Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
– Думаешь на Ал-Физа?
– А кто? Не переживайте, мама. Какая теперь разница, кто. Они оба ненавистны мне, и Тон-Ат, и Ал-Физ.
Ксенэя тогда кричала Тон-Ату, – Ты мне не отец! Ты мог бы предотвратить страшную беду. А ты чего-то выжидал. Чего?
Он ответил, – Я плохо вижу будущее, если оно во тьме, а убийца к тому же действовал импульсивно. Он до самого последнего мига не знал, что поразит Виснэя. Это не был удар решительного жестокого наёмника, это был трясущийся росчерк труса или… Ни у кого из ближайшего окружения Виснэя на тот момент не было замысла на его убийство, поэтому я и не увидел ничего
– Кто он?!
– Я же сказал, что я не вижу его лица во мраке, поскольку это лицо двоится как отражение в чёрном стекле. На него накладывается кто-то и ещё… я вижу… потрясающее отчаяние падающей в чёрную расщелину души… Это всё рядом с Виснэем, но не сам Виснэй… Я не вижу чётко, кто это и почему он оказался рядом с Виснэем в те часы… Кто-то смывает с моего внутреннего зеркала отражение убийцы, прячет его, как делает это вода с тем, кого она безвозвратно увлекла на непроглядное дно. Я вижу лишь человека, за которым подлинный убийца спрятался. Насколько я знаю, платные убийцы никогда не трясутся, они обучены своему безбожному ремеслу, как мясники, и без страха смотрят в страшный лик чужой смерти. И они никогда не стали бы царапать в запястье!
– От такой ничтожной раны он и не мог умереть! – вскрикнула Ксенэя, как будто подтверждение могло бы и отменить уже случившуюся смерть от пустяковой по виду причины.
– Это так, если бы речь шла о прикосновении неумелого человека. Но то был смертельный укус…
– Чей? Змеиный»?
– Нет, – прошелестел Тон-Ат.
– Человечий, звериный? – допытывалась она.
– В твоих вопросах уже звучит опровержение.
– Как устала я от твоих расплывчатых словообразований, смысл всегда ускользает из них. Чем сложнее твоя речь, тем с большей очевидностью она уводит в сторону от понимания. Почему ты никогда не говоришь просто?
– Я говорю на том языке, какому ты и обучена. Этот удар настолько утяжелил мою жизнь, спутал все мои замыслы, отнял нужное мне время. Твой муж не любил меня, но через тебя, через твоих детей, мы стали одним родом, а оборотень с фальшивым лицом нанёс подлый удар прежде всего мне. Кто он такой, откроет только будущее. А то, что ты не считаешь меня отцом, это страшное признание. Я принимаю твоё отчуждение, но знай, если ты придёшь ко мне, я буду считать твой приход твоим раскаяньем. Не обязательно молить о прощении, мне не важны слова. Достаточно будет твоего прихода в наш дом. Я не буду закрывать перед тобою свои двери, потому что я знаю, что в тебе кричит твоя боль. Только моя боль не сопоставима с твоей. И я, твой отец, не всесилен как Отец Надмирный, как называют Всевышнего бедные люди планеты». Как после всего идти нему? Она не раскаивалась в своих словах. Он виноват. Он больше всех виноват. Он мог всё объяснить Виснэю. Мог. Но он Виснэя не любил.
– Я не пропаду и сама, – ответила она Тон-Ату, которого на данный момент рядом не было, обращаясь к Ласкире, находившейся рядом. – У нас есть возможность не пропасть от нищеты. Просто я тянула до последнего. Ждала, когда поправится телохранитель мужа. Его отпустили сразу после той ночи, как умер Виснэй. Да и что он знал? Ничего. Он долго болел после всего, у него случилась утрата зрения, временная по счастью…
– Может, его и заставили убить Виснэя?
