Н. Д. Аврех
Другая сторона бесконечности
Глава 13
– Пакетик чая! – мечтательно говорила Линн. – Самый простой пакетик чая! Как я раньше не понимала, какая это чудесная вещь? А ещё чайник, который можно включить в розетку, и он закипит! Но главное даже не это. Главное – это горячий-горячий душ в тёплой ванной комнате! Вот, чего я хочу больше всего. И настоящий шампунь! А потом – большое и мягкое махровое полотенце! Какая я была дура, что не понимала, какие это прекрасные вещи! В той жизни я ныла, что у меня нет купленной квартиры, а пособия не хватает на заграничные круизы. Я выходила из себя, если из пиццерии доставляли пиццу не с теми добавками, которые я заказала. Я считала себя очень несчастной. А теперь я понимаю, что для счастья достаточно пакетика чая и горячего душа.
– Людям всегда мало того, что они имеют, – ответила Лилит. – Всегда хочется чего-то большего. А когда это большее уже есть, оно кажется чем-то незначительным. И опять хочется чего-то большего.
Линн вздохнула и сказала:
– Пойдём, Лил, отведу тебя, как обещала, в нашу так называемую душевую комнату. А по дороге покажу тебе всё наше убежище.
Линн принесла фонарь, сконструированный Даниэлем из деталей сбитого "наблюдателя". От яркого света метнулся прозрачный плазмоид, похожий на мыльный пузырь.
– Этот плазмоид часто прилетает ко мне, – сказала Линн. – Наверно, я ему нравлюсь. Он начал приручаться. Я назвала его Прозак. Он даже на имя откликается.
Линн отвела в противоположную сторону луч фонаря, положила на ладонь маленький кусочек пищевого брикета, позвала:
– Прозак, ко мне!
Плазмоид, переливаясь разными оттенками, вытянулся, вновь принял форму шара и подлетел к Линн. Прозрачное нечто мягко коснулось её ладони, накрыв собой угощение. Лилит осторожно прикоснулась к созданию, но не ощутила под пальцами ничего, кроме едва уловимого покалывания. Кусочек брикета с виду не уменьшился, но Прозак немного уплотнился.
– Прозак, за мной! – скомандовала Линн, и плазмоид с готовностью последовал за ней. – Видишь, он понимает! А Мэг говорит, что плазмоиды не могут быть живыми, и тем более что-то понимать. Науке, видите ли, не известны небелковые формы жизни.
Девушки отодвинули металлический лист, изображающий дверь, осветили фонарём тёмный коридор. Стены, выложенные гладкими плитами серого камня, отразили свет. Прозак не отставал. Лилит ещё не привыкла к странной силе тяжести: стоит сделать шаг – и тело само отрывается от пола. Линн поддерживала её под руку и объясняла, что ходить в этом мире можно даже так, как это делают воробьи.
– В нашем убежище много отдельных отсеков, – объясняла Линн. – Станислав считает, что здесь было титановое месторождение, а отсеки – временные жилища работников. Вентиляция централизованная на весь лабиринт, но именно здесь вентиляционные решётки в каждом помещении. Пока ты была без сознания, тебя поместили к Мэг, чтобы ей удобнее было присматривать за тобой. Но тебе уже нет смысла переселяться, ведь мы покидаем убежище. Скорее бы! Последние дни мне очень страшно здесь. Будто что-то злое думает об этом месте и подбирается сюда. Я на грани нервного срыва.
– Потерпи, Линн, как-нибудь выберемся отсюда, – сочувственно произнесла Лилит. – Ведь с нами такие замечательные люди! Ты только продержись чуть-чуть, и уйдём в безопасное место, по которое Станислав рассказывал.
– Держусь пока, но надолго моих нервов не хватит. Ничего не помогает от страшного предчувствия. Не хочу тебя грузить всем этим, ты ведь ещё не поправилась.
