Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
68. Морские девы
Шлюпка отчалила от берега. Руби снова сидел на вёслах и греб изо всех сил. На плече у него пристроилась птица. Руби что-то сказал ей, и она, хлопая крыльями, взлетела и понеслась в сторону «Фортуны». Граф и Поль неотрывно смотрели на берег, на девушек, провожавших взглядами их шлюпку. И вдруг – лёгкое колебание воздуха – и остров исчез, за кормой была только водная гладь с выступающими верхушками рифов.
Не успели отец и сын удивиться этому, как случилось новое необычное событие. На дно шлюпки с лёгким всплеском упала крупная раковина. Да какая! Витая, как рог изобилия, сплошь перламутровая, отливающая розовыми и голубыми бликами.
– Смотри, какая красота! – восхитился Поль. – Откуда она взялась?
– Её лучше выбросить, как можно скорее, – строго сказал Руби.
– Зачем? Я оставлю её на память, – возразил Поль.
Не успел он это произнести, как снова раздался всплеск, и на дне шлюпки появился сосуд – древнегреческий краснофигурный килик. Тут пришла пора восторгаться графу:
– Никогда не думал, что в этих местах бывали корабли эллинов. Это же новое слово в науке! Такая керамика чрезвычайно редка, а тут такая отменная сохранность!
– Я прошу, скорее верните все дары! – почти кричал Руби. Бросьте их в море!
Но граф и Поль с упоением разглядывали нежданные приношения.
Внезапно раздался голос. Трудно было сказать, мужской он был или женский, но только ничего более прекрасного Вундерстайны никогда не слышали. Слов у песни не было, но её смысл был понятен и без этого. Килик и раковина упали на дно шлюпки, они уже никого не интересовали.
– К нам! – пел голос. – Скорее! Нет ничего прекраснее в мире, чем наши синие прохладные глубины, нет ничего мудрее в мире, чем тайны, хранимые на дне океанов, нет ничего слаще в мире, чем наша любовь! Дорогой, любимый, милый! Как давно мы тоскуем без тебя! Покинь свой скучный мир, присоединяйся к нам. До счастья только шаг, сделай его!
Шлюпка мерно раскачивались, и Поль, кажется, видел тонкие, полупрозрачные женские руки, ухватившиеся за её борта.
Внезапно из моря вырвался столб воды, но не обрушился назад, а закрутился, формируя полупрозрачную фигуру. Кажется, это была девушка с длинными распущенными волосами (или это были струйки воды?). Вместо ног у неё было нечто, что вполне могло быть рыбьим хвостом. Внезапно фигура взмахнула руками и оторвалась от поверхности воды. Руки стали крыльями, и над морем уже парила птица, впрочем, с человеческим лицом. После этого всё рассыпалось фонтаном брызг, но сейчас же на смену этому видению возникло множество водяных фигур. Пел уже не один голос, а целый хор, причем стало ясно, что поют эти водные создания.
Что медлить! Отец и сын стали приподниматься, чтобы кинуться в волны и слиться с весёлым танцем пленительных существ.
Но в это время раздался властный окрик, в котором они не сразу признали обычно тихий голос Руби:
– Прекратите! Я вам запрещаю! Эти люди под моей защитой! Они принадлежат мне! Ваши подарки они взяли по незнанию, а сейчас возвращают!
С этими словами Руби швырнул в воду раковину и килик.
Водяные столбы обрушились в морские волны и всё стихло. Руби с облегчением вздохнул и снова взялся за вёсла.
– Что это было? – в замешательстве спросил граф.
– А разве вам не приходилось слышать или читать о водяных девах? Люди их зовут по-разному: русалки, сирены, наяды, ундины… Они не злые, и не хотят ничего плохого. Просто им скучно, вот они и забавляются – завлекают к себе людей своими подарками, да песнями. Они не понимают, что не может человек жить под водой! Обаяние их песен настолько неодолимо, что много людей, поддавшись ему, распрощались со своими жизнями. Нельзя принимать их даров. Ведь ещё немного, и вы оказались бы на дне в их объятьях.
– В это невозможно поверить! – воскликнул граф. – Наверное, это мираж, или какие-то испарения, вызывающие галлюцинации. Всему должно быть разумное объяснение!
