Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
– Недоразвитое существо! Чего ты тут забыл? Чего ты постоянно роешься в мёртвых камнях? Какую тайну они сообщат тебе? – на чистейшем русском языке промолвило нечто. Вернее проскрипело. Не громко, поскольку нужды напрягать голос не было. Вокруг стояла божественная тишина. – Чтобы ты ни измыслил, это будет плод твоего воображения, твоя отсебятина. В худшем случае, ты напорешься на наваждение извне, а оно может тебя опрокинуть совсем не туда, куда ты стремишься. Ибо персональная вместимость твоя меньше того объёма информации, какую ты жаждешь заполучить. Знаешь же сам, как вылетают электроны со своих орбит, когда их энергия превышает энерговместимость самих орбит, как бывает это в плазме, в высоко ионизированном газе? В итоге – разнос, сгорание всей привычной структуры. Не стремись к тому, что выше твоего осознания. Иначе ты слетишь со своей орбиты! И это наступит неожиданно, а тогда ты уже не захочешь жить.
– Не пугай, зараза! – через определённое усилие крикнул ему Арсений, задетый тем, что его обозвали «недоразвитым существом». – Я тебе не девчонка! – и он потянулся к поясу – к не слишком опасному, но временно парализующему оружию, специально для того случая, если бы пришлось защищаться от непредвиденного нападения кого-то, зверя или бродяги, а то и диверсанта, что было тут не редкостью.
– Дурак ты! – опять же на русском языке произнёс сиделец на каменном столпе. – Да мне что тебе шею перепилить, что грызуну, что или крылану, всё одно плёвое дело и не жалко ничуть. Только если ресурс своего Кристалла тратить по пустяку, то жалко. А так?
– Ты откуда русский язык знаешь?
– Достаточно того, что ты его знаешь. Я по самые колени в твоей информационной луже стою, недоразвитое ты существо! Я в тебя вхож, а вот ты в меня – нет! А ведь возомнил меня жуком поганым. – Бугристое и словно бы ржавое лицо, испещрённое застарелыми как бы шрамами, заулыбалось. Или же это были глубокие морщины, а не следы от шрамов, по любому вид был не пленяющий, хотя и впечатляющий. Арсений же был очень впечатлительный, нервный, что умело скрывал от коллег ксанфиков, проще ботаников, как и он сам. Только не от космодесантников, те раскусили его нежную начинку сразу. Особенно задевал его Рудольф Венд, самый невыносимый из числа военного десанта, поскольку сразу понял, что Арсений стремится ему подражать. Он словесно никак это не выражал, но безмолвная насмешка всегда сопутствовала любому их редкому разговору.
Страх затухал, как и всякая сильная эмоция, имеющая кратковременное воздействие. Арсений приходил в себя, ум прояснялся, – Кто или что погубило древнюю цивилизацию? Если уж ты такой провидец, то скажи!
– Скажи! Как это в двух словах сказать о том, что протекало столетия, если перевести на меру вашего земного эталона времени. Они деградировали и вымирали долго, не всегда это и осознавая. Длительные процессы не всегда вмещаются в понимание краткосрочных существ. Многие из них просто смешались с последующим уже населением планеты. А иные представители сохранились и в чистом своём виде. Их сгубила каста неправедных управленцев, необратимо заведя весь социум в порочную петлю, где они и болтались, не находя выхода. Их отбрасывало назад, как только они приближались к той точке, где и был возможен выход. Требовалось нестандартное усилие, приложение сил всего соборного сознания, чтобы раскрыть образовавшееся сжатие на траектории выхода из цивилизационной петли. Они же были по-прежнему разобщены. Порочны. Индивидуально – идиотичны, ненавистны к ближним. Равнодушны к потомкам. Они жили, вернее, бились за существование не с собственной порочностью, выгрызающей их мозги, а друг с другом, скатываясь в окончательный уже примитивизм. Я не исключаю и того, что они были просто выключены из Мироздания в один печальный миг для дальнейшей перезагрузки всей матрицы здешней цивилизации уже без их осознанного участия.
