Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
71. Рассказ Руби. Девы воздуха
Прошло какое-то время, и пушистое убранство земли стало понемногу исчезать и превращаться в воду. Я, благодаря умению, которое было присуще моему народу, наблюдал, как мельчайшие частицы воды уже не стоят неподвижно, сохраняя четкий порядок, а начинают двигаться. И я понимал, что происходит это благодаря теплу. Ведь когда нам надо было расплавить металл, там, в горе, мы всегда его нагревали. Но вот почему в Верхнем мире становилось то теплее, то холоднее, а светлое время дня то длиннее, то короче – этого я пока понять не мог. Я рассуждал обо всех переменах, которые наблюдал, и надеялся, что увижу ещё больше удивительных вещей.
И вот однажды, увлечённый созерцанием заката, и в который раз размышляя, как передать эту красоту в своих работах (я прикидывал, смогу ли создать яшму или орлец цветов вечернего зарева), я вдруг услышал какие-то необычные звуки. Они не были ни пением птиц, ни шумом ветра, ни шелестом листвы, одним словом, это были совершенно незнакомые мне звуки. И раздавались они откуда-то снизу, там, где гора переходила в равнину, поросшую лесом. Я стал приглядываться, и мне показалось, что я замечаю какое-то движение между плотно сомкнувшимися ветвями.
Во мне заговорило любопытство. До этого дня я ещё ни разу не отходил от моей пещеры. Сам не знаю, почему я довольствовался наблюдением за Внешним миром исключительно с маленькой каменистой площадки. Для меня это место казалось необъятным миром, и расширять его ещё больше я не испытывал потребности.
Но сейчас непонятные звуки манили меня с неодолимой силой, и я начал спускаться с горы. Чтобы не мешали мелкие камни и заросли трав и кустарника, покрывавшие склон, я придал себе роста, насколько мог. Мы появляемся на свет с врождённым умением легко преодолевать самые неприступные горные кручи, поэтому мой спуск с горы был быстрым и лёгким.
Впервые я стоял среди высоких деревьев, а не глядел на них сверху. Солнце уже почти село, и в лесу царил полумрак, но я хорошо видел в темноте и мог бы полюбоваться новой, непривычной для меня картиной, если бы не моя цель. Непонятные звуки были слышны здесь гораздо отчётливее, и я пошёл на них.
Между деревьями я скоро заметил просвет, и когда достиг его, мне открылась такая удивительная картина, что я замер, не решаясь шагнуть на поляну.
Чтобы вы поняли, что же меня так изумило, я хочу напомнить, что до той минуты никогда не видел других живых существ, кроме представителей моего племени (птицы, мелкие звери и насекомые не в счёт).
А тут на поляне я увидел существ, которые были и похожи, и не похожи на нас, детей горы. Они были примерно того же роста, как и мы, также имели руки, ноги, голову и туловище. Но на этом сходство кончалось. Эти создания были гораздо более изящными, воздушными, чем мы. Их лица были совершенно гладкими и чистыми, а головы, наоборот, были украшены длинными волосами, развевающимися при каждом движении. И одеты они были не в удобные практичные куртки и штаны, а в какие-то столь лёгкие и воздушные наряды, что мне подумалось, не из тумана ли они сделаны.
Стало понятно, откуда слышались мне удивительные звуки: эти существа (я буду называть их девушками, потому что позже я увидел, что, если они на кого-то и похожи, так это на человеческих девушек) пели! Мой народ тоже любил петь, но эти песни были совершенно иными. Наши песни были бодрыми, трудовыми, в них чувствовался ритм ударов молота, звон металла, гудение плавильного горна. А в той мелодии, которую я слышал сейчас, звучала нежность, весеннее томление пробуждающейся природы, восхищение красотой Внешнего мира. Всё это было очень близко моим тогдашним чувствам, поэтому я слушал, как заворожённый.
А ещё удивительные создания танцевали. Они то сходились к центру поляны, то отступали назад, то кружились вокруг себя, то высоко подскакивали, а потом очень медленно опускались, как медленно и плавно опускается птичье пёрышко. Мне казалось, что ещё немного, и они взлетят.
