Людмила Георгиевна Головина
Тайна замковой горы
119. Четвёртый белый камешек
Поль обещание сдержал и разбудил Полину, когда солнце только показалось над горизонтом.
Они наскоро умылись и перекусили, а потом, одевшись по-походному, отправились в путь.
– Давай, пойдем вдоль побережья, – предложил Поль. – Так мы узнаем, большой ли остров, какой у него рельеф, да и не заблудимся. Хотя, я на всякий случай захватил и компас, и даже ракетницу.
Они бодро зашлёпали по песку, по самой полосе прибоя. Полю живо вспомнилось, как почти год назад он также наступал на расстилающиеся под его ногами волны, а потом из пучины выбрался краб с жемчужиной. Крабы здесь тоже водились, только поменьше размером, да и драгоценных перлов со дна моря в клешнях у них не было.
Было так спокойно, так хорошо вокруг! В прозрачной воде мелькали стаи рыбок, над волнами скользили белоснежные чайки, лёгкий бриз овевал путников.
Так они брели часа полтора, но вот пляж закончился и берег стал обрывисто подниматься вверх.
– Думаю, здесь начинается гористая часть острова, – рассудил Поль. – Интересно было бы туда забраться, только у нас не та одежда, да и экипировки нет. Ты когда-нибудь альпинизмом занималась? Ну вот, и я тоже не силён в лазании по скалам. Наша замковая гора не в счёт, она довольно пологая. Благоразумие говорит, что на сегодня лучше вернуться, тем более, что солнце уже начинает припекать.
– К достоинствам моего мужа следует прибавить рассудительность и здравый смысл, – резюмировала Полина, поворачивая назад.
– Не думай, что я боюсь, – немного обиделся Поль. – То есть, если и боюсь, то только за тебя. Вот подумай, мы здесь одни. А вдруг какая травма? Кто нам поможет? Лучше поберечься.
– Нет, я не иронизирую, правда, ты молодец, что всё стараешься предусмотреть.
Когда они вернулись на «свой» пляж, солнце уже жарило немилосердно, и быстренько окунувшись, они скрылись в домике на сваях.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Полина.
– Тебе здесь, на острове нравится?
– Очень! Честно, мне нигде и никогда не было так хорошо! Простор, море… и мы с тобой. Только мы. Вдвоём.
– Так вот, мне вдруг подумалось, что некая особа была бы сейчас просто в бешенстве, что её медовый месяц проходит не на каком-нибудь Лазурном берегу, а здесь, на затерянном в океане острове, и нет здесь штата прислуги и великосветской публики, перед которой можно было бы похвастать нарядами. Она бы поедом заела своего мужа!
– И я даже знаю, кто это, – ответила Полина.
– Знаешь, отец сказал мне как-то, что Иолла сама жертва обстоятельств и, по сути, несчастный человек.
– Как это? – удивилась Полина. – У неё ведь есть всё на свете?
– Хочешь, расскажу тебе то, что узнал от отца? – спросил Поль и начал рассказ про семейство Терсов и Зелёную Птичку.
Когда он закончил, в глазах у Полины можно было прочесть сочувствие.
– Мне жаль её, – призналась она. – Не нужны никакие богатства, если ты знаешь, что родная мама тебя предала.
120. Непростой разговор
Поль и Полина не могли, разумеется, знать о сцене, которая разыгралась в особняке Терсов примерно за неделю до того дня, когда Поль рассказывал жене историю семейства Иоллы.
Дело было утром в гостиной роскошного особняка банкира. Теодор Терс просматривал свежую корреспонденцию, а его дочь листала глянцевый журнал. Надо было вникнуть во все тенденции современной моды, чтобы не ударить в грязь лицом на курорте, куда она собиралась отбыть с отцом дней через десять. Вдруг Иолла заметила, что благодушное выражение с лица её папаши исчезло. Он впился глазами в какую-то заметку в «Медилендских новостях» и на его некрасивом лице появилась гримаса бешенства. Сначала Иолла решила, что отца огорчили какие-то финансовые новости, и даже пробормотала что-то вроде:
– Папочка, не переживай, всё образуется!
Но отец взревел:
– Образуется?! Вряд ли! Полюбуйся! – и через весь стол швырнул ей газету.
Сначала Иолла увидела фотографию. Чья-то свадьба, чета новобрачных на крыльце старинного храма. Невеста в фате и свадебном платье. (Иолла невольно отметила, что в этом году модны более длинные вуали, да и платье, на её вкус, недостаточно шикарное).
