Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
129. Принц Венциан обретает лицо
– У меня закончилась бумага для рисования, – пожаловалась Полина мужу утром следующего дня. – А так хочется ещё кое-что изобразить…
– Я думаю, этому легко помочь. Помнишь, на острове в шкафу лежали и альбомы, и краски. У тебя так и не хватило времени ими заняться. Их точно там не оставили, перенесли на яхту. Давай попросим капитана Монти, чтобы он нам их отдал. Да и мне ещё одну тетрадь надо.
– Нет ничего легче! – заверил их капитан, и вскоре после завтрака один из матросов вручил им всё необходимое.
Полина сразу же с головой погрузилась в работу – видимо на неё накатило вдохновение. Она рисовала не с натуры, а что-то, рождённое её фантазией. Поль пытался заглянуть через плечо художницы, но та закрывала свой рисунок ладошкой и просила не подсматривать.
– Покажу, когда будет готово, – пообещала Полина.
Вечером она протянула альбом мужу.
– Вот, посмотри, это, правда, только эскизы, надо ещё много поработать, но пока я хочу услышать твоё мнение.
Поль раскрыл альбом и замер от удивления: со страницы на него смотрел он сам, вернее, тот мальчик, каким он был в восьмилетнем возрасте. Именно такого мальчугана: серьезного, мечтательного и большеглазого запечатлели его детские фотографии. Но на голове у изображённого Полиной ребёнка была маленькая корона, а в своей руке он держал горящий фонарик. Надпись, сделанная над рисунком замысловатым, «под старину» шрифтом, гласила: принц Венциан.
– Полина, но ведь это же я! Я тебе не показывал ещё моих детских фотографий! Откуда ты знаешь, как я выглядел когда был маленьким?
– Да я вовсе и не изображала тебя! Просто, когда ты читал сказку, я представила принца Венциана именно таким!
– Просто удивительно! Это вылитый я в восемь лет!
– Ну значит, в моём представлении принц похож на тебя. Хотя, когда я рисовала, я об этом даже не думала.
Поль перевернул страницу. На следующем листе альбома был изображён бал в королевском дворце. Статный юноша танцевал с белокурой девушкой в голубом, а из толпы на них мрачно и злобно взирала молодая брюнетка в ярко-красном платье.
Рисунок на третьем листе запечатлел принца, принимающего поздравления подданных, на четвертом было изображено вторжение Золинды в королевский дворец…
Рисунки иллюстрировали каждый эпизод сказки.
– Понимаешь, я подумала: какая же сказка без картинок? Тем более, что я так ярко представляла все события, что они просто стояли у меня перед глазами. Ну, как тебе?
– Да просто замечательно! Это как раз то, чего не хватало. И если у нас получится то, что мы задумали, то эти рисунки надо обязательно использовать.
– Это только наброски, – напомнила Полина. Но я надеюсь, что успею нарисовать настоящие иллюстрации.
130. Научный спор
– Нет, нет, и ещё раз нет! – азартно восклицал профессор Гудман. – Нет, дорогой профессор Вундерстайн, поверьте мне, вы заблуждаетесь! Этот валун не может таить под собой ничего! Вы же видите его размеры! Кто способен поднять такую тяжесть! Слабые женщины? Вздор! Вряд ли даже десяток крепких мужчин осилят такое! Затем: камень ориентирован вовсе не по линии восток-запад, как положено в христианском захоронении, а скорее с севера на юг! Что же у нас остаётся? Невнятные древние предания, которые вы слышали в раннем детстве, да вот это изображение креста, которое может быть просто пересечением двух царапин на камне? И почему же, кстати, этот крест сбоку, а не на вершине валуна? Увольте меня, но я не способен поверить в ваше предположение!
Я глубоко уважаю вашу научную интуицию, ценю ваши колоссальные знания, наконец, признаю ваши особые права на исследования обстоятельств Битвы при перевале. Разумеется, я понимаю ваше желание найти захоронение своего героического предка. Но признайтесь, сейчас вы просто дали волю своей фантазии!
