Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
– Это твой первый сборник стихов, – говорил Дамиан. – Я верю, их будет ещё много. И я буду оформлять каждый из них.
Так прошло три месяца, и вдруг моя семейная жизнь закончилась.
По радио и в газетах сообщили, что в Восточную Дексию (в ту её часть, где находился Фуло, вторглись фашистские войска. Почему-то я не слишком волновалась за родителей. Они – сугубо мирные люди. Разве их касается эта война? Гораздо сильнее я переживала за то, что Дамиана забрали на какие-то военные сборы.
– Не волнуйся, не переживай. Это ненадолго, я скоро вернусь, – сказал мне муж.
Я и подумать не могла, что он не вернётся ни вскоре, ни никогда. Через неделю вражеские войска перешли и через нашу границу. Военные действия продолжались всего несколько дней, но после их окончания мне принесли конверт с чёрной каймой, из которого я извлекла извещение о гибели моего мужа.
Смысл всего произошедшего до меня дошёл не сразу. Я не могла поверить в слова похоронки. Наверное, говорила я себе, здесь какая-то ошибка! Как может быть, что моего Дамиана вдруг не стало? А если это правда, как жить дальше? Я никак не могла сообразить, что же мне теперь делать. Несколько дней я просидела дома, и из этого оцепенения меня вывел только визит квартирной хозяйки, которая напомнила мне, что пора вносить очередную квартирную плату. Я никогда до этого не интересовалась финансовыми вопросами. И вот сейчас, посчитав все деньги, что оставил мне муж, я поняла, что дальше жить на этой квартире не смогу. Отдав хозяйке всё, что у меня было, я попросила её посодействовать в продаже имущества, а сама надумала вернуться к родителям. Я решила не обременять себя поклажей, ведь мой отец богат, стоит мне вернуться на родину, он сразу купит для любимой дочери всё необходимое. Я собрала небольшой чемоданчик, а альбом – подарок мужа, положила во внутренний карман пальто. Через пару дней хозяйка вручила мне какую-то сумму денег (я даже не поинтересовалась, много это или мало), и я покинула квартиру, где так недолго протекала моя семейная жизнь.
Билет на поезд до Фуло я купила без затруднений, потому что обе страны были оккупированы одним и тем же завоевателем, и вновь стали единым государством. Рано утром следующего дня я вышла из вагона на вокзале в Фуло. Всё здесь было по-прежнему, только по платформе слонялись вооруженные солдаты.
Я решила идти до нашего дома пешком. Хотелось подготовиться ко встрече с родителями, привести в порядок мысли.
Мой путь пролегал мимо булочной-кондитерской Букенов.
Я хорошо знала эту семью. Они жили неподалёку от нас. Глава семейства владел пекарней, булочной и кафе, а супруга ему во всём помогала.
Булочная была уже открыта, оттуда доносились волшебные ароматы свежеиспеченного хлеба, корицы и ванили. Мне пришла в голову мысль зайти и купить что-нибудь к завтраку.
В булочной посетителей ещё не было, и только госпожа Букен раскладывала на полках товар. Она не сразу меня заметила. А когда обернулась и узнала, на её лице появился ужас.
– Барышня Эстер, зачем вы здесь? Уходите немедленно!
Я была немного удивлена таким невежливым приёмом.
– Доброе утро, госпожа Букен. У меня муж погиб, вот я и вернулась к родителям.
– К каким родителям? Вы что, ничего не знаете?
– Что я должна знать? – внутри меня всё похолодело от дурного предчувствия.
– Нет больше никаких ваших родителей! Маму вашу выявили как еврейку, она должна была отправиться на сборный пункт, чтобы отбыть в специально отведённые для таких, как она, места. Ваш отец вступился за неё, сказал, что никуда не отпустит. Ну, а новые власти не любят, когда им возражают, да сопротивление оказывают. Вот всё и случилось… Одним словом, нет больше ваших родителей. А дом ваш реквизировали, теперь в нём комендант живёт. И я вас прошу, барышня Эстер, уходите отсюда побыстрее, а то как бы нам не попало за то, что мы с еврейкой якшаемся, ещё решат, что мы вас укрываем. Для вашей же пользы, уносите поскорее ноги!
