Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Вечером, за ужином, она положила кошелек с деньгами перед Бетси со словами.
– Бетси, мы не могли все предусмотреть для Билли из школьных принадлежностей и одежды. Прикупи ему все что требуется для учебы и если хватать не будет, скажешь мне обязательно. Стесняться неправильно, это не на пустые удовольствия. А для учебы.
Через несколько дней пришла телеграмма от Войцеховского о том, что он приедет в самое ближайшее время и даже не на поезде, а самолетом, так как они начали испытание новых аэроплановых двигателей большей мощности, но, так как по работе встраиваются каждый день непредвиденные обстоятельства, точную дату своего прибытия назвать не может. И в конце была приписка: «Я очень тебя люблю».
В больнице произошёл смешной казус, который долго ходил вроде анекдота. С пригорода Нью-Йорка к ним приехала пациентка, у которой было большое фермерское хозяйство. Более двадцати наемных рабочих и, по её словам, она обеспечивала почти треть всего Нью-Йорка молоком и творогом со сметаной со своей фермы. Жаловалась она на растущий живот и высокое давление. А так как женщине было больше пятидесяти пяти лет и она уже имела троих внуков школьного возраста, все стали искать причину её недомогания не с той стороны. Причем изначально, она сама всех ввела в заблуждение, так как на вопрос помощника главного врача клиники:
– Давно ли у неё была близость с мужчиной? – уверенно ответила, что вот как три года назад супруг отошел в мир иной, так она и стала целомудренной. Из-за природной полноты этой фермерши её растущий живот в глаза не бросался и её отправили по этапу – сдать анализы мочи, крови на сиффилиз, послушали сердце. У неё часто что-то урчало в животе, но она всем говорила, что у неё всегда пучит живот, как только она что-то съест. Альберт Тотт, главный помощник Тернера-младшего, решил предоставить её койку в двухместной палате, в которой в данный момент никого не было и по наблюдать. И только на следующий день, на обходе, все трое выстроились перед её кроватью с задумчивыми лицами, а это лорд Тернер, Альберт Тотт и Ани, до конца, не отдавая себе отчета, что эта женщина делает в их клинике. Анализы были у неё в порядке, сердце билось ритмично и спокойно, белки глаз чистые и вид у неё был цветущий и свежий. Её по второму кругу стали спрашивать о причине её обращения в клинику. Она перечислила все свои жалобы – и частое головокружение и тошноту, и шумы в голове и только последней назвала урчание в животе, называя это «заворотом кишок».
Присев к ней на кровать, Тернер стал прослушивать её живот стетоскопом и ему стало отчего то смешно. – Вы утверждаете – в итоге, выпрямившись, стал спрашивать он, что уже очень давно ведете целомудренную жизнь, после смерти супруга?
Она бойко кивнула головой и невинным взглядом уставилась ему в лицо, потому что не понимала, почему он так хитро улыбается.
– А вы лунатизмом не страдаете? – все так же ехидно улыбаясь, продолжал задавать вопросы Тернер. И тут до всех присутствующих стала доходить истинная причина его наводящих вопросов, а доктор Толл так даже раскраснелся от стыда, потому что, имея достаточный опыт профессиональной деятельности, так широко «лоханулся».
Пациентка округлила глаза и неуверенно ответила:
– Нет, а что?
– Ну, я тогда не могу даже в самой смелой фантазии предположить, как у вас все это происходит! – и у Тернера совершенно искренне читался на лице этот вопрос. Он то никак не подтрунивал над пациенткой.
– Что происходит доктор? – и действительно, во всем её виде ощущалась наивность её незнания.
– Близость с мужчиной. Ну, может, со святым духом? Ведь Дева Мария, говорят именно так зачала.
Ани поспешно прикрыла себе рот ладонью и исподлобья посмотрела на доктора Толла, который уже совершенно стал пунцовым с лица. Но … дело в том, думала она в этот же момент, она тоже подумала бы о такой причине вздутия живота именно этой пациентки в самый последний из вариантов. Уж слишком поздно было ей беременеть, да …и опыта в жизни было достаточно, чтобы не знать, какие бывают последствия после близости с мужчинами.
