Наталья Борисовна Русинова
Terra Mirus. Тебе не кажется
– Здравствуйте, – вежливо кивнула она. – Я ищу Ивана Сергеевича, детского целителя. Вы не знаете, он дома?
Тетки переглянулись и уставились на гостью с подозрением.
– Ребенок, что ли, заболел? – нахмурилась одна, чуть повыше, с высветленными до белизны кудрями, перевязанными кокетливой лентой. – Так он давно уже не лечит, сам сердцем хворает, в чем душа только держится. Не доставали бы вы его лишний раз.
– Не буду, – улыбнулась красавица. – Я сама… врач. Приехала повидаться.
– Опоздала ты, врач, – сжала губы вторая тетка, с неприятным помятым лицом. – Где ж ты раньше была? Он уже и не ходит почти.
– Да что ты пристала, Лушка, – возмутилась первая. – Видно же, человек издалека. Самолеты только с неделю летают, да и опасно передвигаться на них, все прогнившие, небось. И кто ими управляет? Пилоты за десять лет все позабыли! А она рисковала, прилетела.
И повернулась к пришедшей.
– Иван Сергеевич каждый день ходит к краю рощи, там у него дерево свое, говорит, лечит оно. Сидит целыми днями, на ствол облокотившись. Иногда плачет. Эй, ты чего побледнела? Сама только тут реветь не вздумай. Иди к нему, на своем он месте. С погодой сегодня хоть повезло, не застудится…
Но гостья уже не слушала.
– Хоть бы спасибо сказала, ишь, цаца какая, – фыркнула Лушка, глядя ей вслед и потирая ноющие виски. – А ты, Сергеевна, привечай всех больше. В прошлый раз мужику попить вынесла, а ночью половина георгин из палисадника пропала! Нечего их приваживать, чужих, дома пусть сидят, телевизор смотрят.
… он и впрямь обнаружился сидящим под деревом. Коричневый джемпер, некогда облегавший крепкие плечи, теперь висел мешком. От русо-золотистых кудрявых волос остался короткий ежик. Такая же колючая щетина ползла по худым щекам и подбородку.
И лишь глаза, которые мужчина поднял на гостью, остались прежними. Ясно-голубыми, запавшими от боли и страданий, но живыми. Он моргнул раз, другой, а затем ахнул, прижав руку к груди.
А женщина ринулась к нему, упала на колени в траву, прямо в своих шелковых тоненьких брючках, обхватила худые плечи и расплакалась, громко и с облегчением. Всхлипывая, она скользила губами по сухой, как пергамент, коже лба, дрожала, уткнувшись носом в ямку за ухом, а поток слез все никак не останавливался.
Мужчина тоже дрожал, поглаживая красавицу по голове. Вот он потянул шпильку, и тяжелые темно-каштановые волосы блестящим водопадом стекли вниз. Он зарылся в них пальцами, и тихо, с присвистом, выдохнул.
– Роня. Ронечка. Ровена. Лебедушка моя белая.
– Ванечка. Я же обещала, что успею.
Двое сидели под деревом. Один – полный жизни, в самом расцвете сил, и другой – едва живой, чьи дни были сочтены. Они обнялись так крепко, что невозможно было понять, где заканчивается первый и начинается второй.
– Сердце, – едва слышным шепотом рассказывал доктор, поглаживая прижавшуюся к нему целительницу по волосам. – Второй инфаркт за полгода. Я только благодаря тебе и жив. Ты кристаллы привозила в прошлый раз, а я их вкопал в землю, как Великие к власти пришли, и ходил сюда, якобы медитировать. А на самом деле они мне здоровье питали, заряда на восемь лет хватило. Два последних года уже были не ахти, да и сейчас мне остались от силы пара месяцев. Но я рад, что успел застать конец этого мракобесия и увидеть тебя…
Ровена подняла голову.
– Родной мой, у тебя нет пары месяцев. Ты протянешь дней пять, не больше, и даже я ничем помочь не смогу. Но это уже не важно.
Она всхлипнула, вытерла нос и улыбнулась.
– Я за тобой, Ванечка. У меня радостные новости. Повелитель Гаруда разрешил целительницам вступать в брак. Мне больше не нужно бросать службу, чтобы остаться с тобой. Ты еще не передумал?