Как во сне поплелась я к выходу, и столкнулась в дверях с господином Букеном.
– С приездом вас, барышня Эстер! – с какой-то мерзкой ухмылкой произнёс он.
В душе моей наступило полное смятение. Смерть мужа, гибель родителей… Всё это казалось совершенно нереальным, как будто происходило с кем-то другим. Не было ни одного человека на свете, кому бы я могла поведать своё горе, посоветоваться. Не было ни одного места, где бы я смогла найти себе пристанище. Я поплелась обратно на вокзал, не ведая, куда же мне теперь ехать.
Но ехать никуда и не пришлось. Солдаты на вокзале теперь проявили интерес к моей особе. Они потребовали предъявить документы, а потом один сказал другому:
– Это она, точно!
И они потащили меня в какое-то помещение, где за столом сидел офицер. Он стал допрашивать меня, занося ответы на бумагу.
Он спросил, с какой целью я приехала в Фуло. Я объяснила, что приехала к родителям. Он спросил их имена и занёс в протокол.
– Нашли родителей? – спросил он.
– Нет, – ответила я.
– Почему?
– Мне сказали, что они погибли.
– При каких обстоятельствах?
Я молчала. Офицер углубился в изучение каких-то документов.
– Ваша мать была еврейкой, – утверждающе произнёс он.
Я была вынуждена подтвердить.
– Значит, ты тоже еврейка, – (он перешёл на «ты»).
– Наполовину, – ответила я, но офицера это уточнение не заинтересовало.
– Евреи обязаны жить в отведенных для этого местах и носить опознавательные знаки.
Он дал знак солдату, и тот поставил на стол мой чемодан. Офицер лениво порылся в моих вещах, а потом вытащил свёрток с документами. Особенно его заинтересовало извещение о гибели моего мужа.
– Ты, оказывается, не только еврейка, но и жена человека, воевавшего против войск Рейха! Увести! Чемодан будет возвращен тебе позже.
Меня перевели в другую комнату, где какая-то женщина обыскала меня. Она вытащила мой альбомчик, пролистала его, несколько секунд подумала, а потом вернула мне со словами:
– Дамские стишки! Ладно, можешь оставить себе!
Меня бросили в какой-то тёмный и грязный товарный вагон, и дверь за мной с лязгом захлопнулась.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела что в вагоне вместе со мной находится ещё несколько человек. Здесь были и дети, и подростки, и старики, и люди средних лет. Мужчины и женщины. Судя по одежде, они принадлежали самым разным слоям населения. Но их объединяло одно – всё они были евреями. Вагон постоял на месте ещё несколько часов. За это время к нам подсадили ещё двух человек. Потом мы почувствовали, что вагон содрогнулся и лязгнул – его прицепили к составу, и вскоре застучали колёса – мы поняли, что едем, только никто не знал, куда.
Сначала все молчали, потом стали обсуждать наше положение, и чего следует ожидать. Одни предполагали, что пока не происходит ничего страшного, другие были уверены, что нас везут на смерть. Я, вспоминая судьбу родителей, скорее была согласна со вторыми. Через несколько часов движение прекратилось. Судя по звукам, мы стояли на каком-то запасном пути. В щель удалось разглядеть, что на улице ночь. Одному юноше не сиделось на месте. Он ходил по вагону и ощупывал стенки и пол. Наконец, он объявил, что одна доска держится плохо, и её можно выломать. Несколько мужчин вызвались ему помочь, и через какое-то время в стенке вагона зияла небольшая дыра, куда вполне можно было протиснуться. Часть людей покинула вагон. Они выпрыгивали один за другим и растворялись в темноте (решили бежать поодиночке, так было больше шансов спастись). Некоторые не отважились на бегство и остались в вагоне, положившись на судьбу.
Я спрыгнула на землю и побежала, не разбирая дороги. Я слышала паровозные гудки, лязг составов, лай собак и немецкую речь. В темноте спотыкалась о шпалы и рельсы. Наконец, я попала на какое-то поле, все звуки стихли вдалеке. На моё счастье, когда стало светать, я набрела на разрушенный дом, и спряталась в нём. Я давно не спала, поэтому ненадолго задремала, а проснувшись, стала рассуждать о том, куда же мне теперь идти. И вот тогда я вспомнила о Медиленде, и о моей тётушке Рахили. Но где он, этот Медиленд? Географию я знала очень смутно. Ехать на поезде я не могла: у меня не было ни документов, ни денег. И я решила идти пешком.
