Валерий Борисов
Децимация
17
На следующий день открытие съезда советов было отложено на вечер. Обстановка была накалена до предела. Днем состоялось заседание большевиков киевского областного совета. Вопрос стоял о том – открывать работу съезда или нет. Ясно было видно, что представителей Центральной рады будет больше, чем делегатов советов. Лишить их незаконных мандатов не представлялось возможным. Но и откладывать работу съезда было нельзя. Обе силы готовились к схватке на съезде. Опасность состояла в том, что почти все делегаты были вооружены, а это могло иметь печальные последствия. Это понимали все. Оттого в зале Купеческого собрания было жарко и напряженно. Все места были заняты. На хорах, вместе делегатами, сидела заинтересованная публика. Сергей, вместе с Бардом и Эльвирой, находились в левой стороне партера, – места делегатов от советов. Правую сторону и центр занимали солдаты-сичевики и украинская интеллигенция. Рабочих и крестьян было немного. Раздавались пьяные выкрики возбужденных делегатов.
Кабинет Центральной рады в полном составе стоял за кулисами, готовый выйти на сцену. Винниченко мучился сомнениями – правильно ли они сделают, если займут без голосования весь президиум? И он тихо спросил Грушевского:
– Может, подождем избрания президиума?
Тот неодобрительно взглянул на него и ответил:
– Мы ж договорились не давать никакой инициативы советам. Мы должны быть всегда впереди других. Будьте последовательными и настойчивыми.
И Винниченко понял, что Грушевский от своей линии не отступит.
Обе силы вышли из-за кулис сцены одновременно. Большевик Затонский был уполномочен организационным бюро открыть съезд. Но на сцену вышли все члены Центральной рады: Грушевский, Винниченко, Петлюра, Порш, Стасюк… и они бесцеремонно, не дожидаясь выбора президиума, стали рассаживаться за столом президиума на сцене. Затонский с удивлением глядел на эту наглость украинских руководителей, но думал, что сейчас делегаты исправят это дело и выберут свой президиум. Подойдя к трибуне, он хотел объявить об открытии съезда, как Стасюк, не успев присесть на стул, торопливо вскочил и резким от волнения голосом прокричал:
– Объявляю собрание открытым!
Затонский со злой, кривой усмешкой посмотрел на Стасюка и начал говорить:
– Товарищи! Панове! От имени оргбюро, которое созвало этот съезд, мне поручено…
Но его не было слышно, в зале стоял рев, злобно-оскаленные лица правого партера и центра исторгали из себя:
– Долой!
– Большевиков на гиляку!
– Смерть москалям!
– Просимо Центральну раду вести собрание!
– Слава Грушевскому!
Сергей видел, как мгновенно еще недавно колеблющаяся часть зала, осторожно оценивающая ситуацию, тоже подхватила эти крики. Возбужденная масса пропитала высокое пространство от партера до хоров ненавистью не только к революции и большевикам, но и к русскому народу. Меньшая часть зала напряженно молчала, нервно ощупывая оружие в карманах, и с бессильным злом глядела на беснующуюся публику. Сергей видел, как к трибуне подбежали угрожающе размахивающие револьверами гайдамаки и, протягивая руки к Затонскому, кричали:
– Дайте нам цю сволочь, мы покажем как унижать Украину!
