Лариса Кольцова
Пришельцы из звёздного колодца
Сама страна Паралея, а таким же именем жители называли и всю планету, и свою столицу тоже, лежала у гигантского горного образования, абсолютно необитаемого и примыкающего к пустыням. Название «Пустыня» было условным. Там росли уникальные густые хвойные леса, чередующиеся с болотистыми непроходимыми джунглями, текли реки, но довольно обширная часть пространств действительно была пустыней, как рукотворной, так и природной, то есть безводной и скалисто-песчаной.
Рядом со столицей Разумову Рудольфу Горациевичу удалось при посредстве властей Паралеи построить закрытый город, именуемый Центром стратегических исследований, с привлечением местных кадров и местных ресурсов. Для них землянин Разумов был одним из них, как и члены его команды. Они как бы работали на благо Паралеи, да так оно и было в действительности. Но под поверхностью города в лесах и садах, прозванных самими землянами «садами Гора», ибо это было не лестной кличкой самого Разумова, а его обозначением, – Главный Ответственный Распорядитель, возник и продолжал строиться город подземный. Он-то как раз и выходил в безлюдную часть планеты, в эту самую горную страну, которую земляне называли Страной Восхода за её преобладающий красный и розоватый цвет, а также с надеждой на будущее возрождение этого мира.
Наладив работу Центра, ЦЭССЭИ – Центра экспериментальных стратегических социальных экономических исследований, укрепив агентурную сеть, Разумов неожиданно был отозван под предлогом того, что работы на Троле было на многие и многие десятилетия, рутинной и опасной, а он необходим для дальнейших экспедиций, имея уникальный опыт. Но окончательным это решение не было, и ему был обещан возврат спустя некое время. Покидать планету, с которой он, по сути, сросся, ему не хотелось, но пришлось. Даже его официальная должность в структурах ГРОЗ как Ответственного Распорядителя земной колонии Трола у него осталась, а на самом Троле назначили его временных заместителей.
Понять историю планеты не казалось возможным из-за многочисленных исторических школ, соперничающих друг с другом, давно сфальсифицировавших и продолжающих это делать. Жители напоминали европеоидов Земли. Существовала также рассеянная и почти исчезающая раса рыжеголовых людей крупного телосложения и с заметным выступом на черепа в виде гребня. У иных он почти и не просматривался под волосами, а у женщин и вовсе отсутствовал. Так называемые пустыни не имели ничего общего с тем, что понимают земляне под этим определением. Там росли леса, переходящих в лесостепи, текли реки, обитало много потомков людей, оставшихся от погибших полностью цивилизаций, смешанных с изгоями самого мира Паралеи. Всеобщее неблагополучие накладывало на них свою серую тень, но красивых людей встречалось среди них немало.
Особенно поражали порой девушки. Они были подобны белым и золотым кувшинкам, растущим в заиленных и стоячих водоёмах, пленяя глаза своей изысканностью на фоне серо-болотистой тины и слизи, будто они одни и вбирают в себя свет дня, из которого и соткана их растительная плоть. И столь же были они недолговечны и уязвимы, часто растоптанные грубой здешней жизнью и смятые пороком, востребованные для услад богачей. После их увядания они опять же, подобно этим болотным цветам, бесформенными и мятыми охапками выбрасывались в зоны пустынь. Так государство очищало себя от человеческого мусора. Туда же законниками изгонялись душевно больные, уроды и уголовный шлак.
