс постижения мира вокруг никогда не должен останавливаться. Как не останавливается в своём развитии и движении само Мироздание, в которое мы включены. Мои дети уже не будут настолько образованы, как был их отец. Он обучал сына сам, а теперь кто будет? Где им продолжить столь высокое образование? Но я не буду стоять у тех окон «домов яств» в надежде на жирные объедки со стола Ал-Физа. Также я и не пойду за чужими проклятыми сокровищами, не приду уже и к Тон-Ату. Он ничего мне не давал, и я знаю, почему он поступал так. Он хотел, чтобы я встала на собственные ноги, как сделала это старая Ласкира. Она ничуть не сломалась, и стала опорой и для моих детей, и для меня самой. Она любит окружающих простых людей и не боится трудов и бедности, потому и её любят все, потому она и не пропала. Я буду работать, искать свой путь, а не дармовые блага. Я вышла из тоннелей, и я выйду из своей бездеятельной апатии. Я… Надеюсь, я не зашла в эти тоннели настолько же необратимо, как и Виснэй, и найду выход…
Великодушие как ошибка
Пока она спала поверхностным и тревожным сном, он запихал в её пунцовые и сжатые даже во сне губы маленькую капсулу. Она тут же растворилась, и женщина без имени погрузилась в глубокий сон без сновидений, хотя, как и знать. Молодой землянин поднял её одежду с пола и довольно ловко облачил её легковесное тело в светло – оливковую тунику, обул её в грубые ботинки. Пожалуй, наряду с трогательной и какой-то подростковой худобой у неё был маленький дефект на узкой некрупной ступне в виде когда-то сломанного и неправильно сросшегося пальца. А так она была близка к земным стандартам красоты, если учесть к тому же её далеко не юный возраст и то, что она была матерью двоих детей. Конечно, не будь у него такого длительного мужского одиночества, когда молодой возраст и темперамент требовательно заявляют о себе, несмотря на отрыв от родной планеты, он никогда не задержал бы и мимолётного взгляда на подобной женщине, встреть он её на Земле. Такие ли красавицы в неисчислимом множестве обитают под бирюзовыми небесами? А и то на всякую из них никаких взглядов не напасёшься. Сумбурный рассказ женщины не казался правдой. Даже упоминание о светловолосом человеке не насторожило его. Хотя будь он в более ясном состоянии ума, он бы понял, что речь шла о Шандоре и о его предсмертном контакте с местным трольцем – высокопоставленным военным. Почему сам Шандор не известил об этом Разумова – своего друга и шефа, было странно. По-видимому, он вёл свою собственную игру на планете Паралея, решив в одиночку одолеть тех, кто скрывались за личинами Паука и неведомого Тоната. И поплатился. Данные той стычки были стёрты со всех наличных записывающих устройств, замаскированных в одежде и даже в ушной раковине погибших землян. Так было всегда, когда они соприкасались с Пауком и его выползнями. Какое-то время, раздумывая о полученной сумбурной информации от женщины, он не мог допустить и мысли о том, что Разумов узнает о его ночных увеселениях с пойманной шпионкой. В какой степени она была тою, за кого себя выдавала, а в какой очередной приманкой – «услужливой девушкой», подосланной тем же Пауком? От нахлынувших противоречий почти мутило, как и от необходимости опять заниматься незаконным стиранием компрометирующей его информации с записывающих устройств, якобы вездесущего, искусственного интеллекта-наблюдателя. Ни для кого из здешних обитателей подземного города он уже не был ни вездесущим, ни всемогущим. Только если для новоприбывших и совсем зелёных космодесантников. Так о чём была её повесть? Об убитом муже с его поисками выхода к звёздам? О каком-то Кристалле, замаскированном в теле какого-то старика-педофила с чешуёй на спине вместо кожи? Вся эта фантасмагория не могла быть правдой. Женщина реально тронулась умом. Психика тоже имеет свои пределы давления, особенно психика женская, пусть и инопланетная. Бедняга натерпелась в часы плена столько, что этого вполне хватило для расстройства её мышления. К несчастью, Рудольф абсолютно не был посвящён в те тайны, коими располагал Разумов и убитый не так давно Шандор. У Разумова тоже была своя игра на планете Трол. Лишь на несколько минут он задумался о точно таком же сумбурном на грани бреда рассказе Арсения о его стычке с крылатым троллем. Сам Арсений после того случая никогда уже с ним не общался. Ни единым словом, и даже приветствие было таковым, что он обходился без слов. Арсений просто поднимал ладонь и прошмыгивал мимо. Рудольф, чувствуя себя задетым, отвечал тем же немым жестом. Может, Арсений и считал его вором своего счастья, как и знать. Ведь Гелия в итоге досталась ему, Рудольфу, а у старого отца девушки не было никаких крыльев. Как и русскоговорящим он не был. Так что Арсений вполне мог попасть в ту же ситуацию лёгкого временного помешательства от воздействия как инопланетной среды в целом, так и в результате наследственно-неустойчивого психотипа. Папа Арсения был большой космической величиной, а вот сынок-то подкачал. И все знали это. Но если с узко профессиональными своими обязанностями Арсений справлялся, чего ему, Рудольфу, думать о том, о чём думать положено ГОРу Разумову.