Не могу передать вам, господа, как тяжело мне дался этот путь! Я шла ночами, тайком. И я непременно пропала бы, но везде находились добрые люди, которые давали мне кусок хлеба и показывали путь. Мне удалось пересечь две границы. Несколько месяцев прошло, прежде чем я ступила на землю Медиленда. Здесь не было фашистов, здесь не преследовали евреев. Но у меня не было ни крыши над головой, ни работы, ни одного знакомого. Надо было найти тётю. Но как? Я не помнила ни адреса, ни её фамилии по мужу, ни имён дяди и кузенов. Как я ругала себя за то, что в своё время не проявляла никакого интереса к своей родне!
Итак, я была на родине моей матери. С чего начать? Я несколько дней поскиталась по городу, надеясь узнать хоть какие-то места, которые видела в детстве девочкой. Я подходила к пожилым людям, которые могли помнить, где находилась пошивочная мастерская моего деда. Все недоуменно пожимали плечами и качали головой. Только одна немолодая женщина сказала, что, кажется, припоминает такое ателье, но квартал, в котором оно располагалось, давно снесли. Я искала еврейские семьи, которые могли дружить или даже быть в родстве с семьёй тёти, но и тут меня ждала полная неудача. Люди, видя мою жалкую одежду и худобу, сторонились меня, поскольку опасались, что моё бедственное положение может толкнуть меня на кражу. Они, чтобы успокоить совесть, давали мне немного еды и просили оставить их в покое. Но и за это я была им безмерно благодарна. Ведь я умирала с голода.
Я пыталась устроиться на работу, но у меня не было никаких документов. Сначала я хотела стать тапёршей в ресторане или кинотеатре. Но везде требовались бумаги, удостоверяющие личность. В Медиленде и в Дексии говорят на одном языке, но произношение выдавало во мне иностранку, беженку. Наконец, владелец одного кафе взял меня на работу посудомойкой и уборщицей. Денег он мне не платил, но разрешал доедать с тарелок недоеденное посетителями. Преодолев брезгливость, я теперь питалась объедками. Голод не тётка. С утра и до позднего вечера я стояла, согнувшись над лоханью с мыльной водой, и мыла посуду. А когда кафе закрывалось, я должна была вымыть полы и произвести уборку в зале. Совершенно без сил добиралась я до чулана, где хранился хозяйственный инвентарь, падала на старый матрас и проваливалась в мёртвый сон. Конечно, теперь я была сыта и имела хоть какую-то крышу над головой. Но времени на поиски родных у меня не было совсем.
Как-то, убирая в зале, я собиралась выбросить газету, которую оставил на столике посетитель. Вдруг в глаза мне бросилось знакомое название – «Фуло». В заметке было написано, что в результате бомбардировки маленький дексийский городок Фуло практически стёрт с лица земли. Я поняла, что моя прежняя жизнь осталось только в моих воспоминаниях. Возвращаться мне было некуда.
Шли годы. Закончилась война. Но моё положение лучше не стало. Наоборот, ужесточились меры по выдворению из страны беженцев. Стоило мне допустить в работе хоть малейший промах, сразу же хозяин, как бы рассуждая сам с собою, начинал говорить, а правильно ли он поступает, что укрывает у себя беженку? Стоит ли рисковать благополучием своего заведения ради нерадивой и ленивой работницы? Не следует ли поставить в известность власти?
Так, постоянно испытывая страх и потеряв все надежды, я прожила несколько лет.
В те немногие минуты, когда мне удавалось отдохнуть, для меня единственным утешением и отрадой был маленький альбомчик, с любовью оформленный моим Дамианом. Я рассматривала дорогие сердцу виды родного Фуло, перечитывала свои стихи, и сама не могла поверить, что когда-то написала эти строки. Я смотрела на свой портрет, и не понимала, куда делась эта жизнерадостная и беззаботная девушка. Я искала её в самых дальних уголках моей души и не находила.