«Средний класс» – вынесла она вердикт. Правда, на голове у новобрачной был весьма необычный венец. Видно было плохо, но вряд ли дорогое украшение, скорее подделка. Потом её взгляд переместился на жениха, и тут Иолла вздрогнула, как будто получила удар электрического тока. Это был он! Он! Поль! И он улыбался глупой (так показалось Иолле), счастливой улыбкой и с обожанием смотрел на своею спутницу!
Взгляд Иоллы снова метнулся к девушке. Она всмотрелась в лицо и снова получила болезненный укол в сердце: это была она – та простушка, которую Иолла видела с Полем дважды! Ничтожество! Как она сумела увести, украсть у неё такого жениха?!
Иолла скомкала газету, отшвырнула её от себя и залилась злыми слезами. Она содрогалась от рыданий, на неё было страшно смотреть: лицо покрылось красными пятнами, из глаз во все стороны разлетались колючие солёные брызги, рот некрасиво перекосился и из него исторгался то истошный визг, то крики:
– Ничтожество! Ненавижу!
Терс поверх очков наблюдал за истерикой своего чада.
Когда основная часть слёз уже иссякла, а крики почти прекратились, он спросил, еле сдерживая раздражение:
– Ну что, добилась? Упустила лучшего жениха королевства!
– Эта дрянь, это ничтожество! Она его околдовала! Ты бы видел эту уродину!
– Судя по фотографии, девушка довольно красивая, может быть, и не так, как ты, но всё же…
– В газете её подрисовали!
– Возможно, я её в жизни не видел.
– Она убогая беднячка!
– И это возможно, хотя вряд ли. У неё на голове, знаешь ли, диадема стоимостью целое состояние. Уж я-то в этом разбираюсь, можешь поверить. Вещь отменная. В такую фальшивые камни вставлять не будут. И работа штучная. Хотел бы я знать, какой ювелир создал этот шедевр. У нас в стране таких нет! А ведь могла бы украшать твою голову!
– Тогда это ей подарили Вундерстайны!
– Что же, и такое может быть. Такая вещица вполне могла быть в одном из тех ящиков, что хранятся в нашем банке. Представляешь, целая комната старинного золота! И оно могло бы стать твоим, будь ты поосмотрительнее!
Иолла зарыдала с новой силой. Отец снова дождался, когда слёзы слегка оскудели.
– Вот что я тебе скажу, моя дочь. Всё у тебя есть: и красота, и ум, и богатство. А вот хитрости нет. Сколько раз я тебе говорил: мужчинам не нравится, когда им читают нравоучения, поучают, высмеивают. До свадьбы надо быть тихой, покорной и ласковой, и не показывать своего характера! Тем более, когда имеешь дело с этим благородным сословием! У них и фамильная гордость, и моральные принципы, нарушать которые им не позволяет какая-то честь! Когда его отец пришёл, чтобы арендовать у нас сейфовую комнату, я чуть от смеха не лопнул! Костюму не меньше десяти лет, ботинки поношенные, а держится – как принц крови, по крайней мере. Еле цедит слова, на улыбки не отвечает! Я для него – пыль под ногами! Я, я – Теодор Терс! Я мог бы вспылить, сказать дерзость, отказать в аренде комнаты, наконец! Но я был вежлив и приветлив, я едва ли не раболепствовал перед ним! И всё ради тебя! А ты, я спрашиваю? Как ты вела себя? Без конца делала замечания, читала нотации. Сама мне рассказывала об этом! Потом, зачем надо было на глазах у молодого Вундерстайна разыгрывать сцену с этой нищенкой? Тебе что, трудно было понять, что люди подобного сорта всегда стоят «за справедливость», они вступаются за всех «обиженных» и «несчастных». Это у них такой кодекс чести! Ну, пообещала бы ты отдать этот паршивый альбомчик, ну даже отдала бы – зато не всплыла бы история о том, что мы позаимствовали оттуда несколько стишков для твоей книжки. Думаешь, этот случай прибавил уважения к тебе? Так что нечего теперь рыдать, сама виновата.
Иолла залилась новыми потоками слёз.
– Ну полно, дочка, полно, – смягчился Теодор Терс, – это будет тебе хорошим уроком. Ты у меня красивая, будут ещё у тебя и женихи, и воздыхатели.
– Такого не будет! – сквозь слёзы выкрикнула Иолла.
– Ты что, любишь его? – изумился отец.