– Доктор …это не смешно – занервничала пациентка. – В мои то годы. Да ну… – она задумалась на мгновение, но все-таки отмахнулась. – Не может этого быть! Я забыла давно как это бывает вообще! У меня внуки скоро правнуков преподнесут.
Тернер пожал плечами.
– А так, чтобы вы напились до беспамятства, хоть раз – было?
Она опять задумалась и здоровый, холеный румянец стал натягиваться на её упругие щеки. Человек жил на ферме, каждый день дышал чистым воздухом, питался самыми свежими продуктами. Женщина было «кровь с молоком», но полная, не молодая, это да…
Она пожала плечами.
Тернер тогда хмыкнул и так же пожал плечами. – В общем то, как все это было уже не важно, факт на лицо. У вас ребенок шевелиться.
И у женщины непроизвольно открылся рот. Ани только от одного её вида хотелось рассмеяться.
– А вы не ошибаетесь? – подозрительно сощурила глаза пациентка.
Тернер опять с каким-то сожалением пожал плечами.
– А что делать?
– Ну, рожать вам поздновато. Только если вы очень этого хотите!
– Нет. Куда мне… ребенок.
– Да, но он уже шевелиться, это очень опасно, и вы …у вас давление повышенное. Все очень серьезно! Ну …убить младенца – это грех с точки зрения морали. Вам решать. Мы завтра придем к вам за ответом. – И он испытующе так всмотрелся ей в лицо, словно уже сейчас ожидая принятия решения по её глазам, чтобы догадаться, к чему им всем готовиться. Просверлив несколько секунд её взглядом, он резко развернулся и направился к двери.
Альберт Толл в коридоре только спросил его:
– Мы, действительно будем прерывать ей беременность?
Тернер – ответил:
– Нет. Будет кесарево. Она сильная и еще сможет выносить. Вырастит на ферме, не без работы и дом и скот, и даже наемные работники. Это не патовый случай. Только наблюдаться придется чаще.
На работе в клинике, она вспоминала о Войцеховском только мгновениями. Было уже легче, хотя подступали иногда такие минуты, что накатывала злость, граничащая с ненавистью, и, если бы он в такие минуты прилива негодования появился бы перед ней, она бы набросилась на него с упреками, с кулаками и била бы, била бы, пока сил хватало бы. А потом приходило немое удивление, что в ней оказывается живет столько агрессии!
В Венгерском королевстве было объявлено военное положение, а дивиденды с завода поступали регулярно и ей легче дышалось от этого, потому что его наличие в её жизни скорее напоминало некий абсурд, чем смысл жизни. И когда она задумывалась об этом, такая тьма закрывала ей свет, что становилось не по себе. Со стороны любого предприимчивого человека такое стечение обстоятельств, что хозяин своего собственного предприятия, со всеми вытекающими из этого последствиями, находиться на другом краю света, и он в его дела даже не вникает – было смешно и она это понимала. Поначалу она планировала судьбу своего предприятия решить совместными усилиями с Артуром, испросив у него дельного совета, что ей дальше делать, все взвесить, обсудить и вероятно, вернуться для этого на некоторое время на Родину. Но все пошло не так. Артур постоянно отсутствовал, она начала работать в клинике и уже было бы совершенно абсурдным ей проработав совсем малое количество времени на длительный срок уехать на другой континент. И даже пользуясь огромным расположением к ней Идена Тернера, она не посмела бы его об этом просить сейчас, когда она так мало проработала. И поэтому, все выглядело, действительно нелепо. Когда она вспоминала о том, что у неё есть где:то там металлургический завод, доверенный постороннему человеку, ей становилось до такой степени стыдно и дискомфортно, что она стряхивала со своих плеч тяжесть этих мыслей и старалась побыстрее переключиться на другие заботы. А когда пришли новые беды и проблемы, а в частности, неверность ей Войцеховского, то по крайней мере мысль о том, что она через какое-то время уедет из Америки и вернувшись на Родину станет его фактической хозяйкой снова, стали определяться более отчетливо. По этому поводу она себя успокоила.