Обработка сознания инопланетной сущностью?
Арсений вдруг увидел впереди себя, по сторонам от себя, тёмные как ущелья улицы, а вверху небо буквально плавилось от светоносных потоков. Но лучи не желали проникать туда, где бродили толпы угрюмых обесцвеченных существ, подобных теням по их детальной неразличимости. Хотя в реальности ничего и не менялось вокруг Арсения. Картины другого мира раскрывались внутри его воображения. В зеленоватом небе возникли летающие фигуры, и с криком ужаса человекообразные существа бросились в укрытия –полуразрушенные здания, имеющие геометрию, мало схожую с земной. Но это явно были рукотворные, а не природные, формы. А те, сверху уже пускали огненные шары, чья траектория поражала не механической, а устрашающей целенаправленностью их движения к избирательно намеченным жертвам. Они, петляя, гнались за теми, кто не успевал спрятаться, кто замешкался, преследуя их как огненные одушевлённые псы, жгли кожу, не оплавляя развевающихся одеяний. И белокожие высокорослые существа – вылитые люди по виду, превращались за мгновения в чёрных гигантских и непоправимо мёртвых жуков. Только разноцветные одеяния в восходящем потоке сильного вихря парили ещё какое-то время над ними, как сброшенные и уже бесполезные крылья неведомых ангелов. Зловещие стрелки кружили и наблюдали сверху. Они тоже были черны, или таковыми казались, их крылья были прозрачными.
– Прекрати! – взмолился Арсений, – я не любитель кошмаров и жестокостей! К чему ты показываешь мне человеконенавистническое кино?
– Не я тебе его показываю. Ты видишь лишь фрагмент самоуничтожения давно ушедшего мира, информационный обрывок печальной бессвязности их преступного бытия. Страшно тебе? Мне тоже такое кино не нравится.
– Почему ты решил, что сия фантасмагория имела место тут быть? Скажи, что это – человеконенавистническая выдумка. Не знаю уж кого… Проекция какая-нибудь.
– Когда я учился в школе…
– Что?! – тут уж Арсений рассмеялся, – в какой такой школе ты учился? Где?
– Конечно, наши школы не похожи на ваши земные. Да ведь всякое поколение живых разумных существ как-то же и обучает своё потомство для будущего. Передаёт им свои знания, приобретённые не генетическим путём. Мои учителя напичкали меня многим хламом, это правда. Но правда так же и в том, что подобный хлам – это предостережение для всех живущих, чего надо избегать. Я просто послал тебе импульс своего информационного Кристалла в твоё воспринимающее живое устройство, в ту вещественную и биополевую структуру, как раз и способную к расшифровке увиденного. Но думаю, подобные опыты пока нежелательны. Они могут и пережечь тебя без необходимости. А тебе урок! Не лезь туда, где всё мертво. Человек должен жить только будущим. Что за отрада для меня наблюдать тех, кто пребывает в развитии и насыщен счастливым оптимизмом, любовью и состраданием ко всему живому и нежному. Не скрою, хотел отвратить тебя от безгласных и бездушных руин. Картинка моя не вымысел. Я погрузил тебя в то, что ты принял за голограмму, только для пояснения того, что смысл жизни человека в любви. А любовь нужна для движения вперёд, для развития. Без развития собственной формы не вместишь в неё божественную истину. Как ни проста она, а необъятна для того, кто ограничен.
– Ты, наверное, жрец какого-нибудь затерянного в горах племени? Уверен, что у вас существует нечто вроде посвящения в тайные знания, некая знахарская иерархия, сохранившая древние артефакты и принципы их работы. Твои крылья это же механизм?