Но и там, за границей их мира, в преддверии на тот свет или в отсутствие всякого света вообще, они продолжали жить, пусть и бьющие в глаза и в нос скорбью увядания поникших и потемневших стеблей, все ещё разбрасывая семена жизни. Изгнанные женщины и там рожали детей, и этих детей периодически отлавливали, и если их не удавалось пристроить к сносной жизни, то их отправляли в каменоломни, в подземные шахты и рудники, заставляя работать. Аристократы же вырождались всё заметнее, боясь смешивать свою кровь с простолюдинами, и вообще мало рожая своих потомков. Но понимая, что дети, рождаемые жрицами порока, в основном их кровные потомки, они отбирали детей у подобных женщин, отдавая их на воспитание в пристойные семьи. И эти люди, болтающиеся в своей вневременной и замкнутой петле, воображали, что никакого будущего нет, и не будет, а будет их вечный праздник настоящего. А народ их жизненный ресурс, живые ходячие энергетические консервы для их потребления, человекообразный гумус из которого произрастают они, подлинные, ухоженные и ароматные соцветия мира.
Существовали версии в самой ГРОЗ, что местные не являются потомками колоний некой высокоразвитой цивилизации, скатившиеся в дегенерацию вплоть до одичания иных племён, отчего-то заброшенные праотцами. Несмотря на очевидное неблагополучие, у них не существовало серьёзных эпидемий. Многие болезни, сопутствующие людям в подобной фазе существования, у них отсутствовали. В частности, у них не было венерических болезней, и это несмотря на господствующий разврат, практикуемый богатыми сословиями и вовлекающих в него девушек из бедных слоёв их подлого жизнеустройства, что наводило на мысль, что болезни были изничтожены в далёком прошлом развитой медициной, но тоже пришедшей в упадок. Сама же планета, будучи земного типа поражала красками, будто кто-то, играя и забавляясь, в радостном экстазе чувств выкрасил её в цвета детского рисунка, радостные и калейдоскопические там, где природа не была тронута войнами.
По другую же сторону гор, между понижающимися и редеющими хребтами и океаном расстилалась совсем уж особая полоса, называемая местным научным сообществом «вратами в никуда». Полностью безлюдные пространства внушали суеверный ужас тем редким знатокам, кто был о них осведомлён. Это были территории с убитой навечно цивилизацией, о которой никто не помнил, или не хотел этого, с руинами городов, заросшими причудливой флорой и скрывающейся в них странной фауной. Иногда как лишаи встречались и полностью мёртвые плато, убийственные для живого глаза. Выдвигались и такие версии, проверить которые было никак невозможно, что предки современных жителей прибыли сюда уже после планетарного Апокалипсиса и не имели к нему никакого отношения. А их собственные войны, возникшие уже позднее, были локальны и не так необратимо губительны. Так что виновники по-настоящему убитых земель оставались неизвестными, ибо давно уже отсутствовали в пределах зримой Вселенной.
То, что обитатели Паралеи называли «Пустыней», располагалось между их обитаемым миром и горами, а то, о чём шла речь выше, простиралось уже по ту сторону гор и упиралось в океаническое побережье. То есть в наличии имелись две обширные пустыни, подлинная и условная. Подлинная была вне зоны досягаемости жителей страны, а условная с ними соприкасалась своей условной же границей. Это была их собственная обширная свалка для промышленных и человеческих отходов, а также избыточная для малочисленного населения, заброшенная и потому устрашающая часть собственной страны. Некий непомерно огромный задний двор, запущенный и отринутый как не своё. Фасадной вычищенной частью единственный континент планеты смотрел на всё тот же океан, но никто не жил на его протяжённом побережье, не отдыхал, не купался там в силу того, что между обитаемой страной и этим океаном лежали вытянутые полосы белых или красных песчаных пустынь, чей песок, приносимый ветрами в засушливое время года, доставлял много неприятностей аграриям. Только времянки и полуразваленные судна стояли кое-где у кромки океана, если им удавалось сохраниться после серьёзных океанических бурь, оставленные редкими добытчиками морепродуктов. Изготовление и доставка новых судов была непростой и затратной. После улова мастера каботажного, прибрежного плавания покидали негостеприимные побережья по единственной имеющейся древней дороге, уводящей вглубь континента. А поскольку глубины континента были более чем обширны и благоприятны для жизни, и мощные цунами не угрожали его жителям, никому из них не приходило в голову жить постоянно на опасных берегах безразмерной водной пустыни, в которой они не находили ни малейшей красоты и целесообразности. К тому же, пусть и слабосолёную, океаническую воду нельзя было пить. Рыбы же вдоволь имелось в многочисленных реках и пресных озерах. Так что только избалованные аристократы и ценили живность солёных вод. Очень дорогую и трудно добываемую. Ни малейшего понятия о курортах в земном понимании у жителей планеты не было в наличии. В этих своеобразных скобках двух пустынь и лежали горные массивы, куда выводили глубоко подземные многокилометровые сооружения землян, строивших их в течение трёх поколений подряд. Законспирированная от местных жителей одна из точек входа-выхода подземной цитадели находилась в ЦЭССЭИ, в закрытом научном городе самой Паралеи, а в горах их было несколько.