О своей же звёздной фее, обнаруженной в горах, он старался в данную минуту не думать. Мысль о ней рождала ощущение собственной животной неопрятности, сокрушение об утрате самоконтроля. Можно ли было его ночное приключение назвать изменой ей? Ведь она пока что ему не принадлежала. А эта искательница кладов была некой параллелью тому, чем была его жизнь здесь. Тою невозможностью, когда параллели пересекаются и разбегаются, оставляя в душе обжигающую и вглубь проскальзывающую точку. Цепенящую, пусть и на краткий миг, эту самую глубь этой самой происходящей невозможностью, а всё же лишённую ввиду её малости даже последующих воспоминаний. Неожиданно он нашёл браслет, засунутый женщиной в складки смятого одеяния. После всего он растянулся рядом и какое-то время изучал её, настолько тихо спящую, что и дыхания не было слышно. Постель всё еще хранила в себе страстное и горячее излучение женщины, чьей-то несчастной вдовы и чьей-то матери. Но это могла быть и легенда красивой шпионки. Чёрный витой браслет с неизвестными, но похожими на земной хризоберилл – цимофан камнями – глазами змеи, всё также мерцал в полумраке у её изголовья, куда он его положил, решая дальнейшую участь пленницы. Потом взял браслет в руки, после чего сунул в свой карман. Он решил оставить его себе на память.
В конце-то концов, если её оставить где-нибудь у дороги в их столицу, в зоне лесов, то проснувшись, она уже не сможет найти дорогу в горы и будет вынуждена, если захочет выжить, как-то устраиваться в мире Паралеи, а уж как она это сделает, ему-то что? Если же она не лгала, то он с лёгкостью найдёт её в столице, где она живёт, как уверяет. Он взял её на руки и, бережно поддерживая её за шею, вошёл с нею в грузовой лифт, и тот мгновенно поднял их на поверхность в горы. На открытой площадке стоял его дежурный аэролёт. Он внёс женщину в салон и устроил её на заднем двойном сидении. Длительность воздействия препарата была два часа. К утру она очнётся, и всё произошедшее уже ничего не будет значить для него.
Он опустил машину в поле злаковых культур. Жалко, конечно, что пришлось примять часть колосьев, но выбирать было некогда. Уже рассветало. А рядом с полем был вполне себе безопасный лесок. Невдалеке виднелся приличный посёлок. Очнётся и найдёт свою дочку и сына, если не солгала. Спросит дорогу, а до столицы и пешком отсюда можно добраться, если идти вдоль дороги. Далековато, конечно, но дотопает. К тому же такую пригожую женщину всегда найдётся, кому подвезти. Мчащиеся по дороге аристократы на собственных вызолоченных колымагах и вполне себе небедные люди из прочих сословий, вряд ли, причинят ей вред.