Потом она подумала о том, что как только вышла на работу в клинику, то совершенно перестала помогать и навещать негритянский квартал, где жила семья её теперь уже водителя Джо. А они всегда нуждались в её покровительстве. Она любила делать подарки и благодарные глаза, наполненные теплотой и ласковостью к ней его обитателей делали её жизнь более значимой для неё же самой. И Билли нужны были друзья, с которыми он совершенно перестал видеться.
В эти выходные она решила все исправить и накупив сладостей для детворы, отправилась с Билли на машине к жене Джо. Когда она приезжала, народу набивалось много, она выслушивала все жалобы на здоровье и осматривала тех, кому это было нужно.
В этот раз все было так же, за исключением того, что она приехала с Джо в тот самый момент, когда соседка комнаты, где жили Джо с супругой и Порк, испустила последний вздох от измучившей её болезни. Дверь её комнаты была открытой и женщины, с расстроенным выражением лиц хлопотали над телом, обмывая её водой и заворачивая в простынь. Возле окошка, в котором было выбито стекло, на косоногом стуле сидела маленькая девчушка с кудрявыми волосиками, подхваченными в два тугих хвостика, создававших причудливое напоминание из сказок о «рожках» у маленьких бесят. Её огромные, круглые глазенки – это то первое, что бросилось Ани в ту минуту, когда она остановилась у открытой двери, заинтригованная суетой, образовавшейся в комнате. Увидев её, несколько женщин приветливо кивнули, но занятые хлопотами о умершей, к ней не подошли.
Ани с Билли осторожно вошли в совершенно тесное помещение, где буквально в десяти метрах умещался кухонный стол с кастрюлей, тазом, стулом и еще одним стулом, на котором сидела девчушка с «рожками», узкой кроватью и комодом, настолько широким, что он чуть ли занимал не пол комнаты, а как потом выяснилось, из-за того, что кровать была односпальная, рассчитанная только для одного человека, дочка умершей женщины и залазила каждую ночь спать на этот широкий комод. Ей стелилось туда два одеяла, одно вместо матраса, другое, чтобы накрыться и так решался вопрос с другой кроватью. На улице, к многоквартирному дому подъехала повозка, на которой уже лежал гроб, для бедной женщины.
Ани подошла к супруге Джо и спросила:
– От чего умерла женщина?
– Умершая полгода болела туберкулезом и он её быстро забрал. Супруга у неё не было и дочку она растила одна. Вот в такой нищете они и жили. Окинув обитель мрака и бедности взглядом, у Ани мурашки побежали по коже. Она всегда осуждала себя за мысли, которые каждый раз приходили ей на ум, как только она попадала в такие условия жизни «Что тысячи раз прав её Войцеховский делая краеугольным камнем всей своей жизни достижение материального благополучия любым способом, ибо жить так, как живут самые бедные слои общества просто все равно что жить в аду и после этого никакого ада библейского бояться не будешь!».
Девчушка, сидящая на стуле и позабытая всеми закашлялась и Ани мгновенно повернулась к ней лицом и на нем был написан ужас.
Они сегодня с Билли были лишними, но никто не дал им это почувствовать. Ани направилась к девочке и сразу спросила, как её зовут.
– Науми – четко произнесла малышка.
Ани погладила её по причудливым «рожкам» и попросила Билли достать из сумки конфет.
О, да. Сладости для негритянских детей были редкостью. Малышка даже с трудом понимала, что нужно делать с этими яркими штучками. Билли поманил пальцем Порка, выглядывавшего из-за дверей с коридора, так как места в комнате было мало и достал следующую горсть конфет и для него, высыпав в подставленный край рубашки.