Не знаю, сколько длилось это волшебное зрелище, и сколько времени я наблюдал за ним, как зачарованный.
Наконец, пение и танец закончились. Девушки разбрелись по поляне, и тут одна из них заметила меня:
– Сёстры, смотрите – новенький!
Все столпились вокруг меня.
– Привет тебе, новенький!
– Как тебя зовут, новенький?
– Кто твой отец, новенький?
– Где твой отец, новенький?
– Ты в первый раз вышел из горы, новенький?
От обилия вопросов я растерялся.
– Меня зовут Руб, я найденный сын Купра…
– О, как мы рады за Купра! Он так давно мечтал о сыне! Купр, Купр, где же ты? Иди сюда, мы хотим тебя поздравить!
– Купра здесь нет, – признался я.
Вперёд вышла одна девушка. Вы её видели, это была Гелиселия. Как и в случае с нашими именами, на языке дочерей воздуха это имя звучит совсем иначе. Но я передаю его смысл. В ее имени соединены наименования двух светил: Гелиоса – солнца и Селены – луны. Почему её так звали, я объясню немного позднее. Очевидно, он была здесь главная. Её голову украшал странный с виду металлический обруч с зубчиками. Позже мне объяснили, что это – корона или венец, и это – знак её главенства. Прим тоже был самым главным среди нас, детей горы, но никакой короны не носил. У каждого народа свои обычаи…
– Скажи, – строго спросила Гелиселия, – как получилось, что ты оказался во Внешнем мире один, без наставника? Новичкам это запрещено.
Сначала я молчал. Дело в том, что наш народ совершенно не умеет врать. Мы можем или говорить правду, или молчать. Живя долгие годы среди людей, я так и не смог научиться говорить то, что не соответствует действительности. Единственное, что мне удавалось, это придумывать такие фразы, в которые я вкладывал свой смысл, а слушавший меня понимал всё по-своему. Только иногда, в исключительных случаях и с большим трудом я могу заставить себя произнести что-то не совсем правдивое. Это бывает, когда дело касается спасения моего народа.
– Купр занят, – наконец ответил я.
Признаться, я был смущён. Никто и никогда, даже Прим, не разговаривали со мной так строго и властно.
– Я поняла, что ты вышел во Внешний мир самовольно. Поверь, самоволие – это дурная черта характера. Часто она приводит к большим бедам. Не мне распоряжаться твоим поведением. Но послушай доброго совета. Вернись в гору, расскажи всё честно своему отцу-наставнику, и пока не познаешь всех тонкостей этой жизни, не выходи из его повиновения.
Я ничего не ответил, повернулся и зашагал по направлению к горе.
72. Рассказ Руби. Девы воздуха (продолжение)
Купру я так ничего и не сказал. Я решил, что не буду больше покидать гору. Пять раз наполнялась водой моя агатовая чаша. Перед глазами всё время маячили воздушные трепетные фигурки, в ушах звучали волшебные звуки их песен. Работа валилась из рук. Наконец я не выдержал. Я подумал, что не будет большого греха, если я выйду из пещерки и побуду немного во Внешнем мире. Я не буду спускаться с горы, не буду встречаться с удивительными воздушными созданиями.
Я вышел из горы, когда уже совсем стемнело. Небо было звёздным, погода тихой и тёплой. Раньше, бывало, в такие минуты я просто тихо и безмятежно любовался окружающей красотой. Но сейчас душа моя была неспокойна, я всё время прислушивался, глаза мои были устремлены в то место, где, как я знал, находилась заветная поляна. И вскоре я услышал знакомое пение. Но звуки доносились до меня так тихо, что я почти ничего не мог разобрать. И я решил подойти поближе к поляне.
«Мне вовсе необязательно попадаться им на глаза, – рассуждал я. – Спрячусь за деревом и немного посмотрю и послушаю…»
Надо ли говорить, что я тотчас же исполнил то, что задумал. И, конечно же, вскоре меня обнаружили.