Затонский выпрямился, черные усы гордо поползли вверх, и он сделал шаг из-за трибуны навстречу гайдамакам:
– Иду! Посмотрим, как вы будете учинять самосуд над представителем рабочих и крестьян…
Гайдамацкая масса трусливо заколебалась – она встретила отпор. Да и человек за трибуной был достаточно авторитетен, и без команды свыше гайдамаки и сичевики не могли с ним расправиться и выжидательно смотрели на президиум. В зале мгновенно воцарилась тишина. Все ждали, чем закончится этот эпизод – миром или возникнет резня, где шансы уцелеть у каждого будут минимальными. Деятели Центральной рады, сидевшие в президиуме, молчали, пытливо всматриваясь в лицо зала. Зал молчал, напряженно глядя на президиум, – достаточно было одной фразы или неосторожного жеста рукой, чтобы зал вспыхнул, как порох. Винниченко с беспокойством смотрел на Грушевского. Тот сидел, разглядывая делегатов исподлобья, сквозь донные рюмочки очков, и выражение его лица было спрятано в бороде. Петлюра торжествующе смотрел на своих соратников, и гладко выбритое лицо выражало полное удовлетворение: «Ось яки мои хлопцы!» Порш был явно растерян, другие испуганы. Винниченко понял, что Грушевский не станет останавливать разбушевавшийся зал. Ему нравилась любое проявление украинского национального духа, и он этим наслаждался: «Казацкая вольница!» Винниченко взял на себя инициативу по успокоению зала – привстал, медленно поднял вверх правую руку и колеблющимся движением в стороны показал, чтобы гайдамаки отошли от трибуны. Те сразу же отхлынули от Затонского. Винниченко хотел еще что-то сказать, но решил, что его жест достаточно красноречив и без слов, сел. Временный мир был внесен в зал. Но возбужденные люди не могли сразу же отойти от разворачиваемых событий, с хоров раздалось пение: «Ще не вмерла Украина…», и зал подхватил слова западноукраинского гимна, с которым галицийцы боролись против Австро-Венгрии, мощно и сурово. Потом также мощно, но уже отрешенно запели «Заповит». Сергей любил украинские песни, знал слова «Заповита» и хотел подхватить слова стиха Шевченко, но острой молнией его пронзила мысль, что поют его враги, и он поддержит, пусть и только пением, и поэтому лишь хрипло выдохнул. Видимо, такие же чувства испытывали Бард с Фишзон, которые растерянно смотрели друг на друга и вокруг.
Пение прекратилось и возбуждение улеглось. Две тысячи пар глаз выжидательно смотрели на сцену. Винниченко встал и сказал:
– Панове! Надо сделать перерыв, чтобы успокоиться всем, а затем со свежей головой продолжать съезд. Областное бюро по созыву съезда просит, чтобы в президиуме были и их представители. Это резонно. Мы сейчас встретимся с ними и решим эти вопросы и продолжим заседание. Добре?
Зал как-то облегченно вздохнул, раздались недружные крики:
– Нехай!
– Согласны!
– Тильки быстрей сговаривайтесь!
Видимо, такой вариант дальнейшей работы устраивал всех, – требовалась передышка. Делегаты вышли кто в вестибюль, кто на улицу, несмотря на прохладную погоду. Сергей со своими товарищами пошли покурить на улицу. Смеркалось. По крутому Владимирскому спуску, по его брусчатке, только по одной стороне проезжали извозчичьи пролетки. Горожане близко не подходили к зданию Купеческого собрания – оно было оцеплено вооруженными гайдамаками. Бард был с ним.
– Что теперь делать? Нагана не выдали.
– Успокойся. Оружие ни к чему. Мирно разберемся.
А в это время в одном из кабинетов шли напряженные переговоры. Затонский требовал, чтобы в президиуме были представители советов, и сегодня сам съезд не открывать, а ограничиться лишь совещанием делегатов. Грушевский вел жесткую политику, – ему не нравилось, что прервали выражение чувств украинцев, да и здравицы в его сторону прекратились, а к ним он был неравнодушен.
– Ваши предложения неуместны. Вот представьте, – размеренно, как на университетской лекции, рассуждал он, – если половина президиума будет вашей, то как к этому отнесутся делегаты? Мы правительство Украины или нет? – и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Поэтому мы можем вам выразить благодарность за подготовку съезда, но бал на нем будем править мы.
– Кто и когда избирал ваше правительство? – резко вступила в разговор Бош. – Да, вы самозванцы! – Евгения Богдановна в своем гневе шла до конца. – Вы спросите народ Украины – знает ли он о вашем существовании и готов ли вас поддержать?!
Грушевский был сбит с толку ее словами. Он привык, чтобы аудитория внимала только ему, что и происходило на заседаниях рады, но терялся, встретив отпор.