Ани уже все поняла, без обследования, поэтому на лице её и был написан ужас. Но, больше по привычке, чем из надобности, достала из своей сумочки стетоскоп и попросила малышку расстегнуть спереди платьице. Так все и оказалось. Девочка тоже была носителем туберкулеза.
Ани даже отчаялась. В таких условиях оставлять девчушку было святотатством, да и не на кого. Девочке в пять лет еще нужна была нянька. В любую больницу для белых её не возьмут. К себе домой она не решалась, так как в доме находились тоже дети – Джизи и Билли, это было для всех опасно и возникал тупик.
Тупик этот разрушить мог только снова Иден Тернер, но он так всегда был категоричен на счет чернокожих пациентов! Это подрывало авторитет его клиники и создавало для неё не лучшую рекламу.
Но что же было делать? Проблема еще заключалась в том, что, если бы девочке нужен был бы только уход – это можно было бы еще как-то решить, Ани не задумываясь забрала бы её к себе.
А девчушке необходимо было серьезное лечение и шанс на выздоровление был ничтожно мал.
В итоге, к полудню, автомобиль Ани подкатил к клинике Идена Тернера и оставив Науми, Билли в ней, она с опущенными плечами пошла в клинику, на верх, к кабинету Тернера-младшего.
Говорила она ему много чего, на что в ответ он только постукивал пальцами по своему монументальному, резному столу из красного дерева, но в итоге, Ани спустилась за малышкой и для неё нашли небольшую палату, с окном, мягкой кроватью, отдельным туалетом, мойкой и всем необходимым. Ани отослала Билли с Джо домой, а сама вынуждена остаться с девочкой на ночь, потому что маленькому человечку было жутко сразу оказаться в чужом месте, без мамы, среди чужих людей и в неприветливой атмосфере, на большой койке, без всего. Надев маску, Ани первым делом попросила для девочки еду.
Жизнь осложнилась сразу. Времени ни на что не хватало. Девчушка оказалась очень любознательной и за ней требовался постоянный уход, что лег на плечи, практически ей одной, потому что никто не оформлял её в больнице как пациентку, а соответственно и брать на себя дополнительную ответственность никто из медицинского персонала клиники не хотел. Причем, удержать девочку одну только в палате было трудно, четыре стены быстро надоедают любому живому существу, а присутствие темнокожей пациентки в коридорах клиники было нежелательным из-за капризности очень дорогих для клиники и лорда Тернера пациентов. Лорд Тернер изначально поставил перед Ани условие, что назначит лечение малышке по просьбе Ани, но чтобы ни один другой пациент клиники об этом не узнал. И Ани трудно было все это объяснить пятилетней девчушке, которой еще неведомы были предрассудки американского общества.
Тернер после обхода на следующее утро был уже в палате Науми и Ани застала его, когда он наблюдал, а медсестра брала на анализы мокроту девочки. Он сидел на стуле, как всегда в своей любимой позе, закинув ногу на ногу и весело ею побалтывая. Ребенок совсем его не боялся и с интересом следила глазенками за обоими. Ей принесли уже без Ани яблоки и виноград. Она быстро привыкала к людям в марлевых масках на лице и в принципе, черт лица так никого и не могла запомнить, ведь без маски она видела только Ани.
После обеда получили анализы и Тернер снова зашел в палату для того, чтобы отговорить её заниматься благотворительностью, это опасно для неё же самой.
– Иден, так если бы был другой выход, его же нет. – умоляюще его произнесла она.
– Заболевание прогрессирует и очень редкий случай, в её маленьком возрасте. Микробактерии в мокроте – это открытая форма, поражены верхние дыхательные пути, это я тебе без ренгена скажу.
