Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
Ну вот, теперь ты многое знаешь. Не убеждён, что это сможет тебе помочь выстоять против Иоллы (я знаю, что ты не допустишь ответной грубости или подлости), но хотя бы даст тебе уверенность, что ты ни в чём не виноват.
Ну, а что касается Полины, я хорошо тебя понимаю. Она замечательная девушка. Не часто удаётся в жизни встретить человека с таким цельным и благородным характером. Но именно эта жизненная позиция и делает иногда людей чересчур прямолинейными, оберегая своё внутреннее «я», эти люди порой проявляют избыточную принципиальность и не желают во всём разобраться. Это часто свойственно молодости. Не переживай. Я сам поговорю с Полиной, и, думаю, смогу всё уладить. Жизнь, непростая штука, в ней всё случается. Но унывать и падать духом не следует никогда. А теперь, пойдём спать.
90. Эстер
Поль вышел из дверей университета и замер от восторга. Куда девалась та хмурая слякоть, которая стояла на улице уже несколько недель? Всё было покрыто первым белым и пушистым снегом, который продолжал падать, кружась невесомыми хлопьями вокруг уличных фонарей. Картина была самая что ни на есть рождественская, это было просто замечательно, ведь уже через три дня будет рождественский сочельник! Эти праздничные дни всегда волновали сердце Поля какой-то неясной мечтой, возможно ожиданием чуда.
И одно чудо уже свершилось: отношения с Полиной наладились, и внутри у Поля всё просто пело от счастья. И это чудо совершил не какой-то добрый волшебник, а его собственный отец.
Через несколько дней после того ночного разговора Поль стал замечать, что Полина уже не прячет от него взгляд, и не хмурится, когда они находятся в одной комнате. Она принимает участие в общем разговоре за столом и даже улыбается в ответ на некоторые фразы Поля. Примерно через неделю графу пришлось попросить Полину задержаться сверх установленного времени из-за какой-то безотлагательной работы. На улице совсем стемнело и шёл дождь, когда Полина, наконец, засобиралась домой.
– Поль вас отвезёт домой, – тоном, не терпящим возражения, сказал граф.
Полина слабо попыталась отказаться, но в конце концов согласилась. Поль подогнал машину к самым дверям и держал над девушкой зонтик, пока та не села в автомобиль. Поехали. Поль молчал, поскольку дал слово не заводить разговоры, которые расстраивают Полину. И тогда она заговорила первая.
– Поль, простите меня за мой вспыльчивый характер. Я многого не знала, поэтому поверила всему, что наговорила та девушка. Поверьте, мне очень стыдно.
– Что вы, Полина, – с жаром возразил Поль. – Это я виноват, я растерялся, не смог сразу дать отпор этой непорядочной особе. Поверьте, знакомство с ней тяготило меня с первого дня. Её поведение меня всегда удручало, она постоянно говорила всякие колкости, насмешки, мне рядом с ней было неуютно, но я не понимал, как можно дать понять девушке, что нам не стоит продолжать встречаться. Мне это казалось невежливым. Поэтому я был очень рад, когда наши отношения сами собой просто сошли на нет. Я думал, эта история закончилась, но, как видно, ошибался. Впредь я постараюсь быть настороже. Полина, вы меня простили?
– Да, – улыбнулась Полина, – но за вами долг, Поль. Вы обещали мне рассказать об удивительных событиях, которые произошли с вами этим летом. Кое о чём я узнала из газет уже здесь, ведь в Археополисе мы газет не получали, и никаких новостей не знали. Но мне очень хочется узнать все подробности.
– Я с радостью всё расскажу. А вы расскажете мне про раскопки. Но не сегодня. Мы уже приехали. Ваши родители, наверное, волнуются, что вас долго нет. До завтра. Спокойной ночи.
С этими словами Поль открыл дверь, и Полина, улыбнувшись ему на прощание, исчезла в полумраке подъезда.
Когда Поль, в состоянии полной эйфории вернулся домой Микельс доложил ему, что их сиятельство уже отправились в спальню.