– Никогда! – выдохнул мужчина и тут же со стоном сжал виски. – Но я и мечтать не мог, что ты по мне тоже тоскуешь. Взгляни на меня и на себя. Ты красавица, царственная лебедушка из сказки. А я почти старик, безобразный и измордованный болезнью. А рядом с тобой соколы, полные сил и могущества, я им не чета…
– Ни один из них не стоит и твоего мизинца, родной. Не потому, что они плохие, упаси боги. Просто лучше тебя нет на всем белом свете, и на том, и на этом. А насчет красавицы и старика не смеши, пожалуйста, – и Ровена фыркнула. – Тебе сорок восемь, а мне четыреста сорок восемь. Но повторюсь еще раз, это неважно. В Иномирье ты получишь жизнеогонь и начнешь все сначала, станешь здоровым и полным сил, и протянешь столько же, сколько и я.
Она достала из кармана серебристый кристалл на цепочке, внутри которого сиял крохотный огонек, едва видимый человеческому глазу.
– Ты закончил все дела на Земле? Можем отправляться прямо сейчас?
– Звучит монументально, – тихо рассмеялся доктор. – Какие у меня могут быть дела? Собаку любимую я похоронил четыре года назад, квартира у меня в соцнайме, как у медика, хорошо еще, не поперли во время болезни на улицу. Но начальство только и ждет, когда я концы отдам и жилплощадь освобожу. Отложенные сбережения я потратил на взятки, чтобы детишкам нормальные лекарства по перекупщикам добывать, не мог же я травками и молитвами пневмонию да порок сердца лечить. Хорошо, не попался ни разу, а то и погорел бы на площади. Живу на пенсию по инвалидности, много ли больному надо? У меня даже ценных вещей не осталось, кроме кольца, которое я тебе хотел подарить, да так и ношу с собой…
Он вытащил из-под свитера цепочку, с которой снял колечко с изумрудом. Ровена замерла от восторга, когда мужчина надел кольцо на тоненький безымянный пальчик ее правой руки, а затем со вздохом прижал женскую ладошку к губам.
– Я понимаю, это не ваши традиции, а наши, земные, но все-таки прими подарок. А то стыдно, беру в жены умницу-красавицу, а сам больной, да нищий.
– Ты что болтаешь такое! – возмутилась Ровена, вытирая вновь намокшие глаза. – У нас теперь огромный дом в столице, я купила его три дня назад. Захочешь – и собаку заведем. И не нужны мне твои деньги. Но, если самому хочется работать, приходи в главный лазарет, нам детских целителей всегда не хватает.
– И что я вам наисцеляю с медицинским образованием земного университета? – рассмеялся мужчина.
– Что угодно, Ваня. У Земли теперь договор с Иномирьем. Лекарствами обмениваемся, методиками всякими, снадобьями. Твои знания нам очень пригодятся. Вот вчера нам союзники передали приборы с иглами, капельницы называются. А во всем Аквиллариуме ими пользоваться умеют только Рагнар, командир разведотряда, да две женщины-медички, которых мужья в свое время отсюда забрали. Я пыталась, все руки пациенту исколола.
– Тут только практика нужна, сокровище мое. Много практики. Научу я вас всему, – и Иван с кряхтением встал. – Ну, тогда пошли?
Ровена надела на шею доктора кристалл на цепочке, взяла его под руку и кинула в траву синюю таблетку. Через секунду прямо перед ними разверзся портал, пополз туманными щупальцами во все стороны.
– При переходе будет холодно, Ванечка, потерпи уж. А если начнет тошнить – сжимай камень покрепче. И… возврата на Землю для тебя больше не будет. Я надеюсь, ты это понимаешь. Не боишься?
– Самый большой мой страх – потерять тебя, лебедушка моя. Не только в этой жизни, но и во всех остальных. А с тобой ничего не страшно.
**
Сначала было темно, пусто и очень холодно. Следом пришли боль и страх. Он кричал до надсаженного горла и, кажется, плакал. Кого-то звал, пытался вскочить и бежать, но тело больше не слушалось. Да и осталось ли оно, это тело?..