– Ну, что же, это легко будет проверить. Через три дня возвращаются наши молодые, потом состоится праздник для горожан по поводу их бракосочетания, на который, разумеется, будут приглашены все участники раскопок во главе с вами, а уже на следующий день мы вызовем технику и сдвинем с места эту вековую глыбу.
– Это ваше право. Вы финансируете эти раскопки, вы являетесь их научным руководителем и именно вы получили от короля разрешение на эти работы. Но мне будет обидно за вас, когда, потратив массу сил и средств, вы вынуждены будете признать свою неправоту. Вы сами мне когда-то внушали, что мы – представители серьезной науки, и нам не к лицу верить во всякие выдумки!
– Н-да, ну что же, поживём – увидим, – заключил миролюбивым тоном граф и они, не торопясь, отправились с Поля скорби в замок, где их ждал обед.
Профессор Гудман приехал только вчера вечером. Он прибыл по приглашению профессора Вундерстайна всего дней на десять. Ему хотелось поприсутствовать при начальном этапе раскопок, а потом его ждал Археополис, который был темой его научной работы, там он проводил каждое лето уже не первый год. В Вундерстайне ему был отведён самый лучший номер единственной городской гостиницы, тот самый, под кровом которого много лет назад провёл несколько дней молодой граф.
Сам профессор Вундерстайн тепло встретил коллегу и поутру они направились в замок.
Профессор Гудман был поражён тем, что увидел.
– Поразительно, поразительно! – твердил он, переходя из помещения в помещение. – Полное ощущение, что я попал в средневековье!
– Нет, вы только посмотрите, – восхищался он, с трудом поднимая старинный двуручный меч. – Это что же, подлинные вещи?
– Нет, копии, – пояснил граф.
– А где же подлинники, с которых эти копии сняты?
– Я неточно выразился, это скорее авторская работа мастера, хорошо знакомого со средневековым вооружением…
– А кто же этот мастер, позвольте полюбопытствовать? – продолжал допытываться Гудман. – Это должен быть профессионал высокого класса, простой ремесленник не способен на подобное качество исполнения!
– Дорогой Гудман, я хорошо знаю автора этих работ, а также и реставраторов замка. Но они просили никогда и не перед кем не открывать их имён. Пусть это может показаться странным, но я дал слово и я его сдержу.
Вундерстайн сказал это таким твёрдым тоном, что профессор Гудман прекратил расспросы и предложил сходить его на место будущих раскопок.
Вот здесь-то граф и обратил внимание коллеги на валун под которым, по уверениям Руба, покоились останки рыцаря Валента Вундерстайна и оруженосца Микля.
Брун и Тоби по поручению графа отгребли почву от боков камня, и он теперь выглядел гораздо крупнее, чем можно было подумать раньше. Камень сейчас лежал в довольно глубокой яме, потому что за века сильно врос в землю. Крест, начертанный Рубом на его боку, выглядел и впрямь неубедительно. Осмотрев всё, Гудман подверг критике желание Вундерстайна сдвинуть камень и посмотреть, что под ним.
Впрочем, оба спорщика были учёными до мозга костей, и прекрасно знали, что в спорах рождается истина. Кроме того, они были давнишними приятелями, несмотря на разницу лет (Гудману было 42 года). Поэтому, подходя к замку, они уже беседовали, как добрые друзья.
131. Монти делится семейными историями
«Альбатрос», тем временем с каждым днём и часом приближался к берегу, на котором должно было завершиться прекрасное свадебное путешествие молодожёнов.
Поль уже и думать забыл о том времени, когда он с предвзятостью и настороженностью смотрел на капитана Гедеона Монти.
Завтраки обеды и ужины в кают-компании сопровождались дружескими беседами, которые не хотелось прерывать. Но, в отличие от Поля и Полины, капитан и штурман были на работе и не могли себе позволить подолгу расслабляться.
Однажды Поль, ругая себя за неуместное любопытство, всё же решился задать вопрос:
– Простите меня, капитан, если мой вопрос окажется вам слишком дерзким и выходящим за рамки приличий, но мне очень интересно: вы медилендец или иностранец? Если вам неприятен этот вопрос, прошу простить меня.