Они прошли по коридору. Прозак летел над головой Линн, переливаясь в свете фонаря. Металлический входной лист в один из отсеков был отодвинут. На коврике, плетёном из полос жёсткой технической ткани, ползала Селена. Екатерина в свете фонаря мастерила из каких-то обрывков ползунки. За неимением иголки с нитками, она дырявила края ткани и соединяла их самодельными шнурами. Так же была "сшита" и туника, которую обнаружила на себе Лилит, когда очнулась. Из тех немногих обрывков тряпья, которые удавалось раздобыть, Екатерина первоначально мастерила одежду и бельё вечно мёрзшим обитателям убежища. А потом Тамму и Ким отбили у дикарей восемь новых комбинезонов, упавших из Большой трубы.
Девушки поприветствовали Катю, и пошли дальше.
– Я никогда не заведу детей, даже, если выберусь отсюда, – говорила Линн. – Мне вполне хватает моей депрессии и панических атак. А Екатерина – она совсем другая, сильнее. Она Селену любит, хоть ей пришлось родить её от мерзкого дикаря. Она старается быть Селене хорошей мамой, раз уж бедняжке не повезло родиться в этом проклятом лабиринте. Я б так не смогла.
Следующий металлический лист был отодвинут, а помещение почти пусто. Лишь тонкий лоскут-одеяло на каменной лежанке, немного сложеной одежды, да металлическая кружка – больше там ничего не было. Строгий минимализм.
– Здесь живёт Ким. Он выбрал самое маленькое помещение, но чувствует себя в нём королём. У него никогда раньше не было собственной комнаты, а теперь есть. Ким лучше нас всех приспособлен к такой жизни, ведь он вырос в лагере для неблагонадёжных. Всех родившихся там мальчиков называли Ким. И девочек тоже. Пучок гнилой соломы в бараке на пятьдесят человек считался там верхом комфорта. А сбежал он оттуда только уже взрослым.
Линн продолжала экскурсию:
– Вот тут живу я. Но у меня такой кавардак, что лучше не заходить! Мэг меня критикует, говорит: как у человека в комнате, так и в голове. Она не понимает, что у меня просто нет сил и мотивации наводить порядок. Ким и Билли это понимают и за меня заступаются.
– У человека должно быть так, как ему самому комфортно, – заметила Лилит.
– Вот ты тоже меня понимаешь! – обрадовалась Линн и прошла дальше. – А вот тут живёт Антонио. Между нами: Антонио жутко неравнодушен к Кате, прямо глаз с неё не сводит. Катя сначала была, как неживая, даже взгляд был, как у мёртвой, хотя Ким с ней много беседовал, какие-то психологические приёмы вспоминал, которые он в восстановительном центре из интернета выудил. А Антонио её просто утешал без всяких приёмов. Очень волновался за неё, когда она была беременная. Беспокоился, как она родит без настоящих врачей. Веселил её, как мог, ,подбадривал, и Катя оттаяла.
– Антонио – парень хороший, но не в моём вкусе, – сказала Лилит.
– И не в моём. А я нравлюсь Билли, он мне сам сказал. Но он тоже не в моём вкусе: слишком здоровенный и накаченный – у него в тюрьме был хороший спортзал. Я даже сначала боялась Билли. Но потом оказалось, что с ним интересно поболтать, и у нас одинаковые музыкальные вкусы. Вообще, Билли оказался душка. Это с дикарями он очень злой и брутальный. А когда я недавно прогуливалась с ним по туннелю, он так нежно обнял меня за талию, что я даже не представляла, что он так может. Но меня всё ещё пугает, что он такой мускулистый и сильный. Это слишком противоположно мне. Я будто замораживаюсь, когда он рядом. И он, как назло, это заметил. Сказал, дождётся, пока я разморожусь.
– По-моему Билли неплохой парень, – заметила Лилит. – Он ужасно самоуверенный, он бывший бандит и зек, но в нём чувствуется ум и интеллигентность.
