Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Ани решилась обратиться к нему с просьбой помочь с поступлением Билли в школу пансионного типа, хотя в частности, в полном пансионе он не нуждался. Ей хотелось, чтобы Тернер-старший использовал свои влиятельные связи в элитных кругах Нью-Йорка и за мальчика попросили бы. Настолько, насколько она узнала этого человека, он вызывал в ней чувство глубокой симпатии и в нем было больше добросердечия и мягкости характера, чем у сына. Хотелось верить, что этот человек далек от тех ужасных предрассудков по поводу цвета кожи людей, с которыми она столкнулась в этой стране.
Глаза лорда Тернера, такого же цвета, как и у сына, только выцветшие с годами, радостно блестели, когда Ани вошла в огромную гостиную. Ему так приятно было в своем одиночестве снова встретиться с прекрасной леди, редкой красоты и вместе с тем, при его добром гостеприимстве, он вел себя совершенно спокойно, без лишней суеты и утомительного дресс-кода.
Глаза откровенно изучали её и в них восхищение и, ожидание озвучивания причины её визита, все нарастало. Он мысленно перебирал все возможные обстоятельства, вынудившие Ани посетить его, и то, что она пришла с некой просьбой, было понятно, но с какой и почему именно к нему, а не к сыну?
Ани не стала долго томить старика. Она попросила помочь её протеже – Билли попасть в школу Pedie на частичный пансион, потому что именно этот мальчик должен продолжать своё образование, с таким прилежанием и хорошими способностями, остановиться на этом этапе обучения, было бы кощунственно.
Лорд Тернер-старший все так же с удивлением смотрел на неё и этот его взгляд сбивал её с толку. Потому что она никак не могла почувствовать отклик на её просьбу, который она всегда чувствовала с собеседником изначально на духовном уровне. А сейчас вокруг неё ощущалась только пустота и она начинала теряться в ней.
– Помогите нам с Билли преодолеть все эти предрассудки – в заключении произнесла она. – У меня кроме вас и Идена Тернера здесь совершенно никого нет. Возможно, я не приспособлена к жизни совсем, но я еще не обзавелась за эти два года знакомствами и честно, даже не знаю, как это делать?!
Чету Тернеров должно было уважать за многое и за их прямоту и отсутствие стремления завуалированно облекать отказ в нагромождение доброжелательных объяснений, почему они это сделали, в частности.
Все происходило быстро и ясно. Хмыкнув, Тернер-старший сделал небольшую паузу и ответил так.
– Дорогая моя госпожа Ани. Я вынужден дать вам отрицательный ответ и я думаю смогу объяснить почему. Уж вы не серчайте на старика. Давай те будем вместе искать любые другие пути разрешения такого вашего непростого вопроса. Но… именно в такую школу, поспособствовать поступлению вашего мальчика, помочь не смогу. Говорю почему. Во-первых, – я смог бы помочь вам несколько в другом направлении – организации своего бизнеса или юридической помощью, наконец, финансами, но образование – это не сфера моей прошлой бурной жизни и здесь прямых знакомств у меня нет. Во-вторых, я заранее прогнозирую отрицательный результат, даже если бы взялся устроить движение по цепочке, от человека к человеку, чтобы выйти в этой проблеме на нужного человека, но, мы все бизнесмены, я знаю, что это такое и просто представляю себя на месте этого бизнесмена, вкладывающего нн-ую сумму денег в свой проект, бизнес в ожидании его процветания, а не дискредитации.
Ани в самом конце потеряла цепочку его объяснения и переспросила.
– Дискредитации? Что вы имеете в виду?
– В эту школу и поступают дети этих самых бизнесменов и навряд ли нужный нам человек, у которого в этом заведении учатся собственные дети захочет помогать тому, чтобы его родной ребенок учился с чернокожим мальчиком, сидел за одной партой. Но, даже, если у него дети там и не учатся, то учатся дети его знакомого, очень полезного в обществе ему человека. Понимаете, Ани, состоятельные люди все связаны друг с другом, почти что круговой порукой и моё отношение к этому факту как к предрассудку, пусть я в чем-то и согласен с вами, не имеет никакого значения. Мои потуги, совершаемы в качестве помощи вам не дадут результатов, и я вам ничего не могу обещать.
