Валерий Борисов
Децимация
12
До начала собрания оставалось еще около часа, когда в совет приехал Ворошилов. Энергично поднялся по лестнице на второй этаж в свой кабинет, где в приемной его ждали члены исполкома. Подошли не все большевики-исполкомовцы, и Ворошилов, поздоровавшись с пришедшими за руку, пригласил их в кабинет. Вопрос стоял о сегодняшнем собрании. Следовало укрепить партийную линию, не допустить поездки на съезд в Киев эсеров и меньшевиков. Остальные реальной силой не считались.
– Товарищи! – без лишних предисловий начал Ворошилов, сидя в кресле за дубовым столом. У него была странная привычка поводить плечами, будто он все время мерз. – Обстановка такова, что нам следует действовать быстро и решительно. Советы Юго-Западного края создали оргкомитет по проведению всеукраинского съезда советов. Центральная рада препятствует его созыву, но, видя, что сорвать его созыв не удастся, хочет перехватить инициативу у советов и сама выступить организатором съезда. Я вчера говорил по телеграфу с Евгенией Бош. Она просит послать с Донбасса только представителей большевиков, делегатов из других партий не надо избирать на съезд. Надо создать советское большинство на съезде в Киеве. Поэтому нашей задачей является, чтобы на сегодняшнем общем собрании были избраны только наши сторонники. Список подготовлен. В основном это луганчане, кто из уездов поедет – пока не знаю, но я дал телеграмму местным партийным комитетам, чтобы направляли большевиков. Партийную дисциплину мы должны поддерживать. Нам сказали свыше, мы – своим низшим организациям, и это должно безукоризненно выполняться. Понятно? Список наших делегатов предложит Лутовинов. Вот, возьми его. Времени до собрания мало, наберитесь силы и мужества. Нам надо заткнуть рот эсерам, меньшевикам и прочим. Поэтому больше напора и резче с ними. Все понятно?
В ответ громыхнул Пархоменко:
– Будем резче, Клим!
Ворошилов жестким взглядом оглядел присутствующих. Кто-то задал несколько уточняющих вопросов и все. Разошлись. Отворилась дверь из смежной комнаты для отдыха, и оттуда вышла жена Ворошилова. Каждый день она была в новом платье или костюме. Говорили, что на нее полностью работает швейная мастерская Абергауза.
– Клим, ты не позавтракал… так спешил? Я приготовила завтрак.
– Катя, как ты успела сюда? Я уходил, ты оставалась в постели. Как ты везде успеваешь? – говорил Ворошилов, внутренне довольный своей женой.
– Я за тобой пошла. Почти следом. Ты ж как ребенок, чем-то увлеченный – игрой или игрушкой, за тобой нужен глаз да глаз. Тебе необходимо позавтракать. Я тебе уже не раз говорила, что тебя ждет великое будущее, и если ты этого не понимаешь – я знаю, – ласково говорила Гитель Давидовна. – Я должна заботиться о твоем здоровье, чтобы ты долго жил и счастливо, – она говорила вроде с шуткой и улыбкой, но непоколебимо уверенно в том, что все будет так, как она предначертала. – Ты ж ребенок, Клим, без меня правильного шага не сделаешь, – по-матерински выговаривала она. – Поэтому слушайся меня во всем.
Она поставила на стол поднос с яичницей, колбасой и кофе.
– Все у тебя должно быть, как у порядочных людей. Привыкай уже к нормальной жизни, а не собачьей, как до революции. Советская власть надолго, и тебе ею руководить. Ешь?
Ворошилов довольно улыбался. Он уже привык к руководящей жизни и связанным с ней почитанием.
– Ох, Катенька, нет совсем времени для нормальной жизни, – он стал быстро проглатывать яичницу, засовывая в рот одновременно кусочки колбасы с хлебом и запивая кофе. – Спасибо, дорогая, что еще не отказалась от меня и нянчишься… ты пошила себе новое платье?