– Это опять ты? – обратилась ко мне Гелиселия. – И снова без Купра! Послушай, я не собираюсь уговаривать тебя. Я всего лишь предупреждаю, что твоё безрассудство может стать источником большой беды. А дальше решай сам.
И она отошла от меня. Другие девушки не были так строги, они беседовали со мной, рассказывали о себе, о своей жизни. Я узнал, что их самоназвание – Девы воздуха. А люди, как я узнал позднее, называют подобных существ феями. Я узнал, что число дев воздуха в каждой семье строго определено. Их должно быть семь. А сейчас их пока только шесть, но они надеются, что скоро появится седьмая сестра. Ещё я узнал, что каждой из них от рождения поручается в жизни какое-то самое главное и любимое дело, и они с радостью этим занимаются. Я особо подружился с одной из них, её звали Фауния. Больше всего её интересовали животные, и от неё я узнал много нового о них. Мы уходили с ней в лес, и она показывала мне белок, зайцев, лис, кабанов, диких быков – туров, волков (которых она ласково просила не убивать слишком много других животных), ежей, ласок, барсуков, и многих других. От неё я впервые узнал, что животные – смертны, и долго не мог понять, что это означает. А ещё я узнал, что некоторые из них убивают других, чтобы поддержать свою жизнь. Фауния мне очень долго растолковывала, что означает слово «едят». Она объяснила, что ей удалось уговорить таких животных (она называла их «хищники»): раз уж они не могут жить без своих жестоких пристрастий, то пусть тогда, хотя бы, утоляют их как можно дальше от этих мест.
– Видеть это невозможно! – сказала Фауния. Хоть я никогда ничего похожего и не переживал, но такие ужасы тоже внушали мне отвращение.
Ещё Фауния упомянула, что самые страшные и беспощадные хищники – это люди. Они нечувствительны к любым уговорам, а их алчность бесконечна. Они уничтожают всё, что встречается на их пути: животных, птиц, деревья, травы… Они умны, изворотливы и изобретательны, а главное, уверены, что весь мир принадлежит им. К счастью, в наших краях их нет. Больше говорить о людях моя подруга не захотела.
Особенно любила Фауния оленей. В здешних местах обитало большое стадо этих грациозных животных. Среди них выделялся вожак: крупный, сильный олень с огромными развесистыми рогами. Он без страха подходил к нам с Фаунией, и она кормила его с рук. Остальные олени были столь же доверчивы, и, как выяснилось позже, на беду себе.
Скоро у меня вошло в привычку каждый день, как только заходило солнце, спускаться с горы и наблюдать за удивительными танцами дев воздуха. Я даже пытался подражать им, оставшись наедине в своей мастерской, но кроме неуверенных и неуклюжих телодвижений ничего изобразить не мог. Это искусство было явно не для меня. И я удовольствовался ролью зрителя.
Через какое-то время я стал замечать, что мои новые знакомые не просто танцуют, а делают это вокруг какого-то невзрачного на вид растения, листья которого пучком торчали из почвы. Я спросил Фаунию, что это за трава, и почему, если мои наблюдения верны, они танцуют вокруг неё.
– Ты правильно приметил, только мы танцуем не <<вокруг>> нашего цветка, а <<для>> нашего цветка. Это растение – самое дорогое, что у нас есть. А почему это так, ты скоро увидишь сам.
Прошло ещё несколько дней, и Фауния сказала:
– Следующей ночью приходи непременно, но не вечером, а перед рассветом. И стой в сторонке, потому что то, что должно случиться, не предназначено для посторонних глаз. Я-то считаю тебя своим, но вот Гелиселия думает иначе и может рассердиться.
73. Рассказ Руби. Флория
Надо ли говорить, что я сгорал от нетерпения и любопытства и явился задолго до наступления рассвета. Я старался двигаться как можно тише и притаился в густом кустарнике.
На поляне пока ничего не происходило. Было полнолуние, и в ярком серебристом свете ночного светила я смог разглядеть мельчайшие детали.