– Посоветуйте, что можно сделать, Иден! Но девочка осталась без матери, совсем сирота – это просто уму не постижимо и ведь малышка даже не подозревает, что её жизнь на краю пропасти. – и она поднесла ладонь ко лбу, так как с самого утра голова начинала болеть от всех забот, о которых приходилось думать. И она понимала, что тем, что приютила инфицированного маленького ребенка, она поставила под угрозу не только себя, но и свою семью, и даже клинику Тернера. Маленькие дети практически не выполняют требований врачей и не соблюдают лечебной дисциплины. Она испытывала ужасную вину перед самим Тернером за то, что постоянно манипулировала его чувствами к себе и вынуждала идти навстречу всем своим просьбам, и ничего не обещала взамен. – Иден, все понимаю, а что могу поделать? – развела руками, встав перед ним – В мире же людей живем, как можно оставить умирать ребенка на улице, да улице, потому что те условия, в которых я нашла эту девочку, лучше уличных трудно назвать.
Тернер молча слушал, внимательно вперив в неё взгляд из-под повязки и в конце только глубоко вздохнул.
– Как вас всегда заносит на всякие такие случаи. Я начинаю беспокоиться уже только за вас. Как же вы жить-то будете? Всех не спасешь, не обогреешь, не накормишь! – и он перевел взгляд на девчушку, которая грызла яблоко и болтала ногами, сидя на краю кровати, одной рукой держась за железные перекладины и шумно дышала, словно у неё был заложен нос, но на самом деле уже чувствовались трудности с дыханием. Её тельце было очень худенькое. Ручки тоненькие и даже создавалось впечатление, что она с трудом держит это большое яблоко. Но кушала она его жадно.
– Скажем так, вариантов, Ани нет. Я тебя тешить пустыми надеждами не буду, ты же медик. Шансов нет. В горы ты её маленькую не отправишь и это не факт, что она исцелилась бы. Иммунитет ей поправлять поздно. Но.… раз ты не испугалась – и он сощурил глаза, так ей показалось, а на самом деле улыбнулся, но в маске этого видно не было. – тогда не скрою правды – в возрасте этой малышке, её «чахотка» для окружающих наименее опасна, но я бы маски все равно рекомендовал бы.
– Я тогда заберу её домой к себе. Вы же видели ту заветную комнату.
Тернер утвердительно качнул головой.
– Ну, как облегчить заболевание ты знаешь, сталкивалась.
– У меня же первый муж болел туберкулезом.
Тернер промолчал. Но эти сведения ему были знакомы. Он уже давно навел о Ани информацию, из любопытства. Сняв маску, он подошел к Науми и погладил её по голове. – Дерзайте, я ничем не помогу больше, чем ты уже помогла ей. – эти слова он адресовал Ани.
– О, нет Иден. Вы можете помочь. Я еще мало знаю Нью-Йорк. Мне нужно достать «барсучий жир», я думаю, это надо спрашивать у аптекарей, они могут поинтересоваться у своих поставщиков. Его в продаже не будет, но может у кого-то на ферме?
Тернер снова кивнул головой.
– Хорошее дело. Я понял задачу – и уголки его губ приподнялись.
Он уже собирался выйти, но неожиданно вспомнил. Шутливо хлопнул себя по лбу – Да…раз уж заговорили о ферме, то там туберкулез лечат «Медведкой», говорят помогает. Я тоже узнаю, для тебя Ани.