– Да. Я заказала еще несколько. Ты одобришь, надеюсь, мой вкус.
– В этом я тебе полностью доверяю. С тобой я чувствую силу, а без тебя… кем бы я был?
– Был бы ноль, – пошутила жена. – А может, единичка. А со мной – десятка. Я тебе добавляю нужную цифирку. Не торопись есть. Привыкай к солидности, ты уже известен многим, не только в Луганске.
Она поцеловала его в чисто выбритою щеку и пригладила короткие жесткие волосы:
– Я слышала сейчас твой разговор с членами исполкома. Будь осторожен. Не иди на явную конфронтацию с другими партиями. Это может тебе повредить. Сейчас ты говорил со своими прямолинейно и наметил грубую линию. Будь гибче и на собрании покажи, что готов идти на компромиссы. Чтобы все видели твою широту взглядов, что ты отличный тактик. Понял, Климушка?
– Спасибо, Катенька, – отодвигая поднос, ответил Ворошилов. – А почему, ты считаешь, надо дать послабление эсерам и другим?
– Левые эсеры теперь наши союзники и работают вместе с Лениным, – наставляла мужа Гитель Давидовна. – Ты их и здесь привлеки к себе. Пусть и они почувствуют, что не только мы здесь руководим, но и они что-то значат. Они тебя потом поддержат. Действуй не только кнутом, но и пряником. ЦК партии одобрит твои действия в отношении эсеров. Приведет пример другим, как правильна требуется проводить партийную линию. Понял?
– Катя, ну, что ты говоришь! Мы с ними и так вместе работаем в совете… не обижаем.
– Правильно. Но вы относитесь к ним снисходительно, как младшему, не успевшему подрасти, брату. А пока мы укрепляем власть, надо использовать все силы для этого. А потом будет видно. Многие сами перейдут к большевикам, а других просто придется убрать с политической арены. А пока они нужны, и не обижай их и других, Клим… понял?
– Вообще-то, ты права, – ответил Ворошилов. – Не стоит их отстранять от дела. Но я уже дал команду своим. Как исправить? Времени нет. Да и неудобно менять свое решение.
– А ты прямо на собрании это сделай. Объясни, что они наши союзники, и их тоже следует послать на съезд в Киев. Проявляй уже государственную гибкую мудрость, скажи, что пришло новое указание из центра. Товарищи поймут, что ты вынужден изменить свое решение не по своей воле.
– Но это будет обман?
– Никакого обмана, Клим. Это называется тактикой. Понял?
– Ладно, так и сделаю, как советуешь. Надо дать другим партиям отдушину для действий. Я попробую, как ты говоришь, проявить мудрую гибкость.
– Да, гибкую мудрость вождя. Тебя переводят в Петроград.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – загадочно ответила Гитель Давидовна. – Тебе надо снова войти в высшее руководство партии. Быть на виду. В Луганске ты на всю жизнь останешься мелким руководителем. Готовимся к переезду…
Она не договорила потому, что в дверь без стука вошел Нахимский. Поздоровавшись за руку с Ворошиловым, он кивнул головой его жене:
– Все прикармливаешь. Приучаешь к настоящей жизни? – ехидно спросил он. – А мне не оставила? Ночью не перекусил, – времени не было, и спать ужасно хочется.
Гитель Давидовна недовольно поморщилась в ответ на его слова:
– Уже ничего нет. А приготовить по-новой не успею.
Она взяла поднос и молча вышла в комнату отдыха.
Нахимский обратился к Ворошилову:
– Клим, надо решать вопрос с хлебом. Сейчас утром народ чуть не разнес хлебный магазин на Казанской. Ругали советскую власть, пришлось кое-кого арестовать. А хлеба до сих не привезли. Надо этих буржуев призвать к ответу. Может, кого-нибудь арестовать или прилюдно расстрелять, чтоб другие знали?