Оазисы жизни, несмотря на вялость течения всех их жизненных процессов, были относительно ухожены и благоустроены. Городки и селения окружали поля полезных хозяйственных культур и плантаций, чадили промышленные центры, грохотали фабричонки и заводики, которыми владели частные лица или семейные кланы. Была внутренняя Армия и система налаженной охраны сложившегося порядка вещей. Посягать на их относительный покой было бы неразумно, и методы воздействия были выбраны консервативные и протяжённые во времени своей постепенностью.
Чудесны были их дети. И как ни странно, они любили своих чад безмерно, оберегали их всячески, кое-чему учили в бесплатных начальных школах, хотя после их взросления безжалостно выбрасывали в жестокий и несправедливый мир. Тронуть ребёнка в их мире было тягчайшим преступлением из всех возможных, и это вселяло надежду на их будущее. Видимо, они и сами это понимали, что дети для них шанс прорыва в другое измерение жизни. Насаждая суровые нормы морали среди населения, социум тем ни менее позволял распущенность в строго определённых для этого заведениях – так называемых «домах любви», более кощунственное название трудно было и придумать. Туда попадали девушки в основном из низших уровней социума за свои личные прегрешения, а часто и просто уворованные бандитами-торговцами, чей промысел процветал, хотя и преследовался законом.
Были ли эти люди красивы в целом? На взгляд Рудольфа Венда нет. На их лицах лежала печать замкнутости и маска отчуждённости, делающая их похожими друг на друга, как спички в одном коробке. Простые люди казались грязными из-за убогих одеяний, а женщины и девушки прятали свои волосы за тряпками, наверченными на головах, также как и фигуры в бесформенных одеяниях. Богатые по улицам не ходили. Они жили в своих обустроенных городках и носа оттуда не высовывали без нужды. Ни в общественной жизни, ни в политике женщины представлены не были, как существа неполноценные, хотя многие из них получали неплохое образование, но это было как своеобразный аксессуар к их прочим аристократическим побрякушкам. Бедные поголовно работали на плантациях, шахтах и промышленных предприятиях. Всё, как и в прошлом на Земле. Управляли корпорации и их объединения, находящиеся в вечной борьбе и скрытой грызне.
Управленцев для земной базы на Троле выбирали из лучших, из проверенных и опытных сотрудников ГРОЗ, структуры военной и суровой. Присылали сюда и рядовой техперсонал для неотменяемой и рутиной, всегда тяжёлой работы. Как и для охраны весьма обширной зоны существования самих земных пришельцев. Опускаться в прошлое из будущего, это как из светлого дня лезть на дно тёмного и узкого, зачастую непередаваемо грязного колодца. Любопытство быстро проходило, хотелось поскорее выбраться не свет и сделать глубокий вдох в чистой бирюзовой атмосфере, а не жить, затаив по возможности дыхание, чтобы не надышаться отравой окружающего разложения. Поэтому мало кто рвался в подобные миры добровольно. Здесь находилось много стажёров из Академий СКАЗа – Союза Космических Агломераций Земли, впоследствии работающих в Космосе практически всю жизнь.