Вечером она ехала домой уже с Науми вместе. Она определила для неё ту же комнату, в которой лечился и Джо и Том. В доме снова начался карантин. Они с Бетти заходили туда только в повязках, а детям, строго настрого, приказали туда не заглядывать. Гуляла во дворе с малышкой днём только сама Бетси, вечером спать её укладывала Ани. Все игрушки Джизи перекочевали в комнату Науми и чтобы скрасить её досуг, ей предлагали много вкусностей. Малышка вначале от переизбытка новых впечатлений, которые неожиданным образом вошли в её жизнь о матери совсем не спрашивала. Но вскоре пришлось очень трудно. Она стала скучать и звать маму. Ани просто не знала, что делать! Бетси целыми днями вынуждена была пропадать в её комнате, купили для неё кукол, новую одежду. Кухня была заброшена напрочь, но все снисходительно перебивались перекусами, но даже саму Науми необходимо сейчас было хорошо кормить, поэтому походы по магазинам взяла на себя Ани. Вечером, она заказывала экипаж и уезжала в центр города, на авеню, где находилось большое скопление магазинов и вечером с корзинами продуктов возвращалась домой. Так прошло несколько недель, все очень устали. Тернер, как обещал достал все, о чем просила Ани и даже «медведку» – природный антибиотик. Но девочке лучше не становилось. Ани стала мрачнеть с каждым днём. Она чувствовала, что привязалась к этому ребенку. Самой яркой, индивидуальной особенностью всех представителей негритянской расы, с которыми её свела жизнь – была природная доброта и искренность. Они как малые дети относились к тебе с безусловной любовью, не требуя ничего взамен. В них не было хитрости и эгоистичности, самолюбия. С ними всегда легко и просто себя ощущал, и она больше предпочитала их общество, чем то, в которое её звал Иден Тернер. Войцеховский был далеко и его присутствие из семьи незримо уходило, развеивалось как дым. Его все реже стали вспоминать из-за дневных и вечерних хлопот, его личные вещи убирались в дальние шкафы и на дальние полки чисто автоматически, по ненадобностью и его мужественный образ исчезал даже из памяти Билли, для которого он стал авторитетом с первых же минут появления в этом доме после воскрешения.
Итак, Науми перестала играть. Её силы забирал кашель и теперь уже постоянно на её носовых платках, которые замачивались в тазу дюжинами, всегда появлялась кровь. Она так быстро стала слабеть и очень часто плакать и Ани, казалось, что неким шестым чувством, девочка прекрасно понимает, что ей жить осталось совсем чуть-чуть, а жить так хотелось! Её глазенки уже не загорались от преподнесенного огромного, румяного пряника или ярко красного леденца на палочке, а во взгляде читалась глубокая грусть и еле уловимое чувство вины, но Ани говорила сама себе мысленно «этого не может быть, она не может понимать, что скоро умрет и не может ощущать чувство вины, для этого необходимо взрослое сознание». Но тем не менее, даже Бетси стало казаться, что она улавливает это внутреннее невысказанное чувство вины малышки за то, что не оправдала надежд, не окупила выздоровлением им хлопот и стараний. А они так старались! Даже от своей родной матери она не видела столько ласки и добрых слов, как от чужих тетенек. И дело было не в грубости или не любви кровного родителя, а лишь только в том, что мама родная так стремилась её прокормить и одеть и прилагала неимоверные усилия, чтобы они выжили в этом жестоком мире, что на ласку время и сил на все остальное не оставалось.
Сколько будет Ани жить, столько в её памяти ярким эпизодом будет один из вечеров общения с малышкой, когда она уже не ходила сама. – Ани – так она её всегда называла – я встречусь со своей мамой? – спросила её Науми.
Ани лежала поперек её кровати, у неё в ногах и листала большую книжку в ярких картинках, которые ей купили для чтения на ночь. Ани и самой было интересно окунуться в мир английских сказок, с их специфическим отношением к миру ребенка и взрослого и их взаимоотношениям. Центральным героем любой английской сказки, всегда был ребенок, с его странствиями и приключениями. А сказка о трех поросятах – она Науми понравилась больше всех!
Ани часто, часто заморгала. Слезы подступили к глазам, сердце сжалось. Она четко сейчас поняла – девочка знает, что происходит с ней, вокруг неё – как бы тщательно от неё это не пытались скрыть. Неким природным чутьем, а может детской непосредственностью и чистотой, первозданностью, не замутненного ничем наносным, разумом, она брала информацию из космоса, или сами ангелы готовили ей дорогу отхода в мир иной.
С изумлением Ани всматривалась в карие глазенки Науми, и ей сразу представлялось личико Джизи, так как у неё тоже были карие папины глаза и испытывала грядущий страх потери. А ребенка в этой жизни она уже теряла. Этот страх, как эхом прокатывался по её подсознанию.