Потом появился свет – мягкий, переливчатый, золотистый. Он дышал, и не мог надышаться, плавал в ласкающем потоке, позволяя ему нести себя от одного края мира к другому. Вокруг поднимались и рушились цивилизации, взрывались звезды, а он все плыл и плыл, пока ласковый голос не шепнул: «Ты вернулся».
И тогда он открыл глаза. И увидел перед собой яркие и беспорядочно шевелящиеся желто-зеленые пятна. Они все мельтешили, никак не желая складываться в картинку.
«Я же умер», – вспомнил он. Тело продолжало парить, будто в теплом облаке из ваты.
О существовании после смерти болтали разное. Люди, попавшие в Иномирье с Земли, шептались про райские кущи с ручными зверями или ад, где черти жарили грешников на раскаленных сковородках. Рагнар говорил о девах-копьеносицах, что будут прислуживать на вечном пиру самым отважным витязям. Надо только умереть с оружием в руках, иначе волшебные ворота не поймут, что ты погиб в бою, и не пропустят в Вальхаллу. Ильяс, воздушник боевого круга стихий, рассказывал о розовых садах, о реках, полных меда и нектара, и невинных девах, прекрасных, как цветочные бутоны, готовых стать женами лучших воинов.
Ничего вышеперечисленного здесь не наблюдалось. Пожалуй, и к лучшему. Пить хмельное, жрать от пуза и лапать баб, даже самых красивых, совершенно не хотелось. Единственная девчонка, о которой он помнил каждую минуту своего непонятного бытия, осталась там, на другой стороне.
«Жаль, что черти со сковородками не сбылись, – мелькнула горестная мысль. – Начистил бы пару десятков рогатых рыл, чтобы разбежались с визгом, может, и на душе бы полегчало».
Он вздохнул, проморгался и взглянул наверх еще раз. И только сейчас понял, что перед ним обычные листья, сквозь которые проглядывают солнечные лучи. Самый заурядный потолок открытой летней беседки, увитый плющом.
– Ты глянь, рыжий очнулся, наконец, – шепнул мужской голос, и в ответ ему захихикал второй. Оба были до боли знакомы, и от удивления сердце пропустило удар, а затем заколотилось о ребра, как бешеное.
– Эй, спящая красавица, вставай уже! – сказал мужчина чуть громче. – А то целовать тебя придется, а тут никого, кроме нас.
– Катись в Разлом, греховодник, не для тебя моя роза расцвела, – осклабился в ответ на привычную казарменную шутку Гелиос, славный потомок рода Ульвара, член элитного разведотряда повелителя Гаруды, герой и любимец женщин.
«Все-таки я умер», – с грустью осознал он, глядя на давно погибших друзей. Парни совсем не изменились. Синеглазый Свен, уроженец северной провинции, и по другую сторону жизни скалился также ехидно. И Раджан, смуглый и кудрявый, даже в посмертии не утратил тяги к ярким нарядам, которыми славился его род. Вот и сейчас поверх зеленого халата, расшитого золотом, он набросил ярко-алый теплый шарф.
Пока Гелиос вовсю таращился на товарищей, с которыми бок о бок вырос, и которых успел оплакать много раз, откуда-то снизу раздался тоненький писк, и на одеяло поверх груди прыгнул тощий пятнистый зверек, который тут же замурчал и принялся вылизывать соколу левую щеку.
«И Беська, значит, погибла, – расстроенно ахнул Гелиос, прижимая к себе теплое тельце кошечки-подростка. – Наверное, шальным камнем придавило, когда колесница на крепость рухнула. Так жалко, совсем крохой была, даже пожить не успела! С другой стороны, может, и хорошо. С ней будет не так тоскливо…»
– Как вы, парни? Чай будете? – раздался снаружи еще один знакомый голос, и в беседку вошла Кира с четырьмя кружками чая на подносе.
Гелиос рывком приподнялся, пытаясь сесть. У него не получилось, вдобавок левое колено тут же отозвалось болью. Но сокол не обратил на это никакого внимания.
– Кирка, ты что… тоже умерла? – с ужасом прошептал он.
Густые пшеничные брови валькирии поползли на лоб.
– Ошалел, что ли? Типунов тебе десяток на язык и на причинное место, раскаркался тут! Не смей! Я собираюсь жить долго и счастливо, и тебе советую.