– Так он два университета окончил, пока сидел в тюрьме. И книгу написал, – сказала Линн. – Знаешь, Лилит, в той жизни, я как-то раз познакомилась в интернете с одним парнем. Он был во всём, как я: худой, бледный, депрессивный. Правда металл он не слушал, только готику. Короче, полная противоположность Билли. И одевался он готически, и весь дизайн его сайта был из чёрных веток на сером фоне и замшелых надгробий. Мы долго переписывались, а потом решили встретиться. Посидели в кафе и пошли погулять по старинному кладбищу, как раз полнолунье было. Я тоже была в чёрном готическом платье с кружевами, и поначалу всё было отлично. Мы шли среди красивых памятников, разговаривали про то, как мы не в том веке родились, не в викторианскую эпоху, и как нам нет места в этой жизни, и только остаётся умереть. Вроде я нашла взаимопонимание, но вдруг из-за памятников показались какие-то двое в капюшонах. Этот "друг" моментально сиганул через ограду и удрал, а меня оставил. У меня платье за что-то зацепилось, и я не могла двинуться. Я испугалась и так завизжала, что сторож поднял полную тревогу. Принеслась полиция – сразу несколько машин – и оцепила кладбище. А двое в капюшонах оказались мирными готами, которые тоже пришли погулять по кладбищу в ночь полнолуния.
– И дальше что было? – спросила сквозь смех Лилит.
– А дальше я этого "друга" заблокировала во всех соцсетях. И опять осталась одна со своей депрессией. Но знаешь, Лилит, что я думаю: Билли на его месте не оставил бы меня, не удрал бы.
– Ну да, от него бы удирали, да со всех ног!
Линн смеялась представляя себе, как бы это было. Затем сказала:
– Но ты не поверишь: иногда мне начинает казаться, что мне нравится Ким. Он небольшой и с виду хрупкий… Он кажется безопасным, хотя я знаю, что он перерезал горло охраннику, чтобы сбежать из лагеря. Но и я тоже, если разобраться, подстрелила из арбалета с десяток, не меньше, дикарей.
– Ого! Да ты прямо безстрашная! – воскликнула Лилит.
– Да какой там – отмахнулась Линн. – Недавно мы поднялись за пищевыми брусками на первый уровень, и возле Большой Трубы попали в засаду. Я стреляла, Тамму бил дикарей гарпуном, парни в ближнем бою тоже скольких-то положили. И ты не поверишь: в тот момент страшно не было. Совсем. Чувства, будто, отключились. Я даже не ощутила, как меня ранили в плечо. Страшно стало уже потом, когда мы отбились от диких, и опасность миновала. Тут только боль почувствовалась. И тогда я позорно разревелась. Билли меня утешал, приятные комплименты говорил, взял на руки и отнёс к Мэг обработать рану. Хотя он и сам был ранен. Стычки с дикими – это наша повседневность. Во время них страха нет, а вот после…
Входной лист в отсек Тамму Ворона был отодвинут, слышалось несколько голосов. Ещё издали они услышали строгий голос Мэг:
– Тамму, а у тебя что с домашним заданием по английскому?
– Это рассказ-то? – отвечал шаман. – Хороший рассказать могу.
– У нас проходят разные уроки, – разъяснила Линн. – Мэг преподаёт английский для тех, кто его плохо знает. И также рассказывает о литератре, о поэзии, о хороших манерах, чтобы мы не превратились в дикарей – здесь одичать легче лёгкого. Тамму обучает нас стрельбе из лука и метанию гарпуна. Но метких стрелков нет, кроме меня. Билли учит приёмам самообороны – это обязательные уроки для всех. Но у меня плохо получается, хотя со мной Билли очень терпелив. Антонио преподаёт различные приёмы ножевого боя и метание ножей. А сейчас – урок английского, но мне-то он не нужен, я его и так знаю.
Девушки остановились в дверях отсека, занимаемого шаманом, а Прозак встретил под потолком парочку своих сородичей. Лилит с удивлением заметила связку амулетов и небольшой бубен с колотушкой. Как объяснила Линн, шаман вёз их с собой в дальнее стойбище для камлания, когда ЭТИ появились на его пути. Он яростно отбивался, пока ему не разрешили взять эти предметы с собой. С ними его и доставили в Людопарк. С ними он не расстался, даже отбиваясь от людоедов.