Так что свою горячую благодарность отцу Поль выразил только утром. Граф прервал его:
– Ну, что ты, Поль, я сделал только то, что сделал бы на моём месте любой отец для своего сына. Поторопись лучше на занятия.
За обедом всех ожидал ещё один сюрприз со стороны графа. За столом он объявил:
– Меня вполне устраивает ваша работа в качестве моего секретаря, мадемуазель Полина. И всё-таки в ней есть один существенный недостаток.
Поль изумлённо посмотрел на отца, в глазах Полины промелькнул испуг.
– Вчера, – продолжал граф, – сложилась ситуация, в которой я испытал неловкость. Работа требовала задержать вас на более длительный срок, чем это было оговорено. И я невольно представлял себе, как волнуются ваши родители из-за вашего опоздания. Я не хочу более переживать из-за таких случаев, поэтому сегодня подал заявку на телефонную станцию об установке в вашей квартире телефона. Разумеется, все расходы на установку и дальнейшее использование я буду оплачивать сам. При этом все члены вашей семьи могут пользоваться телефонной связью для своих личных нужд без всяких ограничений. Мадемуазель Полина, сообщите вашим родным, что установка телефона запланирована на послезавтра.
Поскольку граф говорил об этом тоном, не допускающим возражений, Полине оставалось лишь поблагодарить его. Надо ли говорить, что первый «пробный» звонок из квартиры Петерсов был сделан Полиной Полю. Граф наедине с собой довольно улыбался.
Теперь почти ежедневно Поль отвозил Полину домой на автомобиле. Он старался ехать как можно тише, а иногда и просто кружил по городу, чтобы больше времени побыть вместе. Влюблённые, казалось, совсем не замечали плохой погоды. Разговорам не было конца. Полина удивлялась необыкновенным событиям, произошедшим в замке этим летом. Она не могла поверить что рыжий Кот, которого она не раз видела в доме Вундерстайнов, и которого порой брала на колени, – что этот самый Кот и был главным кладоискателем. И что именно этот Кот привёл в замок тяжело раненого щенка, который выздоровел и вымахал в огромного пса Урсика, шумно радующегося при всяком появлении Полины.
А Полю очень хотелось рассказать Полине ещё и о таинственном горном народе, о невидимом острове и иных вещах выходящих за грань обыденного. Но данное слово сдерживало его. Он только сказал, что в замке сейчас идёт реставрация, а для работ приглашена опытная компетентная бригада. Ах, если бы Полина была членом их семьи… Но об этом Поль не смел даже и мечтать.
И вот сейчас, за несколько дней до рождественского сочельника Поль был полон самых счастливых ожиданий. Он предвкушал смолистый запах ели, праздничный перезвон церковных колоколов, звуки рождественских песен, мерцание свечей, пёструю россыпь конфетти, вкус традиционного коричного пирога, шумные огни фейерверков, и ещё много-много праздничных радостей.
Рождественскую ночь Вундерстайны по освящённой веками традиции всегда встречали в узком семейном кругу. И за праздничным столом рядом с ними сидели их верные слуги Микельсы. В эту святую ночь все становились равны.
А на следующий день граф пригласил гостей. И этими гостями была семья Петерсов. Граф самолично позвонил главе семейства и сказал, что поскольку Полина на протяжении нескольких месяцев является его сотрудницей, то он очень хотел бы познакомиться с её родителями и братом. Он выразил надежду, что Петерсы примут его приглашение и разделят радость праздника с ним и с его сыном.
Как же всё-таки хорошо, что руководство факультета решило перенести несколько лекций с предпраздничных дней на сегодняшний вечер! В результате к каникулам прибавилось ещё два дня.
На скамейке около университетского крыльца сидела немолодая, бедно одетая женщина. Она поглядывала на двери здания и, очевидно, кого-то ждала. У Поля сжалось сердце. Видно было, что незнакомка замёрзла, а, может быть, и больна.
«Я вот здесь радуюсь, а далеко не всем людям хорошо в эти праздничные дни», – подумал Поль. Ему захотелось сделать что-нибудь для незнакомой женщины. Он решил отдать ей те деньги, что были при нём. Их было не очень много, и он боялся, что женщина воспримет это как подачку и обидится. При всей своей бедности на нищенку она не походила.