Стажировка на планете Трол – Паралея длилась в среднем два земных года. Присылали и провинившихся штрафников, не всегда худших, а просто оступившихся. Отношение Рудольфа Разумова к Рудольфу Венду было двояким. Деловые качества и уровень образованности его устраивали, и сам он в целом ему нравился. Причина настороженности крылась в не поддающемся однозначной расшифровке характере подчинённого. Венд не был штрафником, не был зелёным стажером, но и одержимым добровольцем он не являлся. Поэтому он сразу задал Разумову задачу в отношении своей персоны. Задача не решалась просто, и Разумова это раздражало, ему было проще всего списать своё сложное отношение к Венду из-за наличия у того запутанной личной жизни, которая, как он знал, была скандалом у него и на Земле.
Нельзя было сказать, что у Разумова имелось подспудное неприятие Рудольфа. Нет. Вначале он привлёк его именно своей неординарностью, а с течением времени Разумов и привык к нему. Но под глубокой и прозрачной по видимости водой зелёных глаз таились тёмные расщелины непонятной природы. Куда они вели? В какую сокровищницу или напротив бездну? Что же касается сугубо личной жизни, на то она и личная, что незачем посторонним совать туда свой нос. Венд не изменил себе в этом смысле, привлекая, как и на Земле, ненужное к себе внимание, чем и раздражал своего шефа, навязывая тому невольную оценку чужих поступков. Не тех, которые он был обязан оценивать по долгу службы, а относящихся к тончайшей категории человеческой нравственности. Найдя в бескрайней горной стране среди редких там беженцев девушку поразительную во всех смыслах, этот человек и не думал успокаиваться, ведя с нею мало всем понятную, но всем очевидную войну.
Фрагмент из будущего. Девятнадцать лет спустя после описанных событий.
Земля. Остров в Тихом океане. «САПФИР»– сектор адаптации психики и физической, интеллектуальной реабилитации для людей, вернувшихся из глубокого Космоса. Доктор Франк.
– Ведя с нею какую-то яростную, мало всем понятную, но всем очевидную войну, Венд и сам был глубоко несчастен. Это было понятно мне с первого взгляда на него. Не скажу, что я не жалел его, несмотря на своё очень сложное к нему отношение.
– Скажите, Франк, какой она была, та девушка Гелия, по вашим наблюдениям за их жизнью в течение стольких лет? Кем же она всё-таки была? Человеком подлинным или живой, сконструированной иноземным разумом моделью человека, как уверяет Венд? В чём было её отличие от местных? И что за отношения у них были? Не в глубоко личном, разумеется, плане, а те, что были открыты и на виду у всех?
– Я ведь всё изложил в персональном информационном дневнике, в разделе «другие и их особенности». Каждому своему коллеге в алфавитном порядке я даю собственную оценку, или не даю её, если с ним не общался персонально. Венду как человеку неоднозначному я посвятил даже особый подраздел. Разве нет полноты изложения?
– Франк, я знала Рудольфа лично до его отлёта. Я спрашиваю не как официальное лицо, не как психолог, а как частное лицо. Он мне не безразличен, если по-человечески. Но он скрытен, а я хочу ему помочь.
– Видишь ли, Рита, большой соблазн дать Венду негативную оценку, и тем самым провести чёткую границу между собою как этаким ангелом во плоти и между таким как он, обозначив его личностную структуру как демоническую, хотя хвалить его трудно. Человек одарённый, искренний, эффектный как внешне, так и в эмоциональных проявлениях, эрудированный, увлекающий всякого, кто входил с ним в общение, он был то ясен, то страшен. Таковой была и его жизнь там. На нём лежала колоссальная психологическая нагрузка. Он был ликвидатор наших врагов, поэтому ему там многое дозволялось. А сам он был вправе позволять себе или запрещать это дозволенное сверху, но недозволенное по причинам сугубо нравственным.