– Вы, пани, забываете, что наши правительственные полномочия подтвердили несколько съездов. Перечислить? Войсковые, профессиональные, народов Украины, украинцев, живущих в России и заграницей…
– Что толку! Вы собирали на них своих сторонников, а народ вас летом в органы самоуправления на выборах прокатил… помните? Любое бы честное правительство ушло после этого в отставку, а вы имеете нахальство дальше оставаться! В любом случае – ваши дни сочтены.
Грушевский покраснел, ему явно не нравилось вспоминание о том, что Центральная рада не избрана народом, вопреки всем его заявлениям, что они являются народным правительством. Петлюра, молча и исподлобья глядевший на спорщиков, неожиданно взорвался:
– Хватит вести с ними переговоры! Вы не пани, а вепрь. Вы должны принять наши условия! Сила на нашей стороне!
Он горделиво посмотрел на Грушевского, как бы ожидая похвалы. Но заговорил Затонский, тихо и отчетливо:
– Если вы так грубо ставите этот вопрос, то мы будем вынуждены обратиться ко всем советам Украины, чтобы они выразили к вам свое отношение и немедленно. Сейчас же мы дадим телеграммы на места, и к утру будет ответ – кто вы, а кто мы. Ясно?
Грушевский растерянно молчал, наткнувшись на серьезных оппонентов, и не знал, что ответить. Петлюра гневно раздувал свои тонкие ноздри, выражая недовольство. Бош смотрела по-мужски прямо и непримиримо. Винниченко погладил свою бородку и подумал: «Видимо, снова мне улаживать конфликт», и произнес:
– Я думаю, что не стоит выяснять прошлое каждого из нас. И о большевиках можно сказать много нелестного… особенно сейчас. Мы хотим довести революцию на Украине до конца. Вот, мы хотим объявить на съезде о передаче фабрик, заводов, шахт, земли в руки тем, кто там работает. Чем не большевистская программа? Так что у нас больше общего, чем разногласий.
– Общее, несомненно, есть, – согласился Затонский. – Но чем дальше, тем все больше становится разногласий с большевиками, Россией, и это не может долго продолжаться. Давайте поступим так – сегодня объявим, что у нас только собрание, а не съезд.
– Хорошо, – ответил Винниченко. – Пусть выступят представители от всех партий… и еще кто захочет.
На этом переговоры закончились. Грушевский недовольно молчал. Петлюра нервно кривил губы, но обе стороны были довольны, что до завтрашнего дня получили передышку для решающей схватки.
Сергей, занявший свое место в партере, видел, как рассаживался на сцене президиум. Состав его изменился. Там были Затонский и другие представители советов. Снова первое слово взял Затонский.
– Со съездом произошло недоразумение. На него съехались делегаты, которые, согласно выработанным организационным комитетом нормам представительства, не имеют права на нем присутствовать с решающим голосом. Есть на съезде, например, представители отдельных рот. Если им предоставим право решающего голоса, то что скажут на это те полки, которые своих делегатов не прислали? Для того, чтобы уладить возникшие на почве неправильного представительства недоразумения, все фракции согласились прервать заседание съезда до завтра и поручить мандатной комиссии вторично проверить полномочия всех делегатов. В отношении государственности Украины хочу сказать, что большевики стоят на позициях самоопределения наций и народов и не питают к украинскому народу никаких враждебных чувств, как здесь некоторые хотят представить обратное.
Речь Затонского зал выслушал молча, хотя одна половина ликовала в душе, что все-таки их представитель открыл новое заседание. Другая испытывала смущение, что их лидеры оказались на вторых ролях. Следом взял слово руководитель селянской спилки Стасюк.