Она стала гладить девчушку по тоненькой руке и губы её дрожали.
– Да, милая, твоя мама тебя ждет, очень соскучилась и говорит всем знакомым, кто рядом с ней, что скоро увидит свою доченьку. Там так хорошо. Науми, так весело! – она стала произносить эти последние фразы лишь только для того, что, если уже девочка поняла, что происходит, чтобы ничего не боялась.
– А там будешь ты? – серьезно спросила Науми.
– Да, да. Только Науми, чуть позже. У меня еще здесь так много дел! Но я там буду!
И вот эта последняя фраза, произнесенная девчушкой, как заключительный аккорд спорной сделки, сказанная таким же тоном, словно поддавшись долгим уговорам, но с таким деловитым видом, чуть не доконала Ани до конца. Науми произнесла спокойно:
– Ну, хорошо.
Ани закрыла лицо ладошками, а когда развела их в стороны, то натянуто улыбалась. – Вот тебе еще несколько чистых платочков и давайка, чтобы меньше кашлять выпьем этого желтого… – она так называла барсучий жир. – И будем спать. Завтра что хочешь покушать? Подумай……
Но Науми уже ничего не хотела. К ней пришла та стадия болезни, когда вкуса еды уже почти не ощущаешь.
Ани напоила её с большой ложки барсучим жиром и прилегла рядом, сбоку, чтобы гладить малышку по руке, так она быстро засыпала на боку.
Маленький гробик по адресу Ани был заказан ровно через пять дней. Науми ушла спокойно, без слез. Бетси с Ани ходили как в воду опущенные и вероятно, такое может случаться очень редко и только с Войцеховским, он в день похорон приехал на поезде из Чикаго, так как его аэроплан долетел до штаб-квартиры их компании и в Нью-Йорк он отправился своими силами.
Ани столкнулась у самого порога с его бледным лицом и его черные, большие глаза были наполнены ужасом. Она от неожиданности, даже отступила назад, но в туже секунду сообразила, что он то увидел экипаж с маленьким гробиком и подумал такое! У неё у самой все похолодело внутри, и она схватилась за сердце. Но опасаясь за его сердце, ей необходимо было все сейчас же объяснить.
Его отпустило так эффектно, что даже притянуло к колонне на веранде, на которую он просто упал спиной, ибо ноги от резкого расслабления, не успели подтянуться под полученную информацию и стали ватными.
Но когда он переварил через себя всю полученную информацию, то в его взгляде быстротечно промелькнуло выражение «Ани, с тобой все не слава Богу!» Оно было слишком молниеносным, а потом на лице появилось выражение растерянности. Он правда, не знал, в данный момент, радоваться ему или печалиться. Ведь девочку эту он не видел и её даже открытых глазенок никогда не лицезрел.
Ани сама не знала, как ей себя с ним вести. У неё на сердце лежала тяжесть и искренней радости, когда она после долгих ожиданий, всегда встречала его, у неё так же не появилось. Как натянутая струна, она еще дальше отошла назад и пропустила его в дом.
– Заходи. Мы с Бетси сейчас уедем, извини. Ты голодный, посмотри на кухне еду сам.
Он подошел поближе и потянулся к её плечам, чтобы обнять, но увидел, что она не ответит тем же. Но отталкивать его не стала. Позволила заключить в объятья и лишь только уловила его, только ей знакомый запах тела, уткнувшись в грудь, через распахнутую куртку, какого-то непонятного покроя для неё, что-то из спортивного стиля, как ком льда в её сердце стал таять. Слезы, беззвучные покатились по щекам и еще до конца не понятно было ни ей, ни ему, это от того, что он вернулся, или прорвавшаяся тоска по ушедшей из мира маленькой жизни?