Кроме шамана, на уроке английского были Станислав и Ким. Антонио тоже присутствовал, желая обогатить словарный запас. Тамму начал рассказ. Он старался правильно произносить слова чужого языка, и заменял слова, которых не знал, чукотскими:
– Как-то раз старый-старый дед, которого давно ждут в нижней тундре, пришёл в свою ярангу. Пришёл, а там… девица голая! Красивая-красивая! Вот с таким большим задом и во-от с такими сиськами! Косы с руку толщиной, а мордаха, как Луна в полнолунье. Дед забыл, что уже старый…
– Тамму! – рассердилась Мэг. – Сколько можно похабщину переводить с чукотского! Я так вести урок не собираюсь!
– А что плохого? – искренне удивился шаман. – У нас с древности восхищались красота жён и девиц. А что есть красота? Это большой зад, большие сиськи, волосы густые, блестящие. Лицо, как полная Луна. Вот жена моя – очень-очень красавица. Много-много парни хотели её, когда она девушка была! Дрались за неё топорами. Богатые в бетонных домах, с собственные стада олени – хотели. Даже из большой город Анадырь сватались! А она пришла к бедному шаману, кого тогда ещё никто не знал. В бедное стойбище на берегу океана пришла. Жена моя очень красавица и сейчас, даже при возрасте.
– В возрасте, – сухо поправила Мэг. – И желательно, без подробностей.
– Тамму, постарайся, наконец, уяснить, что для Мэг такие описания звучат грубо, – сказал Ким. – Лучше составь, как я, рассказ про город Лондон и хорошие манеры – что мы на прошлом уроке учили.
Тамму легко согласился и немедленно приступил к рассказу:
– Лондон – город большой, почти как Анадырь. Старый-старый лорд, которого давно ждёт в небе кто-то с крыльями, слез с шикарного снегохода… вездехода… Короче, входит этот старый лорд в… как его… в Букингемский большой-большой дом. Видит: прекрасная юная леди! Задница, как речка Темза шириной! И во-о-от такие сись…
– Всё! Моё терпенье лопнуло! – Мэг встала и гневно направилась к выходу.
– Да ладно тебе, Мэг, – остановил её Станислав. – Ну, успокойся. У Тамму просто другая ментальность. Он по-другому видит мир, у него совсем иные стандарты красоты и правильности. Нам здесь необходимо взаимопонимание, а не взаимные обиды. А иначе, как нам жить дальше? А тебя, Тамму, сколько раз просили не увлекаться красочными описаниями – видишь же, Мэг это неприятно, она на это смотрит иначе, чем ты!
– Ну ладно, – постепенно остывала Мэг. – На сегодня занятие окончено. Ким, Станислав и Антонио – молодцы со своими рассказами. У Тамму я вижу большой прогресс в увеличении словарного запаса. Это уже хорошо. Домашнее задание: попробуйте составить устный рассказ одного из произведений Шекспира. Да-да, того самого. Надеюсь, все помнят прочитанные мной отрывки и пересказ сюжетов? Просьба рассказ составлять без пошлости, Тамму, тебе ясно? Следующей темой будет Чарльз Дикенс.
– Тамму, а ты мне по-секрету потом расскажешь, что там дальше было со старым дедом и этой классной девчонкой? – спросил Антонио.
Все засмеялись. Даже Мэг. Линн сказала:
– Наверно, в глазах Тамму мы с тобой, Лилит, выглядим ужасно! Как два скелета.
– Ну нет, – снисходительно ответил шаман. – Вы ещё маленькие девочки, несмотря на возраст и всё, что вы пережили. Вы и не хотите вырастать – вам так больше нравится. Может, вы правы: у настоящих-то женщин жизнь тяжёлая. Пойду охранять стойбище, сменить Билли надо.
Шаман проверил тетиву лука. Добавил в колчан заострённых металлических прутов с приклеенным странным оперением. Взял гарпун – тяжёлую длинную заострённую металическую пику – и вышел из своего отсека. Остальные тоже разошлись. Линн и Лилит отправились дальше осматривать убежище.
Металический лист в следующее помещение был снаружи подпёрт двумя тяжёлыми каменными блоками. Здесь томился пленённый лазутчик Роко Драный Комбинезон.
– А душ-то где? – спросила Лилит.