Гелиселия стояла около растения, которое меня заинтересовало несколько дней назад. В нём я сразу заметил перемены. Из розетки листьев поднимался высокий прямой побег, на самом верху которого имелось утолщение. Позже я узнал, как это называется: цветочная стрелка с бутоном. Гелиселия смотрела то на бутон, то на луну, то на то место небосвода, откуда должно было показаться солнце. Восточная часть неба уже посветлела, разгоралась утренняя заря.
Все девушки стояли вокруг растения (Гелиселия ближе всех) и не отрывали глаз от бутона.
Внезапно послышался щелчок, и в воцарившейся вокруг тишине он показался мне очень громким. Это лопнул бутон, и на свет буквально вырвались шесть довольно крупных, величиной почти с человеческую ладонь лепестков. Цветом они были больше всего похожи на бронзу, и блестели, как отполированные. Сам цветок имел форму широкой, но неглубокой чаши с шестью фестонами по краю. Луна осветила половину лепестков своим серебристым светом. И в этот миг над поляной поднялось солнце и отбросило розовые блики на противоположную сторону цветка. Казалось, половина цветка светится серебристо-голубоватым цветом, а половина – цветом утренней зари.
Вдруг руки Гелиселии пришли в движение. Они как будто размешивали что-то над цветком, закручивали невидимый воздуховорот. Впрочем, вскоре он стал видимым, замелькали в воздухе солнечные и лунные зайчики, движение их становилось всё быстрее, и блики слились в мерцающее облако. Гелиселия сделала несколько шагов назад. Облако замерло над чашечкой цветка, и из него стала формироваться девичья фигурка. Сначала очертания её были неясными, сама фигура – полупрозрачной, но вскоре она как бы уплотнилась, материализовалась, и я с восторгом увидел, что на цветке стоит девушка, столь лёгкая, что цветок под ней совершенно не прогибается, и столь прекрасная, что у меня захватило дух.
Надо сказать, что все девы воздуха были очень хороши собой, каждая по-своему. После первого моего удивления по поводу их непохожести на нас, детей горы, я очень скоро научился ценить и понимать их красоту. Но их красота была для меня сродни красоте неба, цветов, птиц, бабочек… Одним словом, они были для меня частью красоты окружающего мира.
Совсем не такое чувство я испытывал к созданию, легко спрыгнувшему, а скорее, спорхнувшему с цветка.
Гелиселия подошла к ней и торжественно промолвила:
– Мы с любовью приветствуем тебя, наша дорогая сестра! Я нарекаю тебе имя – Флория, в знак того, что под твоим особым покровительством будет весь растительный мир. Будь с нами вечно, дорогая Флория, пусть никакое зло не коснётся тебя!
– Дорогая Гелиселия, милые сёстры! – отвечала Флория. – Как я рада, что вновь получила бытие и встретилась с вами! Пусть в этом уголке земли все мы будем счастливы!
Все девы воздуха принялись приветствовать новую сестру и поздравлять друг друга с тем, что их семья, наконец-то вновь стала полной.
Я потерял бдительность и, захотев подойти немного поближе, хрустнул веткой, выдав тем самым моё присутствие.
– Ты снова здесь? – строго спросила Гелиселия. – Зачем явился? Это наш праздник, а тебе здесь нечего делать. Тем более, что уже наступил день, а ты плохо переносишь дневной свет. Возвращайся в гору, и оставь нас в покое!
Но я почти не слушал, что она говорит. Совсем близко от меня стояла прекрасная Флория, и я решился обратиться к ней:
– Я приветствую тебя в день твоего появления в этом прекрасном мире. Тебе я желаю счастливой и радостной жизни. А себе желаю одного: чтобы никогда не закончились дни, когда я смогу созерцать твою красоту и наслаждаться ей!
– Благодарю тебя! Но я не понимаю кто ты, откуда взялся? Ты не похож на моих сестёр! Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Ты ведь сын горы, верно? Приветствую тебя, дорогой брат! Я рада видеть тебя на празднике моего появления на свет. Когда бы ты не пришёл, я всегда буду рада тебе!