– Нет! Рут-Эн никогда бы не смог убить того, кому он давал клятву верности, и он был к тому же приближён к Тон-Ату ещё в то время, когда я не знала ничего о Виснэе. Тон-Ат и предложил Виснэю его в качестве телохранителя, поскольку более преданного и крепкого на любое испытание человека не встречал и во всей Паралее. Виснэй тоже оценил его по достоинству, полюбил его как родного. Не мог такой человек совершить подлость. Тон-Ат сразу сказал: «Нет! Рут-Эн как исполнитель исключается». И я как-то чувствую, что это был кто-то другой. К тому же Рут-Эн сидел в другом уровне узилища. Для простонародья. После всего он сам пришёл ко мне и сказал: у него спрятаны карты подземелий, и Виснэй велел ему в случае крайней беды пойти туда со мною. А если бы Рут-Эн тоже погиб, то карты принёс бы мне его сын. Виснэй всё предусмотрел. Только у меня есть ключ от того тайника. В своё время Виснэй показал мне всё. Там белое золото, платина, и много чего. Это была наша тайна. Я ждала только… – Мама посмотрела на Нэю и замолчала, обдумывая, стоит ли девочке обо всём знать, и решила, что Нэя вполне большая и должна быть причастна к семейным тайнам. – Я продумала всё. Мы будем ещё жить в своём доме. Я знаю безопасную дорогу в горы. Есть система подземных ходов, ведущих из старой каменоломни в лесу. Мы уже договорились с Рут-Эном. У нас много теперь будет возможностей. Это наше будущее. Маленький баул на первое время и нам хватит на долгие дни безбедной жизни. Потом я опять туда схожу. Придёт время, Нэя скоро вырастет, её красота не даст ей пропасть. А я потом опять туда схожу. Вы не представляете, мама, какие там сокровища…
– Сокровища?! Они же сокрыты в подземной пещере! Да они же… Ксенэя, эти сокровища прокляты! Они уже никому не принесут благополучия… – бабушка закрыла рот ладонью, глядя на Нэю. Нэя притихла у окна, но сделала вид, что её интересуют парни за окном, которые показывали свою ловкость девушкам, залезая ещё выше к самой вершине.
– Ай-ай! Куда вы? Ай! Хрустят ветки… – причитала Нэя, давая понять бабушке, что её не интересует их с мамой разговор, а только опасные игры парней. Мама залюбовалась Нэей. Ей хотелось пожалеть её, Нэя это чувствовала. И мама не выдержала, подошла и обняла её сзади, целуя в макушку. Мама совсем не страшилась за Нэиля, уверенная в его ловкости, а также в крепости огромного дерева, росшего у самого окна.
– Нэиль! Не дури, ты уже взрослый, а ведёшь себя как лесной дикарь! – мама высунулась в открытое окно.
– Отличная тренировка, мама! Хо-хо, отлично!
– Ну вот! – воскликнула мама, – Нэиль, зачем ты засоряешь свой язык народными жаргонизмами?
Но Нэилю нравились и жаргонизмы, и друзья из близлежащих кварталов, и прочие простонародные развлечения. – Помнишь, мама, как я лазил в горах по скалам? А тут-то… – весело крикнул сверху Нэиль. В отличие от Нэи, он вовсе не собирался забывать свою прошлую жизнь, он как-то умел жизнерадостно сосуществовать вместе с памятью об исчезнувшем и утраченном мире совсем других возможностей с тем, что его и окружало.
Бабушку мало волновали и жаргонизмы, и рискованные игры, и озорство Нэиля. Она никогда не делала ему замечаний, только Нэя была предметом её неустанного воспитания.
– Ишь! Маленькая, а уже красотка, – пробубнила бабушка, насупившись. Или она всё ещё сердилась на Нэю, или другие мысли были тому причиной. – Торговец куклами шутит, дайте мне вашу девочку на денёк в витрину, все покупатели будут моими. Она краше, чем мои куклы, и будто выточенная, как фигурка-украшение для богатого дома.
Мама вздохнула на это, отошла от окна и села возле бабушки, – Если я принесу золото и белую платину, у неё будет возможность учиться вместе с аристократами, и она найдёт мужа по себе. А так? Что её ждёт без отца и защитника?
– Если уж зашёл такой разговор… – проронила бабушка, странно застыв глазами, ставшими стеклянными как у куклы, – Ради этого необходимо идти в тоннели. А их разветвлённость всегда непредсказуема. Что если они выведут тебя в горы?