– Так мы в ту сторону и идём. А по дороге, если выход из убежища открыт, увидим Ломаную Громадину. Ту, про которую говорил Драный Комбинезон, и которую сейчас ремонтирует Даниэль. Я стараюсь там не бывать: не переношу запах метала, у меня от него чешется всё тело, свербит в носу и сводит живот.
– Ты очень чувствительная, Линн.
– Чувствительная – не то слово, – всхлипнула Линн. – Я вообще не понимаю, как я до сих пор жива. Мне тяжело ходить, у меня кружится голова, тошнит, скрипят суставы, плывёт перед глазами, нет сил, горят пятки, зудят локти…
– Давай на этом остановимся, – предложила Лилит.
– Ну никто мне не сочувствует, – вздохнула Линн, и дальше шла молча.
За поворотом туннель кончался. Вернее, он был плотно заложен выломанными где-то блоками и камнями. Здесь кончалось убежище. Вход был пробит немного в стороне, хорошо замаскирован и закрывался изнутри тяжёлой каменной плитой. Бежавшие проделали огромную работу, обезопасив себя и своё жилище от каннибалов и агрессивных безумцев. Роко Драный Комбинезон как раз пытался выяснить и выяснил, где находится вход в убежище. В данный момент входная плита в конце узкого лаза была отодвинута. Девушки вышли во внешний тунель, ничем не отлчающийся от внутреннего. Здесь в нише и размещалась Ломанная Громадина. Лилит с удивлением разглядывала диковинный механизм. Тамму о чём-то говорил с Даниэлем. Загадочная машина стояла на трёх опорах и занимала всю нишу. Серое, местами коррозированное покрытие не отражало свет фонарей. Спереди, как распахнутая пасть, открывался широкий раструб, забранный металлическими прутьями, часть из которых явно была выломана на стрелы. Много металического хлама валялось на полу рядом с агрегатом.
– Как такая штука сможет ехать? – спросила Лилит. – У неё и колёс-то нет.
– Снегоход тоже колёс нет, – заметил Тамму, – однако ж он едет.
– Тамму почти прав, – улыбнулся Даниэль. – Эта штука создаёт под собой электромагнитное поле, настолько сильное, что оно поднимает ей над полом. На нём, как на подушке, она движется… должна двигаться.
Шаман пошёл дальше, чтобы сменить дозорного Билли.
– Тамму! – крикнул ему вдогонку Даниэль. – Если увидишь наблюдателей, настреляй мне пару-тройку крупных, тех, что с тремя окулярами. Только блоки питания не задень, как в прошлый раз. Они мне позарез нужны.
Шаман кивнул и скрылся за поворотом. Линн вдруг встревожилась, её зрачки расширились.
– Дани, когда эта штука уже, наконец, сможет ездить? Может, можно как-то побыстрее? Ну хоть чуть-чуть! Надо уходить скорее, иначе беда будет. Как подумаю об этом, так дыхание перехватывает, кровь в венах тяжелеет! Что-то плохое сюда приближается, точно знаю. И не дикари это. Это хуже. Дани, ну поторопись, пожалуйста!
– Кисонька, я понимаю, что надо быстрее, – заверил инженер. – Я и так отсюда не вылезаю. Но технология тут запредельная! Эта штука на мысль реагирует – кто бы мог подумать! Я, доктор технологических наук, едва-едва что-то начал понимать. Но моё понимание – как букварь для детского сада по сравнению с учебником вуза.
Даниэль исчез в недрах загадочной конструкции и вынырнул оттуда с двумя кусочками отлично отполированного титанового сплава:
– Чтоб вам, девчонки, не было грустно – вот вам зеркальца, почти, как настоящие.
Линн взяла кусок металла с видимой опаской, говоря:
– Я, наверно, такая страшная без косметики! Боюсь даже смотреть!
– А я ещё страшней! – заверила Лилит. – Сейчас, как увижу – и это мне надолго испортит настроение.
– Я жутко растолстела на проклятых пищевых брикетах! – ужасалась Линн. – Ведь я даже не знаю, сколько в них калорий. У меня уже заострённые колени не выступают, как раньше. А на руках и вовсе мышцы образовались от натягивания тетивы. И я уже не я…
Инженер поспешил вернуться в машину и приняться за работу. Он усмехнулся, слыша доносящееся снаружи:
– Ой, какой ужас! А на голове-то что! Кошмар!!! Жуть! Раньше я хоть этого не видела! Дани, зачем ты нам это дал?!