– Но… но как же…
Рыжий не нашел слов, чтобы описать бурю эмоций, поднявшуюся внутри. Трое его самых близких друзей и сослуживцев, двое мертвых и одна живая – вместе?.. А сам он в каком из миров?
– Мы все живы, – пояснил Раджан с легкой улыбкой, кутаясь в шарф. – Нас выкупила из небытия человеческая женщина по имени Илона, которая отдала оставшихся на Земле исполинов и ищеек ангелам в обмен на замученных людей и иномирцев. Все двадцать тысяч погибших соколов вернулись домой.
Гелиос не смог в ответ издать ни звука – гортань перехватило от волнения. К глазам подступили слезы и, чтобы их скрыть, он сгреб топчущуюся по животу Беську в охапку и уткнулся носом ей в спину, вдыхая аромат пыльной шерстки, нагретой солнцем.
– Мы сейчас в королевском лазарете Аквиллариума, – продолжал рассказывать Раджан. – Очнулись со Свеном две недели назад в казармах, лежим навзничь на полу, в крови и слюнях, стыд и срам один. Хорошо еще, не в собственной луже! Еле на ноги поднялись и поковыляли за помощью, держась друг за друга. Потом уже память потихоньку возвращаться начала. Я помню ледяной стол, яркие лампы и боль, которая никак не прекращалась…
Кира тут же подсела к другу, обняла его и начала поглаживать по голове, снимая пережитый ужас.
– Я ничерта не помню, и это к лучшему, – оскалился Свен. – И так приятного в лазарете мало, кроме красивых девчонок-целительниц. И те хороши, понабрались от людей дряни всякой. Каждый день иглы острые с лекарствами в зад нам втыкают, сидеть потом невозможно! Как будто мало было отваров кровохлебки и настоек на поганых грибах.
– Не ворчи, – фыркнула Кира. – Это прекрасно, что у Земли с Иномирьем есть, наконец, мирный договор, и вы обмениваетесь опытом и научными достижениями. Скоро одежду походную для осени и весны вам изготовят по земным технологиям – закачаетесь, весь утепленный комплект два с половиной килограмма весит. И поправляться быстрее начнете, а исколотая задница – это минимальная цена за научный прогресс. Ты же хочешь быстрее на ноги встать?
– Так я и стою. Просто хожу с трудом…
Гелиос перевел взгляд на северянина и увидел, что друг сидит в коляске, подобной той, что была у Гиннара.
– А вот эта колесница из мира людей мне нравится, я на ней и по городу двигаться могу, и в лавки ближайшие заезжать, – Свен с одобрением похлопал ладонью по правому колесу. – Рыжий, не смотри так, будто я калекой стал. Все мы на реабилитации. У Раджана рука отсохла, и сам он мерзнет постоянно, и то целители дают сроку на выздоровление не больше месяца. Мне пока запретили ходить, чтобы ноги в покое восстановились. Потом уже начну их тренировать, как полагается. И вообще, нам еще повезло, мы хоть двигаемся сами. Троих в нашей палате помощники целителей с ложечки кормят до сих пор.
– Они встанут, – добавила Кира. – Илона ангелам такое условие поставила, а договор они свой выполнят, никуда не денутся.
Чай в фарфоровой кружке с золотым ободком оказался самым вкусным из всех, что Гелиос пробовал когда-либо. Может, потому, что еще ни разу ему не хотелось жить так остро и отчаянно, как сейчас?
В кроне деревьев над беседкой пели птицы, по воздуху плыл пьянящий аромат жасмина и лимонной кожуры. Какое-то время все четверо блаженно молчали, слушая пташек и мурлыканье Бестии, устроившейся у хозяина на коленях. Теперь рыжий понял, что все это время лежал на пуховой перине под теплым одеялом, головой на огромных подушках, потому и казалось, что вокруг мягкое облако.
– Тебя целительницы каждое утро прямо на кровати выкатывают в беседку, чтобы дышал свежим воздухом и приходил в чувство. Ты же две недели болтался между жизнью и смертью, всех напугал.
– Я тоже умер и вернулся? – осторожно уточнил Гелиос.