Что за чувство родилось в моей душе? И в её душе? По прошествии многих лет я не могу ответить на этот вопрос. У людей это, наверное, могло бы называться любовью. Но у нас всё было не так. Во-первых, у существ, подобных нам, нет никаких плотских желаний. Во-вторых, мы принадлежали к разным племенам, столь различным, что трудно было найти что-то общее. Воздушность у них, каменистость у нас, солнечный и лунный свет у них, темнота подземелья у нас. Беззаботная лёгкость у них, и любовь к тяжелому труду у нас. Казалось бы, не было в наших привычках и образе жизни ничего, что бы могло сблизить нас, и тем не менее, мы с первых минут почувствовали сильное взаимное притяжение. Я стремился каждую свободную минуту побыть рядом с Флорией. И это чувство было взаимным: она тоже дорожила каждым таким мгновением. Нередко бывало так, что она ожидала меня у выхода из пещеры.
Мы с ней подолгу разговаривали, и от неё я узнал многое из того, о чём не хотела говорить Фауния. Она рассказала, что когда-то их семья жила там, за горами – и Фло махнула рукой в сторону горного хребта. Жилось им неплохо, и их было семь, пока не явились в тот край люди. С собой они принесли неисчислимые бедствия. Особо тяжёлым горем стало для Флории (тогдашней Флории!) полное уничтожение вековых лесов. Люди строили из них свои хижины, причём, расходовали древесину расточительно и бездумно: для того, чтобы сделать одну доску, они брали целое дерево и обтесывали его с двух сторон. На один дом уничтожалась целая роща! Мало этого, когда наступала зима люди питали деревьями огонь в своих очагах. На местах, оставшихся после вырубки лесов образовались болота, ведь деревья уже не высасывали из почвы влагу своими корнями
На дев воздуха переживания и огорчения влияют также, как яд на людей. Они, правда, не умирают, но начинают таять, пока совсем не растворяются в окружающем воздухе. Тогда, чтобы появилась новая сестра, приходится долго ждать, когда же совпадут рассвет, полнолуние и цветение заветного растения, а цветёт оно очень редко. И вот, когда Флория (тогдашняя Флория!) увидела, что на месте цветущих и плодоносящих лесов образовались бесплодные пустоши и зловонные болота, она заболела огорчением, и вскоре исчезла. А люди захватывали всё новые земли, и вплотную приблизились к поляне, где рос заветный цветок. Надо было спасаться, и они переселились в наши места. Больше всего Гелиселия и все девы воздуха волновались за свой цветок, но он, к счастью, прижился на новом месте. Только не цвёл очень долго. Но вот, наконец, совпали все условия, и Флория снова появилась на свет.
– Не пойму, – сказал я. – Ты что, снова родилась? Та же самая, или уже другая?
– И та, и не та, не могу объяснить. Я кое-что помню из того, что было тогда, а многое вижу будто впервые…
– А что, нет способа сохранить жизнь для тебя и сестёр, если случилось какое-то несчастье?
– Есть. Но лучше уж растаять. Если кто-то из нас примиряется в душе со злом, в ней начинают происходить страшные изменения, внутри неё всё черствеет и как бы увядает, появляется такая злоба, что самые ужасные поступки принимаются с радостью, а хорошие – отторгаются. Телесная оболочка тоже меняется, она становится корявой и безобразной. Такие особы обычно приходят к людям, и, пользуясь своими знаниями, помогают им творить всякие дурные вещи. Люди называют их колдуньями, ведьмами или злыми волшебницами. В конце концов их ждёт ужасный конец: они задыхаются от собственной злобы.
– Теперь, выходит, цветок вам больше не нужен? – переменил я тему, увидев, что моя подруга загрустила.
– Что ты! Мало ли какая беда может приключиться с любой из нас! Были случаи, когда семьи дочерей воздуха полностью исчезали, когда лишались своего цветка. Конечно, не сразу, а постепенно, одна за другой.
– А новые семьи появиться могут?