– Я хочу сказать, что большевистски настроенный областной совет рабочих и солдатских депутатов, созывая съезд на основе явно неправильного представительства различных групп населения и давая на съезде ничем не оправданный громадный перевес рабочим перед составляющими большинство населения крестьянами, хотел грубо раздавить волю украинского народа. Этому намерению большевиков помешала наша партия, которую я уполномочен возглавлять, и возглавляемый мною центральный комитет селянской спилки, который, защищая интересы трудового крестьянства, сделал все, чтобы усилить на съезде крестьянское представительство. Все мы прекрасно знаем, что исконно наши украинские города русифицированы, и на них делают ставку большевики, – на незрелых в своем национальном понимании рабочих. А истинным носителем украинства является крестьянство, национально чистое и непорочное, не подверженное русификации, угнетенное и трудолюбивое…
Послышались крики из зала:
– Давай им тогда землю! Долой панов!
Стасюк укоризненно посмотрел на зал и продолжал:
– Все дадим, но пока я о другом. Большевики отрицательно относятся к украинскому национальному движению, хотя сейчас их представитель говорил обратное. Приведу вам всем известный пример. Говоря о готовности сотрудничать с нами, они подготовили в третьем авиационном парке пулеметы, тысячи патронов для выступления против законной украинской власти, – всеми вами поддерживаемой рады. Вот их истинное лицо! И украинцы не должны ошибиться в намерениях большевиков. Они борются на Украине не столько против капиталистов, а больше – против украинского народа. Против украинской державности!
Зал взорвался невообразимым шумом, из которого, как осколки, долетали крики:
– Ганьба большевикам!
– Только социалистическая революция!
– Слава Украине!
– Долой капиталистов и помещиков!
– Смерть врагам!!!
Объявили о продолжении выступлений. К сцене ринулась толпа вспотевших, опьяненных политикой людей. Каждый хотел сказать, выплеснуть из своей души в чужие души боль и горечь, сомненье и страх, волю и идею. На трибуну взгромоздился, усатый и толстый, судя по виду, интеллигент:
– Шановни паны! Спиввитчизники и друзи! Независимость Украины, про яку мы мечтали долгие триста, а может – и более лет, наконец-то осуществилась! Нас по очереди порабощали то татары, то литовцы, то поляки, а сейчас австрийцы и москвины. Наконец-то мы самостийны! Радость яка!!! Теперь только не потерять своей незалежности. Мы, во Львове, не подались ни ополячиванию, ни онемечиванию. Как они нас ни выкручивали, запрещали наш язык и культуру, но им не удалось этого сделать. Мы свое украинство не потеряли. Австро-Венгрия с нами не справилась. Зато справилась с вами Москва. Украинец, живущий на территории Московии, потерял свою культуру и мову, стал малороссом. До каких пор нам терпеть москалей! Московия в этом отношении опасней, чем Австрия. Там мы открыто боролись, а здесь ползучей змеей на ридну неньку-Украину пролезло русофильство. Даже на родном языке наш народ перестал говорить. Мы должны быть независимыми, прежде всего – от Московии, и эту большую цель надо нести в своем сердце всегда. Давайте же, украинцы, будем дружны! Как в нашем народном танце обнимем друг друга за плечи, встанем в кружок и как топнем ногами, чтобы задрожали не только Карпаты, а скала Московии рухнула! Слава Украине!!!
– Мы, анархисты Екатеринославской губернии, призываем всех, кому ненавистны эксплуатация и эксплуататоры к окончательной революции, которая даст труженику и власть, и свободу! Трудовые массы еще не очнулись от угнетавшего их веками психического рабства. Они ощупью подходят к самой революции и с особой осторожностью предъявляют палачам народа свои требования свободы и свои права на достойную жизнь. Кто палачи, – спрашиваете вы? Да новая власть, которая сейчас в Киеве – ненаглядная галицийская рада! Что она делает? Присылает своих агитаторов, которые долдонят темным крестьянам: «Геть кацапов с нашей земли! Смерть гнобителям нашой родной мовы!» Мы таких агитаторов прогоняем в три шеи. Нам нужна смычка украинцев и русских. Не губительная война двух братьев, а мир для тружеников. Мы в революционном танце не встанем в кружок, а разлетимся по бескрайней степи; и не будем топать ногами, а пинками собьем всю буржуйскую и националистическую сволочь на грешную землю и раздавим, как гадов. Революционный танец станет смертью для всех узколобых политиков. За народную революцию!!!