– Какая ещё иерархия? Где бы ей и быть? Крылья – моя собственная игрушка, они созданы при посредстве моих Кристаллов-помощников. Да разве в крыльях счастье? Много тебе счастья от твоих летающих сфер? Много тебе от них прибыло познаний о смысле жизни? Кто-то вот придумал, опираясь на весь многотысячелетний опыт твоей цивилизации, а ты просто летаешь, нажимая туда, куда тебя и обучили. Машина, какая она ни будь, не даёт человеку подлинного счастья, а только кратковременное удовольствие и вполне понятное удобство. А счастье в приближении к Творцу Мира, счастье в общении с Ним.
– Хочешь сказать, что та сгинувшая цивилизация так и не нашла путей к Творцу?
– Нет, конечно. Путь прям, и он всегда один, это доброта и праведная жизнь. А вот троп заблуждений множество, и каждая из них непрерывно ветвится, увлекая всё дальше и дальше в окончательную необратимость. К чему изучать чужие ошибки? Чего их постигать? Изучай лучше тех, кто живёт рядом, кто дышит в настоящем. Постижение мира приходит только через любовь. Не надо человеку знать тупиковое прошлое. Если Свыше уничтожена память об этом, к чему выкапывать никчемный тлен? Грехи из прошлого переползают в настоящее только посредством живых душ, а там они лезут и в будущее, засоряя собою невинное потомство. Вот моё мнение.
– Как же без опыта отживших поколений создавать мир настоящего? Чтобы не повторить их заблуждений, надо же и понять, в чём была суть катастрофы. К тому же, и открытия настоящего опираются на информационную базу, созданную предшественниками.
– Правильно. Надо умело сортировать, что ко благу для живущих, а что им во вред. А правильная сортировка возможна только через фильтры подлинной нравственности.
– А нравственность для тебя лично это что? Ты же инопланетянин, у тебя может быть своё разумение, что она такое.
– Любовь ко всему живому, сотворённому Творцом, это и есть единая вселенская нравственность.
– То есть, ты призываешь меня полюбить себя? Я готов, а ты как?
– Ты доверчив. С чего ты взял, что показанная тебе картинка имеет отношение к тому, что тут некогда происходило? Откуда бы мне знать, что тут могло происходить неизвестно когда? Я всё придумал и ввёл тебя в заблуждение. Розыгрыш. Так, кажется, это называется у вас на Земле. Ничего этого не было. Никакой катастрофы. Сама планета породила прежних существ, она же их и поглотила. Съела.
– Как это съела? Всех сразу или поодиночке глотала?
– Это образ метафизического всепланетного явления, растянутого на довольно длительный временной интервал. Сознание людей не было при этом процессе задействовано. Оно просто не способно ни вместить в себя, ни понять катаклизмов такого вот масштаба. Каждое индивидуальное сознание имеет свою защиту, чтобы не сплющиться от давления информации, не соответствующего ему непомерного объёма. Планета – живая колоссальная сущность. Сложнейший организм, местный Бог, как и любая планета. Она из самой себя построила им города. Вырастила из собственных каменных телес, как ваш организм выращивает себе зубы и кости. Сотворило им для прокорма ручную питательную живность, мякоть сочной растительности. Они же думали, что сами всё себе приручили, вырастили и построили. Хибару построить, конечно, не сложно, а грандиозные города совершенной и божественной архитектуры? А летающие послушные и сверхсложные механизмы? Постепенно планетарное творение старело, разрушалось от длительного времени и усталости. Их здания поглощались землёй, постепенно тонули, утягиваемые в недра породившего их Бога. Их Творец устал и хотел сна. А слабоумные потомки некогда процветающих существ выдвигали версии о некогда настигших их катастрофах, заваливших их дома наполовину. Высочайшая техника стала причиной многочисленных аварий и травм, поскольку мало кому соответствовала по своему развитию. Ложь, пороки и жадность – симптомы вырождения разъедали умирающие социумы, порождая уже рукотворные взаимные истребления. Они же не умели ни так строить, ни так счастливо жить. Они же верили, что предки были всемогущими и счастливыми творцами. Искали виноватых и обманщиков. Но их не было. Это была очередная иллюзия в многочисленной череде иллюзий. А потом они незаметно для самих себя ушли в небытие, как только их Творец смежил веки для собственного сна и отдыха. Ограниченное сознание с неизбежностью порождает множество самообманов и миражей там, где ничего не было, и нет. А зачастую не видит важных явлений у себя под носом. Вот как ты ничего не видишь под собственным длинным носом.