Дверь в комнату отдыха скрипнула и немного приоткрылась, но Гитель Давидовна не вошла, хотя присутствие ее стало ощутимо. Ворошилов поерзал плечами и сказал:
– Пока не надо. Надо поговорить с Редькиным и Прагиным, – они сейчас выпекают булочки, пряники и прочую сладость. Пусть выпекают только хлеб. Если продолжат выпекать сладости, национализируем их пекарни. Да и магазин надо открыть специальный, чтобы рабочий люд мог покупать там хлеб по карточкам. Мы этот вопрос вынесем на обсуждение. Совместно решим.
Ворошилов вздохнул свободно, как человек, решивший сложную проблему переложения личной ответственности на коллективную. «Но Катя так любит французские булочки! Надо будет договориться, чтобы их выпекали в ограниченном количестве, определенным лицам», – мысленно решил он. Нахимский, по всему видно, был недоволен решением Ворошилова:
– Клим, надо действовать решительнее! До революции ты был боевым членом партии, а сейчас действуешь с заячьей оглядкой. Ладно. Пора уже в зал, – вроде, все собрались, даже дворянство пришло.
– А что им надо?
– Не знаю. Им же давно объяснили, что они нужны новой власти, вот они и прилезли. Посмотрим, что хотят.
– Выясним. Члены исполкома здесь?
– Да, в приемной.
Дверь в комнату отдыха скрипнула и закрылась. Ворошилов встал из-за стола и вышел с Нахимским в приемную. Более десятка членов исполкома ждали Ворошилова, чтобы всем выйти в зал и занять места в президиуме. Ворошилов недовольно поморщился. Членов исполкома должно было быть ровно двадцать. Значит, кто-то не пришел, не подчинился партийной дисциплине. Исполкомовцы прошли в зал и заняли стол президиума. Зал был небольшим. В первом ряду, видимо, по старой привычке, сидели бывшие руководители города из дворянского собрания, во главе с Пакариным, – без верхней одежды, в пиджаках и при галстуках. Далее разный люд: городские интеллигенты, рабочие, солдаты. Они были в пальто, куртках, шинелях. Ворошилов внимательно осмотрел зал и остался доволен. Большинство было свои, – знакомые ему лично. Нервно двинув плечами, он обратился к залу:
– Сегодня мы рассмотрим несколько вопросов. Очень важных. Поэтому мы пригласили всех, кто хочет помочь советской власти.
Он с открытым неудовольствием посмотрел на дворянство. Их никто не приглашал, и вот надо думать, как поступить с ними сейчас. Они очень грамотные – сложно спорить… но ничего не сказал в их адрес.
– Главный вопрос – это о всеукраинском съезде советов. Нам надо избрать делегатов и направить в Киев. От фракции большевиков совета есть предложение отправить туда таких товарищей. Иван Хрисанфович, – обратился он к Лутовинову, – прочти список. А потом послушаем других.
Лутовинов поднялся и стал зачитывать список.
– Вот, кого мы предлагаем направить в Киев, – закончил Лутовинов.
Сергей, который сидел в дальних рядах зала, хотя и знал, что он будет в списке, все-таки вздрогнул, услышав свою фамилию, – ему стало приятно, и он горделиво осмотрелся вокруг.
– У кого еще есть предложения? – спросил у зала Ворошилов.
Сразу же на трибуну поднялся Ларин-Римский, руководитель луганских меньшевиков, худощавый, невысокого роста человек с бородкой. Нервным дрожащим голосом он начал:
– Я просто возмущен, что такие важные вопросы решаются помимо нас, за нашими спинами. На Юге России еще не везде установлена советская власть. Но есть же другие партии, которые не как большевики, а как именно и хочет народ, будут строить социализм.
Пархоменко из президиума громко, чтобы заглушить оратора, бухнул:
– Какой народ ты имеешь в виду – буржуев?