– Ну и что? Тогда я вернусь и попытаюсь найти нужное мне направление…
– Мама! – испуганно вскричала Нэя, уже не скрывая своего подслушивания, – Одна тётя рассказывала, что в горах появились демоны. Они хватают людей и утаскивают их куда-то, где они и живут. Они строят странные сооружения в недоступных местах и летают по небу. Они из металла, но лица у них человечьи. Если ты попадёшь им в лапы, они съедят твою душу, а тело распылят в горной пропасти! Так говорят сведущие люди…
– Зачем это? – содрогнулась мама.
– Как зачем? Демонам надо же есть. Они едят наши души. А туннели после появления в горах демонов стали разрушаться. Ты можешь заблудиться и пропасть под землёй! Не ходи!
Глаза бабушки снова обрели жизнь и подвижность, но Нэю она одёргивать уже не стала, – Хочешь, я пойду к Ал-Физу, поговорю с ним сама? Я знала его ещё мальчишкой, до сих пор дружу с его матерью.
– Нет! Не смей. Для него что мать, что старый шкаф-рухлядь – одно и то же. Он не чувствует душ окружающих людей, мама. А если его руки и есть руки предателя и убийцы, как можно что-то из них брать? Не могу я! Это всё равно, что к ящеру болотному из джунглей нырнуть в его склизкое логово! Он пожертвовал Виснэем ради себя, отвёл от себя подозрение, направив его в ту сторону, где с неизбежностью возникло обвинение Виснэя, потому что очень многим интриганам удалось спрятаться за прямодушием бескорыстного исследователя. Что же касается Тон-Ата, общения с ним не будет никогда. Он думал совсем как жрецы из Храмов Надмирного Света, которых сам же и презирает за ложь, возводимую на Творца, что над Паралеей существует какое-то там высшее правосудие. А обо мне он подумал? О моей судьбе, о детях? Он решил, что жизнь какого-то дурака – военного не так значима, чтобы ради него… чтобы… не знаю я, как и что, но он мог его спасти! Мог. Я как-то чую, он мог бы сказать Виснэю что-то такое важное, после чего Виснэй сразу же бросил бы ту затею с заговором против негодяев из Коллегии Управителей, потому что… Что-то есть такое высшее и важное над всем этим, известное только Тон-Ату.
Женские разговоры о пугающем, непонятном и завораживающем
Ксенэю вновь притянул к себе образ отчима, возникший в её внутреннем зеркале, откуда он укорял её своим золотым взглядом. Он говорил только туманными загадками, как мистик. О каких-то звёздах и чёрных воронках, о вселенском очищении. Виснэй считал, что он насмешничает больше, чем говорит правду.
Он спрашивал, – Кто построил и убил потом те города в пустынях?
Тон-Ат отвечал, – Построили труженики и созидатели, а разрушили такие же дураки учёные и военные, как ты, под водительством аристократического дерьма, считающего себя главным ароматом и вкусом жизни. Вот и суди, что это за жизнь и каков её вкус, когда те, кто наделён разумом от Создателя, отказались от его использования и позволили дерьму стать над собою властью. А вместо того, чтобы вразумлять народы, они стали народы оглуплять всеми доступными способами. Потом с неизбежностью оглупели и сами, потому что не знали о том, что разум имеет коллективную природу и не принадлежит только индивидуальному сознанию. И что разум не только ум, а ум нравственный, то есть добрый, честный и за всё ответственный. Когда же было полностью утрачено управление над техносферой, то коллективная глупость породила коллективную катастрофу.
Виснэй всё понимал, но он хотел объяснения конкретных вещей, а не общих рассуждений. Тон-Ат же говорил, что существуют разные способы мышления, и только через образы доступно понимание процессов во Вселенной. Факты же сами по себе ничего не способны объяснить, и целую жизнь можно потратить на их собирание и систематизацию, а так и не понять устройства окружающей реальности.
– Как же без фактологии, исследований и их проверки на практике можно хоть что-то понять? – Виснэй быстро утратил интерес к Тон-Ату, поэтому перестал его слушать…
– Знаешь, Ласкира, я вдруг поняла, почему предостережения Тон-Ата от грядущих бед были как-то неубедительны, какой-то игрой в мистику. Тон-Ат – человек-туман. Ну, совсем как ты, Ласкира, когда гадаешь по своим таблицам!