– А что я должен видеть? – Арсений не совсем понимал, чего крылану от него надо. Как не понимал и того, представляет ли он опасность.
– Близкое счастье. Его приближение. Неважно, что вестник о том не совсем в твоём вкусе эстета.
– Разве я что-то сказал тебе обидное? Если только с первоначального испуга. Я же не ожидал увидеть крылатого гуманоида.
– Гуманоида? Это кто же? Я гуманоид? Я нечто другое, мой бескрылый фантазёр.
– Так ты всё соврал про погибшую цивилизацию?
– Вроде как соврал. А вроде и не совсем. Она просто почила, как вышел её биологический срок. Вот и всё. Их города и их тела поглотило то, что и давало им наличную структуру. Для дальнейшей переработки к чему-то иному и годному. А может и негодному. Это уж и от них будет зависеть. Всякий единичный разум, не только и коллективный, соучастник Тому, кто его призвал к воплощению и сотрудничеству.
– Им было мучительно это, ну… умирание?
– В чём и мука, если их нет, словно и не было никогда. А дух, то есть информационная сущность, она давно уж воплощена в тех, кто живёт здесь теперь. Не целиком, понятно, а только частично. Совершенные ушли отсюда навсегда. К тем звёздам, откуда и были направлены когда-то. Застряли только те, кто не прошли высшие фильтры.
– Как же говоришь о звёздах, если их породила планета Трол?
– Планетарный демиург по отпущенному ему свыше проекту дал им наличную структуру, дал дом и обеспечил возможностями дальнейшего развития. А управляющее воздействие, информационная накачка изначально были там, на звёздах. И остались там,– старый колдун указал длинным пальцем в темнеющую высь.
– И у нас так, у земного человечества?
– Да у всех одинаково. Что ни говори, а хорош ты, парень! Качественная твоя порода, и ты мне подходишь. Давно я за тобою слежу. Поэтому прилетай завтра в поселение беженцев в то предгорье, что смыкается с глубоким разломом коры, за которым лежат мёртвые пески. Я покажу тебе свою дочь. Ты, если увидишь её, уже не сможешь от неё отвернуться в сторону. Не сможешь и отказаться. Ты же одинок тут. Да и вообще ты одинок. А уж я, как самое одинокое существо во Вселенной, изгнанное из своего Рая, всегда пойму своего духовного собрата. Слово «Рай» произношу для образного соответствия тому месту, где я прежде жил. А не в религиозном смысле, поскольку в вашем земном смысле у меня нет веры. И Творец мой другой. Если же в обобщающем смысле, то Вседержитель у Вселенной Единый. Ну? Придёшь? Помнишь сказку своего отца о колдуне, обещавшем юноше свою дочь? В детстве он тебе её рассказывал. Только я не колдун, и за свою услугу неправедного счёта не потребую. А ты познаешь неземное счастье. Короткое счастье, да незабываемое. Да разве и жизнь человеческая не коротка? – напоминание об отце и о давней, не забытой сказке про страшного колдуна и юного счастливца, укравшего вместе с прекрасной дочерью и несметные сокровища мудрости, повергли в смятение.
– Видел я твоего отца. Не зримо это было, а как бы в отражении, в тебе его образ хранится. Добрый и несчастный человек, а ты его внутреннее неизбывное горе только утяжелил своей чёрствостью к нему, своим непрощением. А мать вот не вижу в тебе. Только смутное отражение как бы от отражения. Нет в тебе её живого образа. Умерла она?
Арсений никогда не видел свою мать живой. Только её изображение на информационных носителях. Слова старого инопланетного колдуна практически лишали его способности сделать очередной глубокий вдох, и он задыхался. Тот, кого он обозначил как колдуна, заметно усмехнулся вполне себе земной усмешкой. Да ведь и местные люди были очень уж подобны им, землянам.