Зал выдохнул, но шума не последовало. Но реплики Пархоменко оказалось достаточно, чтобы Ларин-Римский перестал произносить речь и начал отвечать на вопросы:
– Мы имеем в виду весь народ, который проживает на территории России. А там разные классы. Вот их интересы и надо представить на съезде. Поэтому от имени своей партии предлагаю список делегатов дополнить следующими лицами…
Он зачитал несколько фамилий. Сергей видел, как занервничал Ворошилов и заповодил плечами.
– Хорошо. Мы обсудим предложение меньшевиков. Кто еще желает на трибуну?
Поднялся бывший предводитель дворянства Пакарин – грузный мужчина, за шестьдесят лет. В нем чувствовалась барская уверенность, красивым сочным баритоном он начал говорить. В его облике присутствовала породистость, которая отличает овчарку от дворняжки.
– Мы бы тоже хотели послать своих делегатов на украинской съезд, но мы понимаем – наш поезд ушел, и никто нас в древнюю русскую столицу не делегирует. В России действуют другие силы, и дай им Бог, чтобы они и дальше укрепляли наше православное государство, прославили его новыми, славными деяниями.
Сергей видел, с каким удивлением на него смотрел президиум, – видимо, от него не ожидали приятных слов в свой адрес. Выждав паузу, чтобы его мысли дошли до присутствующих, Пакарин продолжил:
– Раз Богу было угодно сменить устрой России, значит, Он знал, что отдает Отчизну в руки истинных патриотов. Советская власть получила в наследство великую державу, и она должна сохранить ее для потомков. Все народы великой России, – пусть то будет русский, украинец, тунгус, лопарь или кто-то другой, – не простят во веки веков развала Богом данной империи, где люди, независимо от цвета кожи и веры, жили дружно и счастливо.
По залу прошел небольшой шумок. Пакарин снова сделал выжидательную паузу и, как опытный оратор, перешел к главному в своей речи:
– Наш старый класс, как пишут в газетах, поддерживает большевиков в их стремлении сохранить единое и неделимое государственное многовековое образование. Мы понимаем Ленина и его соратников с их лозунгом о праве наций на самоопределение. Этот лозунг был естественно-необходимым для свержения царя, победы революции. Но, получив в наследство от нас Россию, большевики должны ее сохранить. Поэтому самоопределение наций должно отойти на самый дальний план. Теперь строительство новой единой России является главной задачей большевиков.
Пакарин внимательно посмотрел в зал, пытаясь определить реакцию присутствующих на его слова, но зал молчал.
– На Украине сейчас хочет взять власть так называемая киевская рада. Пока она согласна на автономию Украины в составе России, но позже, – и я в этом уверен, – она захочет провозгласить полную самостоятельность. Это показал пример Польши и Финляндии. Тоже вначале автономия, а потом – выход из России. Поэтому украинские большевики должны посоветовать Ленину снять лозунг о самоопределении как сыгравший свою роль. Главари рады имели наглость включить в состав Украины Малороссию и Новороссию, и вообще замахиваются на Донское и Кубанское казачество, вплоть до Каспийского моря и Кавказа. Помните, этим летом Временное правительство дало им автономию в составе пяти Правобережных губерний? А ныне они пошли дальше, и земли юга, отвоеванные русским оружием у врагов, обагренные кровью русских солдат, становятся украинскими. А какая-то Украина есть далеко отсюда, за Днепром – на западе. А наши земли называются – Малороссия, Новороссия, – то есть везде есть слово Россия, но не слово Украина. Раз большевики стали преемниками Российской империи, они должны сохранить ее территориальную целостность.
Сергей видел, как напряженно слушал выступление оратора зал. Но в президиуме Пархоменко ехидно улыбался в кавалерийские усы. Лутовинов, задумавшись о своем, невидяще смотрел в потолок. Ворошилов, набычившись прямым взглядом, буравил то выступающего, то сидящих в зале. Сергей не мог понять – что общего у луганского дворянства с советской властью, почему оно выступает их союзником и надолго ли? Для него лично вопрос о разрыве связей Украины и России не стоял, – все было едино, как его мать и отец. Почему об автономии Украины и сохранении России беспокоится дворянство?