– Нет, дружище, тебя Июлия спасла, – фыркнула Кира. – Когда твой жизнеогонь погас, она почти всю свою силу в тебя влила, яд отводила от жизненно важных органов и сердце заставляла биться до прихода целителей. Ты светился потом целую неделю. А она до того, как упасть от усталости, успела с рогатыми сразиться и юного оболтуса Флоки из лап демониц-алукуа вызволить…
– Что она сделала?! – Гелиос едва не расплескал чай по постели. – Ну куда ее леший понес, к каким демоницам?! Вот девка сумасбродная, так и жаждет головы лишиться и на тот свет раньше срока уйти!..
Свен и Раджан обменялись многозначительными взглядами и ухмыльнулись.
– Ах, да, ты же не знаешь, – продолжила валькирия. – С нечистыми договор разорван, Илона их выкинула с Земли в ту же ночь, как белобрысых одолели. А еще они с Ксаной обломали рога верховному демону Асмодею, и теперь он грозит им немыслимыми карами и страшной местью.
– Удивительное дело, – покачал головой Свен. – Хотел бы я взглянуть на эту человеческую союзницу. Говорят, самая обычная баба.
– Скажешь тоже, – вдруг обиделась Кира. – Уж куда необычнее, что простая человечка с собственным миром в тесной дружбе находится и на помощь его регулярно призывает.
– Они все живы? – спросил рыжий с тревогой.
– Все. Правда, феечка так обессилела, что спала поначалу целыми сутками, а потом ничего, оклемалась. Ей целительницы настоек разных передали, пьет понемногу и восстанавливается.
– Ох, Великое Солнце, – выдохнул Гелиос, беспокойно ворочаясь на постели. – Конечно, она же голодная. Кто ее сущность фейри будет добровольно кормить? Мне идти к ней надо как можно скорее…
И зашипел сквозь зубы, когда левое колено снова пронзила острая боль.
– Тебе еще неделю, а то и две ходить максимум до ветру, – тут же нахмурилась Кира. – Нога плохо заживает. Хромать будешь с полгода, не меньше. Да и жизнеогня в тебе всего ничего. А другого Июлия ни у кого не возьмет. Думаешь, ей не предлагали? После спасения Флоки вся мужская часть рода Хакона в очередь готова была встать, чтобы ее насытить. Она вежливо, но твердо отказалась даже подержать кого-либо из них за руку.
Гелиос сжал виски, пытаясь унять сумасшедший круговорот мыслей. Больше всего рыжего напугало сильное и очень болезненное желание разорвать голыми руками того, чью силу она бы вдруг согласилась взять.
– А еще Рагнар сказал, – и валькирия хихикнула, – что, если ты на ней не женишься, то он попросит повелителя учредить орден главного болвана Аквиллариума и вручит его тебе со всеми почестями.
– Оооо! – синхронно протянули Свен с Раджаном, а затем заржали, словно услышали что-то неприличное.
А Гелиос почувствовал, как краска смущения заливает лицо.
– Я не против, – признался он. – Но захочет ли она?
– Так спроси, – удивился Свен. – Вот уж велика проблема – девчонку замуж позвать. Явись с цветами, да и вся недолга.
Гелиос не ответил, невольно погрузившись в мрачные мысли.
А Свен вытаращил глаза.
– Рыжий, ты что, трусишь? Перед девкой?! Да ты же в свое время половину столицы… ай, Кирка! Чего дерешься?!
И северянин обиженно потер бок, по которому попал удар острым локтем.
– Вот и она также думает, – с досады скрипнул зубами Гелиос. – Зачем ей муж, у которого подобная репутация? Июлия не пойдет на поводу у чувств, характер не тот. Самое обидное, что в молве и сотой части правды нет. Просто советник Хаммонд обиделся, что я на его старшей дочери жениться отказался, и начал позорить меня перед повелителем и придворными, мол, блудливый шакал, ни одной юбки не пропустит, а дальше пошла сплетня по всему Аквиллариуму. Поначалу-то весело было, девки наслушались небылиц и вообще проходу не давали. А теперь вот ни пса не весело…
– Там еще девчонка такая, что спросить напрямую чревато, – объяснила Кира остальным. – Она потомок фейри, но из очень приличной и благовоспитанной семьи. Рыжий попробовал в своем репертуаре к ней подрулить и по морде схлопотал.