Выйдя из аэролёта, он оглядел местность. Стояла первозданная тишина. Рядом с полем, а он опустил машину у самого его края, росли кущи деревьев. В одном месте сильно накренившееся раскидистое дерево упёрлось макушкой в стоящие рядом, и крона дерева была до того огромна, что ветви его достали до земли, образовав просторный шатёр, внутрь которого землянин и принёс спящую женщину. Прикоснувшись к её переносице, нельзя было сказать, что для поцелуя, но нежно и с благодарностью за ночную уступку, – как ни пошло это словечко, а оно отражало суть произошедшего, – он бережно положил её на траву. Жестковато, конечно. Так он подумал, да ничего с нею не случится. Жаркий сухой сезон прогрел планету настолько, что и за ночь не прибавилось прохлады. Она не простудится. Да и проснётся скоро. Открылись её девичьи на вид колени, безвольно раскинулись белейшие нежные руки. Густые волосы, шарфик с которых он положил в её баул, рассыпались по утоптанной траве. Похоже, тут посетители не были редкостью. Сам баул он поставил за бревно, любовно кем-то ошкуренное. Сев на это бревно, он долго смотрел на спящую. С таким тонким и редко красивым для местных лицом она не может быть ничьим соглядатаем, грязным шпионом – троллем. Он готов был поклясться, что в раннем утреннем полусвете, едва проникающем в сумрак растительного живого шатра, лицо женщины светилось само по себе. Он представил себя вдруг первобытным обитателем пещеры, вот сидит он и любуется на свою спящую нимфу, пойманную в лугах мира, чья плоть и дух давно растворились в виртуальных вымыслах. Да и существовал ли он когда, мир блаженного и мирного человеческого существования? Возникла мысль – отнести её опять в сферу аэролёта, оставить у себя в горах. А там видно будет. Конечно, потом отпустить. Но мысль эта была отброшена.
Пролетая над полем и не набрав сразу нужной высоты, он увидел группу людей, в которых узнал местных военных троллей по их пятнистой защитной экипировке. Удивившись тому, что они бродят по благополучной столичной, по сути, окраине при полной боевой оснащённости, он ощутил беспокойство за оставленную, одинокую женщину, пусть и запрятанную так надёжно. К чему они туда полезут? И кого это они отлавливают в полях сельхозугодий?
Тролли задрали головы на его сферу и замерли, обернув к нему кажущиеся сверху плоскими лица. Рванув вверх и сразу исчезнув из их поля зрения, задав им задачу не по уму, он увидел чуть дальше ещё одну группу двуногих, не спящих в такой ранний час шатунов, но уже явно не солдатами они были. Настроив обзор внешнего сенсора на приближение, он с удивлением увидел группу странных людей, пёстро одетых и нечёсаных, встревоженных, и в отличие от одинаково рослых военных, разнообразных по своим физическим формам – низкие, высокие, худые, молодые и не очень – все вперемежку. Они тоже были вооружены. Это было уже любопытно. Стало понятно наличие военных. Понятно, что стычка закончится перестрелкой, если эти бродяги, прибывшие из пустынь, не сумеют убежать, скрыться в лесах. Не уйдут своими уже тайным тропами, лазами и, возможно, им также известными загадочными тоннелями. Зачем они приходили сюда время от времени? Выкинувшая их цивилизация вовсе не обрезала ту пуповину, которой они были соединены с породившим их миром. И как ни жесток был к ним этот мир, они продолжали к нему тяготеть и питаться его соками. Их гнали, пинали, но они возвращались за тем, что было им насущно необходимо. Они не хотели покорно умирать.
Ему нельзя было настолько долго оставаться вне зоны действия землян, вне области гор, в противном случае пришлось бы отчитываться перед Разумовым за самовольную прогулку. И чем бы ни закончилась схватка внизу, он был бессилен её отменить. И ему даже не пришло в голову, что именно в этот миг она очнулась в том самом растительном шатре, что препараты, тщательно рассчитанные на достаточно длительное воздействие, когда дело касалось организма средне – статистического жителя Паралеи, дадут осечку. По той самой причине, что женщина несла в своей крови земную составляющую, о чём знать он никак не мог.