Два года назад, как раз в сочельник, у моего хозяина закончились кое-какие продукты, и он послал меня с запиской к своему поставщику, чтобы тот срочно прислал требуемое. Лавка поставщика находилась не слишком далеко от нашего кафе, и я отправилась туда пешком, а чтобы сократить путь, решила идти через парк.
Когда я жила в доме родителей, самым любимым моим праздником было Рождество. И даже все, обрушившиеся на меня беды и испытания не смогли стереть во мне этого чувства счастья и радостного ожидания чего-то сказочного, волшебного.
Парк по случаю праздника был украшен гирляндами лампочек и фонариками, звучала музыка, гуляла нарядная публика. Я с жадностью впитывала в себя давно забытые впечатления.
На обратном пути я заметила толпу народа, собравшегося вокруг невысокого помоста. Оттуда доносились пение. Мне сказали, что здесь проходит конкурс на лучшее исполнение рождественской песни. Призом была корзинка, полная всевозможных сладостей. И вот, мне, впервые за многие годы, невыносимо захотелось спеть. Я решилась, вышла на помост и спела две рождественские песни, которые когда-то сочинила сама. Наградой мне были аплодисменты слушателей, которые ещё больше усилились, когда я пояснила после вопроса ведущего, что автор этих песен – я сама. Конкурс шёл к концу, и я решила чуть задержаться, чтобы узнать его результаты. Как же я была удивлена, когда услышала, что победительницей конкурса признали меня! Мне вручили корзинку со сладостями, и я, сжимая её в руках, почти бегом поспешила к кафе, страшась хозяйского выговора за задержку.
Но тут меня окликнула необычная пара.
Это была удивительно красивая девушка в белоснежной шубке и маленькой белой, надвинутой на лоб шапочке, с голубыми глазами, розовыми от небольшого мороза щеками и золотыми кудрями, рассыпавшимися по плечам. Она как будто шагнула в наш мир из какой-то волшебной сказки. Её сопровождал прекрасно одетый господин средних лет, которого девушка называла отцом.
– Вы торопитесь? Извините, мы задержим вас на одну минутку. Мы с дочерью хотели выразить вам своё восхищение! Какие прекрасные песни! Неужели вы сами их сочинили? Вы – большой талант! У вас, наверное, есть и другие стихотворения? Скажите, а не хотелось бы вам издать книгу своих стихов? У меня есть знакомый издатель. Я мог бы показать ему ваши стихи. Нет ли у вас какой-нибудь тетрадки, где вы их записываете?
И тут я совершила непростительную глупость. Меня как будто загипнотизировал доброжелательный тон незнакомого господина. Я достала своё единственное сокровище (альбом всегда был со мной, я не расставалась с ним ни на минуту) и протянула его незнакомцу. Он с интересом в глазах стал листать страницы. Его дочь тоже заглядывала в альбом.
– Очень, очень интересно! И оформлено любопытное. Это вы сами сделали?
Я объяснила, что оформление – это работа моего покойного мужа.
– Знаете, мне пришла в голову интересная мысль: а что, если издать книгу со всеми этими стихами и иллюстрациями? Думаю, она будет пользоваться спросом. А вы получите солидный гонорар. Думаю, деньги не будут для вас лишними, а? – и он оценивающе взглянул на мою бедную, почти нищенскую одежду. Сейчас я прекрасно понимаю, что он с первого взгляда признал во мне бесправную беженку, которая никогда и никому не посмеет пожаловаться. Но тогда почему-то, меня охватила какая-то безумная надежда, что я смогу вырваться из того беспросветного прозябания, в котором находилась уже много лет.
– Если вы позволите, – продолжал господин, – я на несколько дней заберу у вас этот альбом. Как раз на праздники к нам в гости зайдет мой друг – издатель. Думаю, ему будет любопытно увидеть это чудо, – говоря эти слова, он уже опускал мой альбом в карман своего пальто. – Скажите, по какому адресу, мне следует обратиться, чтобы вернуть вам вашу вещь и сообщить о результатах разговора с издателем?
Этот вопрос смутил меня. Не могла же я признаться, что живу в чулане при кафе.