– Ты тут редкость. И не только потому, что ты прибыл из другой звёздной системы. Ты добрый и мягкий как воск. Так, кажется, выражаются у вас на Земле? К тому же ты глубокий и справедливый парень. Мне это очень подходит. За тобой наблюдаю не только я. Есть и ещё один наблюдатель. Его цели мне неведомы. Но он страшный и опасный. Он также включил тебя в свой будущий замысел. Ты же понимаешь, что есть существа, способные охватить своей мыслью будущее? Они мыслят в несколько другом волновом диапазоне. Только тут мы изрядно повредили свою природу, вследствие чего выпали из тех высоких информационных процессов, коим были сопричастны когда-то. А что-то и осталось. Если ты отвергнешь моё предложение, то попадёшь в сети замыслов Паука из Островов Архипелага. А его замыслы всегда страшны. Уж поверь. Может, и бессилен он против прежнего, а в сравнении с тобой, что тот сказочный колдун против деревенского простака. Запутает тебя, как придёт время…
– Кого ты пугаешь-то? Если себя… – и Арсений навёл на устрашающее существо, чтобы он там ни говорил о любви и вселенской нравственности, своё слабенькое оружие. Для ношения настоящего он обязан был иметь военную выучку, а он её не имел. Думая о том, что доставит разговорчивого инопланетянина на базу вместо очередного ископаемого артефакта, он даже испытал нечто вроде азарта. Мелкий и хрупкий как жук живой артефакт, вероятно, был лёгким, и дотащить его до машины не составит труда. И тут человекообразный таракан был прав, как-то уловив мыслеобраз Арсения, поскольку что-то вроде этого он и подумал не без содрогания при более пристальном взгляде на того, кого испугался не на шутку. По любому вреда летуну не будет, оклемается через пару часов, а вот любопытство зашкаливало. Что это или кто? Откуда он знал русский язык?
И тут же огромные крылья развернулись за спиной непонятного одушевлённого субъекта. Прозрачные, они отливали тем же пунцовым небесным огнём, окрасившим их, и прежде, чем существо исчезло, буквально испарилось на глазах потрясённого землянина, Арсений получил отбрасывающий удар в грудь, как от воздушной волны. Не настолько и сильный, чтобы причинить вред, а достаточный для того, чтобы человек утратил равновесие. Хотя и тренированный, Арсений всё же попятился, сделал неудачный шаг назад и, соскальзывая по склону, не сумел удержать равновесия. Он упал всем корпусом на правую ногу и услышал хруст сломанной кости. Боли он не почувствовал, только слегка поплыло сознание.
«Он мне отомстил за то, что я хотел его обездвижить и поймать как трофей. Вот тебе и нравственный закон в действии. Что посеешь, то и пожнёшь».
– Приходи! – гаркнул голос сверху, где никого не было. – Буду ждать!
В голове Арсения словно бы что-то сотряслась вслед за ударом по барабанной перепонке. Какое-то время, раздумывая об участи ноги и начисто забыв в данное мгновение о загадочном русскоговорящем крылане с человеческой фигурой, он сидел на собственной сломанной ноге, решая задачу, сможет или нет доковылять до аэролёта. Но встав, обнаружил, что вполне может доковылять, хотя нога подчинялась плохо, и каждый шаг приходилось сопровождать собственным постаныванием. С большим трудом влез он внутрь салона, помогая себе охами и двумя руками, а уже там плюхнувшись на сидение и задав курс на возврат, осмотрел ногу. Нога опухала буквально на глазах в районе голеностопа. Боль была тупой и равномерной.