Ани даже не попыталась спорить. Но расстроилась так, что домой еле привела своё тело и не желая никого видеть, а тем более попадаться на глаза Билли, который все понял бы без слов, закрылась в своей спальне. К ужину она выходить отказалась, лишь только заставив себя подняться с кровати, на которой она замочила слезами всю подушку и подсев к окну, стала отрешенно наблюдать за спускающимися сумерками и разливающимся желтым закатом там за горизонтом. Всегда, в те минуты, когда её настигали неприятности, ей как испуганному зайцу хотелось убежать домой, а дом её все по-прежнему был там, очень далеко, за океаном, за холмами и горами, за реками. Настолько далекий, но притягательный, словно только там могла бы душа исцелиться от кровоточащих ран. Господи, почему все так? Пусть пройдет пять лет, как она сама себе задала программу жизни и она постарается во что бы то ни стало вернуться на родину! Она будет умолять Артура понять её и пойти ей на встречу, она испробует на нем всю свою женскую хитрость и уловки, чтобы вытянуть из этой Америки, а возможно и из Германии, в которую он планирует уехать в будущем, как сказал за ужином, вчера. Её мысли почему-то переключились. «Лос-Анжелес, Германия?. О, Дева Мария, неужели так вообще возможно жить в этом мире, чтобы не знать никогда покоя. Новые места. Традиции. Люди со своим укладом, устоявшимися привычками и ценностями, неужели для него это все так легко, адаптироваться в чужих странах!? А её вот уже второй год только тянет домой!»
Войцеховский вернулся вечером и выслушав доклад Бетси, что у хозяйки, видимо что-то случилось и она не спустилась даже к ужину, поднялся на верх. Она открыла ему дверь. От него исходила сила и еле веявший запах чего-то горелого, но тут же перебивавшийся дорогим парфюмом, который всегда употреблялся им на каждый день. Так захотелось почувствовать защищенность на замену своей беспомощности и она обвила его руками за шею, прямо на пороге спальни и подтянувшись на цыпочках, прильнула к его щеке своей щекой.
– Что опять случилось? – услышала она его голос, но в нем были ни стальные нотки, как всё последнее время их ссор, а теплота и озабоченность.
– У меня ничего не получается с Билли, я не знаю, как смотреть ему в глаза. Я обратилась к лорду Тернеру-старшему за помощью, но он не может помочь… и он объяснил почему. Я не знаю, что мне теперь делать? Я сама же Билли и настроила, а теперь… …
– Ну… …а чего ж ты не направилась сразу к лорду Тернеру-младшему? Дорога тобой проторена. – подтрунил Войцеховский. Но тут же добавил. – Какая школа?
– В Нью-Джерси. Pedie scool.
– Ну, тогда пока ничего не говори Билли и не сиди как монашка в темнице. Мы еще попробуем один способ.
– Какой?
– Я заранее ничего не говорю.
ГЛАВА 114
Войцеховский, как всегда, через свою агентуру навёл справки о директоре школы в Нью-Джерси. Где живет, увлечения, семья. И увлечение того игрой в бильярд навело на мысль, воспользоваться этим в своих целях. Увлечение играло огромную роль в жизни этого чиновника. Он играл азартно и на деньги. Артур решил совместить приятное с полезным – оставалось только перехватить такого заядлого игрока в бильярдной на Бродвее.
Войцеховскому показали в бар-клубе господина Уильяма Лаберта – пожилого сухощавого джентльмена, лет сорока пяти, с вихрастым чубом и густыми, топорщащими в разные стороны бровями. Он долго издалека наблюдал за его манерой игры и признал в нем достойного противника. Но его слабые стороны не ускользнули от пристального взгляда и глубокого аналитического ума Артура. Он выждал время, дав господину Лаберту время достаточно выиграть и втянуться по глубже в стихию распалявшегося азарта, когда человек выигрывает, и предложил свою кандидатуру в качестве противника.
Войцеховский действовал хитро и тонко. Он не показывал все свои излюбленные тактики, которые были проверены временем, но в то же время показывал свою хорошую школу, чтобы заинтересовать соперника. Партии были и выигрышными, и проигрышными, азарт нарастал.
– Не пойму только до сих пор – как-то, в один момент, выпрямившись от стола – проговорил соперник Артура и сощурился. – «Вы спортсмен» или «Катала»?