Пока Поль раздумывал, как поделикатнее передать женщине деньги, двери распахнулись, и он увидел Иоллу и услышал её громкий и какой-то нарочитый смех. Поль отступил в тень: портить себе настроение перед праздниками в его планы не входило. Иолла, как всегда, была окружена свитой молодых людей, которые поздравляли её и друг друга с наступающими праздниками и желали весёлых каникул. Постепенно приятелей рядом с Иоллой становилось всё меньше: они прощались и исчезали в темноте, осторожно косясь на виднеющуюся неподалёку фигуру Мита. Когда удалился последний ухажёр, Иолла направилась к автомобилю. И тут навстречу к ней шагнула женщина со скамейки.
Поль услышал её голос:
– Барышня, барышня, вы меня не узнаёте? Помните, два года назад, тоже под Рождество, в парке… вы тогда со своим батюшкой были, хвалили мои песни, денег дали, обещали помочь…
– Что за бред, – возмутилась Иолла. – Я вас в первый раз вижу. Не приставайте!
– Ну как же, я не могу ошибиться, вы тогда такая хорошенькая были! В белой шубке, в шапочке, ну вспомните! Я тогда несколько раз приходила на то место, ждала, но я не упрекаю, возможно, у вас дела были, а потом я простыла, болела долго, с работы выгнали, с квартиры тоже… Но не думайте, я ничего не прошу. Верните мне только мой альбом, это ведь всё, что у меня от мужа осталось. Вам он ни к чему, а для меня – память…
Иолла окончательно обозлилась:
– Прочь с дороги! Эй, Мит, что стоишь, глазеешь, не видишь, к твоей хозяйке побирушка нищая пристала, сделай что-нибудь!
Мощная фигура Мита нависла над несчастной женщиной, и в следующую секунду он оттолкнул её от Иоллы с такой силой, что бедняжка, пролетев пару метров, упала, ударившись коленями о каменные ступеньки крыльца.
Поль кинулся к женщине. Пока он поднимал несчастную и помогал ей добраться до скамейки, ярко-красный автомобиль был уже далеко.
Женщина едва передвигала ноги. Она натягивала на колени юбку, но Поль видел, что на ней расползаются кровавые пятна.
– Я отвезу вас к врачу, – предложил Поль.
Женщина пришла в сильное волнение:
– Нет, нет, я вас умоляю, не надо! Только не к врачу.
– Ну хорошо, – уступил Поль. – Тогда я доставлю вас домой. Идти ведь вы не можете.
Но и от этого предложения женщина стала отнекиваться.
– Я немного посижу здесь, а потом пойду. Ступайте. Спасибо за помощь. Не беспокойтесь.
– Нет, я не могу вас так оставить. Вы тут замёрзнете на скамейке, или кровью истечёте. Хорошо, давайте я вас привезу к себе домой, вам там обработают раны, перевяжут, а потом, если захотите, можете идти, куда вам надо.
Видно было, что женщина колеблется, похоже, она осознала безвыходность своего положения. Поэтому Полю не составило труда её уговорить. Жаль, что он сегодня был не на автомобиле. Поль поймал такси, укутал ноги женщины своей курткой, чтобы не испачкать салон кровью, и через пятнадцать минут уже помогал раненой преодолеть порог своего дома.
Их появление вызвало сильный переполох. Больше всех суетилась и ахала Фанни. Чтобы не смущать незнакомку, граф предложил осмотреть раненую женщинам: госпоже Микельс и Сусанне. Они помогли женщине снять разорванные на коленях и пропитанные кровью чулки и их взорам предстала ужасная картина. Кровотечение прекратилось, хотя ссадины были очень глубоки, но колени отекли так сильно, что совершенно не сгибались. Во все стороны расползались багровые кровоподтёки. Женщины как умели, обмыли раны, обработали их йодом и перевязали. Но было понятно, что этого недостаточно. Нельзя было исключить перелома или другого серьёзного повреждения. Между тем, незнакомка всё время порывалась уйти.