– Съезд, который собирается в Киеве, необходим. Пора, наконец, поставить точку в судьбе Юга России. Центральная рада никогда не избиралась народом, не участвовала в революциях. Сама себя назначила выразителем интересов народа. Это и неконституционно, и противозаконно. Скоро начнет работу Учредительный съезд России. Он все расставит по местам. Народ, избравший новых депутатов в Учредительное собрание России, отдает свое будущее в их руки. Я думаю, что оно поблагодарит большевиков, взявших в трудный момент российской истории власть в свои руки, спасших Россию от позора, сумевших провести необходимые реформы, которые давно вызрели, в интересах народа, да, всего – это хочу подчеркнуть! – и для нас тоже. Освободив нас от прошлых многовековых грехов перед Россией и ее многострадальным святым народом, большевики выполнили свою миссию. Теперь объединим усилия и станем строить новую Россию.
Пакарин сделал паузу, вглядываясь в полутемный зал. «Во, закручивает! – подумал Ворошилов. – Действительно, что-то есть и общее у нас… но не власть. Ее-то вы уже больше не получите. Мы не допустим этого. А что – общее?» Но не смог догадаться, что общее – это родина. Пакарин остался доволен впечатлением, которое он произвел на аудиторию, и перешел к следующему разделу выступления.
– Отправляясь в Киев, ваши делегаты должны там прямо сказать «нет автономии» и «да – демократической России». От всех граждан Славяносербского уезда и Луганска мы просим, если есть возможность, направить двух-трех представителей в составе луганской делегация от нашего сословия. Будем действовать едино.
Пакарин величественно поклонился залу, склонил голову в сторону президиума и под редкие аплодисменты своих сторонников сошел в зал и сел на свое место. Сергей с удивлением думал: «Смотри-ка, как он обошел нас? Стал другом». И засомневался: «Неужели у нас с буржуями могут быть общие интересы? Может, это земля наша общая – Россия? А остальное? Вообще-то, есть. Все русские и украинцы – это общее».
У Ворошилова в голове метались мысли: «Надо выступить. Как? О чем? Надо…» Он улыбнулся залу открытой улыбкой бывшего рубахи-парня и начал говорить:
– Товарищи! Пока выступили два человека по этому вопросу – посылки делегатов на съезд. Как видите, у нас позиции сходны, почти как близнецы. Но вот матери у этих близнецов разные. Да и отцы, – сострил он, и шинельная часть зала заулыбалась. – Классовые интересы у нас разные. Вот эти отцы. Сразу же и твердо, от имени вас, заявляю, что большевистская власть – навсегда, и не надо мечтать, что мы отдадим ее обратно. За нами вы. Народ! И мы, большевики, говорим только от его имени. Ясно? Я думаю, всем это ясно, – Ворошилов вспомнил недавний разговор с женой и продолжил: – Конечно, у нас могут быть временные интересы с другими классами. Как раз они-то и совпали. Я думаю, что мы можем послать от имени совета и их представителей… – он запнулся на секунду. – Тем более я получил телеграмму от центрального комитета, чтобы в составе делегации были люди из разных партий. Никто не скажет, что большевики пытаются своей железной хваткой зажимать другие партии. Правильно?
Зал молчал, президиум тоже. Ворошилов снова обратился к залу.
– Будем заканчивать с этим вопросом или продолжим обсуждение?
Там, где сидели эсеры и меньшевики, возникло оживление. Поднялся Ларин-Римский.
– Можно еще сказать несколько слов, а то в прошлый раз я не все сказал?
Ворошилов кивнул в знак согласия. Ларин-Римский поднялся на трибуну.