Войцеховский улыбнулся и пожал плечами. Смотря с какими соперниками, сталкиваешься. В Европе он сталкивался с сильнейшими игроками и тогда причислял себя к направлению «Спортсмена». На Востоке игра в бильярд была не столь распространена и там он не находил себе достойных противников. Однако же, к направлению «Катал» совесть не позволяла себя относить, после игры с такими мастерами, как Виньо –знаменитого парижанина, судьба с которым благоволила встретиться в Париже в 1903 году, когда Артур проезжал Францию, первый раз направляясь к побережью Америки. Впечатлений хватило на долгие годы, и чтобы не скучать в долгом плавание на корабле в Америку, Войцеховский оттачивал те приемы, которые он подсмотрел у этого мастера игры на бильярде. В будущем, Виньон откроет первую бильярдную академию в Париже.
– А где вы учились? – тогда спросил господин Лаберт.
– Я очень много раз менял место жительства и часто был в длительных разъездах. Собиралось все по –не многу.
– Так может вы встречались с самим Вильямом Секстоном? – поинтересовался Лаберт, провожая взглядом траекторию движения шара к борту стола.
Войцеховский отправил шар в лунку и с удовлетворением выпрямился. Эти вопросы мешали думать, но главной его целью, было разбудить огромный «жор» игры у соперника и предложить ему партию на очень большую ставку.
– Вы, вероятно спрашиваете об американце, а моя школа проходила в Европе. Я мало знаю игроков в Америке и признаться, последний раз держал кий в руках два года назад. Слышал, мне говорили, что сейчас в Америке больше популярен «корамболь» и после изобретения резиновых бортиков, игра стала более «захватывающей». Но, пока я не пробовал.
Лаберт кивнул в знак согласия головой.
– Да, резиновые бортики произвели целый переворот в бильярде. Я слышал, их пустили в производство и скоро мы с тоской будем вспоминать наш старинный, классический лузный бильярд.
Войцеховский глотнул пива и встал напротив стола, в уголках его губ появилась хитрая ухмылка.
– Не знаю я школ американских, но…если вы бывали на бильярдных турнирах во Франции, то согласились бы со мной, что в данном случае наша игра напоминает лишь «загорание на пляже», когда уже и спать не можешь и уходить не хочешь. Нет «смака»!
Уильямс Лаберт взглянул на своего соперника более изучающим взглядом.
– Нет «смака», говорите вы, давайте создадим его.
– Его невозможно создать искусственно. Настоящая игра делается на очень большие ставки и хорошо состоятельными людьми. Простите, я вас совсем не знаю, но……я принял бы вызов с большим удовольствием.
–О, слава Господу! – воскликнул для всех присутствующих неожиданно Лаберт и в глазах его поселились дьяволята. Даже весь вид его в одну секунду изменился, он подтянулся и расправился. – Хотите сказать – Американский бильярд – Против европейского. А я-то уже унывал, что так и не могу никак нарваться на отчаянного смельчака и уже поднадоело это клубное однообразие, мне так всегда не хватает здесь специй! – и погрозил смешно пальцем:
– Но учтите, учтите, если вы на самом деле знаете так глубоко бильярд, как говорите, то вам известно и то, что настоящие мастера никогда не открывают своё мастерство сразу и первому встречному партнеру.
Войцеховский молча кивнул головой и сделал вид, что несколько растерялся.
– Ну, так что, вы все-таки хотите рисковать?
– Первое слово дороже второго – ответил Войцеховский.
– И какова будет ставка?
– Вы сами назовите сумму. Только давайте так, чтобы это, действительно, пощекотало нервы!
– Два раунда.
Войцеховский снова кивнул головой.
В клубе сегодня было воистину жарко.
Когда закончилась игра, Лаберт и Войцеховский взмокли от напряжения и уже давно забыли, где валялись их пиджаки и галстуки. Мокрые волосы лоснились и переливались при свете настольных ламп, и закатанные рукава рубах больше выдавали в них борцов, чем игроков интеллектуальной игры. Носовые платки уже не впитывали влагу, потому что были мокрые и стали совершенно бесполезны, и только живой, не здоровый огонь в глазах, то и дело вспыхивал в полутьме, над вытянутыми руками с килем и из-под черных как смоль выбившихся прядей волос у Артура и светлых, с проседью, более напоминающих пух волос Уильямса Лаберта. Игра была равных. Войцеховский воочию убедился, что не только он хитрил, когда не выдавал всех своих отработанных приемов игры. И еще не известно кто кого сегодня изощренно заманил в ловушку. Каждый знал про себя, что это он. Серое вещество головного мозга работало на пределе и воистину Войцеховский в эти мгновения по своему внутреннему состоянию все чаще вспоминал те бессонные ночи в Будапеште, когда он по ночам работал над чертежами, взяв на себя впервые такую обузу – как бизнес – свой первый металлургический завод. Подсасывало под ложечкой от напряжения и может быть, именно в эти часы седых волос у него прибавилось.