Госпожа Микельс побежала к графу. Поль уже рассказал отцу о безобразной сцене около университета и стал с жаром доказывать, что нельзя на ночь глядя отпускать человека с такими травмами неизвестно куда.
Граф выразил желание сам поговорить с их гостьей.
– Разрешите представиться, – начал он. – Меня зовут Рольф Вундерстайн. Я учёный, историк. А молодой человек, который привёз вас в наш дом – мой сын Поль. Остальные люди, проживающие под крышей этого дома, наши слуги, более того, они наши верные, испытанные друзья. Здесь вы в полной безопасности, и вам будет оказана любая необходимая помощь и поддержка. Если вы не хотите ничего сообщать о себе, мы будем уважать это ваше желание, и не будем допытываться. Но идти в таком состоянии вы сейчас никуда не можете. Если кто-то ждёт вас и волнуется, мы можем сообщить ему о вашем местонахождении.
– У меня никого нет, – отрывисто произнесла женщина.
– Давайте поступим разумно. Останьтесь в нашем доме до утра. А там посмотрим. Госпожа Микельс, организуйте нашей гостье ночлег. А перед этим накормите.
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – отозвалась госпожа Микельс и убежала исполнять приказ.
– Сиятельство? – переспросила незнакомка. – Так значит вы…
– Ну да, я ещё и граф, но это не имеет никакого значение. Вы можете меня звать просто господин Вундерстайн.
– А меня – Поль! – вставил его сын.
– А как нам называть вас?
Женщина поколебалась, а потом всё же решилась назвать себя:
– Меня зовут Эстер.
– Ну вот и прекрасно. Госпожа Эстер, я надеюсь, что ночь пройдет благополучно, а утром решим, что делать дальше.
Госпожа Микельс приготовила для Эстер гостевую комнату и по распоряжению графа принесла туда несколько вещей из гардероба графини Глории.
– Моей супруге они уже не понадобятся, – сказал граф, я думаю, ей было бы приятно узнать, что эти вещи кому-то пригодились.
От госпожи Микельс не утаился тот факт, что их гостья, видимо, давно не мылась. И хотя травмы Эстер затрудняли водные процедуры, она всё же предложила женщине помощь, если та вдруг захочет принять душ или ванну. И Эстер неожиданно согласилась. У госпожи Микельс едва не полились слёзы из глаз, когда она увидела, какая ветхая, изношенная и многократно заштопанная одежда на их гостье, и насколько она сама худа и бледна.
Наконец, мытьё было закончено и Эстер легла в чистую и теплую постель. Госпожа Микельс принесла ей ужин на подносе, и, глядя, как гостья ест, уже составляла в уме меню на завтра, которое должно было вернуть больной силы.
А Эстер, поблагодарив за ужин, вдруг сказала,:
– Это самый счастливый вечер в моей жизни за последние годы…
91. История Эстер
Наутро, когда госпожа Микельс постучалась в комнату Эстер, та уже не спала и сразу откликнулась.
Госпожа Микельс вошла и увидела, что их гостья сидит на постели, спустив ноги, и видно было, что она только что пыталась встать. Жена дворецкого была натурой с чувствительным, сострадающим сердцем, поэтому всю ночь не находила себе покоя, переживая за подопечную.
Первым делом, она раздвинула шторы, и комнату залил солнечный свет: окно выходило на восток, вчерашний снегопад прекратился, слегка подморозило. Мир за окном был белым и чистым, как будто обновившимся.
При свете дня Фанни с удивлением заметила, что их гостья намного моложе, чем ей показалось вчера. Она выспалась, немного успокоилась, даже бледные щёки слегка порозовели. В волнистых темно-каштановых, почти чёрных волосах, рассыпавшихся по плечам, было уже много седины. Но ведь она возникает не только от прожитых лет, но и от перенесённых страданий.