– Предсказания и не могут быть точными. Если прогноз негативный, он только указывает на возможность его преодоления, если человек задумается и что-то изменит в настоящем. Он вовсе не фатален. Назревающую беду, если своевременно, можно вырвать как сорняк, пока он не пророс своими корнями в будущее. А если прогноз хороший, что же плохого в надежде для усталой души?
– Ты всё равно обманщица, Ласкира. Тон-Ат был не гадалкой. Он настоящий маг.
– Разве маги всесильны? Тон-Ат был отодвинут Виснэем далеко в сторону от вашей жизни и мог только догадываться о том заговоре, куда и был вовлечён мой сын, а потом использован тем, кто понимал больше него. И я знаю, что это не был Ал-Физ. У него слишком заземлённый ум, и он никогда, насколько я его знаю, не был увлечён какими-то высокими замыслами, выходящими за пределы устремлений его гениталий. Когда Ал-Физу было время чего-то там проектировать, если он не вылезал из своих павильонов, где даже днём опахивал свою прелестную наложницу Ифису. Ничуть не боясь того, что собственная жена гуляет по округе и может туда забрести на отдых. Бедная мать Ал-Физа знала об этом и настолько боялась за душевное здоровье Айры, что придумала такую игру. Она дарила Айре драгоценности за каждый её приход к себе в гости. Таким образом, она отдала всё, что у неё было. А потом негодница перестала навещать свою старую свекровь, как только поняла, что всё тайники выпотрошены. Вот и жалей этих несчастных жён!
– Кто же тогда?
– Заговор сплёл и возглавил отец Айры, поскольку именно он нашёл тот заброшенный город в горах. Он приблизил к себе Виснэя, соблазнил своим проектом справедливого будущего устроения страны, внушив доверие тем, что был другом его отца. Ниадор, мой бедный муж! Как хорошо, что ты успел опередить своего сына в смерти, а я? Что за доля мне досталась? У нас, у твоих внуков всё отняли! – запричитала бабушка.
– Хромоногий тесть Ал-Физа был во главе заговора? Против своих же из Коллегии Управителей? – мама настолько уже привыкла к внезапным завываниям бабушки, что не придала им значения.
– Да ты что, дитя что ли? Так и бывает всегда. Они вечные там заговорщики друг против друга, – бабушка мгновенно вернулась к прерванному разговору, прижимая к лицу чьё-то недоделанное платье с вышивкой. Она высморкалась в него, сказав при этом, – Ничего, и так сойдёт. У меня слёзы чистые, а эти растрёпы всё одно платят крохи.
– Так, может, хромоногий Реги-Сэнт и убил Виснэя? – мама улыбалась несоответственно вопросу, поскольку её позабавила бабушкина выходка с платьем клиентки.
– Реги-Сэнт мог нанять убийцу. Он же возглавлял Департамент Безопасности до последней минуты собственной страшной смерти на рабочем месте. Но его никто не убивал. В нём, по-видимому, таилась какая-то не выявленная болезнь, она и нанесла внезапный удар.
– Для чего же умирающему человеку была нужна власть?
– Разве он думал умирать? У него была только малая часть власти, а он хотел совсем другого устроения жизни. Не все поступки людей можно объяснить одним лишь своекорыстием. Есть же и мировоззренческие причины, есть идеалы, есть очень многое, что важно человеку, когда он постиг тщету богатства. И хромоног вполне искренне мог думать, что спасает обреченного человека от дальнейших мучений. К тому же он боялся и за свой клан, зная, как умеет потрошить живых людей секретная служба охраны самих Управителей. А вдруг Виснэй не выдержал бы и выдал его самого? Это мы с тобой знаем об этом, а кто ещё? Он же понимал, что Виснэя не выпустят живым, и явил свой акт милосердия. Он был другом Ниадора и любил Виснэя как сына, которого у него не было. А чужих приёмных детей он никогда не хотел себе брать. И незаконно рожденных у него не было. Или была некая дочь, которую он не знал даже в лицо, поскольку отдал свою беременную любовницу замуж за простолюдина, приплатив тому немалые деньги, а потом и знать не хотел. Но это было так давно, что и неизвестно, было ли, придумано ли кем? От переживаний за Виснэя он и умер. Он любил моего сына, всегда говорил, что хотел бы себе такого же. Думаю, что он понёс на суд к Надмирному Отцу очень тяжкий груз…
– У меня сложилось убеждение, что Ал-Физ тоже был в заговоре не последний человек.