– Социалисты-революционеры боролись против царя всегда и везде. Десятками, сотнями, тысячами гибли на баррикадах, тюрьмах, каторгах! И мы честно и смело глядим народу в глаза, – мы герои революции! И если потребуется, – а мы имеем на это моральное право, – то призовем народ не только к борьбе, но и к смерти. Да! Да!! Мы имеем на это моральное право. Я лично и мои товарищи с винтовками в руках пойдем в первой шеренге атакующих старый мир. А погибну – так с радостью душевной сольюсь с моими ранее погибшими товарищами! Да здравствует социалистическая революция!!!
– Быть или не быть Украине! Вечный гамлетовский вопрос! Как Днепр вечен, так и вечна Украина! За социалистическую революцию и Украину!
– Ты сегодня с кем солдат, мой брат! Подумай! Колы паны ссорятся – у голытьбы чубы трещат! Так будем против панов все вместе, а не против друг друга. Украинскую землю – селянам! И без выкупа, как в России!
– Долой буржуев и помещиков! Все наше!! Ура!!!
– Слава Центральной раде и Грушевскому!
– Вперед к коммунизму!
– В борьбе обретешь свое счастье!
– Революция или смерть!
– Долой!
– Слава!..
– Ганьба!
– Геть!..
Когда Сергей с Фишзон и Бардом вышли на улицу, было темно. От криков и шума гудела голова. Все, воспринявшие невообразимый поток словопрений, чувствовали себя зачумленными. На Крещатике встретили Радько и Сеникобылу. Вначале они настороженно посмотрели друг на друга, как представители разных политических лагерей, а потом рассмеялись.
– Ну, як затуркалы голову? – спросил, смеясь, Сеникобыла.
– Дюже сильно, – ответил Сергей.
– Пойдем в трактир? – без предисловия предложил Панас.
Тимофей рассердился на него:
– Яка тоби выпивка! В казарму. А то паны-охвицеры дадут за опоздание.
– Я все ж пиду, напьюсь.
– Как впечатление от съезда? – спросила Эльвира.
– Непонятно, – с огорчением ответил Тимофей. – Ни земли, ни мира. Брошу все и пойду домой, в Липовую Долину.
– Правильно, товарищ, – поддержал его Бард.
Но Тимофей в ответ посмотрел на него неодобрительно, непонятно – почему.
– А мне не треба ни земли, ни миру… – Панас тоскливыми глазами взглянул в темное небо. – Армия зараз мой дом и семья… а охвицер – жена. Тимка охвицерами пугает, як жинкой. Пиду выпью склянку. А ты, фрушка, не хошь со мной? – обратился он к Эльвире.
Та испуганно отшатнулась.
– Кто – я?
– Дивчинка. Це я по-угорски казал. Не обижайся.
И, не попрощавшись, он пошел в сторону перпендикулярных Крещатику улиц. Разговор не клеился и, попрощавшись с Тимофеем, Сергей с товарищами пошли искать извозчика, чтобы он отвез их на Лабораторную. Путь-то не близок.
18
Утро, 6 декабря 1917 года. Театральная площадь в Киеве была оцеплена конными гайдамаками. Они же стояли на всех входах и выходах из оперного театра. В фойе военные проверяли мандаты и рассаживали делегатов съезда по местам. Представителей организационного комитета в президиуме не было. Получалось так, что делегаты от советов являлись как бы частью съезда, организованного Центральной радой. Стол президиума заняли только ее лидеры. Порш открыл съезд, призвал к порядку делегатов и попросил присутствующих выслушать экстренное сообщение Петлюры. Тот вначале говорил о самостийности Украины, о Центральной раде, которая является единственной властью и о том, что никто не имеет права вмешиваться во внутренние дела суверенного государства, а потом последовало заявление, как гром прозвучавшее в зале.
– Петроградский Совет Народных Комиссаров не хочет признавать независимость Украины и объявляет нам войну!
Петлюра поднял над головой какую-ту бумажку и помахал ею.
– Вот телеграмма, подписанная Лениным.