Маленькую Науми хоронили рядом с матерью. Негритянский квартал отдал для церемонии только несколько человек, так как остальные все работали. Тяжелый камень грузом лежал на душе и слез у Ани не было, но Бетси всплакнула, она больше всех проводила время с девочкой, когда Ани была в клинике. Супруга Джо стояла рядом и когда священник дочитал молитву над гробиком, она обратилась к Ани.
– Спасибо, мэм.
Ани глубоко вздохнула и покачала головой.
– Я ничем не смогла помочь – почему-то развернулась лицом к ней и как оправдание добавила. – Туберкулез не лечиться, я только старалась облегчить страдания, она же совсем маленькая.
Супруга Джо с удивлением смотрела на неё, у неё в душе на верх поднялось изумление и не понимание, потому что четко услышала в голосе Ани и извинение и стремление оправдаться.
– Мэм – тихо проговорила она – Вы для неё сделали такое! – и не найдя слов как это обозвать, с улыбкой добавила – Вы единственная, кто считает нас за людей. У вас «золотое сердце». У нас в городке вас так и прозвали «золотое сердце». С вами эта малышка прожила самые лучшие дни своей жизни, нам никому этого и не мечталось. Спасибо, мэм.
Ани утвердительно покачала головой и посмотрела на Бетси. Та задумчиво смотрела на опускающийся в ямку гробик. Ани показала на Бетси. – Основные хлопоты взяла на себя она.
Войцеховский, оказавшись в доме, в этот раз почувствовал себя в нем гостем. Какая-то жизнь идет, что-то происходит и все мимо него. Он не поднялся сразу к Джизи в комнату, а заглянул в ту, запрещенную. На кровати лежало две нарядные куклы, на столе стопка книг с яркими картинками и большой стеклянный кувшин с желтой жидкостью, наверное, это был сок. От того, что в этой комнате жил ребенок, стало так комфортно и тепло на сердце. Повернувшись, сзади была приоткрыта дверь Бетси с Билли. Его подтолкнуло любопытство, он заглянул туда. Билли был в школе, а на полках было столько книг и стол так щепетильно аккуратно прибран, но то, что за ним сидел всегда ученик, было видно по всему, по настольной лампе, по вазочке с цветными карандашами, по перьевым ручкам, стопке бумаг, придавленной книгой. Дом жил, в нем были дети, и он из самой глубины своего подсознания вдруг вспомнил «А ведь он уже так давно всего этого хотел!». Он не стал заходить, и как опомнившись, быстро направился к своей дочери.
Ани не хотела ехать домой, ей с Артуром было не ловко. Она подумала, что если бы было куда ехать, то этой ночью и не возвращалась бы ночевать домой. Но в доме оставался её ребенок и ехать было некуда. Но, чтобы оттянуть то время, когда, придя домой, она встретиться с ним взглядом, он начнет что-то спрашивать, она должна будет отвечать и они будут лгать друг другу, что у них все хорошо, как раньше и это чувство будет разлагать её душу на кусочки. Ей было противно.
Пришла спонтанная мысль и она тихо дернула супругу Джо за рукав. – «Давайте поедем в кафе и проводим в ту неведанную для нас жизнь маленькую Науми. Я располагаю деньгами».
Они так и сделали. Наняв два экипажа, направились на 42 улицу Нью-Йорка, одну из самых благоустроенных и асфальтированных, где много было магазинчиков частных компаний, два небоскреба и бильярдные клубы, различные кафе.
Конечно, официанты на парочку негров, вошедших с молодой женщиной, уставились в недоумении, но Ани заявила сразу твердым голосом: «Будете глазеть, а не обслуживать, получите большое количество проблем в моем лице!»
Притупив сознание холодным элем, Ани впервые попробовала столичного светлого пива, которое всем очень понравилось. Бетси сидела, выпучив глаза и с непривычки, боялась сделать лишнее движение. Так же вела себя и чета Джо с супругой. Но, после второго бокала эля, напряжение спало. Они заказали к этому совершенно не гармонирующее блюдо – «жаренные бананы» и различные стейки, чтобы заодно и перекусить.