Во время последнего очень сложного в позиции удара Лаберта, решался исход игры. Если он сможет из двух последних шаров с центра загнать шар в лузу, то Войцеховскому придется пересматривать все свои финансовые запасы. Он знал, что Ани не поймет, да и говорить ей об этом инциденте, вероятно не следует. «Как я был не осторожен! Нельзя мне, даже близко подходить к бильярду» – мысленно говорил он сам себе. И глаза слезились от сумасшедшего напряжения. Присутствующие в клубе в этот самый момент стояли как парализованные и где-то там, в подсобке от гробовой тишины, установившейся в зале, слышны были чьи-то голоса, от которых у некоторых даже задергались веки в раздражении. «Сейчас и муху прибил бы!».
У кого-то из зрителей сдали нервы, так много лет в этом баре не было игры, в которой невозможно было предугадать финал, ибо два соперника были уникальны в своем роде и стоили один одного, ни уступая ни на йоту в мастерстве и поэтому все уже давно почувствовали, что удача будет только случайной, у того, кто по жизни более фартовый. А кто это???
Воздух разрезал высокий фольцет.
– Да заглохните вы там, идиоты! А то счас кляпы воткну в ваши глотки! – не выдержал нервного напряжения и говорильню из подсобки, все время вытирая пот от напряжения и духоты помещения мужчина, возраста Христа, настолько пропитавшись эмоциями этого вечера и игры.
На него же даже никто не взглянул, но голоса в подсобке стихли.
Эти последние два шара были безнадежны на первый взгляд. Соперники довели игру до этого конца, и кто победит, покажет этот последний удар.
Обостренные рецепторы слуха уловили приглушенный стук кия по шару и громкий в такой тишине, следующий удар шара о бортик. Быстро, быстро он проделал траекторию к угловой лунке, замедляя скорость и завертелся перед самой сеткой. По залу пронесся тяжелый, глухой вздох всех присутствующих одновременно и…… …Шар крутился, крутился, медленно замедляя свою центробежную силу и остановился. Еще минуту все, не выдыхая, ждали разрешения и вот, шар остался стоять в покое перед самой лункой, а это значило, Войцеховский победил! И это значило, что, если бы проиграл Войцеховский, ему пришлось проводить ревизию всех своих капиталов, но он жил бы как сейчас по-прежнему, с единственной разницей лишь в том, что планы пришлось бы менять. Уильямсу Лаберту грозила нищенская жизнь, по крайней мере лет на пять, если он будет продолжать директорствовать в своей школе, постепенно погашая долг. А если его оттуда уволят, то можно сразу «прыгать с моста».
В глазах Войцеховского взметнулся сумасшедший, дьявольский огонь нескрываемой радости, но, давно выработанными приемами сохранять невозмутимость в любой ситуации, он подавил в себе эти эмоции на корню и взгляд наполнился сочувствием к сопернику.
Уильямс Лаберт еле держался за бильярдный стол. Ему принесли сразу холодного пива, который он осушил залпом, но самое удивительное было то, что никакой реакции ни паники, ни глубокого отчаяния на его лице не появилось.
– Вы у кого учились? – только с восторгом произнес он, обращаясь к Войцеховскому.
– Виньо Винсент – ответил Войцеховский и протянул Лаберту свою ладонь для благодарственного рукопожатия. – Я не могу назвать его своим учителем, имел счастье только несколько раз удостоиться с ним «партии». Довольно достойно играют в России и Германии.
– Не знаю, как я завтра встречу новый день – проговорил Лаберт, – но сегодня я не о чем не жалею. Встретить достойных противников – большая удача! Я еще не испытывал в жизни такой шквал эмоций – признаться, это похлеще любого секса!
Войцеховский даже озадаченно, еще раз более внимательно, посмотрел на него сбоку. Ему показалось, что информация, собранная для него его агентами, была ошибочной. Уж слишком не похож этот человек был на главу образовательного элитного учреждения. А вдруг произошла ошибка?