Приближаясь к ближайшему выходу подземной базы, он же был и входом, у озера, расположенного совсем рядом, он повторно увидел того самого или очень похожего по фигуре незнакомца, сидящего уже на береговом отдельном камне. Включив режим зависания, Арсений забыл о повреждённой ноге. Он ясно видел, что никаких крыльев у загадочного тролля не было. Значит, это был другой тролль, просто невероятно похожий. А тролль задумчиво смотрел на воду. Из светлеющей же воды к нему навстречу выходила абсолютно нагая женщина. Это была именно женщина лет тридцати по виду, а не юная девушка. Арсений непонятным чутьём понял даже издали, что это она! Та самая, из-за которой он едва не утонул однажды…
Миниатюрная фигура женщины была безупречно-гладкая. На полупрозрачном каком-то животе можно было даже рассмотреть сеточку голубых жилок, а бёдра и вовсе казались девчоночьими и узкими, как и маленькая заострённая грудь казалась подростковой. Она встряхивала абсолютно белыми, лишёнными пигмента, волосами, размотав узел на макушке, и топталась маленькими ступнями по угасшему бледному песку, ярко-голубому и искристому днём. Человек-местный тролль, – а то, что был он местным, было очевидно по фасону его верхней хламиды и узким штанам, – бережно вытирал фарфоровую точёную спину женщины её же туникой, поднятой с песка. Мужчина был стар в отличие от его спутницы, но как-то было понятно по его движениям, плавным, ухаживающим, почти влюблённым, что женщина не его дочь. Неужели жена или возлюбленная? И как они попадают сюда? Почему охрана их не видит? Ведь вся ближайшая к базе территория была строго охраняемой от чужаков! Да и не могло тут быть никаких чужаков. Покряхтывая, Арсений направил машину к площадке для снижения, а заодно связался с дежурным по данному объекту. И тотчас же старик поднял седую голову, вперившись тёмным лицом в носовой фокус обзора летающей машины землянина, – блестящими не по-стариковски глазами в потрясённые глаза Арсения. И Арсений, словно в бреду, увидел его ухмылку, не то зловещую, не то радостную.
Пока травматолог засунул его ногу в регенерирующую капсулу, пока Арсений в не совсем удобной позе коченел во врачебном отсеке, вошедший к нему Венд сообщил, что дежурный никого не обнаружил ни на берегу, ни в записях сенсоров слежения.
– Ты уверен, что и прежде встречал эту странную чету? – спросил Венд. В голосе же вопросительной интонации не было, из чего Арсений заключил, что и Рудольфу что-то известно о парочке загадочных существ. – Ты видел, как тролль летел? Ну, если были крылья. Сам же говоришь.
– Нет, не видел. Он просто испарился, исчез сразу же, как развернул свои крылья, а нарисовался уже у озера со своей женой-русалкой.
– Почему же ты решил, что она жена? А не дочь, к примеру? Если она молодая, а он старый.
– Мне так показалось. Отец к дочери подобным образом не прикасается. Это уж из земного опыта, понятно. А тут – хрен их поймёт, как тут. Но как-то я почувствовал, что она ему вроде жены.
– Волосы белые были? Или, может, чёрные?
– Да я что, по-твоему, чёрный цвет волос от бесцветных не отличу? Она была вроде альбиноски. Абсолютно белая голова. Как и у старика, кстати.
– Рудольф Горациевич тоже видел беловолосую русалку вместе со стариком. Но давно было. А старика я тоже видел. Точно такого же, как ты и обрисовал его. Враждебного и глазастого. Только без крыльев он был. А купалась в озере девчонка. Черноволосая и озорная. Такая… А в общем, чего ты и хочешь, если вокруг чужой мир. Хорошо ещё, что ты легко отделался. Одной ногой. Даже перелом без смещения. А если бы в пропасть скатился? Красивая была? Ну, русалка эта.
– Да, – искренне произнёс Арсений, поддаваясь непривычной задушевности Венда. – Волшебная какая-то. Нереальная. Правда, излишне бледная. Не сказал бы я, что такими женщинами кишат их города и селения. Они все какие-то коротконогие, до жути банальные, будто ты и не в ином мире, а где-то в земном прошлом. Это если иметь в виду их поголовную невзрачность и общую неразвитость, выраженную в лицах. А та, она была, если и не высокая, то всё равно длинноногая, идеально-пропорциональная и высоко-одухотворённая, если судить по лицу. Такое идеальное, такое сияющее…
– Уж и одухотворённое лицо рассмотрел. Как же это? С такой-то высоты?