– Люблю? Да я его ненавижу! Аристократишка паршивый! Но он – самый богатый жених королевства! У него отец граф, и он сам станет графом! Король – друг их семейства! Я бы блистала в свете, и каждый день мои фотографии появлялись бы в светской хронике! Все бы передо мной преклонялись и завидовали!
Терс слегка загрустил :
– Поверь, дочка, выходить замуж с таким отношением к будущему мужу – плохая идея. Ладно, пусть не любовь, но какая-то привязанность должна быть? Без этого не будет счастья.
– Ну что ты в самом деле заладил: любовь, счастье! – обозлилась Иолла, – при чём здесь всё это?
Теодор Терс какое-то время молчал, а потом со словами:
– Ты вся пошла в свою мать, – встал и покинул комнату.
От изумления у Иоллы даже высохли слёзы. Впервые в разговоре с ней отец упомянул о матери.
Когда Иолла была ещё совсем маленькой девочкой, она иногда спрашивала у отца, где её мама? Ведь у всех должна быть мама? Отец либо отшучивался, либо переводил разговор на другое. Но когда ей было лет девять, нашлись «добрые» люди, которые ей во всех подробностях расписали некрасивую семейную историю. Иолла несколько дней ходила мрачная, отец даже решил, что она заболела. Но на самом деле за эти дни в её душе выросла огромная, неутолимая ненависть к женщине, которая её родила, а потом с легкостью бросила ради богатства. И вот сейчас отец сказал, что она похожа на эту женщину, которую Иолла презирала всей душой! И причём тут любовь, о которой они говорили перед этим? Нет, Иолла этого понять не могла.
Она решила, что сейчас её цель – найти такого богатого, блестящего и знатного жениха, чтобы эту новость обсуждали во всех домах Медиленда, чтобы в газетах появились её шикарные фотографии, и чтобы Поль горько пожалел, что упустил своё счастье!
121. Четвертый белый камешек (окончание)
– Поль, расскажи мне ещё о чём-нибудь, – попросила Полина. – Я так люблю слушать тебя, как будто читаю интересную книгу. Хоть ты и сомневаешься, но я вижу: у тебя настоящий писательский дар.
– А о чём ты хотела бы услышать? – спросил Поль, – ну хочешь, я расскажу тебе историю о рыцаре Валенте Вундерстайне, Друге короля Эдвина Победителя? Такую, как мне рассказал отец?
– Да, с радостью.
Поль обнял Полину и начал повествовать о тех далёких временах.
Вечером четвертый камешек переместился в левую кучку, и в правой их осталось всего три. Увы, как быстротечно время!
122. Пятый белый камешек
Неужели им осталось жить на острове всего три дня? Эта мысль наполняла сердца грустью. Казалось бы – неделя! Да это целая вечность! Сколько всего можно сделать! И вот, прошло уже больше половины срока.
Утром пятого дня Поль удивил жену: спросив: умеет ли Полина сплетать венки? И, услышав положительный ответ, повлёк её на поляну, где росли чудо-цветы. Полина сплела два пышных венка и возложила их: один – на голову мужа, а другой – на свою.
– «В моем венке – вьюнок.
Я вью венок – твой юный лоб венчать.
Ведь я тебе принадлежу,
Как сад,
Где мной взлелеяны цветы
И сладко пахнущие травы»… – продекламировал Поль.
– О, как это красиво! – восхитилась Полина, – кто это написал, ты?
– О нет, к сожалению, до таких стихов я ещё не дорос, и вряд ли когда-нибудь дорасту. Ты не поверишь, но это стихотворение написано несколько тысячелетий назад. Некий безвестный древнеегипетский поэт или поэтесса излили в нём свои чувства.
– А написано будто сейчас и будто о нас, – задумчиво проговорила Полина. – Удивительно: тогда люди так мало знали об окружающем мире, а вот чувствовали точно также, как мы и находили проникновенные слова, чтобы эти чувства запечатлеть в веках.
– Это потому, что любовь, как и человеческая душа не имеет возраста, моя родная!
Потом они направились к источнику. По дороге Поль закончил читать стихотворение:
– «Ты выкопал прохладный водоем.
И северного ветра дуновенье
Приносит свежесть,
Когда вдвоем гуляем у воды.
Рука моя лежит в руке твоей.
По телу разливается блаженство,
Ликует сердце.
Мы идем бок о бок
Мне голос твой – что сладкое вино.
Я им жива.
Еды с питьем нужнее мне
Твой взгляд».