Он устало опустился на кожаный диван и стал глазами искать, где же он мог бросить свой пиджак. Задача оказалась не из легкий и подозвав официанта, дал ему распоряжение найти его. Теперь он решил озвучить свое главное намерение, ради которого и затеялось все это. Свой долг перед ним за проигрыш, Уильмс Лаберт мог закрыть, взяв Билли в свою школу.
Лаберт даже обрадовался такому исходу. Он как никто знал, что чернокожий мальчик не сможет там долго учиться и скоро в стенах своей элитной школы все забудут об этом недоразумении – пребывание негра в Pedie scool.
Жаль. Жаль, что такие коварные мысли посещают человеческую голову. Потому что тот день, когда Билли узнал, что у них все получилось и его берут в эту школу, был самым счастливым днём его прожитой жизни! Он не ходил, он летал, он не мог даже спать, настолько его переполняли радостные эмоции! А мир может быть настолько светлым, добрым, радостным! Главное в это верить!
Ани уже решала вторую проблему – где найти постоянный экипаж, который будет забирать Билли каждый день из школы. Все-таки, это было 35 км от дома до Нью-Джерси. Автомобиль в их семье был только один, у Войцеховского. Нанимать экипаж с лошадью было не реально. Для лошади такое расстояние было тяжелым испытанием для каждого дня. И решились приобрести еще один автомобиль. Возникла идея, чтобы Джо научился водить машину и стал их личным шофером. Но, на это требовалось время. Поэтому, на первые месяцы, в их семью на работу водителем был приглашен молодой человек из того же самого Нью-Джерси, хорошо знающего Нью-Йорк и Нью-Джерси.
ГЛАВА 115
Австро-Венгрия вступила в войну. Двадцать восьмого июня 1914 года было спровоцировано Убийство сербскими националистами наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены в Сараево (Босния).
Война была объявлена. Немцы провозгласили своим главным лозунгом цитату канцлера Бисмарка «И мы требуем себе места под солнцем» и направили свои войска в августе на западном фронте к границам Люксембурга и Бельгии. Все в истории имеет бесконечность. Прошлое готовит будущие события. Еще победа в 1870 году Германии над Францией и её объединение создало дополнительные источники быстрого роста немецкой экономики. Если Англия выкачивала свои колонии, то Германия работала на их обеспечение. Немецкие инженеры стали лучшими в Европе, немецкие мастера работали по всему миру. Еще после этой победы Бисмарк ввел умеренные внутренние пошлины и умело регулировал налоги. Промышленность развивалась такими темпами, что Германии стало тесно в своих границах, она искала внешние рынки сбыта. Уже к началу 20 века в своем развитии, она обогнала Францию, США, Россию. Впереди была только Англия.
Бисмарк всегда учил «Никогда нельзя воевать на два фронта!», что Германия исполнила с точностью да наоборот. В 1890 году Отто фон Бисмарк получает отставку у императора Германии Вильгельма Второго, который считает политику Бисмарка слишком старомодной и под лозунгом «Нельзя стоять в стороне, когда другие делят мир!» подпитывает свои аппетиты лицемерными наущениями своих министров, костяк которых сплошь состоял из крупных землевладельцев. Но и это стало возможным для Германии только благодаря Бисмарку. Какое наследие он оставил? Перечисляем: Дряхлеющая не по дням, а по часам Австрия стала верным и вечным союзником, скорее даже – слугой. Англия тревожно следила за новой супердержавой, готовясь к мировой войне. Франции оставалось лишь мечтать о реванше. Посреди Европы железным конем стояла созданная Бисмарком Германия.
И только от войны с Россией всегда отговаривал» «Железный канцлер». – Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских… Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединяются друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути. Это нерушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей", – писал Бисмарк о России, которая своим деспотизмом всегда нравилась канцлеру, стала союзником Рейха. Дружба с царем, правда, не мешала Бисмарку интриговать против русских на Балканах. Но… это была политика, она всегда двулична и лицемерна и ни один из знаменитых деятелей, вошедших в историю, не обладал простотой, порядочностью и честностью.
Поэтому, имея своими первоисточниками гениальную и хитроумную политику Бисмарка, алкая на новые пространства, Германия уже задыхалась в своём тесном котле, и её варево, кипящее на огромном огне, выливалось за границы его, а в частности, Германия жадным взглядом пожирала колонии Великобритании. Дело стояло за малым – их необходимо было отобрать. Хорошие земли Украины и Прибалтики также не давали спокойно спать немецким землевладельцам. А это же было так близко, только руку протяни. И для того, чтобы эту руку направить в нужном направлении необходим был повод и накрутив всегда падких на громкие лозунги фанатов, в Сербии было совершено покушение.