– Так я не в первый же раз её увидел. Я как-то ощутил её грусть, её человеческую душу. Она в этот раз подняла голову и так ласково мне кивнула, как знакомому. В отличие от тролля она была такая добрая, хотя и недосягаемая. Как же мне одиноко тут! – вдруг выпалил Арсений. Или сломанная нога делала его настолько беспомощным и откровенным. – Я впервые за все долгие годы вспомнил своё детство, как раз перед тем, как увидел тролля на скале. Настолько ярко и реально было видение чьего-то цветущего сада, что мне показалось, сделай я ещё один шаг и как раз приду в персиковый сад к своему отцу. И веришь, какая-то дивная юная фигурка протягивала руки к ветвям, играя ими. Вот я и подумал… Наваждение какое-то…
– Ты видел не сад, а цветущие заросли. Какие там могут быть сады? Чьи? Заходящее светило ослепило тебя, вот тебе и показалось. У Магниус есть такой фокус – зелёный луч перед самым её закатом. Если в глаза брызнет, то всегда возникает аберрация зрения. А та, что в зарослях играла, она не была похожа на купающуюся беловолосую ундину?
– Не была. Совсем другая. Далековато от меня было, я ни лица, ни одежды не рассмотрел. Только общее очертание как в теневом театре. Понял, что человек. Девушка… Не брызгал в меня никакой зелёный луч. Магниус была достаточно высоко над горизонтом.
Рудольф поспешно отвернулся, поскольку заметил слёзы в глазах любителя артефактов и окаменелых тайн. Он был поражён впечатлительностью и эмоциональной, совсем не мужской уязвимостью того, кого считал безразличным ко всему сухарём, имеющим в себе одну лишь скупую изюминку, а именно увлечение древними загадками давно рассыпавшихся миров. А возможно, это было побочное действие лекарства, введённого в кровь Арсения для быстрейшего заживления сломанной кости.
– Он, крылан с человечьим, хотя и заметно повреждённым лицом, знает русскую речь. Я же в горы не беру с собой универсальный переводчик. С кем там общаться? Вообще же он был похож на больного во всех смыслах. И физически, и душевно. Звал меня завтра прибыть в своё поселение в предгорьях у пустыни. Сказал, что подарит мне какое-то неземное счастье. Идиот! Только вот кто? Он или я, это не очень понятно. Он знал о той страшной сказке, которую в детстве мне рассказывал отец. И я вот думаю, не повредился ли я головой? А я к этому склонен. Так считал мой отец. У меня по линии матери неважная наследственность. Поэтому, Рудольф, очень прошу тебя, слетай завтра и разыщи то селение. Если оно есть, я как-то успокоюсь, что я нормален. А то… А старик тот, он красномордый такой, глазастый и подавляющий отчасти. Голос как из колодца – глухой и низкий. Он, понятно, может притвориться, что земных языков не знает, но ты сразу это поймёшь. Будь другом, проверь! А то… Ещё он про дочь свою говорил, про то, что её, если раз увидишь, никогда уже в сторону не отвернёшься. А то я со своей ногой две недели вынужден буду в ортезе шкандыбать, – кость ведь за часы не срастётся, ускоряй там процесс регенерации, как хочешь, а ведь биологически ей положено срастаться за сорок пять дней. Поэтому я буду всё одно на учёте в медотсеке в течение двух недель, и за пределы базы меня не отпустят без разрешения врача. Не могу я две недели ждать собственного диагноза, – здоров я, или крыша моя поехала! А Франку я как-то не хочу о своих видениях сообщать. И Разумову тоже. Вдруг чего не то решат про меня. Проверку там устроят по части головы. Ты же понимаешь? Я же должен быть уверен, что со мною всё нормально. А если ты ничего не найдёшь, то уж я пойду с повинной и к ГОРу и к психологу.