– Может быть, мое выступление неправильно поняли, но я имел в виду, прежде всего, трудящийся народ. Крестьяне еще, например, толком не знают, что такое советская власть, но они знают партию эсеров…
Но его снова перебил артиллерийский бас Пархоменко.
– Какие еще партии знает народ?
И снова Ларин-Римский был сбит с толку и с мысли. Он занервничал и резким фальцетом ответил:
– Другие, которые выражают интересы маленьких групп, но того же народа! И не надо смеяться над ними и унижать. Они малочисленные и слабые, но они существуют – и это надо учитывать!
– Поэтому они существуют! – хриплым басом засмеялся Пархоменко.
В зале в ответ засмеялись, и Сергей почувствовал презрение к мелким партиям, которые хотели, чтобы им было предоставлено место в революции, но не имели на это весомых оснований.
– Да! – с упрямством продолжал отстаивать свою точку зрения Ларин-Римский. – Например, у нас есть пять или шесть еврейских партий, и не их вина, что они не могут объединиться. Но каждая из них выражает определенные интересы еврейских слоев, не так, как большевики, которые узурпировали право говорить от имени пролетариата. Он тоже не равнозначен. Есть определенные…
– Только определенные, – перебивая Ларина-Римского, веско и многозначительно подчеркнул Лутовинов.
Эта реплика совсем вывела Ларина-Римского из равновесия и его понесло:
– Вы, большевики, сознательно суживаете базу революции! Вам только бы удовлетворить собственные амбиции. Тех, кто не поддерживает вас, вы игнорируете. Мы предлагаем вам сотрудничать, вы отвергаете. На нас смотрите снисходительно, мол, попусту болтаем, а потом раздавите, когда наберете силу, а вместе с нами и тех людей, которые за нами идут.
Неожиданно для всех из зала выскочил Нахимский. Красные от бессонных ночей глаза его, казалось, горели. Перебивая оратора, он закричал:
– Когда вы в войну сидели вот с этими барами… – он резко махнул в сторону уездного дворянства, которые холодно глядели на него, – попивали чаи, закусывая пирожным, призывали рабочих и крестьян к классовому миру, к продолжению войны, верности монархии, – тогда чьи интересы вы выражали?! Вот их! – он снова махнул в сторону бывших отцов города. – Они вам платили, подкармливали вас, а вы сейчас за народ печетесь, который обманывали. Повесить бы вас всех! Да, нельзя… хотя вы этого заслуживаете, чтобы не поганили народ. Даже эти буржуи честнее вас, – они открыто насиловали народ, а вы потихоньку, за углом, в кустах. Вы поэтому не хотите свержения рады, а хотите с националистами, буржуями создать единый фронт против советской власти. Гнать вас надо отсюда. Гнать!
Поднялся Ворошилов и, перекрывая нарастающий гул зала, закричал:
– Абрам Семеныч! Успокойся. Да успокойся, тебе говорю. Я тебе не давал слова. Садись!
Гневно глядя воспаленными глазами, – как на своих кровных врагов, – на меньшевиков и эсеров, бормоча себе что-то под нос, Нахимский прошел дальше в зал и сел рядом с Сергеем. Ему надо было высказаться перед кем-то дальше.
– Продолжайте, – снисходительно сказал Ворошилов Ларину-Римскому.
Но тот был, видимо, сломлен бурным выступлением Нахимского. Тихо и вяло Ларин-Римский закончил:
– Ну, раз так, то пошлите хоть два человека от нашей фракции.
Он понуро вышел из-за трибуны и пошел к своему месту, Нахимский шепнул на ухо Сергею.
– Типичный российский интеллигент. Пока все молчат, он готов глотку драть по любому вопросу, а как на него прицыкнуть, сразу же лапки вверх. Вот видишь, как я его осадил? – и удовлетворенно хихикнул.