Да, это было про них. И вот он, светлый, вечно журчащий ключ. Поль открыл, наконец, свой замысел: он решил сделать фотографию Полины в образе античной нимфы на фоне источника. Он вручил ей захваченное с собой белое парео и помог задрапировать его в виде хитона. Полина села на край каменной чаши, опустила босые ноги в прозрачную воду, а руку подставила под сбегающую струйку воды.
– Ну, как я смотрюсь? – спросила она.
– Ты неотразима! Настоящая лесная волшебница! – воскликнул Поль и защелкал затвором фотоаппарата.
– Давай, я тебя тоже сниму, – предложила Полина.
– Да ну, не надо, какой из меня мифологический персонаж! – стал отнекиваться Поль. Но его жена всё же отобрала у него фотоаппарат и отсняла несколько кадров. На обратном пути Полина попросила:
– Прочти что-нибудь ещё…
– Ладно, слушай. Был такой древнеримский поэт Флор. Он написал такое четверостишье:
«Грушу с яблоней в саду я деревцами посадил,
На коре пометил имя той, которую любил.
Ни конца нет, ни покоя с той поры для страстных мук:
Сад все гуще, страсть все жгучей, ветви тянутся из букв».
– Да, – немного помолчав, сказала Полина, – настоящая любовь, пусть даже и безответная, никогда не забывается и постоянно дает в душе всё новые побеги, доставляя одновременно и радость, и страдание. Мне кажется, именно об этом хотел сказать поэт. Поль, сколько в мире написано прекрасных строк! Обещай, что ты будешь мне их читать!
– Милая, всё, что есть в моей душе, принадлежит тебе, – ответил ей муж.
Они решили провести остаток дня на море. Сегодня на небе появились лёгкие облака, и солнце пекло не так сильно.
Полина стала сгребать песок, и вскоре под её руками вырос небольшой домик с башенкой.
– Здо́рово! – одобрил Поль. – Хочешь, давай соорудим настоящий замок из песка. Не такой, как наш, а волшебный, сказочный!
Работа закипела. Замок сооружали чуть выше линии прилива, чтобы он простоял хотя бы до их отъезда. Вырастали мощные стены, укрепленные контрфорсами, возникали причудливые башенки, тесно лепились друг ко другу здания с остроконечными крышами. Вместо черепицы крыши были покрыты мелкими створками ракушек. А крупные раковины украшали стены замка. Все дорожки и внутренние дворики были вымощены пёстрой морской галькой. Уже почти совсем стемнело, когда замок был готов. Поль обещал завтра утром настругать палочек для шпилей.
Молодые немного ещё посидели около своего творения. Но когда стало совсем темно, и даже очертания их работы трудно было разобрать, они отправились в своё бунгало.
Пятый камешек перекочевал налево, и теперь в левой кучке сиротливо белели только два камешка.
123. Шестой белый ротливо
Утром Поль и Полина первым делом побежали даже не умываться, а посмотреть: как там их замок? К счастью, он не расползся и не осыпался, а только слегка подсох. Поль соорудил обещанные шпили, воткнул их в верхушки крыш и даже укрепил на них листочки и цветочные лепестки, которые должны были изображать флюгеры и флаги. Он сбегал за фотоаппаратом и со всех сторон сфотографировал их работу.
– Давай покажем капитану Монти, – предложила Полина (ей очень хотелось продемонстрировать кому-нибудь творение их рук).
– Конечно, давай, – согласился Поль. – Если он до того времени достоит. Песочные замки – недолговечные сооружения, об этом даже пословица говорит.
– Ну и пусть. Мне нисколечко не жалко потраченного на его возведение времени. Я получила удовольствие, пока мы его делали.
– Я тоже, – признался Поль. – По-моему, это называется: «радость творчества».
Они решили в этот, предпоследний день совершить ещё одну прогулку по острову. Как удивительно! В первый день они были уверены, что успеют исследовать весь остров вдоль и поперёк, а сейчас мечтали увидеть хотя бы ещё несколько его уголков.
На этот раз было решено попробовать пересечь остров или хотя бы часть его по прямой. Путь их лежал через знакомую цветочную поляну. А сразу за ней начинался густой труднопроходимый лес.
– Именно такими я и представлял джунгли, – сказал Поль, продираясь сквозь заросли.
– Нет, это не совсем джунгли, – возразила Полина. – Смотри, как ровно стоят деревья, как будто их специально сажали. И вот, гляди, по-моему, это яблони.