Госпожу Микельс беспокоили прежде всего ноги Эстер. Осмотр не обрадовал. Отёк даже немного увеличился, и, несмотря на все усилия, больная не могла продержаться на ногах дольше, чем несколько секунд. Поэтому она смирилась, и уже не делала никаких попыток уйти.
Граф настоял на приходе их семейного врача, который долгие годы лечил всех обитателей этого дома. Врач хоть и предположил, что перелома, скорее всего, нет, но сильный отёк свидетельствовал о серьезной травме коленных суставов, и врач посоветовал пройти обследование в больнице. С Эстер отправились Поль, госпожа Микельс и Брун. Больная согласилась на посещение больницы только при условии, что её осмотрят частным порядком и нигде регистрировать не будут. Она явно чего-то боялась. Поль, однако, совсем не мог себе представить, что эта слабая, испуганная женщина в чём-то провинилась перед законом.
Рентген подтвердил, что переломов, к счастью, нет, но всё же коленные суставы сильно пострадали, и для их восстановления потребуется некоторое время. Травматолог предложил оставить больную на несколько дней в стационаре, но Поль, перехвативший испуганный взгляд Эстер, спросил, нельзя ли забрать больную домой? Весь необходимый уход и лечение будут обеспечены, а впереди праздники, и всем очень не хочется, чтобы их гостья встретила Рождество в больнице. При стационаре имелся прокат инвалидных колясок, и Поль сразу же выбрал одну из них: совсем новую, лёгкую и удобную.
Коляска значительно расширила возможности их гостьи. Поль показал ей весь дом. Когда Эстер увидела в гостиной рояль, она подъехала к нему, положила руки на лакированную поверхность инструмента, прикрыла глаза и замерла на несколько секунд. Рояль принадлежал графине Глории. Только она играла на нём. Жизнь Вундерстайна-старшего сложилась так, что ему не пришлось учиться музыке, а Полю не хватило для этого усидчивости и терпения. Но музыку они любили, и часто собирались в этой комнате, чтобы послушать игру графини Глории. С её уходом рояль онемел, и живая музыка в их доме больше не звучала.
– Вы играете? – спросил Поль.
– Немного. Давно не играла. Можно? – спросила Эстер.
– Да, конечно, – разрешил Поль.
Гостья подкатила своё кресло поближе к роялю, открыла крышку и положила руки на клавиши. Несколько секунд она сидела, как будто вспоминая что-то забытое. А потом решительно и мощно взяла первый аккорд. Пальцы порхали по клавишам, порождая целый бушующий океан звуков. Мелодия была незнакома Полю, но она была прекрасна с первых нот. Потом музыка успокоилась, стала более плавной и певучей. Как будто сначала из мятущейся и страдающей души вырвался крик отчаяния, а потом его сменило грустное раздумье. Поль, увлечённый тем, что услышал, даже не заметил, что на звуки рояля в гостиной собрались все домочадцы.
– Замечательно! Что это было? – спросил граф, когда музыка стихла.
– Так, импровизация. Пальцы плохо слушаются, отвыкли.
– У вас, несомненно, огромный талант. Вы учились в консерватории?
– Нет, я получила только домашнее образование. Ко мне ходил хороший педагог. И я любила музыку, проводила за инструментом целые дни…
Что могло привести эту необычную женщину, видимо знавшую лучшие времена, к такой бедности, к такому плачевному состоянию?
Граф решился на разговор.
– Уважаемая госпожа Эстер. Я уже говорил вам вчера и повторю сегодня, что в этом доме все уважают вас и не будут выпытывать у вас подробности вашей прошлой жизни. Какими бы они ни были, мы не будем вас осуждать. Но если вы хотите, чтобы мы вам помогли, то вы должны нам открыться. В этом году мы потеряли дорогого нам человека, мою супругу и маму Поля. Это было очень тяжело пережить. И то, что накануне светлого праздника Рождества судьба послала нам вас, я верю, не случайно. Позвольте нам в память о нашей дорогой усопшей сделать что-то для вас.