– Иногда, очень редко, луковица, находящаяся в земле, делится пополам. И когда одна из половинок даёт стрелку и зацветает, на свет появляется новая Гелиселия. Обе Гелиселии – новая и старая очень осторожно выкапывают из земли одну из луковиц, и новая Гелиселия отправляется с нею искать другое место для своей будущей семьи. Гелиселия умеет делать то, на что не способна ни одна из нас: она знает, чувствует, как смешать солнечный и лунный свет, чтобы родилась новая дочь воздуха. Поэтому она, не знаю, как сказать… более устойчива к различным огорчениям и переживаниям, более строга, что ли. Она постоянно настороже и охраняет нас и себя, ведь без неё, даже если у нас останется наш цветок, нам не выжить. И мы её уважаем и слушаемся.
Я признавал, что Фло права. Но всё же строгая и властная Гелиселия нравилась мне меньше, чем остальные девы воздуха. Я, наверное, даже слегка её побаивался.
74. Рассказ Руби. Нашествие
В моей последующей жизни было много, очень много времени на различные размышления. И я часто думал о том, кто же я?
Конечно, я признавал, что по происхождению я – сын горы. Но прожил со своими братьями я совсем недолго, и даже тогда я всё время стремился улизнуть во Внешний мир. Слишком мало знал я о своём народе, его нравах, обычаях. Потом я попал в общество дев воздуха и кое-что перенял от них. И наконец, большую часть своей долгой жизни я провёл среди людей и, хоть и держался особняком, но порой мне кажется, что я почти стал человеком…
Хотелось бы мне рассказать вам историю, похожую на сказку, о том, как полюбили друг друга гном и фея, как преодолели все различия, разделявшие их, и как навсегда соединились их жизни…
Но такие истории со счастливым концом очень редко происходят в реальности. Совсем немного времени встречались мы с Фло, а потом произошло ужасное событие, навсегда разлучившее нас, а потом ещё одно, ещё более сокрушительное несчастье, изменившее всю мою жизнь и, возможно, погубившее мой народ.
Как-то, несколько дней я не мог покинуть гору: был какой-то праздник, говоря человеческим языком, что-то вроде смотра новых работ. Я говорил, что ни один сын горы не мыслит себя без работы, и каждому хочется придумать что-то новое, удивить и порадовать братьев. В нашем народе совершенно нет зависти: если кто-то видит, что другой превзошел его в мастерстве, он старается перенять всё самое лучшее. Никто и никогда не говорит, что одна работа гораздо лучше другой, но в каждом изделии все стремятся найти что-то хорошее и похвалить. Моё отсутствие на таком празднике сразу же стало бы заметным, ведь я был автором нескольких работ, которые нравились многим. Все поздравляли Купра с таким талантливым сыном. А я рассеянно принимал комплименты и похвалы, машинально отвечал на вопросы о том, как я всё это сделал, а сам мечтал только об одном: как можно скорее снова увидеть Фло. Я успел предупредить её, что не смогу навещать их в течение нескольких дней, но всё равно волновался: вдруг за это время случится что-то, и нашей дружбе придет конец.
И мои предчувствия, увы, меня не обманули. Фло около входа в пещеру не было, и я быстро спустился с горы. Мне казалось, что вся природа была какой-то молчаливой и печальной. Голосов моих подруг тоже не было слышно.
Девушек я застал на знакомой поляне. Но они не пели и не танцевали, а были заняты каким-то странным делом. Пять из них плели из тончайших, светящихся золотом нитей какие-то сети, наподобие паутины, которую мне часто приходилось видеть в лесу. Гелиселия склонилась над их заветным растением. Она бережно и аккуратно разгребала землю вокруг него. А седьмая, я разглядел – это была Фауния, лежала на траве. Я поспешил к ней и с ужасом обнаружил, что её тело стало полупрозрачным, и через него просвечивает трава.
– Фауния, что с тобой?! – вскричал я. – Ты больна?
Фауния ничего не ответила и только слабо улыбнулась.
Вместо нее мне всё объяснила подошедшая Гелиселия:
– Она тает от горя. В нашем лесу появились люди. Я полагала, что горы – надёжная преграда для них, и мы здесь в безопасности. Но, видно, нет ничего, что могло бы остановить людей. Они упорны и настойчивы, хитры и изобретательны. Они подобны лесному пожару: когда небесный огонь поджигает деревья, от него нет спасения. Остаётся только бегство. Поэтому завтра на рассвете мы улетаем.