– Не знаю, под каким порядковым номером он там числился, но точно стал первым в получении выгоды, скупив у Коллегии Управителей наши земли за символическую плату. И только придал вид законности, проведя всю процедуру через Департамент недвижимости, – отозвалась Ласкира, уйдя в свои печальные глубины.
– Может, он и ничего не платил. Как ты проверишь? Получил свою награду за предательство. А тесть умер от горя, поняв это. И смотри-ка, сразу после всего Ал-Физ стал начальником Департамента Безопасности. А ты ещё толкаешь меня к тому, чтобы я вылизывала его отъевшееся тело, а он опахивал бы и меня своим огромным чудовищным фаллосом…
– Откуда ты можешь знать, какой он у него…
– А он им невероятно гордится. Суёт в глаза всякой женщине, думая, что те обмирают от счастья. Я вдруг подумала тогда, как может человек, нося в штанах подобный реликт животного мира, говорить о какой-то там любви. И как всё это соединимо в жизни в одно целое?
– О каком счастье ты можешь говорить теперь? О какой любви? Да я, будь я в твоих летах, отдалась бы любому самому зверскому уроду, лишь бы облегчить участь наших детей.
– Ага! Я и поймала тебя на противоречии! Сама же уверяешь меня, что я ещё смогу кого-то полюбить.
– Ну да. Только я не имела в виду Ал-Физа. Он вряд ли отселит Айру в поселение отщепенок ради такой скромной птахи как ты. Если уж не поступил так ради феерической Ифисы, значит, он продолжает как-то весьма по-своему, а любить свою жену. Но если по-хитрому, по бабьи, как умеют это многие, можно заставить его за желаемую услугу оформить дарственную на наш же дом и парк для наших же детей. Пусть уж прочие земли не вырвать, зато дом и парк продадим с выгодой. Конечно, жить там мы уже не сможем никогда. Постылый мир постылых аристократов снится мне только в кошмарах. В обычных простонародных, но вполне себе устроенных посёлках зажиточных людей жить можно припеваючи. Вот как у Тон-Ата. Усадьба, дом, тишина и природа. Надеяться на длительную привязанность Ал-Физа бессмысленно, но воспользоваться его давней жаждой… Утолить, так за большую цену. Я тебя за это не осудила бы. Ты теперь вольная женщина. И запомни, молодость уже облетает с твоих ресниц. А старость течёт медленно и длительно. И ужасно, если она бедная. У богачей же старости не бывает.
– Мамочка, о чём вы говорите? Я не понимаю, – опять встряла Нэя. Они забыли о ней, а она была погружена в их разговор, как погружаются во вскопанную влажную почву, падая туда плашмя и всем лицом. Как было совсем недавно, когда она упала в клумбу от толчка, подбежавшей сзади Азиры. Нэя в тот момент увлеченно тыкала туда семена будущих цветов, сидя на корточках. Поэтому ей не было больно, но нос и рот забило плотным почвенным духом. И невозможно было встать, преодолеть эту земляную всеохватность, как и навалившуюся вдруг реальность взрослого мира, от которого также хотелось очиститься, умыться.
– Подумай о детях, – бабушка, совсем не старая и гордая на людях, вдруг заплакала уже по-настоящему. Нэя готова была утешить бабушку, хотя та и таскала её за волосы. Но ведь поделом! Нэя виновата. Зачем куклам платья? Они же не ходят, не говорят. Им не надо есть. А Нэе надо. И платье стоит денег. Ручная, неповторимая работа – оно было изготовлено в столичном швейном доме «Мечта». Каждый лепесток вышит вручную редкими дорогими нитями. Мама же так и не надела платье ни разу. Папы не стало, зачем ей было наряжаться без него. Она тогда мечтала пойти с ним на вечер – праздник в их общий Дом развлечений в лесном городе для аристократов. Здесь же нет никаких развлечений, а также никто не ходит в таких платьях по улице. Только дорогие блудницы в закрытых увеселительных домах. Если бы бабушка отнесла платье торговцу, были бы лишние деньги. Не те, конечно, что заплатил за наряд отец, но всё же. Хватило бы на еду. А теперь что?