Не успела Полина дать знак мужу, что считает такой вопрос чересчур личным, как капитан с любезной улыбкой ответил:
– Что вы! Сейчас в этом нет никакого секрета. Я медилендец, уроженец Вальбурга, но мой отец – итальянец, хотя родину помнит плохо, поскольку был ещё мал, когда его семье пришлось бежать из мест, где они жили. Это целая история в духе криминального боевика, если вам интересно, я могу рассказать.
Мой дед, (кстати, он жив до сих пор, как и моя бабушка) был лавочником в маленьком итальянском городке. Лавка приносила доход, позволявший без нужды существовать его семье – жене, сыну и маленькой дочке. Имелись и кое-какие накопления. И вот в один несчастный день, а вернее уже вечер, когда лавка была закрыта, прямо перед её дверями произошло убийство двух человек, довольно важных персон. Мой дед, к сожалению, стал свидетелем этого преступления, более того, он узнал убийцу. Это был человек, который жил неподалёку и заходил иногда в лавку за табаком и спиртным. Жители квартала побаивались его. Шёл слух, что детина – член мафии.
Мой дед прекрасно знал, что этой организации нельзя переходить дорогу. Когда приехала полиция, он соврал, что ничего не видел и не слышал, поскольку уже ушёл из лавки.
Но, видно, бандиты решили для верности уничтожить свидетеля. На следующий день перед самым закрытием лавка была обстреляна. Деду повезло, он только слегка был ранен в плечо. Поднявшись к себе в квартиру (семья жила над лавкой), он велел жене быстро собрать детей и взять всё самое необходимое, а сам полез в тайник, где хранилась наличность, и через полчаса семья деда уже тряслась в наёмном экипаже, навсегда покидая и дом, и приносившую средства к существованию лавку, и родной город. Дед рассудил, что жизнь дороже. Не буду вас утомлять подробностями, но через два года скитаний и преследований семья оказалась в Медиленде. Дедушке удалось получить гражданство и выправить бумаги на слегка изменённые имена и фамилии. Так, мой отец из Джузеппе Монти превратился в Джозефа Монтэ. К тому времени ему исполнилось семь лет, и отцу пришло в голову отдать его в закрытый пансион, подальше от глаз вездесущей мафии. На оплату этого пансиона ушли последние сбережения. Жену и маленькую дочь он пристроил в один дом, где женщина за небольшую комнатку и скромное питание работала прислугой, а сам скитался по углам и не гнушался никакой работой, встречаясь с родными очень редко, тайком, чтобы передать немого денег и справиться о их здоровье. Жена по воскресеньям забирала сына к себе, но было решено, что для всех она будет считаться его тётей. Так мой дедушка хотел сбить со следа мафию, если она его еще продолжала искать.
Прошло года полтора, и вот, как раз в воскресенье, когда Джозеф (он же Джузеппе), мой отец, гостил у мамы и сестры, внезапно прибежал дедушка и сообщил, что пару часов назад он нос к носу столкнулся с тем убийцей. Ему показалось, что тот его узнал, хотя дед, как мог, изменил внешность, даже отрастил бороду. Не раздумывая ни на мгновенье, семья собрала нехитрые пожитки и покинула город. Так мы оказались в Вальбурге. Здесь преследователи, очевидно, потеряли наш след, и семья, наконец-то зажила спокойно. Дедушка нашёл неплохую работу в порту, кое-как удавалось сводить концы с концами. Главное, все были вместе и все были живы. Когда отец закончил гимназию, началась война. Она окончательно перемешала всех людей, возможно, преследовавший нас бандит погиб. Не знаю, в какое время, но семья вернула свою настоящую фамилию, так что я родился уже с фамилией Монти. Мальчик из портового города, я мечтал стать моряком. И мне это, как видите, удалось. Так что в жизни я очень счастлив. У меня есть всё: любимая жена и две прекрасные дочери, родители, две сестры и брат и их семьи, семья сестры отца, дедушка и бабушка, хорошие друзья (тут Монти взглянул на Эгеля, а тот улыбнулся), прекрасный Вальбург, в который я с радостью возвращаюсь после каждого плавания, а также и работа, которую я не променяю ни на какую другую. Скажите, можно ли быть счастливее? Впрочем, я заболтался, пора возвращаться к делам.