На этом разговор прервался. Шлюпка уже достигла борта «Фортуны». Руби попросил графа и Поля как можно быстрее подняться на палубу, затем вскарабкался сам и поднял шлюпку. Граф в очередной раз поразился его силе и сноровке. Голубь (или похожая на него птица) уже ждал их на яхте, усевшись на крышу рубки.
– Прикажи́те поднять якорь, господин граф, – попросил Руби. – Надо как можно быстрее покинуть эти места, тем более, что скоро закат, а ночь – время небезопасное.
«Небезопасное для чего?» – подумал граф, но перечить не стал и разрешил сниматься с якоря.
Руби привычно встал у штурвала. Поль проверил, курс был взят совершенно правильно. Руби, действительно, всё схватывал на лету.
Вундерстайны не спешили уходить из рубки.
– Руби, вы нам обещали что-то рассказать.
– Я не отказываюсь. Но мой рассказ будет очень длинным, а сейчас близко ночь, и вы устали. Может быть, начнём завтра с утра?
– Нет, мы и уснуть не сможем, настолько мы заинтригованы.
– Мне будет легко всё рассказать, но трудно сделать, чтобы вы мне поверили. Ведь господин граф считает, что всё имеет научное объяснение, и что бы я ни рассказал, он может посчитать это сказкой, народным суеверием или даже гипнозом, хотя я и не совсем понимаю, что это такое. Господин Поль, я видел у вас нож.
– Да, – сказал Поль, – доставая нож из чехла.
– Поль, будь осторожнее, – вполголоса предупредил граф.
– Я не собираюсь причинять вам никакого вреда, – сказал Руби. Он закатал рукав свитера и предложил:
– Попробуйте порезать мне руку. Только не сломайте нож.
Поль сначала провёл ножом по коже слегка, потом усилил нажим, а потом навалился со всей силы, но напрасно. Плоть слегка прогибались под ножом, но дальше словно натыкалась на какое-то препятствие.
– Я где-то читал о таком, – сказал граф. – Сильно натренированные мышцы создают как бы стальной корсет. Такое иногда показывают в цирке.
– Могу вам сообщить, что я никогда специально не тренировался и не выступал в цирке. Всё объясняется проще. Я не человек. Посмотрите на кончики моих пальцев. У людей, кажется, на них есть узор?
Действительно, у Руби на подушечках пальцев была совершенно гладкая кожа.
– А теперь взгляните на мои глаза, – Руби снял очки. – У всех людей на радужке есть пятна и полоски. А что вы видите у меня?
Радужная оболочка Руби была окрашена в равномерно серый цвет.
–– Возможно, это какой-то природный дефект, – не сдавался граф. – Как это может быть: «не человек»? А кто, в таком случае?
– Я начну издалека. Возможно, тогда вы мне поверите. Мир устроен немного иначе, чем вы представляете.
69. Рассказ Руби. Начало
Вы и без меня прекрасно знаете, что в земле скрыты залежи самых различных минералов. Особенно много их в горной местности. Вот почему люди так любят вторгаться в земные недра именно в горах.
Но есть ископаемое, о котором люди не знают и даже не подозревают о нём, потому что с виду это самые обычные камни из основной горной породы – базальта, гранита и так далее. Отличие только в том, что в каждом из этих камней имеется маленькая, невидимая глазу искорка. Ещё когда горы были кипящей лавой попали в них такие искорки. Но это происходило очень, очень редко. А потом эти камни могут пролежать в толще горных пластов целые века и даже эпохи, и ничего с ними не случается. Но иногда, а это встречается ещё реже, зарождается ещё один камень с искрой, и эта искра совсем иного рода. Если в результате землетрясения или сдвига пород соприкоснутся два камня: один с обычной искрой, а другой – с особой, то между ними начинается взаимодействие. Как это происходит, я не знаю и объяснить не смогу. Но ведь и младенец не может объяснить, как он сформировался во чреве матери.
Очень долго и незаметно для обычного глаза происходит это взаимодействие, и камень с обычной искрой начинает меняться. Он всё больше становится похож на человека. Почему именно на человека? Не знаю. Возможно, это самая удобная форма для разумного существа. И наступает такой день, когда один из камней перестает быть камнем и становится живым разумным существом. Вы называете таких существ гномами. Мне не нравится это название. У многих людей слово «гном» ассоциируется с уродливым карликом с длинной белой бородой и в дурацком колпачке, а мы выглядим совсем не так. Сами себя мы называем сыновьями или детьми горы, или горным народом (если совсем точно, порождениями горы). Первый зародившийся в горе сын – самый мудрый. Он – основатель рода, он от рождения знает многое, что потом передаёт остальным. Существуют определенные правила. Прим (я так называю первого жителя горы, в человеческом языке нет аналогов его настоящего имени) никогда не должен покидать гору. Он является хранителем камня с особой, оживляющей искрой. Будем называть этот камень «Жизнь горы».