И так как Австро-Венгрия, была слугой Германии, мобилизация всего пригодного к войне мужского населения была объявлена сразу же, после покушения в Боснии и по стране прокатилась вначале замерзшая на глубоком вдохе волна шока, а когда к этой информации чуть попривыкли, то страна выдохнула из себя волну возмущения, выраженную в массовых забастовках и демонстрациях. Причём, читать об этом совсем другое. Все кажется проще и безобиднее. Потому что не касается лично нас. А все не просто. Человеку чтобы пойти на сопротивление, надо созреть для того морально, потому что в душе все мы трусливы и это не с позиции осуждения. Страх – естественная реакция любого здорового психологически разума. И, конечно же, не сам страх интересен в человеке, а его преодоление. А вот проще и быстрее это происходит у того, кому на самом деле нечего терять. Кто еще хоть за что-то держится: землю, хорошую должность, своё маленькое дело, образование, хороший дом, тот и будет цепляться хоть за самую тонкую и не надежную причину, чтобы бездействовать и оправдывать свою инертность. Не правда говорят, что на восстания, революцию, бунты подымаются самые темные и самые безрассудные люди! Это не так! Конечно, в любое стихийное движение вливаются единицы авантюристов, проходимцев и попросту бездельников, в сердцевине которых клокочет вулкан противоречий со всем и вся, бродит и ищет выхода дух разрушения. Но мы то знаем, что по природе своей человек ленив. Он так же ленив на перемены, на борьбу. Поэтому, чтобы включиться в поток сопротивления, поднять этот ленивый по своей природе дух человека, много надо, веские причины нужны! Человеку нечего терять! И у него нет даже свободы! А разве это свобода, когда человек ломает свою спину с первым криком петухов на рассвете и до позднего вечера, за крохи, чтобы не потерять последнюю крышу над головой и на пищу, чтобы просто иметь силы дальше работать. И так круговорот. Жизнь проходит, а что вспомниться светлого, хорошего? Ничего! Что в жизни видел – ничего! И твои родители так жили, и твои дети так будут жить! В юности только кажется, что всё измениться к лучшему, надо чуть потерпеть, чуть больше поработать, поднатужиться и мечта – вот она, можно дотронуться, ну чуть-чуть, самую малость не хватает для света, счастья, покоя и независимости. Но … почему-то год, другой, третий, а ты все тужишься, тужишься, а это лучшее будущее не случается, как мираж в пустыне, маячит впереди, и совсем близко, но рывок, а оно исчезает! А если ко всему тебя накрывает болезнь, утрата твоих близких, просто беда, то даже мысли начинают приходить: «А зачем это все? К чему?» и, если только рядом раздаётся клич: «Хватит терпеть! От твоего терпения и молчания ничего само не измениться! Поднимись, расправь спину, потребуй!» И в душе зажигается слабый лучик света: «Так я не один, не только у меня такое отношение к жизни, не только я один ненавижу эти бесстрастные физиономии, которым даже отдаленно не известно твое чувство страха, в котором ты проводишь каждый свой день – «за что завтра купить хлеба! А если не найти работу?» И у тебя силы появляются, у тебя смелость появляется, у тебя надежда возрождается на перемены к лучшему!
В Будапеште каждая вторая семья испытывала адское напряжение в ожидании повестки в армию! Не дай Бог! Не дай Бог! Такого ежеминутного страха, даже, по ночам, пожелаю только своему заклятому врагу, и то, жалко будет чисто по-человечески!