И, козырнув, Монти и Эгель удалились.
Вдогонку Поль поблагодарил капитана за рассказ.
– Послушай, а почему ты не сказал, что твой отец тоже жил в пансионе при лицее? – спросила Полина.
– Мы здесь под чужой фамилией, разве ты забыла? В пансионе учился не Морган, а Вундерстайн. Кроме того, капитан даже не сказал, в каком городе был этот лицей. Нет, лучше сделаем так. Когда вернёмся, расскажем папе обо всём, что услышали, а он сам вспомнит, был ли его однокашником Джозеф Монтэ. У нас же будет адрес капитана Монти, и отец, если захочет, напишет ему.
132. Путешествие закончилось
И вот он появился на горе, как будто выходящий из морских глубин, Вальбург, сияющий в лучах солнца, белеющий стенами домов, краснеющий черепичными крышами, зеленеющий пышными садами. Город, на который со всего мира съезжаются полюбоваться туристы, и который считают лучшим городом мира все его жители.
«Альбатрос» стремительно приближался к причалу, на борту кипела обычная для таких моментов слаженная и чёткая работа. Поль и Полина полностью готовые и собранные, стояли на палубе со смешанными чувствами: грусти, что закончились, промелькнули как сон дни их свадебного путешествия, и счастья, что они уже сегодня вечером увидят дорогие лица, обнимут родных. Счастья было, пожалуй, больше, ведь грусть скоро обратится радостью воспоминаний, а счастье встречи ещё впереди.
И вот, яхта пришвартована, команда для прощания с пассажирами выстроилась на палубе, произнесены слова благодарности и уверения, что экипаж «Альбатроса» всегда будет счастлив снова увидеть их в качестве дорогих гостей.
Молодые попрощались с командой, со штурманом Эгелем, который остался на яхте, а капитан Монти довёз их до гаража. Тут пришла пора попрощаться и с ним. Удивительно, каким близким стал им этот человек всего за несколько дней! Весёлый, общительный, но неназойливый, прекрасный рассказчик, постоянно заботливый руководитель, внимательный, вежливый и быстро завоёвывающий уважение у всех, кто его узнавал. Прощание было ещё более сердечным, чем встреча на острове. Казалось, капитану Монти самому жаль расставаться со своими пассажирами. Он вручил им свою визитную карточку и сказал, что будет счастлив, если они пришлют ему хоть пару строк. Молодые заверили капитана, что обязательно напишут в ближайшее время, а в письмо вложат обещанные фотографии. Они горячо поблагодарили Гедеона Монти за прекрасный отдых, а потом сели в свой новый серебристый лимузин, которому Поль обрадовался, как любимому скакуну, но про который, почему-то ни разу не вспомнил за все дни отдыха.
Машина медленно тронулась, а капитан Монти смотрел ей вслед, пока та не исчезла за поворотом.
133. Портрет
– Ну вот и всё, милая, пора ехать, – сказал Поль жене, укладывая в багажник многочисленные покупки: бумагу разных сортов, картон, кисти, краски, книги, а также подарки для всех, кто ждал их в замке. Не забыты были также фотобумага и химикаты, закупленные в количествах, позволяющих надеяться, что их хватит на отпечатку всех снимков не только для себя, но и для родных и знакомых. Поль искал и нашёл даже то, что подарили ему в детстве родители – маленького игрушечного медвежонка, набитого лавандой, эту, так называемую, «игрушку для сна», известный сувенир, который многие стремятся захватить с собой в память о Вальбурге. Как сладко засыпал маленький Поль, обнимая душистого лохматого друга. А сейчас очень похожего медвежонка сжимала в ладонях Полина, время от времени вдыхая лавандовый аромат.
– Давай немного посидим на дорогу, – предложила Полина. – Здесь так красиво!