Нэя пнула кукол в их роскошных нарядах. Они обиженно свалились, но молча, гордо переживая свою обиду, став благодаря платьям аристократками. Одно платье стало источником для нарядов её трём куклам. Всем хватило. А из остатков ткани Нэя хотела сделать себе и маме шарфики и украсить цветами, сделанными из дорогих лоскутков, мамину тунику и свою тоже. Она теребила остатки роскоши, загубленной её руками. А вот из лифа можно сделать жилетку, надев её поверх своей одноцветной будничной туники, которая стала узка, и тем скрыть это. А то бабушка ворчит, – Нэя быстро растёт. Она увлечённо обдумывала свои затеи, забыв обиду на бабушку. В конце концов, бабушка отдала ей свою маленькую машинку для шитья и вышивания, а также мамины брошки и браслетики из недорогих, но красивых. Мама ничего этого не хочет носить без папы. «Тебе на приданое», – так сказала бабушка. Дел у Нэи много, она не имела времени для скуки. За платье же бабушка правильно её оттаскала, хотя и больно. Бабушка не злая, а напротив. Очень заботливая. Она любит маму, Нэю и Нэиля больше всех, больше себя.
– Мамочка, не ходи к горным демонам! Я боюсь! – Нэя встала со своей скамеечки и подошла к маме. Обняла её и прижалась к нежно-зелёной тунике, это был любимый мамин цвет. Бабушка связала маме чудесный поясок из разноцветных нитей, распустив свою пелерину. Из этих же нитей она вышила Нэе бабочку на ткани, сделав искусную аппликацию. Её можно было крепить к разным платьям, как украшение. У бабушки не только ворчливый нрав, но и золотые руки. Она знала и умела столько всего: шить, вышивать, варить целебные настойки и просто вкусно готовить. Она была маленькая, но гибкая. Возраст не имел над нею власти. Она смеялась и двигалась как молодая. Все думали, когда она брала Нэю в центр города, где их не знали, что это её мама, а не бабушка.
– Не сочиняй! – бабушка обратилась к внучке, как к полноправной уже собеседнице, – Никаких демонов в горах нет. Но вот то, что там случаются перестрелки между непонятными группировками вооружённых людей, – это правда.
Нэя, убедившись, что прощена, села за стол и стала хрустеть тонкими вкусными хлебцами. Давно она таковых не ела. Она схватила несколько тонких ломтиков и хотела устроиться с ними на широком подоконнике, чтобы озирать уличные окрестности и наслаждаться их вкусом. Да бабушка тут же прикрикнула, – Есть только за столом! Всюду крошки, даже в моих изделиях.
– Ты вздохнуть ей вольно не даёшь, – укорила бабушку мама, – Тебе только солдат в казарме воспитывать. Ты лучше Нэилю запрещай носиться с местными ребятами, где попало. Они и по крышам носятся, и реку переплывают наперегонки, а в реке водовороты.
– На то он и парень. А она, выпав из высшего сословия, не должна уподобляться тем, кто вокруг живёт. Она не тут будет жить.
– Откуда ты можешь знать, где она будет жить и как.
– Я сделаю всё, чтобы она не жила в этой простонародной низине, где оказалась не по своей вине. А навыки рукоделия нигде не будут ей помехой. И не критикуй методы моего воспитания, если с собой никак не можешь разобраться.
Мама обиженно надулась, как маленькая девочка, как сама Нэя совсем недавно. Нэе захотелось пожалеть маму, погладить её по волосам и обнять. Что она и сделала. Мама ответно прижала её к себе.