Поколебавшись, Эстер сказала,:
– Так вышло, что жизнь отучила меня доверять людям. В последний раз я доверилась той красивой девушке, которую вы видели со мною вчера, и её отцу. И в результате утратила дорогую для меня вещь. И не только. Так случилось, что после встречи с ними я потеряла и то немногое, что имела… Но в вашем доме я вижу много доброты и участия. Они кажутся мне истинными, неподдельными. Я расскажу вам мою история и надеюсь, что мне не придется об этом пожалеть.
Не бойтесь, я не преступница, не совершала ничего, что омрачило бы мою совесть. Но я – беженка. Вы понимаете, что это значит.
Да, все это понимали. После войны маленький Медиленд оказался переполнен беженцами. Для них не было жилья, не было рабочих мест. Не хватало продовольствия. Стала расти преступность, население нищало. Король издал указ, по которому все беженцы обязаны были зарегистрироваться, а впоследствии вернуться на родину. Но не все подчинились указу. Некоторым очень хотелось навсегда остаться в Медиленде. Таких выявляли и депортировали принудительно. А в случае, когда у беженца не было никаких документов, и никто не мог определить его гражданство, происходило судебное разбирательство, иногда заканчивающееся тюрьмой.
– Вы не хотите возвращаться на родину? – спросил граф.
– У меня нет родины, нет родных. И документов тоже нет. Сейчас вы поймёте, почему. Начну я свой рассказ с ещё одного признания: я наполовину еврейка.
– А разве это преступление? – удивился граф. – Какая разница, кто человек по национальности?
– Кое-кто думает иначе. Мне приходилось в жизни встречаться с юдофобами, поэтому я сразу вас предупредила.
– Среди наших друзей и родных нет таких, которые бы презирали человека за иной язык, иную веру, иные обычаи или иной цвет кожи.
– Хорошо, тогда я продолжу.
Моя мама родилась в Медиленде. Здесь, в Флизберге у её отца был дом, на первом этаже которого располагалась мастерская по пошиву мужской одежды, а на втором – жила семья. Мой дед, Моисей Меер, которого я, кстати, никогда не видела, был довольно известным портным, он имел постоянных клиентов и постоянный доход. Семья не утопала в деньгах, но и не бедствовала. Единственное, о чем сожалел мой дедушка, так это о том, что у него не было сына, которому он мог бы передать своё дело. В семье подрастали две дочери: старшая, Мира, моя мама, и младшая – Рахиль. Отец надеялся, что одна из дочерей или даже обе выйдут замуж за молодых людей, решивших посвятить свою судьбу портновскому ремеслу, нет, даже не ремеслу, а искусству, потому что именно искусством считал своё дело мой дед.
Моисей Меер не был ортодоксом в вере и в обычаях, но всё же считал, что всегда и везде лучше держаться за своих.
Моя мама не оправдала его надежд.
Как-то в нашу страну приехал молодой фабрикант из маленького городка Фуло, что находился в Дексии. Тогда она ещё не распалась на два отдельных государства. У Мишена Равса там была фабрика шерстяных тканей, и молодой фабрикант искал новые рынки сбыта. Агентов по продажам он пока не заимел, да и ему хотелось самому познакомиться с потенциальными покупателями. Так он попал в Медиленд. Мишен демонстрировал образцы своих тканей в магазинах, лавках, не оставил в стороне и пошивочные мастерские. Вот так он познакомился с моим дедом, а позже и со своей будущей женой – моей мамой. Сначала дедушка решительно отклонил его сватовство. Ещё полбеды, что жених был не еврей (капитал Равса позволял смотреть на это сквозь пальцы). Но самое главное – он был иностранцем, а значит, видеть дочь придётся очень редко, а, возможно, и никогда. Это сильно огорчало старика. Он в ту пору уже овдовел, и в дочерях было всё его счастье.
Но мой отец влюбился не на шутку. Он ещё два раза приезжал просить руки моей мамы, и дедушка, наконец, уступил.
Чтобы обвенчаться, мама крестилась, и в крещении получила имя Мария. Несколько лет у родителей не было детей. А потом родился долгожданный ребёнок – я.