Наконец голоса стихли, девушки вернулись в убежище.
За узким проходом мерцал крошечный огонёк. Показалось помещение, выложенное огромными каменными блоками, с водным резервуаром в центре. В свете фонаря вода казалась чёрной. На трубе сушились рванная куртка, истрёпанные мужские трусы и несколько пар дырявых носков. У воды был установлен ржавый бак с какими-то приспособлениями и трубами, одна из которых забирала воду из резервуара, а другая вела за ширму из покорёженных металических листов. Под баком горел шариком синеватого пламени углеродный брусок.
– Дани и Станислав сконструировали что-то вроде душа с бойлером, – сказала Линн. – Здесь, на окраине лабиринта, кислорода немного. Поэтому брусок еле горит, а вода еле греется. Умываемся почти холодной – это жуть! Как я до сих пор это выношу? За ширмой можно помыться – там Станислав и Дани сделали что-то вроде крана с душем. Сток в полу, ведущий в коллектор – это для всяких нужд. Холодища дикая, надо быстро-быстро помыться и скорей-скорей растереться куском комбинезона. Вот тебе чистый кусок комбинезона, держи.
В импровизированной душевой кабине на полочке стояло несколько посудин. Линн принялась объяснять их назначение:
– Вот здесь вместо мыла – зола от углеродного бруска. Она моет, как ни странно, даже волосы. У меня длинные, а у Кати вообще коса ниже пояса. Такую косу мыть золой – адское занятие. А резать жалко! Золой даже бельё отстирывается. Правда, от трусиков клочки одни остались, а новых взять негде, и просто хочется умереть. Катя смастерила нам набедренные повязки из обрывков тканей.
– Я знаю, Мэг дала мне её уже, – заметила Лилит.
– А вот это – зубная паста, – продолжила Линн. – Её Мэг изобрела: какой-то песок долго перетирала с плесенью, выпаривала и варила. Получилась жуткая гадость. Но ничего другого всё равно нет, а за зубами следить необходимо – дантисты в лабиринте не водятся. Зубных щёток нет – приходится пальцем чистить, но вот из этого кусочка технической ткани можно выдеруть нить для чистки зубов. От всего этого хочется совершить самоубийство. Как я его до сих пор не совершила? Расчёски тоже нет – пятернёй причёсываемся. А как бедная Катя со своей косой справляется – страшно представить! А в этой склянке – дезодорант, его Мэг изготовила из жуткой плесени. Его мажут, как мазь, и он запросто может свести с ума. У меня от него щиплют все подмышки. Но он действует. А здесь наша "туалетной бумага", вернее, куски обмотки от водопроводных труб. Это фильм ужасов какой-то, а не жизнь! Обмотка труб у нас не только для этого, а для многих целей. Она очень прочная, упругая и гигроскопичная. Идёт на тетиву для лука и арбалета. И на оперение для стрел. И на подгузники для Селены. И изоляционную ленту для изобретений Дани. И нам на прокладки. И ещё применений много. Но за этой обмоткой надо переться на четвёртый уровень, и там в жутком холоде отматывать её от трубы, каждую минуту ожидая напдения психов.
Лилит взяла кусок комбинезона, изображающий полотенце, свежую набедренную повязку из технической ткани и пошла за ширму. Вода была чуть тепловатой. Стуча зубами от холода, Лилит потёрла тело и волосы золой, поскорей смыла и принялась растираться куском ткани. После такого умывания облачаться в кожаную юбку и шипастый корсет не хотелось совсем, а вот тёплый комбинезон оказался как нельзя более кстати.
– Как мне надоело вот это всё! – жаловалась Линн. – Но здесь такие люди! Такие люди! Интересные, сильные и смелые. А главное – все друг за друга, как в "Семейке Адамс"! Мэг с шаманом, даже если и поцапаются, то без зла. У меня наконец-то появилась такая большая и чудесная семья, что мне расхотелось умирать. Знаешь, я даже стараюсь не ныть, чтобы никому не отравлять жизнь. А это жутко тяжело! А у тебя есть семья, Лилит?