– Куда, спрашивается, столько снеди? – ворчала бабушка, – Надо всё тащить в общий морозильник, а уж соседушки как увидят, так и скажут, откуда у них доходы на этакое роскошество? Не иначе колдунья промышляет чёрными заговорами и запрещённым гаданием на будущее. Доложат жрецу из местного Храма, а тот и пришлёт сборщика штрафов за нарушения установлений Надмирного Отца. Попробуй тогда не заплатить. А уж эти грызуны своего не упустят. То, что я не разгибаюсь над шитьём – этого они не видят. А то ещё и о тебе, Ксенэя, что подумают… Лучше уж я тушёнку из птицы приготовлю, надолго хватит. А из рыбы сделаю заливное. Нет еды – плохо, много еды – опять плохо. – Бабушка налила Нэе в зелёную чашку вкусный напиток, сваренный из плодов того самого лакового дерева, что росло за окном, где шумели ребята. Правда, парней там уже не было. За окном было тихо. Наверное, уговорили девчонок идти купаться к мосту на реку, где розовеющий в ярком свете песок пляжа. Реги-Мон будет опять увлекать девушек за собой в воду, чтобы беспрепятственно их там ощупывать. Девушки будут радостно визжать, делая вид, что возмущены. Сколько раз Нэя это видела, но всё равно лезут с ним на глубину сами. А Нэиль так не делал никогда. Нэиль никого ещё не любит, а просто так он не умеет играть, как Реги-Мон. Нэиль похож на маму, а Нэя на бабушку, так все говорят.
– Мама, что это такое фаллос? Это плуг, которым пашут землю?
Бабушка свирепо глянула на маму, а мама закрыла рот обеими ладонями, чтобы скрыть свой смех.
– Вроде того, – забурчала бабушка. – Сначала вспашут, семя вбросят, а там и урожай подоспеет в свой положенный срок.
– Разве женщины похожи на поле или клумбу? Как же ты говоришь о семенах?
– Отстань! Сколько раз учила, не любопытничай! Не слушай взрослые разговоры. Учи лучше уроки, чтобы показать в школе пример Азире, как надо учиться.
Самая противная девочка в квартале Крутой Берег
– Азира редко ходит в школу. Над ней там смеются, потому что у неё худшие туники среди всех девочек. А вот что она говорит о девушке Реги-Мона, послушай. Если бы её не спрятали в глуши, то на её голом животе злые дядьки разыгрывали бы её, чтобы заполучить её к себе в свой «дом любви».
– Что?! – удивилась мама, – она-то откуда знает? Чушь это. Не верь ей.
– Я эту Азиру… маленькое чудовище, а не ребёнок. Всё же задам ей трёпку, если попадётся. Девчонка наглая и злая.
– Ага, ага! А туфельки-то кто ей отдал? А пирожные кому попали в рот, как не этой чернопятой злыдне? – торжествовала над бабушкой Нэя.
– Заброшенное существо, – продолжала бабушка обсуждать Азиру, игнорируя выпады Нэи. – Знает то, что знать ей совсем не положено. Думаю, что ей прямая дорога в падшие. Очень неблагополучная девочка. Хотя и хорошенькая. Надо её пристроить в школу танцев. Она гибкая, стройная будет, ножки ровные и длинные. У меня есть там связи. Я поговорю с её матерью, с этой горластой фабричной дурой, иначе девчонка пропадёт. Она вечно отирается среди взрослых парней и общается с фабричными, а это ничему её не научит, это плохо для подростка. Вообще здешние кварталы поставляют самое большое количество падших. Они же не воспитывают своих детей, не учат их ничему, не умеют их защитить.
– Ты хочешь счастья противной Азире, бабушка? – возмутилась Нэя.
– Чем она противная? Тем, что у неё нет таких игрушек, как у тебя? Никто не читает ей книг, не делает причёску, не вышивает платьев. Да и нет у неё никаких платьев, только дранные туники – обноски с чужого плеча. А что они едят? Она не знает вкуса пирожных, как ты. Подарила бы ей хотя бы одну из своих кукол.
– Ещё чего! Она выколет ей глаза и будет бить палкой. Я же однажды ей дарила. Она сняла с неё платье, закинула куда-то, а куклу била палкой, пока не разбила ей личико и не сломала глазки. Она долго валялась на лужайке, пока её не убрал мусорщик. А ты говоришь!