– Как он её нашел? Не бойтесь повториться. Это личная беседа.
– Венд как-то вернулся после очередного облёта гор. Вообще-то, он вечно где-то рыскал в поисках своих камней. Не раз был уличён в том, что один бродил в опасных тоннелях. Считалось, что тоннели – заброшенные пути сообщения древней цивилизации, в каком-то смысле и механизмы, так как они обладали способностью загадочного скоростного перемещения, неконтролируемого, неизученного совершенно и потому опасного чрезвычайно. Изучать нашими методами оказалось невозможно. Они устроены на принципиально иных основах, чем те, на которых развивалась наша цивилизация. Из-за них нам и не удалось обезопасить себя от проникновений островных диверсантов. Мы потому и взрывали эти тоннели. Разумов любил Венда, хотя нельзя сказать, что поощрял его ярко выраженный индивидуализм, но считал его характерным дарованием для такой структуры как ГРОЗ, так бы я сказал. Он любил своеобразие в людях, потому что и сам принадлежал к таковым. Он прощал ему не только своевольные прогулки, но и многое другое. Как-то Рудольф, не Разумов, а Венд, – у них же были одинаковые имена, – вернулся и сказал, что нашёл новую колонию беженцев у самой кромки гор, практически на границе пустынь. Место опасное, но они там уютно обустроились. Он пришёл ко мне и сказал:
– Доктор, там у одной пары больная дочь. Девушка уникальной красоты, жалко будет, если умрёт. – Ему было очевидно это с первого взгляда на неё. – Исследуйте её, а это помимо прочего хороший предлог для контакта с ними.
Мы все с этим согласились. Он привёз её на следующий день. В детстве она перенесла нелёгкие испытания в условиях полной нищеты низшего слоя социума в стране, которую мы называли «Паучьим Архипелагом», но выжила, хотя у неё был врождённый порок сердца. Отцу удалось бежать оттуда и спасти её вместе с матерью. Она росла в горах, и благоприятный климат, минеральные воды и обилие питательных овощей и фруктов, культивируемых там беженцами из той же страны, совершили чудо. Она выглядела удивительно свежей и жизнерадостной. Да и мать её была знахаркой, если соотнести её понимание исцеляющих свойств дикорастущих растений и их умелое использование с нашим представлением о том, что принято считать архаичным знахарством. Она входила в тайны растительной души, но никогда и ничего не умела объяснить. Или не хотела. И я стал лечить её дочь, поскольку волшебство матери имело свои ограничения, она не могла устранить врождённый органический порок митрального клапана сердца.
Потрясением для нас всех стало то, что у девушки оказалась земная генетика. Ей было около семнадцати лет, но смотрелась она вполне развитой, несмотря на свой недуг. Она быстро пошла на поправку. Регенерация тканей, обмен веществ и вся её биохимическая лаборатория, так сказать, всё функционировало в ней идеально после того, как я исправил её сердце, и оно забилось как новое и безупречное. Красота этой горной загадочной феи завораживала даже меня. А я-то был там самый старый. В чём были её особенности? Невероятно наблюдательна, быстра в реакциях, схватывала и запоминала всё тотчас же. Глаза необычные, умные, глубокие, но всегда будто с неким подтекстом. Будто это она нас наблюдала, а не мы её. Если она видела чью-либо деятельность, связанную с машинами, то копировала её тотчас же и без ошибки, автоматически, но всегда верно. И очень быстро у нас освоилась. Всех помнила не только по именам, но запоминала характерные особенности каждого, с кем общалась. Понимая, что нравится всем молодым людям тут, вела себя просто, будто все вокруг родные для неё люди. Исключением из всех стал Венд. Что и понятно. Он же и привёз её в подземный город..