– Была, – нехотя ответила Лилит. – Но лучше б её не было, не хочу и вспоминать. Металл-группа мне в большей степени семья.
– Ну ещё бы! Бес, он такой классный! И Змей с Мраком.
– Знать бы хоть, как они там, увижу ли их когда-нибудь, – вздохнула Лилит, и почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. – Давай не будем об этом, Линн. Лучше расскажи мне ещё что-нибудь об этих людях… о твоей "семейке Адамс".
– Теперь это и твоя семейка, Лилит, – сказала Линн. – Поверь, все, кто бежал от дикарей – все люди необычные. Обычные – они остались. Были, правда, ещё три девушки, которых наши парни выкрали из племени. Они на Билли так и вешались. Но всё равно они быстро вернулись, к мужьям, которые их колотят. Страшно им было здесь, непедсказуемо. Нас здесь совсем мало, мы едва выживаем, а там – большая стая. Там стабильно. Одичали те, кто прибыли с нами. Чтобы быть, как все. Мужчины ловят в дальних туннелях ещё более одичавших психов. А женщины рожают детей в антисанитарных условиях.
– Как хорошо, что мне удалось от них отбиться! – в который раз сказала Лилит.
– Ты молодец, Лил Ты смелая! А я, оказавшись среди дикарей, так перепугалась, что со страху тупо ревела и сквоь слёзы рассказывала всем подряд про разные способы самоубийства. Меня поэтому в жёны никто не взял, чему я очень рада. Сказали: тощая, слабая, ни работы от меня, ни детей здоровых, одно нытьё.
– Тебе повезло, – заметила Лилит.
– Это точно! – воскликнула Лин. – Сначала я думала, что меня в жертву принесут. И вроде, хорошо: не нужно даже самоубиваться, чтоб помереть. Но когда я раньше себе по венам чиркала, я не думала, что реальная смерть – это так страшно. Это была всего лишь игра в смерть. Чтоб почувствовать себя живой и приглушить душевную боль. Когда смерть реальна – это совсем по-другому…
– Знаю, – сказала Лилит. – На себе это испытала, когда перестала есть и пить. А жива осталась не по своей воле. Вытащили эти гады.
– Тебе, видать, тоже пришлось несладко, – ответила Линн. – Понятно, жить в таких условиях не имеет смысла. А умирать по-настоящему очень-очень страшно. Когда меня хотели принести в жертву, какой-то дикарский дед завопил (насколько его можно было понять), что во мне злые духи, мяса нет, а сама я – отрава жизни. И вытолкали меня из их пещеры. Забилась я в какую-то щель и даже плакать не могла, до того было плохо. Я видела, как Мэг бежала мимо, и с ней отбивались от дикарей Ким, Тамму и остальные. Мэг храбрая, не то, что я. Меня парализовало от страха. Хотела бежать с ними, но вошла в ступор, даже шевельнуться не могла. Сколько я так сидела – не знаю, время будто не существовало. Без таблеток паническая атака зашкаливала. Я задыхалась, а потом уснула, или потеряла сознание.
– А что дальше? – спросила Лилит.
– Когда я пришла в себя, освещение погасло: ночь была. Только вдалеке виднелся слабый отсвет. Я побрела туда, не знаю, зачем. Спотыкалась в темноте обо что-то, коленки разцарапала. Оказалось, свет этот от огня на алтаре, где меня чуть не принесли в жертву. Никого не было. Наверно, спали все. Стало дико страшно, вернулась паническая атака. Я побежала с рёвом неведомо, куда, в полном ужасе. И наткнулась на Катю. Она сидела возле какой-то вонючей норы и плакала. Тихонько так, жалобно, как щеночек маленький плачет. Возле неё огонёк тлел в осколке черепа. Катю все хотели в жёны – она здоровая, сильная, не ноет. Не то, что я. Но, когда она вот так сидела и плакала, мне стало до того её жалко, что прошла паническая атака. Я Катю утешала, а она всё плакала. Тогда я предложила ей вместе убежать отсюда. Прямо сейчас. Даже, если мы пропадём, это лучше, чем остаться здесь. Тогда Катя перестала плакать, обняла меня, сказала, что и сама хотела бежать, но одной очень страшно. А вместе, может, и не будет так страшно. Она быстренько достала из норы два пищевых брикета нам в дорогу и воды в какой-то фляге. Мы взяли горящий в осколке черепа брусок и тут же побежали пока все спят.