Вилма и Хелен боялись одного, что мужей заберут на фронт в качестве военно-полевых хирургов! Но, Вилма извелась больше и в этом виноват был сам Игн. Если у Миррано даже мысли не зарождались о социальном равенстве, потому что на них просто не хватало времени из-за семейных передряг, которыми была полна его жизнь с самого начала его женитьбы на Хелен, то за эти четыре года Вилма хорошо пропиталась идеями равенства и братства, свободы вероисповедания, равноправия всех перед законом и получения власти рабочими, с которыми жил все эти годы её супруг! Если он до сих пор не попал в тюрьму, так это лишь потому, что свою работу он любил ещё больше, чем свои идеи и из-за огромной занятости и экспериментальных методик, которыми так часто наполнялась его голова, он миновал такое злоключение и находился при семье. Она ждала второго ребенка и вторые роды чреваты были большими осложнениями, после первой операции «кесарево сечение». Игн говорил, что матка с большим рубцом. После первой операции уже не так эластична и рожать, после перенесенной такой операции, врачи никому не рекомендовали! У них были большие разногласия, в самом начале её беременности. Она боялась абортом разгневать Господа нашего, а Игн настаивал на прерывании беременности, зная всю опасность и эти религиозные предрассудки его совсем не волновали. Она удивлялась. Как легко он относился к этому – прервать беременность и всё. А её бы замучила совесть перед Господом, собой и Девой Марией! И как Игн не настаивал, она решила оставить ребенка! А через несколько месяцев была объявлена война!
Вначале забирали на фронт только одного мужчину в семье. Младшие сыновья, отец или наоборот, уходил отец, а мальчишки, пусть даже призывного возраста, оставались. Поэтому, Хелен, как многодетная семья, с одним кормильцем, несколько успокоилась. Вилма же забыла, что такое спокойный сон! Она похудела на нервной почве, под глазами наметились лиловые круги и Игн, как назло, стал дольше обычного где-то задерживаться по вечерам. Ей было не сладко! И ей было одиноко.
В жаркий, душный вечер, Миррано шел домой с одной единственной мыслью, прийти, напиться чаю, чашки две, а можно и три, с пирогом и завалиться спать! Спать и только спать! Он слишком рано встает по утрам, уже от утренней духоты. Так как, казалось, что эта духота даже ночью не спадала и вынужден был то и дело ночью посещать ванну, чтобы укутаться в мокрое полотенце, обтереться, потом напиться холодной воды и еще хоть часик вздремнуть. Постели менялись по два раза в неделю и так же всё исподнее белье, цветы в квартире поливались каждый день, а еще и опрыскивались по несколько раз служанкой. А Хелен заболела в последнюю неделю бредовой идеей, отдать детей в школу правоведения, с которой они смогли бы поступит в юридический колледж и яко бы идею эту её подкинул её родной папочка! И как не удивлялся Миррано, а ведь вначале, он даже всерьез этот бред не воспринял, супруга носилась с этими мыслями постоянно, и если бы только Игн не оставался сегодня в больнице на ночное дежурство, то измотанный работой и недосыпом, Миррано отправился бы для отдыха сегодня не домой, а к коллеге. Квартира у него также была не самая худая. Не такая, конечно, как у Миррано, но достойная интеллигентного, много работающего человека! На окраине, но в спокойном районе, где жило много новомодных бизнесменов, с огромным балконом, так же душем, канализацией, из трех большущих комнат, и перегородкой, Игн из одной сделал две, отведя себе место под кабинет. Так что, теперь у Игн была четырехкомнатная квартира.
Но, не суждено.
Когда он пришел, попугай первым его встретил, как всегда, приземлившись на плечо! Такую собачью преданность еще поискать нужно было! Это что-то уникальное! И …как не лелеял надежду отец семейства лечь пораньше спать, супруга оказалась дома раньше его и он понял, и здесь он пролетел самым наглым образом, потому что она просто изводила его своим нытьем, чтобы он подписал заявление о зачислении мальчиков в школу полного пансионного типа.
– Ты от них избавиться уже хочешь? – с замученным выражением на лице, проговорил Миррано на очередное приставание Хелен, и прошел на кухню. Она была настолько большая, что никто никому там не мешал. Кухарка суетилась с приготовлением ужина, а Миррано стал сам наливать себе из заварочного чайника одну заварку. Как он любил, так его больше бодрило и стал резать под салфеткой обсыпанный сахарной пудрой сочный, румяный пирог с абрикосами.
– Сейчас ужин будет – так же мимоходом сказала Хелен, но с0упруг махнул рукой и откусил с наслажденьем этот кулинарный изыск! Им очень повезло с кухаркой!
Хелен села напротив за стол и стала выстукивать пальцами по столу.
– Я от тебя не отстану – говорила она. – Осталось два дня, а ты сейчас, опять завалишься спать и так ничего не решиться.
Миррано глубоко вздохнул.
– Хелен, может мне на фронт попроситься, я там больше отдохну.
Она скривилась ехидно в улыбке. А Миррано добавил. – Ну ты в своем уме, вот только по Гельмуту тот лицей и плачет!