– Тогда тем более надо поговорить, – мудро заметил Раджан. – Пусть знает, что потомки Ульвара верность хранят своим женам и мужьям, от этого их сила напрямую зависит. А вообще, есть у меня одна идея…
Сокол замолчал на минуту, собираясь с мыслями.
– Мы, конечно, живем в новое время, но еще у наших родителей был обычай писать друг другу письма. Тогда нравы в высоких родах царили строгие, не могли невеста с женихом до брака без сопровождения старших находиться даже в людном месте. Оставалась переписка через посыльную шкатулку, это артефакт, который дворфы изобрели. Он парный, одна коробочка у жениха, другая у невесты, и они друг другу с его помощью слали всякую милую чушь, вплоть до пожелания доброго утра и спокойной ночи, – Раджан тихо рассмеялся. – Вообще, удобная штука, потому что слова на бумагу проще ложатся, чем на язык, и шанс ляпнуть ерунду несоизмеримо меньше. Шкатулки эти нынче редкость, но у моих родителей остались обе. Я попрошу одолжить их на время. Говорят, они работают и между мирами. Кстати, цветы в них тоже можно передавать, только небольшими букетами.
– Только не пиши ей про замужество сразу, раз она такая скромница, – внес свою лепту в список дельных советов Свен. – А то напугаешь раньше времени.
– А про что написать? – задумался Гелиос. – Я вообще никогда письма не писал, считал это бестолковым занятием. Связаться с кем-то можно ведь более простыми и быстрыми способами.
– Да про что угодно. Сообщи, что живой и соскучился, для начала будет достаточно.
– И не переживай про репутацию, у советника Хаммонда по этой части тоже серьезные проблемы, – подмигнула Кира. – Он лишен своего статуса, изгнан из столицы вместе с семейством, и вряд ли когда-нибудь вернется. А что касается мыслей феечки о тебе, то они не так важны, как ее поведение. Она же врать не умеет совсем. Ты бы видел, как она плакала, когда рисунки у тебя в комнате пересматривала и портреты свои нашла!
– Портреты?!– поперхнулся остатками чая Гелиос. – И тот, где она из купальни выходит, в полотенце заворачиваясь, тоже?..
И снова густо покраснел.
– И этот тоже, – многозначительно усмехнулась Кира. – И даже когда поняла, с какой березы ты за ней подглядывал, превращаясь в птицу, не орала «Убью поганца!». А потом все рисунки твои домой забрала, даже кусты у входа в крепость и Беськин портрет, зато к драгоценным камням не притронулась. По-моему, это о многом уже говорит.
– Напишу, – решился Гелиос, садясь на постели и кряхтя от боли в ноге. Бестия тут же соскочила на деревянный пол и удрала из беседки охотиться за птицами.
– Вот и славно, – и валькирия встала. – А мы с Раджаном пока за шкатулками домой к его родителям сходим.
– А я вздремну после обеда, – широко зевнул Свен. – Может, смилостивится земная матушка, и пошлет мне к вечеру девицу красивую с чаркой хмельного меда в руках, а не с иглой дрянной, через которую в седалище лекарства человеческие вводят. Придумают же пакость!..
Оставшись один, рыжий долго сидел в задумчивости над листом бумаги. Слова все никак не складывались в нужные строчки. Заговаривать зубы девкам он умел отлично, но сейчас понимал – с Июлией подобным образом поступать нельзя. Ничего путного не насочиняв, Гелиос машинально принялся чертить карандашом по белой поверхности, и так увлекся, что очнулся, когда солнце начало клониться к закату. Услышав голоса друзей, он торопливо спрятал законченный рисунок под подушку и сделал вид, что до сих пор увлечен составлением послания.
Кира принесла две большие и очень старые лакированные шкатулки с потрескавшимися крышками и сказала, что ей нужно на Землю, но пообещала передать весточку сегодня же. И тогда Гелиос накарябал на клочке бумаги несколько высокопарных фраз, за которые наверняка отец бы его похвалил, сунул писульку в рисунок, свернутый в трубочку, и вложил его в одну из шкатулок. Вторую он спрятал под одеяло.