Моё детство прошло в маленьком провинциальном городке. Возможно, кому-то это показалось бы скучным. Но я совершенно не ощущала ни скуки, ни однообразия жизни. Я любила уютные и ухоженные улочки нашего городка, зелёные луга, его окружавшие, старинную кирпичную церковь с витражными окнами. Я уж не говорю про наш дом. До сих пор он часто мне снится. Отец был образцовым семьянином, он не жалел никаких средств для обустройства семейного гнезда. А у мамы был врождённый вкус и чувство прекрасного. Невысокая кованая решётка окружала маленький садик вокруг дома. А по решётке поднимались целые каскады плетистых роз. Жизнь казалась такой безмятежной, как белые облака, плывущие по небу, в ней не было места горю и страданиям.
Родители почему-то считали меня слабым, больным ребёнком. На самом деле, я почти никогда не болела, а просто была очень изнеженной. Меня не отдали в школу вместе с остальными детьми. Учителя ходили к нам домой. И обучали меня не всем наукам, а только тому, что может быть полезно и приятно барышне, которая всю предстоящую жизнь не должна ведать, что такое работа и борьба за кусок хлеба. Меня учили языкам (я знаю несколько), изящной словесности, рисованию, танцам и, конечно, музыке. Увидев мои способности, отец купил для меня прекрасный рояль и выписал откуда-то учителя, в прошлом известного музыканта. Также я брала уроки вокала у одной дамы, жившей в Фуло.
Так и протекала моя жизнь среди музыки, стихов, созерцания красоты и горячей любви родителей. Часто в моей душе рождались новые мелодии, а потом откуда-то появлялись и слова к ним. Людям нравились мои песни. Некоторые из них подхватывали мои подружки, и песни становились почти народными.
Когда мне было около десяти лет, мы с мамой съездили в Медиленд к её сестре Рахили. Дедушки уже не было в живых, а тётя Рахиль была замужем и имела двух детей, мальчиков. Я не очень хорошо помню эту поездку. Мне не понравилось в Медиленде. Меня утомляли шум и суета большого города, тётина квартира показалась мне тесной и неуютной после нашего просторного дома в Фуло. Кузены беспрерывно дрались друг с другом и со своими приятелями, наполняя квартиру криками и беготнёй. Но маме, конечно, было очень радостно после долгой разлуки вновь увидеть сестру, вспомнить детские годы и родителей. Я же вздохнула с большим облегчением, когда мы вернулись домой, и постаралась выбросить воспоминания об этой поездке из своей головы. Ах, почему я не приложила никаких усилий, чтобы запомнить хоть что-то о наших самых близких родственниках!
Прошло ещё несколько лет, из девочки я превратилась в довольно красивую девушку, изящную, образованную, мой отец был богат… Надо ли говорить, что вокруг меня появилось много искателей моей руки. Я думаю, без моего сердца они легки бы обошлись. Я, очевидно, это чувствовала, и оставалась равнодушной ко всем.
Для меня совершенно незамеченным остался тот факт, что наша страна к тому времени распалась на два отдельных государства. Нет, конечно, что-то такое я слышала, но не придала этому никакого значения. В обеих странах люди говорили на одном и том же языке, имели одинаковые обычаи и общую многовековую историю. Зачем политикам понадобилось делить и без того маленькое государство? Пострадали от этого тысячи людей. Многие родственники оказались по разные стороны границы.
Как-то ранней осенью в Фуло праздновался традиционный праздник урожая. Всё население устремилось за город, где на зелёных лугах раскинулись живописные пёстрые палатки, в которых продавались разные угощения, напитки и сувениры, проводились конкурсы. Одни в них участвовали, другие азартно болели, звучала веселая музыка, молодёжь водила хороводы и отплясывала народные танцы.
Я всегда очень любила подобные праздники и с радостью принимала в них участие. Я торговала на благотворительных базарах, выступала на концертах и до упаду кружилась в танцах. Такие дни вносили немного разнообразия в нашу тихую провинциальную жизнь.