Ворошилов овладел вниманием сидящих в зале:
– Кажется, вопрос ясен окончательно. Дополнительно к списку большевиков добавить… – он заколебался на секунду и произнес: – по одному представителю дворянства. Как мы убедились, у них почти что большевистские взгляды по этому вопросу, – он снова широко улыбнулся улыбкой рабочего человека, а зал одобрительно зашевелился. – И одного меньшевика или эсера, – сейчас Ворошилов улыбнулся снисходительно. – Будут вопросы или проголосуем сразу же?
– А кого от них? – раздался голос.
Ворошилов вопросительно посмотрел на дворян и в сторону Ларина-Римского. Встал бывший работник земства:
– Раз решили по одному человеку, пусть будет так, хотя за это предложение никто не голосовал. Но мы на этом не настаиваем. От нас поедет Пакарин Леонтий Пантелеймонович, коллежский регистратор, его благородие, – назвал он его прежние титулы, чем вызвал недовольство в зале. – Мы уверены, что он в Киеве проведет нужную нам в Луганске линию.
– Решено, – ответил Ворошилов. – От вас кто? – обратился к меньшевикам и эсерам.
Поднялся Ларин-Римский:
– Если один человек, то нам надо посоветоваться. Можно фамилию назвать позже?
Ворошилов, довольный таким поворотом дела – проведены все свои делегаты и не обойдены другие партии, удовлетворенно кивнул:
– Можно. Только быстрее. Делегаты выезжают сегодня. Торопитесь, времени мало. Голосуем за предложенный список? Кто за?
Президиум, в котором находились члены исполкома совета, дружно поднял руки вверх. Только они могли голосовать, все сидящие в зале имели право совещательного голоса. Исполкомовцы – меньшевики и эсеры – голосовали также «за».
– Видишь, Сережа, лезут меньшевички в революцию, а сами у себя не могут навести порядок. Даже паршивенького делегата не могут представить. Сотрем мы их скоро в порошок без оружия, – и Нахимский снова удовлетворенно захихикал.
– С одним вопросом решили, – подвел итог Ворошилов. – Теперь вопрос о хлебе. Он, знаете ли, самый мучительный у нас в городе. Давайте сегодня его серьезно обсудим, чтобы раз и навсегда покончить с ним. Еще летом хлеб был, а сейчас нет – просто удивительно. Разберемся, кто виноват. Я не думаю, что Советская власть. Мы успешно боремся с буржуазией, если захотим – так же успешно справимся с голодом. Хотя надеемся, что саботаж прекратится, и все само образуется… без принятия чрезвычайных мер с нашей стороны.
Путал, по недостатку знаний, Ворошилов общественно-политические и социально-экономические вопросы. Или они должны существовать, переплетаясь тесно с друг другом, или какой-то вопрос должен стать придатком другого. Роль придатка отводилась вопросу борьбы с голодом.
– Вот член продовольственного комитета товарищ Вобликов пусть и докладывает, что он делает, чтобы Луганск не голодал, – закончил Ворошилов.
Дальше Сергей слушал невнимательно. Он больше перешептывался с Нахимским, который едко комментировал происходящее в зале и одновременно давал указания, как держаться в Киеве. Высказал Сергею обиду – не понравился он ему словами о всеобщем мире, которого не будет, пока существуют эксплуататорские классы. Из дальнейшего заседания Сергей запомнил решение по продовольственному вопросу. Решили закрыть все хлебные магазины в городе, кроме одного на Казанской. Рабочие будут получать хлеб в заводских магазинах, непосредственно на работе, а кто не работает, тот в этом единственном магазине, по карточкам. Недостатком, как отмечали выступающие, станет рост спекуляции, но это оправдывалось тем, что нанесен еще один удар по капиталистам, которые торговали и выпекали хлеб для богатых. После был объявлен перерыв и, попрощавшись с Нахимским, Сергей поспешил домой. Сегодня вечером надо было выезжать в Киев.