– Ну вот. Отсутствие воспитания. Доброты не видит ребёнок. В школе же их одевают, хотя и скромно. Кормят и содержат в чистоте. Не пирожными, понятно, но всё же. Учат манерам, правильной речи, не говоря о самих танцах. Девушки становятся грациозными, и их берут в жёны приличные люди. А не эта грубая пьянь, что вокруг. Бьют и пьют, если есть тут и хорошие, то их мало.
– Я тоже хочу танцевать.
– Тебе-то зачем? Ты же аристократка, а не заводная кукла для развлечений богачей. Им никто не развивает там голову, а только бесконечно, тупо и жестоко обучают механическим и ритмичным телодвижениям. Тренируют мышцы, напрочь отключая мышление. Кто не выдерживает, того выкидывают вон. Между ними звериная конкуренция, ненависть, склоки, утрата даже намёка на утонченные переживания. Неужели, ты веришь в брехню, что искусство танца создано для развития души? Они становятся изукрашенными автоматами, без ума и без стыда. – Вот и пойми бабушку.
– Бабушка, – Нэя осмелела, поняв, что бабушка жалеет её за то, что схватила за волосы и испортила шёлковый цветок, над которым она трудилась всё утро. – То, что делал Реги-Мон с той девушкой, то, что делают с девушками в «домах любви», и то, о чём рассказывала Азира, чем занимаются по ночам взрослые парни и девушки в заброшенном парке, это же одно и то же. Так почему же считается, что это разное? – Мама и бабушка переглянулись и, округлив глаза, уставились на неё.
– Чем занимаются-то? – сурово спросила бабушка.
– Тем. Девушки позволяют парням ужасные вещи над собой. Но от этого родятся дети, а женщины терпят это, хотя, наверное, им и противно, но что им делать, если надо рожать детей? Я никогда не буду рожать детей. Я хочу всю жизнь жить одна.
Мама заулыбалась, давя улыбку, а бабушка сделала столь устрашающее лицо, что мама прыснула вслух и опустила глаза вниз, пряча смех.
– Я всё же выдеру маленькое чудовище за её лохмы. Нет, что она несёт? Когда ты станешь взрослой, когда у тебя появится первая кровь, ты узнаешь от меня всё, что и надо тебе знать. Но сейчас забудь всё это. Азира всё выдумывает, издевается над вами всеми. Не смей с ней дружить!
– Ты не определишь её в школу танцев? Я не хочу, чтобы она была изящна и красива. Пусть будет, как эти работницы на фабриках. А на танцы пойдём мы с Элей. Эля добрая, милая. Ладно, бабушка?
– Танцы низкое занятие для тебя, потомственной аристократки, но выход для такой, как Азира. Зачем ей пропадать? Она яркая и необычная девочка, но испорчена неблагополучной средой и семьёй, где нет до неё никому и дела. Помогу ей, чем это плохо? Людей надо жалеть. Если в твоей власти делать людям добро, его и надо делать, тут же забывая об этом. Это долг человека. Оправдание его короткой и грешной жизни. Ясно?
– Да, – но Нэе не хотелось добра Азире. Ей хотелось добра только себе, своей маме и Нэилю с бабушкой. А до остальных ей и дела не было. Ну, разве ещё Эле – своей подружке она хотела добра.
– Бабушка, разве нам кто-то делает добро? Почему мы должны?
– Потому. Если ты аристократка духа, докажи это своим благородным сердцем. А нет, то, чем ты лучше Азиры и ей подобных? Только своими чистыми платьицами? Всё это может быть или не быть. Но твоё доброе сердце – оно главное в человеке. Выше ума, красоты, богатства. Это то, что открывает человеку счастье, настоящее, постижение того самого смысла, ради которого мы тут и толчёмся, пихая друг друга, если такого смысла в жизни не видим. Будешь доброй девочкой? Не будешь держать в себе зла, желать его другим?
– Буду доброй. Не буду такой злой как ты.
– И умница! Тогда Надмирный Свет наградит тебя, – бабушка нисколько не обиделась на данную ей характеристику.
– Он подарит мне жениха – своего сына?