Первым долгом, Прим начинает искать себе подобных. Он умеет определить (как и все мы), в каком из камней есть искра жизни, и прикладывает к нему камень «Жизнь горы». Оживление здесь происходит гораздо быстрее, ведь Прим знает, к какому месту надо приложить камень. А потом, с каждым прибавляющимся сыном горы, оживляющая сила камня увеличивается. Видимо, к ней присоединяется сила всех разгоревшихся внутри детей горы искр. Но искры, горящие внутри нас, могут погаснуть, если надолго потеряют связь с «Жизнью горы». Тогда начинается обратный процесс, и живые существа снова превращаются в камни. Только искр внутри них уже нет и никогда не будет.
Так вот, Прим, первым делом, нашел и оживил три камня, трёх своих, как у нас говорят, найденных сыновей. Он нарек их по названиям трёх металлов. В нашем языке эти имена звучат совсем по-другому, но для вас я назову их Аур, Арг и Купр.
У нас заведено, что каждый сын горы находит трёх сыновей, (оживляет всех только сам Прим), а после этого занимается, чем захочет. Нам не нужны никакие обыденные вещи. Нам не нужно оружие, потому что мы не воюем, нам не нужны кубки и блюда, потому что мы не едим и не пьем. Но мы очень любим создавать и созерцать красоту. Мы выращиваем и улучшаем драгоценные камни, покрываем узорами металлические пластины, вытягиваем из минералов и металлов тончайшие нити и потом сплетаем из них ткани.
Вот пример такой работы. Мешочек, в котором хранится «Жизнь горы», создан Примом из нескольких самоцветов. Могут пройти столетия, но они будут не властны над этой тканью.
Аур и Арг быстро нашли по три камня, Прим их оживил, а сами они нарекли своим сыновьям имена. У нас принято называть наших детей именами камней, металлов, минералов и различных их составляющих. Мне трудно это объяснить, но мы видим, из каких частиц состоит вещество и, если надо, можем исправить, когда что-то нарушено. Эти частицы и их соединения имеют у нас особые названия, и этими названиями мы нарекаем наших сыновей.
Мир внутри горы наполнялся нашим народом. Выдалбливались в толще скалы всё новые гроты, галереи, переходы и мастерские. В центре горы был устроен огромный зал. Одна стена в этом зале была сплошь покрыта каменными нишами, в которых хранились лучшие работы наших братьев. Любой мог на них посмотреть, насладиться их красотой, чему-то поучиться. А на самом верху в яшмовой шкатулке лежал камень «Жизнь горы».
Купр, сколько ни старался, не мог найти ни одного камня с искрой. Бездетность сильно огорчала его. Прим тоже переживал за Купра.
И вот, когда всякая надежда казалась утерянной (потому, что камни с искрой стали встречаться всё реже), Купру, наконец, повезло. Не помня себя от радости, он вручил найденный камень Приму. Тот созвал всех братьев и приступил к торжественному обряду оживления. Прим возложил найденный камень на возвышение, устроенное специально для этой цели в центре главного зала, и прижал к тому месту, где теплилась искорка, камень «Жизнь горы». Превращение произошло довольно быстро: ведь кругом собралось много братьев с ярко горящими внутри них огоньками.
Когда новый сын горы зашевелились, всё сказали хором:
– Да не будет последним!
У нас существует суеверие (да, суеверия присущи не только людям!), что последний найденный и оживлённый член семьи способен принести большие несчастья всему своему роду. Увы, в данном случае плохая примета сбылась, потому что этим последним был я.
Прим обнял меня и пожелал, чтобы я стал отменным мастером и верным членом нашей семьи.