– Как – улетаете? Разве вы умеете летать?
– Умеем, но не сами, а с помощью облаков. Для этого нужны сетки, вот мы их сейчас и плетём. Скоро всё будет готово.
– Но неужели ничего нельзя придумать? – в отчаянии вскричал я.
– Посмотри на Фаунию. Она первая увидела людей. Их было очень много. И на глазах у неё они убили её любимого оленя…
– Как? Того – с огромными рогами? Но зачем? Кому он мешал?
– Да, его. А убили для того, чтобы съесть. Ты понимаешь, что это значит?
От ужаса я потерял дар речи. Когда я снова смог говорить, то попросил:
– А нельзя ли мне отправиться с вами?
– Какой ты всё же глупый, – сказала Гелиселия. – Во-первых, тебя не сможет поднять никакое, даже самое огромное облако. Ты слишком тяжёлый. А во-вторых, и это главное: ты не сможешь жить вдали от горы, вдали от своего народа. Ты сразу погибнешь. Так уж вы устроены. Самое лучшее, что ты сможешь сделать, это не мешать девушкам плести сети. К утру всё должно быть готово. А тебе лучше вернуться в гору и предупредить своих братьев о приходе в наши края людей. Пусть навечно заделают выход во Внешний мир и никогда не появляются наружу. Будем надеяться, что людям не придёт в голову вламываться в недра горы. Хотя, кто знает…
– Дозволь мне хотя бы завтра попрощаться с вами, – взмолился я.
– Ну что же, – смягчилась Гелиселия. – Приходи завтра на рассвете. А сейчас ступай.
– Прости, я хочу ещё спросить, что это за нити, из которых плетут сёстры? Сверкают как солнце, даже глазам больно.
– Это и есть солнце, вернее – солнечные лучи. Я собрала самые тонкие и прочные из них. Днём в лесу много таких лучиков пробивается сквозь листву.
– Но разве можно ухватиться за солнечный луч, разве можно сохранить его в темноте ночи? И разве можно скатывать его в клубки и плести из него?
– Да, это невозможно. Невозможно никому, кроме меня. Недаром я – Гелиселия, я управляю солнечным и лунным светом. Лунные нити – серебряные, но они не такие прочные. А сейчас, пожалуйста, не отвлекай меня. Мне надо успеть выкопать наше растение и оплести его прочной сеткой, чтобы доставить на новое место.
Я попрощался с девушками. Фло не бросила работу, а только грустно кивнула мне.
Со всех ног устремился я к горе. В голове у меня созрел план, и в моём распоряжении была всего одна ночь, чтобы его осуществить.
Я решил сделать прощальный подарок Флории. Пусть, глядя на него, она вспоминает меня. Это должен быть венец, корона, ведь она была королевой моей души. Но не такая строгая и лаконичная, которая венчала голову Гелиселии. Нет, это должен быть венец, сплетённый из полевых цветов, светлый и скромный, но нежный и утончённый, такой, какой была она сама. И поскольку она заботится о растениях и любит их всей душой, то они и должны украшать её голову. Меня охватило вдохновение, я уже в деталях представлял будущую работу, но на её воплощение в жизнь требовалось время, поэтому, вернувшись в мастерскую, сразу же взялся за работу.
Пока я вытягивал тонкие серебряные стебельки, сплетал их между собой, вытачивал из хрусталя тончайшие лепестки и собирал из них нежные хрупкие цветочки, мне в голову пришла ещё одна мысль.
Приходилось ли вам думать о том, что иногда самое благородное намерение в своей основе имеет не всегда такие же благородные мотивы?
Я задумал спасти Фаунию. Конечно, я очень любил её, и меня сильно огорчило ее угасание. Я искренне хотел ей помочь, вылечить её. Но к этим, вполне бескорыстным желаниям, была примешана и изрядная доля моего тщеславия. Я уже представлял, что Фауния снова становится такой, как прежде, она благодарит меня, и все сёстры восхищаются мной, и там, уже на новом месте, они с благодарностью часто произносят моё имя… Только вот как сделать это? Как помочь Фаунии?