– Я тут поговорил с Хельгой, зайди к ней перед уходом, забери еще кое-что, – попросил Гелиос, надеясь, что полумрак беседки на этот раз скроет его смущение.
Кира в ответ поцеловала его в лоб, пообещала, что все сложится самым лучшим образом, и убежала в лазарет. Оттуда она собиралась открыть портал прямиком на Землю, в родной город.
А рыжему осталось худшее занятие в мире – сидеть и ждать.
**
В канцелярии денет и трудоустройства с обеда стоял дым коромыслом, а работа – наоборот, никак не клеилась. Да и зачем она, если до конца смены оставалось меньше часа?
– Красота неописуемая, – ахала пухленькая блондинка Тонечка над огромным букетом цветов, что занял половину стола. – Откуда, говоришь, он взялся?
– Июльке Лисницкой в обед передали, вроде как от ухажера, – фыркнула тоненькая, как тростинка, Леночка, разрезая на другой половине вафельный тортик. – Там еще записка была, на красивой блестящей бумаге. Июлька прочитала и от злости аж покраснела. Разорвала ее на мелкие клочки, схватила букет и к мусорке понесла, я едва успела перехватить! Ты рехнулась, говорю, такую красоту выбрасывать? Мужик, небось, старался, деньги тратил. А она зыркнула с яростью, а потом скривилась: «Забирай себе. И мужика, если хочешь, забирай, могу познакомить попозже. А мне подобные и даром не нужны».
– У нее ухажеров так много, чтобы харчами перебирать? – удивилась старший счетовод Екатерина Андреевна. – Кроме Кольки Смирнова я ни одного не наблюдала. И тот через год обиделся, что она его к себе не подпустила, и гадости в ее адрес стал языком поганым трепать, особенно после скандала с взятками и липовыми соглашениями. Июлия – девочка строгая, жуликоватости и паскудства не допускает. Может, и цветы такой же ухарь прислал?
– Может, – кивнула Леночка. – Она еще добавила, мол, все мужики одинаковы – выкатывают список требований размером с вагон, за отношения без обязательств.
– Это верно, – с тоской поддакнула Тонечка, двигаясь поближе к тортику. – Ты ему и готовь, и убирай, и красивая с утра до ночи будь, а он потом друзьям при встрече скажет, что ты просто знакомая. С другой стороны, кавалер явно богатый, раз на такой букет расщедрился. Потерпела бы годик-другой. Хочет женской ласки и красавицу рядом – пусть платит!
Букет действительно был хорош. Двадцать пять крупных бордовых роз с оранжевой каемкой, перевязанные золотой лентой. И пахли они почему-то малиной, кисло-сладкий всплеск аромата ощущался даже на языке. Тоня с Леной с удовольствием посматривали на восхитительные цветы, уже предвкушая, как будут делить их перед уходом домой.
– Когда завянут, не забудьте бутоны срезать и стебельки мне принести, – наставляла молодежь опытная в огородных делах Екатерина Андреевна. – Попробую прорастить. Эх, хорошо с вами сидеть, но некогда, работе конца-края не видно. Все документы теперь переделывать на прежний лад, хорошо, печати старые сохранила, как чуяла.
– А вам не страшно? – поежилась Леночка. – Как жить дальше-то? Мне мама говорила, что у китайцев проклятие было: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» Потому что, если власть сменяется, начинаются репрессии и грабежи с убийствами…
– Тю, – отмахнулась Екатерина Андреевна. – Девоньки, я четыре варианта власти застала, начиная с коммунистов. Те же яблочки, только в профиль. Все они одинаковы, на словах ведут нас к лучшей жизни и радеют за каждого, да только света в конце тоннеля по-прежнему не видать. Не трусьте, счастья на ваш век хватит, а спокойствие – она как чудо-юдо, его в мире и вовсе не существует.
Хлопнула дверь кабинета, и на пороге появилась четвертая сотрудница канцелярии, чернявая и подвижная, как ртуть, Тамарка.
– Физкульт-привет, обжоры, – с порога завопила она. – Я с радостными новостями – завод на западной окраине ремонтировать не надо, он сам собой восстановился, все линии в целости и сохранности. Так что свободные средства можно тратить на ремонт офисного здания. А еще у нас премия в этом месяце снова двойная.