Для неё не было секретом то, что она сильно привлекала его как девушка. Первое время он старался избегать сближения с ней. Всё же возраст её не достиг совершеннолетия в нашем земном понимании. Но, похоже, она сама же не давала ему покоя. Как у них там всё развивалось, я не знаю. Я же не следил. Но она как-то вдруг стала жить в его отсеке. Её отец принимал свершившееся с дочерью смиренно. Видимо, у них были такие традиции, что ли. Невмешательство в личный выбор детей. По их понятиям она была взрослой. Родители жили в ближайшей пещере. Пещера слово не совсем и подходящее. Эти люди имели свой самобытный комфорт. Они это умели, обустраиваться, будучи беглецами из страны океанических островов, обладали своими тайными знаниями, но не делились ими. Хотя мы-то им помогали в смысле обустройства. Но они всё принимали как должное, как бы говоря, это же вам надо, а не нам. Нам от вас ничего не нужно. Девушке был необходим курс восстановления, и они жили рядом ради нее. Мы-то им были без надобности.
У нас не существовало запретов на личную жизнь. Все так и считали их мужем и женой. Не могу сказать, что они жили плохо. Гуляли, миловались, как и все влюблённые. Он был счастлив, она это принимала, но больше светилась как бы отражением его любви, чем любила сама.
Я спрашивал её во время осмотров, которые она продолжала проходить у меня ещё некоторое время, как ей её новая жизнь замужней женщины? Она отвечала, что всё приняла, но лучше бы не существовало этого в жизни людей. Беременность она приняла равнодушно, а родив, не испытала к ребёнку никаких чувств. Вначале. Но полюбила позже, когда ребёнок подрос. Она в то время уже жила в столице Паралеи, вернее, там училась, а Венд понятно остался в подземном городе. Ребёнок жил в провинции с дедом и бабушкой, с родителями Гелии. Уже не в горах. Отдельная жизнь дочери не радовала отца Гелии, Хагора, хотя он и скрывал свой протест под видом внешнего смирения. Иногда Гелия навещала меня в подземном городе, где и сама провела немалое время. Она выглядела уже не прежней девочкой – чудаковатой дикаркой, а неотразимой и великолепно одетой женщиной.
Тут уж позвольте, я сделаю отступление по поводу моды жителей Паралеи. Они умели выращивать и выделывать изумительные по качеству и лёгкости ткани. Ткани эти долго не изнашивались, а используемые красители придавали им натуральную и мерцающую, словно бы дышащую на свету окраску. И к тому же у них были развиты невероятные способности к украшательству себя, к вышиванию, к рукоделию и прочей фантазии. И когда женщина гуляет среди лесов или просто в городском парке, скажем, то она казалась дриадой или нимфой, поскольку полностью сливалась с растительным великолепием их природы. При условии, понятно, что женщина молода и пригожа. Но там редко доживают до глубокой старости. Они только тускнеют и словно бы выцветают. Умирают же рано, как правило. Они нежны и ласковы, юркие и какие-то трогательные, а в силу бедности большинства там не было такого явления как избыточный вес. Если же взять аристократок, то у них был развит очень жёсткий эстетический эталон, которому они следовали, так что они также не впечатляли своими габаритами. Мужчины были проще, серее в смысле внешней упаковки, исключая опять же юных баловней из богатых сословий. Иной так разрядится, ну есть попугай или клоун. Даже волосы украшали цветами и тканями как девушки. Наши ребята много потешались над мужской модой на Троле. Все трольцы, как правило, очень большое значение придавали внешнему виду, а те, кто переставал это делать, считались уже старыми, и происходило это раннее угасание не из-за биологической старости, а из-за неправедно устроенной, перекошенной структуры самой их жизни, из-за того, что я бы назвал больным духом их всеобщего человечества. Как тут не коснуться и бедных угнетённых слоёв. Их заставляли очень много и непосильно работать. И если те, кто мог позволить себе определённую беспечность, походили на цветники, на пёструю, радостно расцвеченную их природу и порхающих птиц, то прочие на серую пыль их дорог, на земляные комья их вскопанных полей, на тёмные камни их предгорий, на обесцвеченный светилом песок их пустынь. Таков был контраст печального в целом мира. Но я отвлёкся.