Вот на таком празднике я и встретила своего будущего мужа – Дамиана Ардена. Он был двумя годами старше меня, и, как и я, уроженцем Фуло. Но вот уже несколько лет, как он уехал в нашу бывшую столицу, Шпильцбах, где поступил учиться в художественное училище. Пока Дамиан учился, страна распалась надвое, и Шпильцбах стал столицей соседней страны, а Дамиан – иностранцем. Он устроился на работу в книжное издательство, где разрабатывал макеты книг, рисовал заставки, концовки, буквицы, титульные листы, форзацы и суперобложки. В нашей части бывшего когда-то единым государства для него работы не нашлось. Он приехал в отпуск, чтобы погостить у своей тёти, воспитавшей его, так как родителей он потерял рано. Он подгадал свой отпуск специально к празднику урожая, чтобы оживить в памяти детские воспоминания. Дамиан пригласил меня на танец, потом на второй, и мы сами не заметили, как влюбились друг в друга.
Дамиан сделал мне предложение, и я ответила согласием. Но мои родители, особенно отец, были категорически против.
– Звёздочка, – убеждал меня папа, (он звал меня Звёздочкой, потому что именно так переводится моё имя). – Ты же его совсем не знаешь. Вы знакомы всего несколько дней. А нас с мамой тревожит мысль, что им может двигать не любовь, а корысть. Он ведь небогат, а за тобой даётся приличное приданое. И, наконец, наша милая девочка, ты уедешь так далеко от нас, что встречи будут очень редкими, нам это будет очень тяжело пережить…
Я возражала, напоминая историю их с мамой любви, когда маме пришлось сделать выбор между родиной и жизнью с мужем на чужбине.
– Не забывай, я был состоятельным человеком и смог обеспечить твоей маме, а позже и тебе достойную жизнь. А что может предложить тебе твой Арден? Крохотную квартирку вместо нашего особняка? Нищенский доход? Ты будешь вынуждена во всём себе отказывать, на всём экономить, самой заниматься всей домашней работой, а ты к этому не привыкла. Мы готовили тебя совсем не к такой жизни.
Но я с жаром убеждала родителей, что легко перенесу материальные затруднения и житейские заботы рядом с любимым человеком. Милый папа! Хорошо, что он никогда не узнал, какие испытания выпали вскоре на долю его любимой Звёздочки!
Наконец, родители уступили. Но отец поставил условие, что моё приданое будет передано мужу только через год после заключения брака. Он, наверное, думал, что такое условие заставит Дамиана отказаться от матримониальных планов, но моего жениха это не смутило и не остановило.
Мы обвенчались. Мои родители проводили нас на вокзал. Они махали нам рукой и долго шли по перрону вслед за тронувшимся составом, пока не отстали и не скрылись из виду. До сих пор стоят передо мной их грустные лица.
У меня на душе было как-то печально, но рядом с любимым мужем я вскоре снова повеселела. Через несколько часов мы уже были в Шпильцбахе, и Дамиан ввёл меня в свою маленькую съёмную квартиру, в которой мне теперь предстояло жить. Здесь стоял некоторый художественный беспорядок, свойственный творческим людям: повсюду лежали книги, краски, кисти, бумага для рисования, стоял небольшой мольберт.
Через несколько дней мой муж сумел втиснуть в маленькую гостиную ещё один предмет: он купил для меня небольшое подержанное пианино. Конечно, оно не шло ни в какое сравнение с роялем, который был у меня в Фуло. Но всё же теперь я могла музицировать, ведь музыка была частью моей жизни. Вечерами я пела и играла для моего мужа, а он с радостью меня слушал.
Как-то он принёс мне небольшой подарок: альбомчик в кожаном переплёте, какие были тогда в моде у девушек и дам. В них записывались стихи, афоризмы и пожелания. Друзья и родные оставляли на страницах таких альбомов рисунки и автографы. Дамиан изобразил на первой странице мой акварельный портрет, а на следующих – стал записывать мои стихи. Он так красиво оформлял каждую страницу, что я не переставала восхищаться. Цветы, птицы, бабочки, красивые пейзажи (на которых были изображены виды моего родного Фуло) обрамляли строки, выведенные изящным каллиграфическим почерком.