Поль признался, что не слишком силён в ботанике, но не исключает, что его жена права. И вскоре они окончательно убедились, что это – запущенные, выродившиеся, но всё же остатки плодового сада, разбитого здесь когда-то по приказу миллиардера.
Некоторые деревья засохли и упали, другие искривились и выглядели больными: культурные растения нуждаются в постоянном уходе. Но некоторые деревья выстояли, приспособились и даже до сих пор приносили плоды. Поль и Полина сорвали несколько вполне съедобных яблочек, успевших уже созреть в этом жарком климате.
А дальше начинался настоящий лес. Местность постепенно поднималась в гору. Идти было не очень-то легко, но хотя бы не было жарко: под пологом леса стояла вполне комфортная температура. И ещё было хорошо, что дышалось легко: лес был сухим, никаких испарений, никакой болотистой почвы под ногами.
– Хорошо бы добраться до самой высокой точки острова, тогда можно было бы рассмотреть его весь сверху, – предложил Поль.
– Давай попробуем.
Конечно, у Поля был значительно больший опыт преодоления горных склонов, но и Полина тоже старалась не отставать. Временами путешественники присаживались ненадолго отдохнуть, а потом продолжали восхождение.
И через пару часов их усилия были вознаграждены. Подъем прекратился, дальше шла ровная поверхность, поросшая всё тем же лесом.
– Дальше идём очень осторожно, впереди может быть обрыв, – предостерёг Поль.
Так оно и оказалось. Через несколько минут путники оказались на вершине утёса, а перед ними в лучах солнца расстилалось до самого горизонта бескрайнее водное пространство. От красоты захватывало дух, уходить не хотелось. Поль лёг на живот и пополз к краю: ему стало любопытно заглянуть в бездну. Полина страховала его, ухватив за ноги. Впрочем, вряд ли она смогла бы его удержать, если бы почва на краю обрыва вдруг стала сползать в море.
– Да, величественная картина, – поделился впечатлением Поль, когда оказался на безопасном от края расстоянии. – Внизу полно острых камней, а вода вокруг них так и кипит, брызги разлетаются во все стороны! Если кто-то свалится туда, шансов никаких. Давай потихоньку возвращаться, разглядеть весь остров не получится: видишь, обрыв продолжается в обе стороны, а обзор закрыт деревьями.
– Поль, а как ты думаешь, вдруг в этой горе тоже живёт такой же народ, как в нашей? Может такое быть?
– Не знаю. Руб говорил, что это явление нечасто встречается. Но даже если здесь кто-то и есть, мы об этом не узнаем. Они избегают людей и ничем не выдают своего присутствия.
– Как удивительно, что вам удалось с ними подружиться.
– Да, и знаешь, мы очень этому рады, они замечательные ребята и настоящие друзья.
К месту своего проживания путешественники добрались только к ужину. К слову сказать, и повышенный аппетит Поля, и сонливость Полины полностью прошли. Поль предположил, что так их организмы освобождались от накопившегося напряжения и усталости. Возможно. После ужина время, по сложившейся традиции, провели на пляже. Купались, любовались на свой песочный замок, вели неспешные беседы. Было грустно, от того, что завтра – их последний день на острове. Когда багровое солнце утонуло в водах океана, они отправились в свою хижину.
В правой кучке одиноко белел последний камешек
124. «В меня вместятся оба мира…»
Поль проснулся среди ночи от яркого лунного света, проникающего через щели дощатых стен. Было полнолуние. Рядом тихо и безмятежно спала Полина. Во сне её лицо всегда принимало выражение какого-то детского, наивного простодушия, что всегда умиляло Поля. Его сон куда-то улетел, спать совсем не хотелось. Поль размышлял о том, как быстро пролетело время на острове – как один день, и, с другой стороны, не оставляло ощущение, что они здесь очень-очень давно, и многое изменилось в их жизни, в нём самом. И что-то совсем неясное, неопределяемое томило душу.
Поль осторожно, чтобы не разбудить жену, встал и тихо направился к выходу. Ему захотелось немного побыть одному, наедине с природой, с этой лунной ночью.
Он спустился по лестнице и огляделся. Было светло, почти как на рассвете. Неразлучный спутник Земли величественно и торжественно проливал свой свет на сушу и воды океана.
Поль безо всякой цели побрёл на берег, опустился на песок, ещё хранящий дневное тепло, и лёг на спину. Море равномерно вздыхало, точно спящий во тьме великан.