Гелия жаловалась мне на тоску по дочери, терзаясь чувством вины, что в то время, когда ребёнок рос у нас на базе, в горах и в подземном городе, она относилась к дочери с заметным равнодушием, даже не смогла выкормить девочку своим молоком, как положено нормальной матери.
– Вот видите, доктор, я всё заслужила за своё ненормальное прошлое. Хагор прав.
Хагора она никогда не называла отцом. Он был муж её матери, но не отец . Но что она заслужила и за что, она мне не объясняла. Благодаря своей памяти, наблюдательности, быстрой умственной реакции она развилась невероятно. И было уже странно, что ослепительная красавица и та девочка из поселений беженцев – одно и то же существо. Она стала другой. Будто она выросла тут в их столице, и у неё никогда не было прошлого в горах. Речь отшлифована, манеры изысканы, в ней развилось заметное самомнение. Не скажу, что это было высокомерие. Но понимание своей уникальности, да. Конечно, её там всему учили в их театральной школе. Окружение творческих людей тоже сказалось, но главное, думаю, это было от её врождённой способности фантастически адаптироваться, едва ли не мимикрировать под окружающую среду. В горах она была горянка, в среде землян – земная женщина, а в местной богеме она стала рафинированной актрисой. И отношения её с Вендом испортились. Думаю, от того, что он её ревновал, а она его разлюбила. Но внешне всё выглядело пристойно. Мы ведь никогда не лезли в их жизнь. Что у них там было? Она редко стала появляться у нас.
Фрагмент из будущего. Рассказ Рудольфа Венда
Остров в Тихом океане. «Сапфир».
– Даже представитель ГРОЗ, прибывший с инспекцией, встал изумлённым столбом, едва столкнулся с нею в одном из лабиринтов подземного города. А он был человеком, повидавшим столько! Он даже не сразу и сообразил, что у нас уже давно нет ни женщин, ни девушек, приняв её за землянку. Не знаю, что и как объяснил ему Разумов, но тот человек уже не сказал ничего по факту вопиющего нарушения инструкций – инопланетянка внутри земной базы! Он только искал благовидного повода, чтобы полюбоваться на неё ещё разок, улыбнуться ей, что-то пробормотать на ходу, как будто и сам стал юношей.
Она стала носить нашу земную одежду. Брала на нашей базе. Я, помимо всего, ещё занимался синтезом кристаллов в лабораториях «Зонта» на поверхности в ЦЭССЭИ. И она брала у меня кристаллы. Искусные руки её приемного отца делали ей пояса, какие-то заколки, шнурочки, куда она их тоже вплетала. Она умела ими украшать свои дикарские причёски. В серебристо-синем комбинезоне с созвездиями кристаллов в волосах, тёмно-пепельных как северное небо Земли, она была подобна звёздному ангелу, спустившемуся сверху для спасения этой несчастной планеты. Когда она своими удлинёнными серыми глазами прозрачно смотрела в самое дно моей души, мне физически становилось трудно дышать. Исследования, проведенные нашим генетиком, обнаружили, что она земная женщина и с местной антропологией не имеет ничего общего. Мы испытали шок. Как это было возможно? Она ничего не помнила о детстве. И наш психолог не смог ничего извлечь из её подсознания. Там стояла непостижимая блокировка её памяти. Мы были бессильны что-либо понять. Шизоидный лжеотец и полупомешанная мать ничего тоже не рассказывали. У нас на базе все были влюблены в неё. Но по умолчанию было решено, что она моя, потому что она сама так решила. Ей был никто не нужен, кроме меня.
– Рудольф, почему ты не давал ей свободы от себя?