Господин как будто прочитал мои мысли:
– Ну что же, если вам это неудобно, я могу принести ваш альбом на это же место через три дня, скажем, в семь вечера. Договорились?
Мне вообще не хотелось расставаться с моим альбомом, но я постеснялась потребовать, чтобы незнакомец вернул его. Я утешала себя мыслью о том, что такой солидный и доброжелательный господин не станет обманывать бедную женщину. У него есть всё, зачем ему чей-то жалкий альбомчик? И я, скрепя сердце, кивнула.
– Ну вот и замечательно. Мы с дочерью просим в знак благодарности за то удовольствие, которое нам доставили ваши песни, принять небольшой рождественский подарок.
И господин протянул мне крупную (по моим меркам) купюру. Я не нашла в себе сил отказаться: таких денег я не держала в руках очень давно.
Господин и его дочка неспешно отправились от меня по аллее парка, о чём-то беседуя между собой вполголоса. А я побежала в противоположную сторону, к кафе. Я опасалась, что хозяин уже хватился меня, и устроит мне сейчас выволочку за опоздание. Но мне повезло. Как раз перед моим возвращением привезли заказанные продукты, и хозяин отправился на кухню, чтобы сделать распоряжения. Я быстро скинула своё поношенное пальто, спрятала выигранную корзинку в мой чулан и бросилась мыть посуду, которой скопилась за время моего отсутствия целая гора. Праздничное настроение улетучилось из моей души. Не радовали ни выигранные сладости, ни даже подаренные деньги. Я всё время ощущала, что со мной нет моего альбома, моего единственного источника радости за все долгие годы страданий. Это была единственная вещь, которая связывала меня с минувшими счастливыми днями. Напрасно я уверяла себя, что альбом мне вернут через три дня, просто надо подождать. Сердце твердили иное.
В назначенное время я отпросилась у хозяина на несколько минут. Он пребывал в сравнительно благодушном настроении, потому что праздничные дни принесли хорошую выручку, и отпустил меня.
Я примчалась на условленное место, простояла там полчаса, но никто не пришёл. Я убедила себя, что неправильно поняла незнакомого господина, и встреча назначена на завтра. Я приходила в парк в семь часов вечера ещё несколько раз, но никого так и не дождалась. Я убеждала себя, что у господ, возможно, что-то случилось, но они обязательно придут, должны прийти. В последние дни сильно похолодало, а я была одета очень легко. Всё закончилось жестокой простудой, от которой я едва не умерла. Несколько дней я не могла встать из-за сильного жара, меня душил кашель, всё тело ломило от невыносимой боли.
Когда я, наконец-то, смогла подняться, ко мне в чулан заявился сам хозяин и велел, чтобы я собрала свои пожитки и проваливала куда глаза глядят.
– Мне не нужны проблемы! На твоё место я уже взял другую работницу, более крепкую и работящую, чем ты! И с документами! А потом, если бы ты подохла, что бы мне пришлось делать тогда? Сказать, что я пригрел бездомную бродяжку без документов? Знаешь, что за это бывает! Убирайся поживее!
Делать было нечего. Я стала увязывать в узелок то немногое, что у меня было. В тайном местечке я запрятала подаренные деньги. Я порадовалась, что у меня есть средства, на которые я могу протянуть первое время. Но там, где лежала заветная бумажка, было пусто. Я решилась спросить хозяина, не знает ли он, куда могли подеваться мои деньги?
– Какие ещё деньги? Откуда они могут взяться у тебя? Разве что своровала где-нибудь! Не нужна мне воровка в моём кафе! Пошла вон!
И я снова оказалась на улице, ещё не оправившаяся после тяжёлой болезни, без крыши над головой и без копейки денег. Холод на улице пронизывал до костей.
До сих пор удивляюсь, как я тогда не умерла? У меня, как видно, был крепкий организм.
С тех пор начались два самых трудных года в моей жизни. Я перебивалась случайными заработками, питалась подачками, просила милостыню. Я сблизилась с такими же, как я, товарищами по несчастью. В холода мы искали ночлега в заброшенных домах на окраинах, где иногда разводили небольшой костёр. А порой удавалось попасть на теплый чердак или в подвал. Тогда мы были почти счастливы. А летом мне нередко приходилось ночевать под открытым небом. Я чувствовала, что всё глубже и глубже погружаюсь на дно, но меня это почти не трогало. Я давно поставила на себе крест и жила просто по привычке.