Тот, кто ходит за чужим счастьем, находит собственное несчастье
Непонятно, какая сила толкала его на выполнение просьбы извечного молчуна Рахманова. Рудольф решил, что на другой же день он проделает тот самый маршрут, о каком и поведал ему Арсений. Он сразу поверил в подлинное существования старика. И был уверен, что без труда обнаружит владения далёких отсюда беженцев. Посмотрит на них вблизи. И ничего заранее не сообщит Разумову. Разумов никогда не поощрял далёкие отлучки без серьёзного повода. Рассказ о крыльях он отчего-то сразу отбросил, приписав их впечатлительности и страху ксанфика Арсения. Какие ещё крылья? Откуда? Это была некая оптическая иллюзия, игра иноземной атмосферы, взбудораженная психика неподготовленного молодого учёного выдала то самое, что сам же он определил словом «наваждение». А русский язык горного тролля? Может, Арсений был не совсем адекватен в той ситуации и вот так своеобразно растолковал расшифровку своего универсального переводчика, а его собеседник, как ни в чём болтал себе на родном трольском языке? Только ведь Арсений сразу сказал, что в горы универсальный переводчик себе в уши не ввинчивает. Да и не было его в мочке Арсения, это Рудольф отлично разглядел. Если только Арсений сам его вывинтил и в горах где-то скинул в состоянии аффекта.
Рудольф смотрел вниз на горы, на угрюмые складки краснорожей планеты, заледенелые на конусах и фиолетово-розоватые на своих склонах. Пестрели леса, перемежаемые долинами, усеянными осколками озёр разной конфигурации и размеров. Неведомое зеркало, разбитое тут их же неведомым злым троллем. Осколки имели разные цветовые оттенки, то синие, то зелёные, то бирюзовые. Мир-калейдоскоп, мир – иллюзия, мир чья-то выдумка, прекрасная, но напрасная. А, может быть, и нет? Всё, что имеет место быть, имеет и свой смысл. И только люди всё обессмысливают. Он увидел квадраты и треугольники окультуренной поверхности. И до чего же по земному они смотрелись! В склонах скальных образований темнели природные, а также заметно обработанные разумными существами входы внутрь скальных пещер. Паслись какие- то животные. Люди разбегались и ныряли в свои щели-убежища, увидев его летающую сферу. Но на плоском выступе, удобном, чтобы посадить машину, стояли двое, не испугавшиеся и не убежавшие, старик и девушка.
Зависнув на уровне лица старика, одетого во всё чёрное, Рудольф словно о стену ударился взглядом о мрачный и не пускающий его взгляд старика. Сила глаз мало увязывалась с хлипким телом. Седые волосы взметнулись вверх от встревоженного воздуха при посадке аэролёта. Рудольф посадил машину и открыл безбоязненно прозрачную сферу. Старик не сдвинулся с места, продолжая надеяться на силу своего отталкивающего и негостеприимного взора. Но девушка рядом…
В нищей какой-то хламидке, из которой протянулись, будто зовя к себе белые юные руки, и волшебное лицо открылось ему навстречу, улыбаясь пунцовыми губами столь радостно и столь же доверчиво лучась глазами, переливчатыми, светлыми и глубокими. В своей неземной красоте это было земное лицо, казавшееся родным и давно его тут поджидающим. Подпрыгнув, как неуклюжий подросток, она бросилась было к его машине, но была задержана резко и грубо злым стариком, рванувшим её назад к себе за серую ткань хламидки.
– Гелия! – крикнул он зычным и высоким голосом, – иди в пещеру, немедленно! – Язык был узнаваемым, местным, сам вскрик испуганным. Когда он успокоился, голос опустился ниже, и он сказал почти сипло, – Кто бы вы ни были, прошу принять наше чистое гостеприимство, – и показал ему свои ладони кирпичного цвета, как и всё его лицо. – Не воспользуйтесь нашим доверием в злых целях, ибо и мы умеем ответить обидчикам.