Вторую новость встретили гораздо радостнее первой.
Тамарка швырнула на свой стол тяжелую папку с бумагами, плюхнулась на диванчик и задрала вверх лаковые сапожки на каблучках.
– Ноги болят, мрак! Отвыкла я от красивых, но неудобных шмоток за десять лет. Надо машину купить попозже, говорят, их снова начали производить. Кто-нибудь из богатеев наших с четвертого этажа раскошелится, а старенькую на продажу выставит. Как бы момент этот не упустить? Плесните мне чая.
Девушка перевела взгляд на стол со сладостями.
– О, и здесь красота. Одни цветы, куда взгляд не кинь!
– А где еще? – удивилась Екатерина Андреевна, отхлебывая из чашки.
– Так у Лисницкой букет в кубике. Я к ним только что заходила, товарную накладную на подпись занесла.
– Еще один? – ахнула Тонечка. – Розы ей же прислали в обед, только Июлька их выбросила с психа, мужик, видать, не по нраву пришелся. Женихов, я смотрю, у нее хватает, можно и поперебирать. А второй тоже выкинула?
– Что ты! Сидит с ним в обнимку, навзрыд плачет, как припадочная. Я бы поняла еще, над розами подобными реветь. Колокольчики самые обычные, только покрупнее полевых. Шеф ее успокаивает, меня попросил водички принести. А я ж не дура, принести – принесла, но сначала в коридоре постояла, интересно же, – и Тамара ухмыльнулась.
– Не томи уже, говори! – навострили уши остальные.
– Да я особо ничего и не услышала, – призналась Тамара, с кряхтением опуская ноги на пол. – Только стенания жалобные, мол, чуть не убили его уже один раз, а дальше что будет?
– Во дела! – побледнела Леночка. – С бандитом, что ли, связалась?
– Вроде нет. Ее Анатолий Иваныч спросил, кто он, Июлька подумала с пару секунд и промямлила, что военнослужащий по контракту, а больше ничего не могу рассказать, уж простите. А шеф и брякнул с улыбкой: «Мне больше и не надо, скажи только, он мужик хороший, не будет тебя обижать?» А Лисницкая в ответ аж порозовела и шепнула: лучше всех…
– Секретка! – у Тони загорелись глаза. – Может, в ФСБ служит или еще где. Им же запрещено рассказывать посторонним о своей деятельности.
– Секретные по кабинетам сидят, бумажки перебирают, – покачала головой Екатерина Андреевна. – А ФСБ и прочие подобные службы упразднили с начала правления Великих. Хотя, теперь вот сижу и думаю – а упразднили ли на самом деле?
Она закинула в рот пару орешков в меду, прожевала и через минуту продолжила.
– Если он вояка по контракту, еще и под неразглашением, то может быть и снайпером. Мало ли, террористов каких гоняет или мафиозников, уж этой дряни во все времена было навалом.
– Грохнут его однажды, – снова вздрогнула Леночка. – Вот тогда втройне порыдает. Я бы не стала с таким связываться, опасно.
– Да ну тебя, трусиху, – отмахнулась Тоня. – Зато мужики подобные с достатком, никогда копейки считать до получки не будут. Может, и не прогадала Июлька, что выбрала второго. Колокольчики, конечно, не розы, зато и списка требований, я так полагаю, нет. Может, наоборот, сплошные клятвы в любви.
– Они самые, – тут же согласилась Тамара, и все снова уставились на нее. – Что? Я один раз послушала, потом воды принесла и подсмотрела вдобавок. Интересно же! Там записка на столе лежала крохотная, но я мало что поняла, вроде по-русски, но словами высокопарными, как в старых книгах. «Клянусь защищать вас от любых невзгод и напастей, быть вам опорой и поддержкой до конца дней», и далее в том же духе.
– Боже, как это романтично, – восторженно пискнула Леночка, и Тамара тут же смерила ее насмешливым взглядом.
– На одной романтике далеко не уедешь, – заметила мудрая Екатерина Андреевна. – Все они поначалу лебеди белые. Когда только кобелями черными стать успевают?