Над ним проплывал далёкий и бесконечный космос. Млечный путь струился по небосводу в окружении неисчислимых звёзд. Эта картина наполнила душу Поля восторгом, который был так велик, что почти переходил в священный трепет.
В самом деле, что такое солнце, как не крохотная звездочка на краю нашей галактики? Таких звезд миллиарды, расстояния от одной до другой огромны, но человек, песчинка из песчинок, упорно и настойчиво раскрывает их тайны. И сам человек, который даже в масштабах родной планеты является крохотной, неразличимой точкой, в своём сознании отражает всю эту бескрайнюю вселенную, вмещая её в себя, являясь одновременно её крохотной частью. Как это осознать? Как понять? И потом, как бы ни был мал, ничтожен человек, он и сам является совершенным, непостижимым чудом. В самом деле, как гармонично в его теле расположены все органы и ткани, как синхронно и безотказно они работают!
А если углубиться дальше? Миллиарды клеток разного назначения, каждая из которых является чудом, шедевром, беспрерывно продуцируют сложнейшие химические соединения, сообразуясь с потребностями организма, и всё это без малейших усилий со стороны человека! И сам человек, глядя в глубины своего организма, постигает их. Что же получается? Человек, вмещающий в себя весь космос и одновременно являющийся его микроскопически малой частью, и сам собою представляет нечто бесконечно сложное и уникальное?
Внезапно Полю вспомнились строки стихотворения, которое поразило его, когда они изучали в прошлом году курс восточной литературы.
Поль очень любил поэзию. Он знал наизусть множество стихотворений на разных языках. Он любил и европейских поэтов, и американских, и японских, и русских. Древние и античные стихотворцы тоже находили отклик в его душе. Но вот с восточной поэзией он познакомился только в прошлом году и сразу стал её горячим поклонником. Без конца он мог читать стихи Омара Хайяма, Руми, Саади, Хафиза… То мудрые и афористичные, то полные томления и прихотливых восточных образов, эти строки пленяли его воображение.
Но одно стихотворение особенно его поразило. Оно сразу запомнилось, но никак до конца не постигалось Полем.
Написал эти строки азербайджанский поэт Имадеддин Насими.
Он жил почти в то же время, что и Валент Вундерстайн. Был поэтом, философом, мыслителем, закончил свою жизнь трагически. И вот те величественные строки, которые звучали в сознании Поля как колокольный набат:
«В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь:
Я суть, я не имею места – и в бытие я не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, – все воплощается во мне,
Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь…»
Только сейчас, этой звёздной ночью, Полю вдруг открылся весь глубокий смысл этих строк. Ну да, человек вмещает в себя оба мира, но сам в этот мир не вмещается, потому что больше его!
Можно ещё понять и по-другому. Вот человек – сложнейшее биолого-химическое существо. Но где же, среди каких молекул, притаились его память и ум, мечты и воспоминания, фантазии и творческие порывы, его скорбь и радость, его любовь и ненависть? Разве не больше, не удивительнее личность человека самых наисложнейших химических молекул и процессов? Разве не вмещает в себя человек два мира: физический и духовный? Как смог возникнуть кусочек материи, который познал, понял самого себя? И как почувствовал и точно выразил это средневековый поэт?
Поль бы мог ещё долго парить в эмпиреях своих рассуждений, но он стал понемногу замерзать. И его клонило в сон.
«Ну, что же, – сказал он самому себе, усмехаясь. – Моя физическая составляющая сигнализирует мне о том, что ей холодно, а духовная – что она устала и хочет спать. Значит, пора возвращаться под наш гостеприимный кров».
Он встал, стряхнул прилипший песок и направился к хижине. Но эти мгновения, эти рассуждения навсегда запечатлелись в его душе…
Когда Поль тихо на цыпочках подошёл к их ложу, он увидел, что сон Полины стал беспокойным. Она ворочалась, шарила рукой по тому месту, где должен был находиться муж, что-то беззвучно шептала и страдальчески морщила лоб.
Поль тихонько улёгся рядом и осторожно привлёк к себе супругу. Нежно обняв её и поцеловав в пахнущие морем волосы, он едва слышно прошептал:
– Ну, ну, всё хорошо, моя радость, я с тобой, я рядом. Никто не обидит мою девочку. Это просто плохой сон.
Полина повернулась к нему, прижалась щекой к его плечу, глубоко вздохнула, а потом погрузилась в тихий безмятежный сон. А вскоре к ней присоединился и Поль.