И вдруг меня осенило! «Жизнь горы»! Ну как я сразу не вспомнил про наше сокровище! Ведь если оно способно оживить даже камень, то, конечно же, оно может вернуть Фаунии угасающие силы.
Только вот, как это сделать? В главном зале, где на самом верху хранилась яшмовая шкатулка с Камнем жизни, всегда кто-то находился. Нечего было и думать, что мне разрешат даже просто дотронуться до «Жизни горы», а не то, чтобы вынести наш камень во Внешний мир. Я взял готовый венец и пошёл к выходу. Но ноги сами привели меня в главный зал. И там, по злой воле случая, никого не было. Не отдавая себе отчёта в том, что я делаю, я во мгновенье ока вскарабкался на самый верх и открыл шкатулку. А через несколько минут я уже пролезал по узкому тоннелю, спрятав за пазуху «Жизнь горы».
Когда я примчался на поляну, небо на востоке уже начало бледнеть. На траве были аккуратно разложены светящиеся сетки, на одной из них лежала Фауния. И сетка просвечивала через её полупрозрачное тело. Бедняжке было совсем худо. Но прежде всего я отправился к Фло. Я протянул ей свой дар и выразил надежду, что, глядя на него, она будет иногда вспоминать меня.
– Милый Руб, я тебе очень благодарна, это очень, очень красиво, и я чувствую, что ты вложил в эту вещь свою любовь. Но только принять этот подарок я не могу. Мы ведь созданы из воздуха, и носить на голове металл и камни мне будет очень тяжело. А потом, я ведь не королева. Такой знак отличия полагается только Гелиселии. Прости…
Я был очень огорчён, и, видя это, Гелиселия что-то тихо сказала Флории. Та с улыбкой кивнула.
– Гелиселия позволила мне принять в дар от тебя память. Пусть на моей голове всегда будет точная копия твоего подарка, только невесомая и нематериальная, и это не будет означать ни власть, ни превосходство, а только добрую память о нашей дружбе. Да исполнится!
Она хлопнула в ладоши, и я увидел на её голове точно такой же венец, как тот, который я держал в руках.
– Нам пора, – промолвила Гелиселия. – Солнце уже встаёт, надо спешить.
– Ещё немного, – попросил я и направился к ложу Фаунии, предвкушая, как она встанет, а все начнут радоваться и благодарить меня.
Я опустился на колени и достал из-за пазухи «Жизнь горы».
Но не успел я поднести его к Фаунии, как раздался крик Гелиселии:
– Руб! Не могу поверить! Как ты мог решиться на такое! Как ты посмел вынести из горы Камень, дающий жизнь? Разве тебе неизвестно, что дотрагиваться до него разрешено только Приму? Разве ты не ведаешь, что это грозит смертью всем твоим братьям? Немедленно, сию же секунду, пока не поздно возвращайся и отнеси камень на то же место, с которого ты его взял!
От её грозных речей я окончательно оторопел, но всё же коснулся камнем Фаунии. Но, к моему огорчению, ничего не произошло. Фауния слегка кивнула мне, и я понял, что она хочет сказать:
– Спасибо за заботу, но всё бесполезно.
А Гелиселия, тем временем, уже, казалось, забыла про меня.
– Сестры, скорее!
Восходящее солнце осветило огромное белоснежное облако, повисшее прямо над поляной.
Всё было как во сне (так, наверное, сказал бы человек, но я никогда не сплю и не вижу снов). На землю слетело несколько каких-то крупных птиц, они схватили клювами края самой большой сети и взмыли в небо. И через несколько мгновений я увидел, что облако стало вдоль и поперек как бы расчерчено солнечными лучами. Тонкие верёвочки с привязанными на их концах маленькими сетками напряглись и растянулись между землёй и небом. Все девушки устремились каждая к своей сетке и уселись на них. Внезапно подул свежий ветер, и облако сдвинулось с места. Все сёстры уже парили в воздухе и поднимались всё выше.