– Молодцы, правильно сделали! – похвалила Лилит. – А дальше?
– Поначалу старались бежать быстро, чтоб уйти как можно дальше. А мы тогда ещё непривычны были к здешней гравитации. Бежали, как могли, пока из сил не выбились. В никуда бежали,. Хорошо, хоть, на психов не наткнулись. Зато наткнулись на такое! До конца жизни не забуду! Представь: большая пещера и полно покойников! В лабиринте воздух сухой, наверно, поэтому они были высохшие, как мумии. Были и вовсе скелеты! Я чуть не уписалась. Одно дело в ужастиках такое смотреть, а совсем другое – в реальности! Но Катя сказала, что это, наверно, здешнее кладбище. Ведь земли нет, чтоб похоронить, и дров, чтоб кремировать. Над скелетами, что лежали вдалеке, у самой стены, были надписи на разных языках. Увидев надписи, Катя пошла посмотреть, она ж филолог, в ней ещё остался профессиональный интерес. И я следом. Над одним из скелетов был нацарапан крест и надпись по-русски. Катя перевела её: "Здесь покоится грешная монахиня монастыря "Успения Богоматери" раба Божия Аксинья, в миру Екатерина Казанцева, взятая бесами в ад, и руки на себя наложившая, не желая вступать в греховный союз с бесом. Прости её, Боже". Бедная Екатерина долго плакала, когда прочитала это. А я думала: "Неужели, тот, кто нацарапал эти слова, всё ещё продолжал во что-то верить? Как??!"
– А дальше что было? – спросила Лилит.
– А дальше мы опять побежали. Сколько бежали, куда – не знаю. Брикеты съели, воду выпили. Потом освещения не стало, брусок догорел, мы чуть не свалились в какую-то шахту. Побрели наощупь. А потом и сил не стало совсем, голова кружилась, идти в темноте стало невозможно. Мы сели и говорили друг с другом. Говорили, что лучше умереть от голода и жажды чем жить среди людоедов. Потом я, наверно, отключилась. Вдруг стало легко и светло. Я прыгнула сквозь потолок и полетела над странной долиной, усеянной кратерами. Было чёрное небо с яркими-яркими звёздами, и так хорошо – не передать! А потом я открыла глаза, и увидела, что меня несёт кто-то незнакомый, и опять кругом проклятый туннель. Испугалась, что попала обратно к дикарям. Хотела заорать, но зашла в ступор и отключилась. Потом я, конечно, узнала, что это был Ким. Он что-то искал и наткнулся на нас. Меня он сразу понёс в убежище, передал Мэг и отправил Антонио и Билли за Екатериной. Так мы с Катей и оказались в нашей семейке. Теперь мы с ней сёстры: ведь мы вместе умирали и вместе, можно сказать, родились во второй раз.
Закончив рассказ, Линн надолго замолчала. Тихонько журчала вода в трубе, ведущей к резервуару, потрескивал, догорая, углеродный брусок. Несколько плазмоидов парили над головой Линн. Она взяла новый брусок, подожгла его от старого и сказала:
– Знаешь, чего я боюсь больше всего! Не дикарей, нет, а того, что вдруг каким-то чудом нам удастся отсюда выбраться. И всё будет, как было раньше. Все разъедутся по своим странам, займутся своими делами. Сначала будут часто переписываться, перезваниваться. Потом всё реже и реже, а потом будут только поздравлять друг друга по праздникам. И я опять останусь одна. Опять буду целыми днями лежать в кровати, глотать таблетки и плакать. И слушать музыку…
Глаза Линн переполнились блестящими крупными слезами. Слёзы покатились по лицу на куртку. Линн уткнулась в плечо Лилит и безутешно расплакалась.