– Следовало бы спросить, почему она не давала мне свободы от себя? Если бы мне дали тогда возможность улететь на Землю… Старик, то есть её лже отец, любил её, а меня возненавидел сразу же, как только она пришла ко мне в мой личный отсек. Ничего ведь и не происходило вначале. Я поначалу запрещал себе даже думать об этом. Я понимал, что природа его любви к ней какая-то другая, чем была у меня, хотя её и нельзя было назвать отцовской. Он любил как преданный евнух, стерегущий её для какого-то неведомого господина. Я был её похититель в его глазах, а он не мог мне противостоять. Но для кого он её берёг? В диких пустынных горах? Я не понимал. Когда у нас с нею всё началось, и он понял это, я прочел бездну отчаяния в его глазах. Хотя он пытался всё скрывать. Он молчал, и если мы беседовали, то очень мирно. Он считал, что я погублю её. Но всё обстояло не так уж и просто. Повторюсь, вначале я и сам старался избегать всяких там лю-лю. Я же осознавал все существующие препятствия для серьёзных взаимоотношений. Но так уж вышло… Защита от неё, которую я себе поставил, полетела ко всем чертям, и я сам туда же свалился, в эту зовущую пропасть. И вот, когда этот ангел, которого я вытащил из грязных лохмотьев, всему научил, сделал земной, не только генетически, когда она со своих небес, усыпанная моими кристаллами, рухнула в эту их творческую яму, в их жалкую и продажную театральную жизнь, что я должен был испытывать?
Какое-то время, когда мы только что сошлись с ней, Хагор и Инэлия продолжали жить в их пещере. У старика было в горах много тайн. Гелия часто оставалась у них в силу своих полудетских привычек и привязанности к оставленной уже жизни. Прибегая утром к нам на базу, она носилась всюду как серебряный вихрь, полностью выметая из всех отсеков рабочее настроение.
Она хватала меня за руку, – Пойдём гулять в горы!
Я строго ей говорил, – Какие горы? Не видишь, я занят. Все заняты.
Она нисколько не верила в нашу занятость. А мы, живые люди, все превратились в секту созерцателей нашего дивного ангела. И только когда я стал её мужем, коллеги, повздыхав некоторое время, вошли в обычный рабочий режим. Ведь когда она была ничьей, о ней мечтали все. Даже самые старшие из нас. Каждый мечтал стать счастливчиком, но этот несчастный жребий достался мне.
Впоследствии Хагор уверял меня, что с её стороны и не было никакой любви ко мне, а что-то вроде импритинга, как у собак. Первым впечатлением. Я же был первым из землян, кого она увидела. И она приняла свой интерес за любовь. Она ведь и впрямь приросла ко мне как щенок и ходила по пятам, скуля, если я её иногда прогонял. Ведь она очень мешала мне работать, садилась у ног и тёрлась как собачка. А потом щенок превратился в породистую суку, которая вдруг вознамерилась скалить зубы на хозяина, не пускающего её на течные дела.
– Однако, как это у тебя всё быстро эволюционировало от Звёздного Ангела до течной суки.
– Да. Но так и было. И этот ужасающий разрыв я не сумел принять. Ситуация всей той жизни ставила в тупик. Она попала, не скажу, что в дегенеративную, нет, а в довольно рафинированную, но всё равно развращённую среду, мне плохо понятную. Я просто не давал ей возможности опуститься до разврата тех, кто её окружал. Я нёс за неё ответственность, она стала матерью нашего ребёнка. Эта неоднозначная среда изменила её. Она стала как бы двойственной, ускользающей всегда, терзающей, ненавидящей и не отпускающей меня. Непонятно, чем она держала меня, но… Вот был такой наивный фантастический сюжет о людях наполовину чёрных и наполовину белых. Она была такой же, но внутренне. Я задыхался в той черноте, в которой она меня топила, и слеп от её неземной белизны, я словно был защемлён, попав в некую трещину между этими непостижимыми половинами её существа. Банальная дура и кривляка, она вдруг преображалась в неземное звёздное чудо…