Купр едва не раздавил меня в своих объятьях (хорошо, что мы устроены очень прочно!). Он объявил, что нарекает меня Рубом в честь прекрасного драгоценного камня и надеется, что я также буду сверкать среди своих братьев талантами и добрым нравом. А потом в честь моего оживления был устроен большой праздник. Мы не пьем и не едим, как я уже говорил, поэтому застолья не было, но мы устроили праздничную иллюминацию, что-то наподобие вашего фейерверка, пели песни, рассказывали всякие истории. Братья принесли мне целую кучу подарков. Здесь были и инструменты для работы с металлом и камнем, и всевозможные поделки, и лучшие образцы камней и слитков. Общими усилиями соорудили для меня мастерскую, где я мог бы жить и творить, потому что для нас это одно и то же.
По заведённым правилам Купр должен был обучить меня всем установленным традициям и обычаям, принятым в нашем сообществе. Но здесь, надо признать, он допустил небрежность. Хоть он и обожал меня, своего первенца, всеми силами своей души, но им овладела идея фикс: как можно быстрее найти ещё два камня, которые можно будет превратить в его сыновей. Он почему-то убедил себя, что это обязательно произойдет в ближайшее время. Купр наскоро забегал ко мне, смотрел на мои работы, хвалил сверх всякой меры, а потом говорил:
– Я отлучусь ненадолго… – и убегал.
Я был предоставлен самому себе. Наверное, во мне действительно были способности. Мои работы всем нравились, выращенные мною камни были самыми большими и самыми прозрачными, без единого дефекта.
Но я чувствовал, что мне не хватает фантазии, мои работы были какими-то однообразными, скучными.
Я часто приходил в главный зал и рассматривал изделия других мастеров.
– Как тебе удаётся придумывать такие красивые узоры? – спросил я как-то одного брата. – Мне ничего подобного просто не приходит в голову.
– Да это всё образы Внешнего мира. Смотри, вот этот элемент называется звезда, а этот – листок, этот – полумесяц. А вот: цветок, солнце, травка, улитка. Если сочетать все эти элементы между собой, получится очень красивый узор!
– А что это за Внешний мир? – заинтересовался я.
– А Купр тебе не рассказывал? Он должен тебя туда сводить. Я тебе не могу объяснить. Понимаешь, мы живём «внутри», а ещё есть – «снаружи». Там очень красиво, хоть и непривычно. Иногда мы посещаем тот мир, чтобы набраться вдохновения. Но там также и очень опасно, поэтому новичок не должен выходить без отца-наставника.
Я стал ждать, когда же Купр расскажет мне о Внешнем мире, когда отведёт меня туда. Но мой отец был полностью поглощён поисками камней и мне почти не уделял внимания. И я стал искать выход сам. Я не очень понимал, что это значит: выйти наружу. Весь мир представлялся мне сплошной каменной массой, в которой можно пробивать тоннели в любом направлении. Я бродил по переходам, галереям и штольням и вскоре стал замечать на некоторых стенках какие-то значки. Я спросил одного из наших, что означают эти метки, и он ответил мне, что они предупреждают о том, что в эту сторону рыть нельзя.
Я продолжал мои изыскания. Как-то рядом с таким предупреждающим значком я увидел отверстие, вернее узкий лаз.
«Нельзя рыть – не означает: нельзя заходить!» – решил я и шагнул в проход.
Я забыл рассказать вам об одной особенности нашего племени. Вы никогда не задумывались, почему в одних сказках (ну, или книгах, они ведь не сочиняются на пустом месте) гномы совсем крошечные и помещаются в чашечке цветка, в других – по колено людям, а в третьих – ростом почти с людей, разве что чуть-чуть пониже? А правда и первое, и второе, и третье. Дело в том, что нам, как, впрочем, и другим родственным нам существам, можно легко менять размеры по нашему желанию. И изменяем размеры не только мы сами, но и то, что надето на нас, и то, что мы держим в руках. Я не знаю, как это возможно, но сам проделывал это много раз.
– А показать можете? – решил подловить его на слове граф.
– Пожалуйста. Подмените меня у штурвала.
Поль встал на место Руби, а тот отошёл на пару шагов и… исчез.
– Где он? – изумился граф.
– Смотрите сюда, я здесь! – раздался тоненький голосок.
На том месте, где только что стоял их необычный спутник, на полу двигалось нечто мелкое.
Граф присел на корточки, и его взору предстал тот же Руби, только размером с мышку.
– Теперь вы убедились? – спросил Руби. Сейчас он был уже ростом до пояса Полю.
Граф распрямился, а Руби снова приобрёл привычный рост.
– Не знаю, что и сказать, я как во сне, – признался граф. – Впрочем, возможно, я действительно во сне – обычном или гипнотическом, и это всё мне только кажется.