– Да, Вальбург красив, что и говорить, он стоит того, чтобы на него полюбоваться! Но нам всё же надо до конца дня добраться до Вундерстайна, мы и так задержались, бродя по магазинам. Знаешь, какая у меня возникла идея? Давай в конце лета, когда раскопки закончатся, приедем сюда специально, поживём несколько дней в гостинице, полюбуемся городом, осмотрим все достопримечательности, а если повезёт, и «Альбатрос» не будет в плавании, повидаем и Монти с Эгелем. Ну, как тебе?
– Это было бы просто замечательно. Я – за.
Они какое-то время молча сидели на скамейке в небольшом сквере, слушая журчание маленького фонтана, освежающего своими прохладными струями нагретый солнцем воздух.
Вокруг почти никого не было, только на скамейке наискосок сидел старичок, читающий газету. Он на секунду опустил её, видимо желая дать отдых глазам, и в этот миг заметил молодую пару. Газета была отложена, старичок в упор разглядывал Поля и Полину, и даже достал из кармана другую пару очков и нацепил их на нос.
– Поль, ты его знаешь? – шёпотом спросила Полина.
– Вижу в первый раз. Я как раз хотел тебя об этом же спросить.
Тем временем, старичок не без труда встал со скамейки и, опираясь на трость, отправился в сторону молодых. Поль и Полина поднялись на ноги, а незнакомец, приподняв шляпу, произнёс:
– Прошу извинить меня за то, что нарушаю ваш покой. Имею ли я счастье видеть перед собой господ Вундерстайнов?
Этот вопрос поразил Поля и Полину. Во-первых, здесь все знали их под фамилией Морган, во-вторых, Полина вообще ещё не привыкла к своей новой фамилии.
– Да, это мы, – слегка холодным тоном произнёс Поль. – С кем имеем честь, и что вам угодно?
– Прошу прощения, – сказал старичок и сел, видимо, ему трудно было стоять. Поль и Полина последовали за его примеру.
– Позвольте отрекомендоваться – Уилл Фостер, в прошлом младший совладелец одной небольшой фирмы, а сейчас – скромный рантье. Впрочем, это неважно, моё имя вам ничего не скажет, и вам про меня ничего не известно. А я слежу за вашим семейством не один десяток лет. И, когда я полмесяца назад прочёл в «Глашатае Вальбурга» репортаж о вашей свадьбе и увидел ваши фотографии, я, наконец, твёрдо сказал себе: Уилл, что ты тянешь? Бессмертных людей нет. Ты в таком возрасте, что каждый день может стать последним. Сделай же, наконец, то, что ты обязан сделать. Успокой свою совесть. Я ведь уже долго раздумываю, как мне поступить. То, что вы вдруг оказались передо мной, на этой скамейке – это перст судьбы. Сейчас или никогда!
– И всё же я вас не понимаю! – нахмурившись сказал Поль. – Если вы попали в затруднительную ситуацию и вам нужна помощь, изложите вашу просьбу, и мы вам постараемся помочь.
– Моя единственная просьба к вам состоит в том, что я прошу вас посетить моё жилище здесь, неподалёку, это займёт у вас всего несколько минут. Я должен отдать вам одну вещь.
Заинтригованные, но всё же испытывающие лёгкую тревогу, Поль и Полина последовали за старичком. Успокаивало то, он выглядел совершенно безобидным, одет был небогато, но чисто и аккуратно. Когда-то он, очевидно, был высок и строен, но годы согнули его и убавили росту. Маленькая бородка клинышком и очки в золотой оправе делали его похожим на старого писателя, учёного или отставного политика.
Жил незнакомец, действительно, рядом, в угловом доме. Поднявшись не без труда на второй этаж, старичок отпер ключом дверь и пригласил войти в квартиру.
Комнаты были невелики, но все стены до самого потолка были так тесно завешаны картинами, что Полю и Полине в первый момент показалось, что они попали в художественную галерею.