Порш обратился к залу:
– Нужно ли читать телеграмму комиссаров или вы нам доверяете?
Послышались услужливые голоса:
– Доверяем. Читать не надо.
Порш кивнул Петлюре, и тот продолжил:
– Политика централизма, с которой мы, украинцы, знакомы с давних пор, и сейчас проводится народными комиссарами. Назначения нашего правительства Петроград игнорирует и смещает наших представителей на местах, а то и арестовывает. Москали устроили у себя беспорядки, их народ сидит без хлеба, грабежи и убийства по всей стране – и это же хотят устроить у нас. Мы не хотим войны, но и не можем допустить насилия над украинским народом, поэтому мы должны защитить сейчас селянина, чтобы москали не отобрали у него хлеб, и как один подняться на борьбу с москалями. Мы закрыли границы с Московией, и не будем поставлять им продовольствие. Пусть поголодают – и потом примут наши условия. А ультиматум, предъявленный нам комиссарами, унизителен для нас. Это попрание наших национальных прав, на защите которых мы должны стоять твердо и решительно.
Петлюра горделиво оглядел зал, довольный своим выступлением и произведенным на делегатов впечатлением. Одернув полувоенную гимнастерку, он нарочито медленным, пружинистым шагом пошел в президиум, чтобы присутствующие видели его непреклонным и волевым деятелем.
У большевиков возникло волнение. Бош, Затонский и другие, сидевшие вместе со всеми большевиками в зале, стали о чем-то горячо и напряженно шептаться, бросая неодобрительные взгляды на сцену. С докладом начал выступать председатель Генерального секретариата – Винниченко.
– От имени Украинской Народной Республики, приветствую вас – собравшихся на съезд крестьян, рабочих и солдат Украины!
Как обычно, в ответ зал разразился бурными аплодисментами и раздались крики «Слава Украине!». Выждав минуту, Винниченко, как опытный оратор, продолжал:
– Хочу остановиться на ультиматуме, предъявленном советом комиссаров. Самым кардинальным местом этого ультиматума я считаю слова об «украинской республике», значит – нас комиссары признают. Словечки «буржуазная Центральная рада» – корень всего. Как только великий украинский народ начал расправлять свои, двести лет связанные руки, так его со всех сторон начали упрекать в буржуазности. Большевики, упрекая нас в этом, повторяют то, что нам восемь месяцев подряд говорили меньшевики, которых теперь держат в тюрьмах за буржуазность. Объявление нас «буржуями» – способ борьбы неукраинцев с украинцами…
В ответ на эти слова послышалось глухое ворчание зала. Кто-то поддерживал его слова, кто-то наоборот – выражая недовольство.
– Борьба, которую ведут с нами большевики – борьба национальная. Большевики, считающие себя представителями великорусской демократии, борются с нами, сами, может быть, того не сознавая, как старые великороссы. Я не хочу говорить о всем русском народе, но среди большевиков абсолютное большинство – не русские представители. Другие нации.
Фишзон наклонилась к Сергею:
– Что он говорит? Классовую борьбу переводит в национальную. Это ж не так!
– Конечно. Лучше бы сказал о земле. А так под национальные чувства легче будет провести любой антирабочий закон.
– Подло говорит, – вмешался Бард.
В другом конце зала Радько думал: «Зачем все это нужно? Мира бы побыстрее, а не свары… и домой». Панас Сеникобыла, сидевший рядом с ним, после вчерашней выпивки, дремал.
– Не мы, а совет народных комиссаров затеял братоубийственную войну. Но поднявший меч, от меча и погибнет, – в Винниченко говорил литератор. – Надеюсь, что наш съезд скажет зарвавшимся большевикам: украинский народ сам знает, как жить! Не мешайте ему устраивать свою судьбу по-своему!
Снова раздались бурные аплодисменты, и Винниченко сел на свое место. Затонский шел к трибуне, и Порш, видя это, попытался его остановить.