– Я предупреждал, что мне гораздо легче рассказать обо всём, чем вам поверить в это. Позвольте мне продолжить. Мне надо ещё очень многое вам поведать.
Так вот, несмотря на то, что я принял самый маленький размер, я с трудом протискивался по тесному ходу.
«Интересно, почему его не расширили?» – подумал я.
И вдруг лаз закончился, и я попал в сравнительно (для моего тогдашнего размера) большое помещение. А из него был ещё один выход и там, за этим выходом виднелся какой-то странный свет. Меня разобрало любопытство, и я шагнул вперёд.
70. Рассказ Руби. Внешний мир
Сказать, что я был потрясён, это значит не сказать ничего. До этого мгновенья мне казалось, что трудно представить помещение более величественное и обширное, чем наш главный зал. Но теперь передо мной открылся такой простор, что просто захватило дух. Дело было ночью, поэтому надо мной распростёрся необозримый купол, сверкающий бесчисленным количеством звёзд. Для довершения восторга в это время было полнолуние, и на небе сияла огромная полная луна.
«Кто мог создать такой великолепный светильник, и как удалось его подвесить?» – задал я себе вопрос.
Я прибавил себе роста, надеясь, что смогу поближе рассмотреть луну и звёзды.
Но они нисколько не приблизились. Зато я заметил, что какие-то непонятные длинные и гибкие образования, торчавшие вокруг меня и мешавшие мне разглядывать небо, исчезли. Я наклонился, и нашёл их под ногами. Это была трава, цепляющаяся своими корешками за трещины в скале. Я тогда понятия не имел, что такое растения. До моего подземного мира не дотягивались даже самые длинные корни.
Еще поразило меня то, что этот мир был полон новых звуков. Ветер шелестел листвой, в лесу перекликались какие-то ночные птицы и звери… Всё меня поражало и восхищало. Я то уменьшался, стараясь разглядеть и запомнить мельчайшие детали трав: их листья, стебли, цветочки, то увеличивался и любовался ночным небом. И вдруг оно стало светлеть, окрашиваться в розово-фиолетовые тона, а потом появилось другое светило, красное и величественное, сходное по размерам с первым (которое при этом побледнело), но настолько яркое, что буквально ослепило меня. Оно поднималось всё выше и выше, а сияние становилось всё ярче и ярче. От этого нестерпимого света я как бы ослеп. Я испугался, что могу потерять зрение и отступил в пещерку – да, в ту самую, в которой я после всего случившегося прожил много грустных и тревожных лет. Я надеялся, что этот ослепляющий меня свет скоро исчезнет, и я продолжу любоваться Внешним миром. Но свет снаружи разгорался всё ярче, и я с неохотой решил вернуться в гору, тем более, что меня, наверное, уже искал Купр. Но я пообещал себе обязательно возвратиться, чтобы продолжить знакомство с удивительным Внешним миром.
Купр, и в самом деле, искал меня, но я решил не ставить его в известность о том, где был. Я опасался, что он может запретить мне одному выходить наружу. А поскольку сам он вечно был занят поисками камней, дальнейшее знакомство с Внешним миром пришлось бы отложить на неопределенный срок. И ещё, во мне было слишком много самолюбия, я не мог допустить, чтобы Купр или ещё кто-нибудь стал бы ругать меня за своеволие.
Поэтому на вопрос Купра, где я был, я ответил:
– Гулял.
Дальше Купр меня расспрашивать не стал, он мне доверял, и, как выяснилось, зря.
Я утаил от моего отца и воспитателя, а также и ото всех братьев, что побывал во Внешнем мире. Весь свой восторг от увиденного я изливал в моих работах. На них теперь расцветали невиданные цветы и сверкали звёзды. Купр, не уставая, хвалил меня, но по своему простодушию не догадывался, что являлось источником моего вдохновения. Я, то и дело, как только мой отец отлучался, бежал к заветному проходу, чтобы посмотреть, что делается «там». Иногда была ночь, и я какое-то время проводил на площадке около пещеры. Но порой ярко сияло солнце, и я, прикрыв рукой глаза, ретировался.