Повторное и последнее появление ликвидатора
Ксенэя очнулась в незнакомом месте. Руками она нащупала слегка усохшую от засухи траву, смяла её и растёрла в пальцах. Горький аромат вошёл в её ноздри и прогнал окончательно остатки сна. Почему она спала на траве? Где это? Сверху совсем низко над нею нависала крыша из густых ветвей. Огромное дерево завалилось своей кроной до самой земли, но от окончательного падения, выверта корней из почвы удержали ветви и стволы окружающих деревьев, таких же старых, мощных и раскидистых, и образовался живописный шатер, внутри которого она и находилась. Набирающий силу рассвет позволял Ксенэе прекрасно всё рассмотреть вокруг. Она вылезла в прогал между ветвями, уже расширенный кем-то. Видимо, природный дом с тенистым куполом активно использовался местными жителями, о чём говорили отполированное задами валяющееся бревно и какой-то мусор возле него – скрученный в рулон ветхий коврик, сосуд с остатками напитка в нём и две дешёвые тарелки – явно остатки чьего-то недавнего пикника.
Чудесная круглая чаша, заросшая древовидной растительностью по её краям, наполненная опаловым утренним туманом лежала перед нею. В высокой траве была заметна тропа, место охотно посещалось людьми, и это давало успокоение, раз люди, то всегда можно спросить, где она оказалась. Ксенэя ощупала себя. Тело было чисто вымытым и, всё же, кожа несла на себе непонятный запах чего-то непривычного. Она жадно принюхалась к своему запястью и обнаружила, что её браслета-змейки нет. И тут же вспомнила всё! Но каким образом она здесь? Почему в ней нет памяти о том, что последовало за её падением в объятия прекрасного демона? Ксенэя вспыхнула, задохнулась, но кто видел, кто притянет её к ответу? А вдруг это сон? Она просто надышалась странного воздуха пещер и, выбравшись, помнит сны, поражающие её сейчас так, словно было это наяву. И не было никакого демона и его петли в горах. Ничего не было. Ксенэя боязливо, словно кто мог подсмотреть, потрогала низ живота, и остаточное ощущение в ней – в душе, в теле – сказало ей всё. Было! Всё было.
Туман поглощал даже ближайшую перспективу. Появление группы людей стало полной неожиданностью, будто они сгустились из утренней размытости. Её обдало запахом резкого мужского пота, грязного давно немытого тряпья. Тяжело дыша, люди без единого звука промчались в сторону кустов у края поля-чаши. Только теперь Ксенэя увидела, что это не высокая луговая трава, а поля созревающих и уже набравших свой рост злаковых культур, отливающих слабо – зеленоватым мерцающим оттенком, как старинный дорогой сплав, из которого в высших сословиях любят изготавливать столовые предметы обихода. Вместо того, чтобы войти опять под своды растительной пещеры и затаиться на время, она зачем-то побрела им вслед, надеясь, что найдёт настоящую дорогу, выводящую – куда? Да хоть куда. Ясно, что селение или город где-то рядом. Её сознание пребывало частично заторможенным, но она этого не понимала, не чувствуя страха от всей непривычной ситуации, пребывая как бы в полусне. Обернувшись назад, повинуясь внутреннему окрику, безмолвно возникшему в её голове – опасность! Она встала как парализованная.
Сзади тоже бежали люди. И Ксенэя, будучи женой военного, вернее, вдовой, сразу узнала покрой и форму солдат даже издали. На бегу, без слов, они целились из длинного оружия в ту группу, которая пробежала только что и ещё не успела скрыться в зарослях, растущих там, где заканчивалось поле злаков. С их стороны в сторону военных полетели огненные шарики – у них тоже было оружие! С заунывным визгом эти шарики рассекали воздух над головой Ксенэи. Если такой шарик попадал в тело, он пронзал его и взрывался внутри человека. Это означало смерть, а в худшем случае – мучительную инвалидность, когда жизнь становилась хуже смерти, становилась долгой и зловонной прелюдией той же самой смерти. Повреждённые органы внутри болели и практически разлагались заживо. Сколько таких обезображенных калек приходилось ей видеть. Сильные лекарства были только у аристократов и их врачебной обслуги, да и то они лишь давали наркотическое забытьё, уводя сознание в параллельные миры навсегда, зачастую вместе с разумом. Если бы она упала в злаки, если бы отползла назад, но даже в такую минуту она не могла заставить себя быть нелепой и утратить свою гордую аристократическую осанку. Перед кем это? Кто знал, да и просто мог рассмотреть её сейчас? В ответ со стороны солдат раздался крик и ругательства, и уже с их стороны полетели огненные молниеносные шарики.