– У нас есть порядок и регламент. Еще два доклада…
Но Затонский уже поднялся на сцену и встал за трибуну:
– Я только задам несколько вопросов. Просим огласить ультиматум народных комиссаров полностью. А то вы играете с делегатами, как кошка с мышкой в темной комнате. Дайте телеграмму мне, я оглашу.
В президиуме замешкались, и Петлюра через некоторое время ответил:
– Пока невозможно. Это только телеграмма. Мы ультиматум перепечатаем и раздадим всем, а также в газеты. Тогда все прочитают.
Затонский, буравя Петлюру воспаленными от бессонницы и внутреннего напряжения черными глазами, ответил:
– Ничего. Я и по телеграмме прочитаю.
Снова в президиуме возникло короткое совещание. Грушевский, поднявшись и поглаживая белоснежную бороду, обратился к залу:
– В данный момент телеграммы у нас нет. Только что мы отдали телеграмму на распечатку. Но вы верите тому, о чем говорил пан Петлюра, передавший содержание телеграммы?
Снова раздались крики:
– Верим!
Грушевский удовлетворенно сел. Обман делегатов прошел удачно.
– Это не съезд, – отчетливо выговаривая слова говорил Затонский, – а сборище националистов и буржуев. И оно неправомочно принимать решения о судьбе Украины. Представителей восточной и южной Украины, где проживает большинство украинцев, оказалось меньше, чем представителей солдат, которые расквартированы в Киеве и вокруг него. Здесь больше представителей Галиции, которые, как известно, находятся в составе другого государства, и не имеют права решать судьбу Украины. Мы, настоящие делегаты, покидаем съезд. А телеграмма из Петрограда – это придуманная вами провокация и ложь. Раз вы не можете ее зачитать, значит – такой телеграммы нет.
Затонский сошел со сцены и пошел к выходу. Делегаты советов, поднявшись с мест, тоже стали выходить из зала. На мгновение воцарилась тишина, но из президиума раздался крик:
– Долой большевиков! Нет советам!
Зал, будто ждавший этой команды, взорвался криками:
– Долой москалей с Украины!
– Геть кацапив!
Панас Сеникобыла, проснувшись, заорал привычно:
– Ганьба!
Тимофей Радько увидел, как по проходу, недалеко от него, проходили Сергей Артемов, Эльвира Фишзон и Бард, и ему захотелось крикнуть им: «Куда вы, друзи!?»
Но крик замер в горле, не успев родиться. Зал ревел. Сеникобыла густым басом самозабвенно орал:
– Долой!
Тимофей толкнул его в бок:
– Шо орешь?
– Все ж орут!
– Дурень ты, Панасе… – сказал Радько.
– Що ж так? – обиделся Панас.
– Это ж означает войну на Украине… братскую! Зразумив?
– Нехай всем будет хуже. Война так война, – беспечно ответил Сеникобыла и продолжил кричать: – Долой!
«Когда ж я домой попаду?» – тоскливо думал Тимофей, видя, как его фронтовой товарищ вышел из зала.
Все умолкли. Стал говорить Грушевский:
– Несмотря на то, что этот съезд созван не по нашей инициативе, он выражает волю нашего народа, и мы подчинимся его решениям, то есть вам – истинным сынам Украины. Наши враги ушли, и теперь никому не удастся вбить клин между украинским народом и его истинным правительством – Центральной радой. Украинский народ, взявший судьбу державы в свои руки, не даст никому насиловать его волю!..
И снова последовали гучные выкрики, а затем вдохновенные речи ораторов.
Делегаты съезда от советов собрались в соседнем здании. Провели перекличку. Выяснилось, что присутствуют все делегаты от советов, ни один не остался в здании театра. Вместе с ними со съезда ушли левые эсеры, часть украинских социал-демократов и несколько делегатов от селянской спилки. Накоротке была принята резолюция о беспощадной борьбе с Центральной радой и немедленном создании советского правительства Украины. Всем было предложено немедленно выехать в Харьков – центр Донецко-Криворожского бассейна – и заняться сбором сил для борьбы с радой. На следующий день утром Сергей вместе с другими делегатами выехал в Харьков.