Я никак не мог понять эту смену дня и ночи, чтобы приноровиться выходить только после захода солнца. В нашем подземном мире время движется и ощущается совсем по-другому. Там нет дня и ночи, нет смены времён года. Нет ничего, что помогало бы отсчитывать время. Да там в этом не было и необходимости. Время текло равномерно, мы не нуждались во сне и отдыхе, торопиться нам было некуда. Единственными событиями, которые выделялись на монотонном фоне нашей жизни, были оживления братьев, и мы твёрдо знали, кто за кем появился на свет. А давно это произошло или нет – нас это не интересовало.
Во Внешнем мире всё было иначе. Там беспрерывно что-то менялось. Было то светло, то темно, иногда небо днём (а я уже предпринял несколько дневных вылазок, щуря и прикрывая глаза) было голубым, а иногда – серым. Оно могло быть совершенно однотонным, а иногда по нему двигались белые или серые клубки чего-то лёгкого и пушистого. Когда дневное светило появлялось или когда оно исчезало, небо окрашивалось в самые разные цвета и оттенки, и я, не уставая, любовался этими чудными картинами. С небесного купола порой лилась вода, и я никак не мог взять в толк, откуда она берётся. Иногда такое низвержение воды сопровождалось ослепительными вспышками и грохотом. Ночью небо было покрыто звёздами. Я заметил, что они, хоть и кажутся неподвижными, но на самом деле медленно перемещаются по небосводу. Ночной светильник (так я тогда называл луну) тоже двигался. А ещё он менял день ото дня форму: был круглым, потом начинал таять с одного бока, пока не превращался в узенькую полукруглую полоску с острыми концами, а потом снова начинал увеличиваться.
На поверхности земли тоже всё изменялось. На одних растениях цветы исчезали, на других появлялись. Деревья, зелёные и пышные, вдруг стали желтыми и красными, а потом и вовсе потеряли все листья. Но их голые ажурные кроны меня тоже восхищали. Наконец, выйдя как-то из пещерки, я увидел, что вся земля, все деревья, всё кругом было покрыто чем-то пушистым и белым. Я замер, не понимая, что произошло, и вдруг с неба стали падать лёгкие белые хлопья, и я понял, что восхитивший меня белоснежный ковер состоит из них. Я поднёс эти чудесные лёгкие пушинки к глазам и восхитился: они состояли из филигранных и ажурных звёздочек. И ни одна из них не повторялась!
А ещё я открыл для себя мир живых существ: насекомых, улиток, ящериц, змей, птиц и различных грызунов. Более крупных животных около моей пещерки на встречалось. Я наблюдал за ними, и мне казалось, что они обладают каким-то разумом. Я здоровался с ними, пытался заговорить, но, казалось, они вовсе не замечали меня. Только суетливые полевые мыши на ходу отвечали на моё приветствие и мчались дальше по своим делам. Уже много позже я понял, что приближались холода, и мыши торопились запасти как можно больше пищи на зиму.
– А как выглядел наш замок? Кажется, из вашей пещерки видна его башня? И велик ли был город в то время? – спросил Поль.
– Ни замка, ни города, ни вообще никаких следов деятельности людей тогда не было, потому что не было и самих людей.
– Не может быть! – воскликнул граф. – Ведь люди поселились на этих местах очень давно!
– Да. И я был тому свидетелем, – ответил Руби. – А тогда вокруг горы, насколько мог достать мой взор, простирался только лес. И, поверьте, такого леса вы никогда не видели. Некоторые из деревьев были такой толщины и такой высоты, что сейчас вам невозможно себе и представить. Но позвольте мне продолжить, я ещё даже не подошёл к самому главному.
Итак, я познавал Внешний мир. Мои восторги не прекращались. Можно сказать, что я был просто одержим этим местом. Думал ли я что мне придётся долгие годы наслаждаться этой красотой, уже совершенно не стремясь к этому!
Я научился измерять время. По одной стене в моей мастерской равномерно стекали капли воды. Они сейчас же исчезали в трещине в полу. Я выточил из агата чашу и сделал так, чтобы все капли попадали в неё. После восхода солнца я ставил пустую чашу под водостоком. Несколько раз я выбирался наружу, пока не увидел, что солнце садится. Вернувшись в мастерскую, я отметил уровень воды в чаше. В дальнейшем я выходил во Внешний мир только когда вода в чаше достигала нужного уровня. Сначала это работало, но потом я заметил, что закат случается все раньше и раньше. Я тогда не знал, что продолжительность дня то увеличивается, то уменьшается.
Пока я разбирался во всех хитросплетениях Внешнего мира, произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь и послужило началом последующих драматических событий.