– С юности подвержен я этой страсти – собирать произведения живописи, – пояснил Уилл Фостер, увидев их удивление. – И единственным критерием для меня было не имя художника, и не редкость или ценность картины, а то, какое она на меня производила впечатление. Понимаете, при созерцании некоторых полотен у меня возникало ощущение, что в них – часть моей жизни. Вот, представьте, пейзаж, изображающий дворик южного дома. И мне кажется, что я долгие годы жил в этом доме, знаю всех моих соседей по именам… или вот, например: чей-то портрет, я даю ему имя, представляю всю жизнь этого человека и историю нашего знакомства. Ну, в общем, если вы скажете, что я чудак и мечтатель, то будете правы. Но пойдёмте, я покажу вам то, для чего вас пригласил.
Они прошли в следующую комнату, оформленную в точности, как предыдущая. Впрочем, нет. Одно отличие было: на стене, расположенной напротив окна, висела только одна картина. Перед ней на маленькой жардиньерке стоял цветущий куст азалии. Всё это отдалённо напоминало какой-то алтарь.
Хозяин квартиры отодвинул растение и жестом пригласил подойти.
– Узнаёте? – спросил он.
Молодая женщина на портрете была удивительно хороша. Пышное платье, всё в пене кружев, перья и цветы в волосах, сверкающие драгоценности – всё говорило о том, что красавица изображена в момент, когда она собирается на бал. Счастливая, чуть лукавая улыбка и гордый поворот головы делали её неотразимой.
Полина просто любовалась, а Поль, вглядевшись в черты, изображённой на картине женщины, удивлённо воскликнул:
– Это же графиня Севастиана Вундерстайн, моя бабушка!
– Именно, именно. Без малого полвека у меня этот портрет. Нет, не так. Не у меня, а со мной. Я должен рассказать вам, как он попал ко мне.
Давно, когда мне ещё и сорока лет не было, я приехал по делам в столицу, Флизберг.
Когда же с делами было покончено, прежде чем отправиться в обратный путь, я, повинуясь своей страсти собирательства картин, отправился по антикварным лавкам в надежде найти что-нибудь интересное. И вот, зайдя в одно из таких мест, я скользил взглядом по рядам полотен, выставленных на продажу. И вдруг остановился как вкопанный вот перед этим портретом. Он поразил меня сразу и навсегда. Картина была (я в этом разбирался) совсем недавней: краски не потускнели, лак не потемнел и не потрескался. Немного странно: кто-то заказывает портрет такой красавицы, а потом вскоре его продаёт… Но чего не бывает!
– Кто изображён на этом портрете, знаете? – спросил я хозяина магазина.
– Ну как же, – ответил он. – Это известная красавица, светская дама, покойная графиня Севастиана Вундерстайн.
– Покойная! – вскричал я.
– Да, а разве вы не помните, несколько лет назад все газеты писали о том, что трагически погибла чета графов Вундерстайнов, кажется, их карета упала с моста.
Да, я что-то такое припоминал.
– И что же, наследники теперь продают такие памятные портреты? – удивился я.
– У них никого не осталось из близких. Сначала газеты вроде бы писали, что у Вундерстайнов был малолетний сын, только позже оказалось, что это не так. Стала время от времени приносить мне на продажу кое-какие вещи одна женщина. В основном, это были картины, статуэтки, кое-какие предметы интерьера, столовое серебро.
Когда я поинтересовался, откуда у неё всё это, она объяснила, что является дальней родственницей графини и это часть причитавшегося ей наследства. Недвижимость и всё ценное отошло в казну, кое-что продано за долги, а эти немногие вещи достались ей. И она ни за что не рассталась бы с ними, памятью о дорогой Севастиане, если бы не тяжёлая болезнь мужа, на лечение которой требуются средства. Кстати, в предыдущий раз та женщина приносила парный этому портрет графа Маркуса Вундерстайна, но он уже продан.
Сообщение о том, что существует парный портрет меня не заинтересовало. Но вот портрет графини Севастианы я решил приобрести непременно.
Видя мой интерес, продавец, скорее всего назвал цену гораздо выше той, за которую он планировал продать картину вначале. Но я не торговался. Отдав все свои наличные деньги, я стал счастливым обладателем портрета.