На днях среди наших прошел слух, что какая-то благотворительная организация по случаю предстоящего Рождества будет раздавать теплые вещи для нуждающихся. И я решила сходить по указанному адресу. Вдруг удастся получить теплую шаль или даже целые башмаки. Я с утра поторопилась на указанное место, но там не было никаких признаков готовящейся акции. Подождав немного, мы стали расходиться. Я редко бывала в центре города, и сейчас шла и пугливо озиралась по сторонам, чтобы вовремя заметить полицейский патруль.
Моё внимание привлёк ярко-красный автомобиль. Он остановился перед каким-то зданием. Шофёр вышел, открыл дверцу с противоположной стороны и подал руку девушке, которая, выйдя из машины, направилась к двери здания. Я не сводила с неё глаз. На ней были совершенно иные шубка и шапочка, волосы были уложены в причёску. И всё же я не могла ошибиться! Это была та самая девушка, которая два года назад сопровождала господина, забравшего у меня альбом. Ведь такая красота встречается не часто и запоминается навсегда.
Давно утраченная и похороненная мечта вернуть альбом загорелась в моей душе с новой силой. Мне даже показалось, что если я получу назад своё сокровище, то моя жизнь чудесным образом наладится. Я решила, несмотря на страх перед полицией, никуда не уходить и дождаться возвращения девушки. На дверях, за которыми она скрылась, я увидела табличку, оповещавшую о том, что в здании находится филологический факультет университета. Значит, девушка была студенткой. Ждать мне пришлось весь день, я продрогла насквозь. После полудня пошел снег, и это меня, как ни странно, на некоторое время даже успокоило.
Потом девушка, наконец-то вышла. А что было дальше, видел господин Поль. Она меня не узнала или не захотела узнать, назвала побирушкой и велела своему… не знаю кто он ей: друг, слуга? сделать что-нибудь, чтобы я отстала. Он меня толкнул, а я не удержалась на ногах. А вот теперь доставляю вам всяческие хлопоты. Простите меня, что так получилось.
– Вы совершенно не должны извиняться! – с жаром произнёс Поль. – То, что вы не сломились, не потеряли себя после стольких лет страданий, делает вам честь! Что же касается вашей обидчицы, то я очень хорошо её знаю. Поверьте, госпожа Эстер, порой за красивой внешностью может скрываться злобное и бессовестное создание!
– Погоди, Поль, – перебил его граф. – Я думаю, что для госпожи Эстер сейчас важнее узнать другое. Прежде всего, я вас заверяю, что приложу все усилия для того, чтобы ваши злоключения с этого дня прекратились. Пока вы рассказывали, у меня возникли кое-какие соображения, как это сделать. Задача не такая уж и сложная, если подойти к делу правильно. Я думаю, с документами и гражданством мы всё уладим. Возможно сумеем найти и ваших родных. Насчёт жилья что-нибудь придумаем, когда вы поправитесь. А сейчас прошу вас побыть нашей гостьей. Потруднее с вашим альбомом. Сложно будет заставить этих людей вернуть незаконно присвоенную вещь. Так уж они устроены. А свидетелей никаких нет. Но отчаиваться не следует, возможно удастся что-то придумать, если только они его не выбросили.
А сейчас отдыхайте, поправляйтесь, если вам что-то понадобится, прошу без стеснения обращаться к нам с Полем или к слугам. Госпожа Микельс, зайдите ко мне в кабинет, я должен дать вам кое-какие распоряжения.
Оставшись с Фанни наедине, граф сказал:
– Вы, наверное, заметили, что одежда моей покойной супруги не совсем подходит госпоже Эстер, она хоть и очень худа, но шире в плечах и выше графини Глории. Поэтому попрошу вас: возьмите сколько надо денег, пройдитесь по дамским магазинам и купите для нашей гостьи всё, что ей может понадобиться. Вы женщина, и лучше меня разбираетесь в этом. Не забудьте только про нарядное платье для праздничного ужина. Пусть бедняжка почувствует себя красивой и вернувшейся к нормальной жизни.