Вернувшись в Вальбург, я сразу же разместил картину на самом лучшем месте и погрузился в созерцание.
Вы скажете, что за причуда, что за странность влюбиться в портрет женщины, которой, к тому же, уже и на свете нет? Но разве можно приказать своему сердцу?
Не было дня, чтобы я не подходил к изображению любимой женщины, чтобы полюбоваться её нестареющей красотой и даже поговорить с ней.
Моя совесть была совершенно спокойна. Ведь, говорил я себе, на свете не осталось ни одного человека, которому был бы этот портрет так же дорог, как мне.
Но вот прошло несколько лет, и вдруг время от времени в газетах мне стало попадаться на глаза имя графа Рольфа Вундерстайна. Сначала я себя успокаивал мыслью, что – это однофамилец или очень дальний родственник. Но когда я всё же решил навести справки, оказалось, что он – сын моей красавицы. Значит, или та женщина обманула хозяина антикварного магазина, или он обманул меня. Откуда взялся у него этот портрет? Уж не приобрёл ли я украденную вещь? И не являюсь ли я, в таком случае, соучастником кражи? Все эти мысли мучали меня. Порой я хотел отправиться на поиски молодого графа и отдать ему портрет. Но расстаться с ним было выше моих сил.
До прошлого года упоминания о вашей семье в газетах почти не встречались. Но потом они вдруг посыпались, как из рога изобилия. Сначала сообщали о находке старинного клада, затем – о создании научного центра и клиники. И вот недавно – о вашем бракосочетании.
Вот, думал я, у графини Севастианы есть сын, внук, которые были бы счастливы увидеть портрет своей матери и бабушки. А я, как скупец, держусь за своё сокровище, хотя не представляю, что будет с ним после моей смерти.
Наследников у меня нет, собрание моих картин я завещал Вальбургской галерее. Но среди них почти нет по-настоящему ценных полотен, поэтому полагаю, что они навсегда окажутся в запасниках. Я оговорил, что единственная картина, портрет графини Севастианы Вундерстайн, должна отойти по завещанию семье её сына, графа Рольфа Вундерстайна. Но вдруг эту часть моей последней воли не выполнят? Эти мысли меня очень угнетали. Я решился расстаться с портретом ещё при своей жизни. Но как передать картину в вашу семью? Самому мне ехать к вам – непосильный для меня труд, близких людей, которым я мог бы доверить эту миссию у меня нет. Так я и не мог ничего придумать.
И представьте моё удивление, мою радость, мою благодарность судьбе, когда я вдруг увидел вас здесь, в Вальбурге, в нескольких шагах от меня! Я сразу вас узнал, ведь я так долго вглядывался в ваши черты на фотографиях в газете!
Поль пытался протестовать, говоря, что не может забрать у господина Фостера столь дорогую для него вещь.
– Поймите, вы снимите камень с моей души, – отвечал старик. – А этот портрет, он будет оставаться со мной – в моём сердце! Помогите мне, я боюсь, что один не удержу картину.
Когда портрет был снят со стены, Поль и Полина прочли на его обороте фамилию художника, дату написания картины и имя той, что была на ней изображена.
– Отцу было три года, когда был создан этот портрет, – вычислил Поль.
Уилл Фостер помог им упаковать картину, а потом вручил старую, пожелтевшую по краям визитку.
– Напишите, простил ли меня ваш отец за то, что я так долго владел его имуществом.
– Мой отец будет вам безмерно благодарен, – ответил Поль. – И, конечно, мы отныне всегда будем о вас помнить. Если вам вдруг когда-нибудь понадобится помощь, будьте уверены, что ваши друзья из семьи Вундерстайнов всегда будут готовы сделать всё возможное. Мы обязательно вам напишем, а если позволите, то и навестим при случае.
– Буду рад, если только доживу до того дня.
– Спасибо от всего сердца и от меня, и от отца, и от всех членов нашей семьи.
Когда они ушли, Уилл Фостер долго стоял у окна и смотрел им вслед. Потом он перевёл взгляд на пустую стену и прошептал:
– Прощай, моя любовь…
