Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Войцеховский сразу исчез и она растерялась, оставшись одна. По всему видно было, дом пустовал давно и в нем некогда жило большое семейство, шумное и гостеприимное, по интерьеру, с веселыми цветастыми шторами, пестрыми коврами.
Она искала ванную комнату и очень хотела спать, так как от духоты камеры, сон бежал всегда и иногда боялся не проснуться от удушья. Женщины ворочались, стонали, иногда плакали, по стенам тянулся плотный шлейф гортанного звука – сдавленных рыданий. От этого сходил с ума.
Ванна оказалась очень большой и чистой, выложенной белой плиткой, с огромным будуаром и вешалкой для капота и сорочки. «Дева Мария, только бы была теплая вода!» и она поспешила открутить кран. Она знала, что вода горячая в доме бывает только тогда, когда топят котельную там, где живут, а здесь давно не жили.
Кран фыркнул, брызнул, зашипел и дал воду. И, вода была теплой. Сподручный Мигеля Хаска позаботился о том, чтобы вытопить домашнюю котельную. Большего наслаждения в жизни после стольких недель отсутствия возможности даже умыться, и представить было трудно! Найдя в шкафчике самодельное мыло и забравшись в ванну, Ани замерла от детского восторга. Голова настолько была опустошена и все пережитое отошло совершенно на десятый план, истомленное тело получило то, о чем грезило и её с неудержимой силой стало клонить в сон. Но… надо первым делом вымыть голову, иначе, чувствовалось, силы покидают тело. И, набрав воздух в легкие, она осторожно погрузилась и совершенно оказалась накрытой водой сверху. Вынырнув, наскребая последние силы, намылила волосы. Теплая вода убаюкивала, лишая сил руки и она испугавшись осознала, что сама выкарабкаться из этой ванны она уже не сможет, но здесь было настолько комфортно, что сон сморил, как маленькую девочку и её сознание совершенно отключилось.
Очнулась из небытия, ощутив холод на руках и груди. Войцеховский держал её на руках, и хлопал ладонью по щекам. Открыв глаза, она совершенно близко увидела его широко открытые глаза и в них испуг.
Заснув в ванной, разомлев, она напугала Артура, так как долго не выходила и собранный ужин уже выглядел безнадежно на столе.
Ани лежала в ванне и вверх подымалось огромное кровавое пятно, исходящее с низу. Войцеховский рванул её из воды, с ужасом увидев, как кровь расползается по воде. А она выглядела безжизненной, с закрытыми глазами.
Выразив легкое недовольство, Ани выпрямилась.
– Артур, я еще не помылась – простонала она и с сожалением посмотрела на воду.
Кровь в воде означала выкидыш. Анни и не подозревала, что зачала снова ребенка. Пережитый стресс, постоянная бессонница и голод сделали свое дело. Организм отторгнул зарождавшийся плод из-за истощения.
– Что поделаешь, Артур. – как к неизбежному отнеслась она. – Хорошо, что все произошло так тихо, я даже не испытала боль в животе. А вернее, он у меня последние дни все время болел и я думала от голода.
Войцеховский пожал плечами.
– Тебе виднее, ты же доктор. Надо набираться сил, Ани. У нас теперь весь мир впереди.
Дом, в который Войцеховский привел Ани, был зимним жильем для семьи Стругацких, которые были хорошими знакомыми графини фон Газейштард и сейчас находились со всем своим двором за границей и уже на протяжении четырех лет. У этого древнего и богатого рода, ходили слухи, возникли политические разногласия с семьей Романовых и императором России непосредственно, и их длительная задержка путешествия во Францию, вероятно, была продиктована этим фактом.
Дом стоял пустым длительное время, а когда то, они с графиней фон Газейштард, были здесь частыми и желанными гостями. Мужская стать и красота Войцеховского, дополненная его блестящим образованием, восхищала всю женскую часть этого знатного семейства. Молодые княжны Мария и Анастасия грезили в своих девичьих мечтах о князе Войцеховском, а их почтенная «маман» тайно завидовала своей заграничной подруге, имеющей его супругом. Да, не новость, Войцеховский всегда оставался вне конкуренции и не одна пара женских глаз плакала в подушку от всепоглощающего томления о молодом красавце, который всегда давал чувствовать женщине свою истинную природу – быть женщиной, так как любая, общаясь с ним, четко осознавала, его покорить ничем невозможно, он превзойдет непременно остроумием, хладнокровием и сообразительностью, интеллектом. О нем никогда ничего знать не будешь до конца, всегда останется недосказанность, которою додумывать он оставлял право на свое усмотрение.
Утаил Артур от Ани и то, что в данный момент времени, они в этом доме не прошенные гости. Он открыл двери как опытный «медвежатник» открывает сейф. Но, Ани не уделяла подробностям внимание, когда её чудом «вытянули» из тюремных камер.
Рано утром, распотрошив оставленный и вышедший из моды гардероб молодых княжон, она пыталась прилично одеться, но наряды не подходили размерами. Миниатюрная фигура женщины никогда не отличалась полнотой, а сейчас тем более. Возникала проблема, которую невозможно было решить. Ани проникла в самые отдаленные покои большого дома, на половину слуг и только там ей посчастливилось найти для себя наряд, невзрачный, простой, но чистый.
Санкт-Петербур оставался позади. Впереди их ждала Москва. Но Войцеховский сразу уточнил, в Москве они даже не остановятся, остановятся они в Польше.
В поезде, вспоминая свое состояние, в котором она находилась, покидая Будапешт, ей взгрустнулось. Мелькающие деревья за окном, безбрежная даль русской земли навсегда останутся в её сердце самым живым, цельным и насыщенным воспоминанием. Она не думала о Светлане, и не думала о Григории, что с ними и где они. Ее совесть была перед ними чиста, но, последствия, случившиеся с ней, по их косвенной вине, вызывали осадок и горечь, которые хотелось прогнать от себя и к ним не возвращаться. Она едет домой, она спешит туда, где родилась, где живут друзья, с которыми её так много связывало и в детстве они были неразлучны. Она положит ладонь на теплую морду Ангела и прижмется к нему щекой и этот родной запах любимого животного будет самым дорогим и желанным для неё.
Войцеховский не раз пытался отвлечь её от окна, и воспользоваться достаточным временем, чтобы удовлетворить свое естественное желание близости с любимой женщиной. Ани задумчиво смотрела туда, где жизнь разлилась по широте полей и крестьяне вступили в период спешной жатвы, пользуясь ясной погодой. Редкие станции привлекали еще больше внимания, люди суетились, прощались, работали. Носильщики снимали багаж с телег более простого народа или из кибиток более зажиточных господ, которые важно шествовали впереди носильщиков, приноравливающих скорость шага к хозяевам вещей. Лица были разными, озабоченными, высокомерными, неуверенными и оживленными. Русский народ отличался от народа её Родины. Рослый, светлый, открытый и чудаковатый, как ей казалось. Хозяева, порой с иронией относились к своим дворовым, как к любимым собакам. В их обращении к ним чувствовалась скрытая любовь и привязанность, граничащая с безобидным пренебрежением. И когда они оставались без посторонних глаз, то часто можно было услышать такое обращение, умилительно-ласкательное. – Слышь, Ильюшка, притормозила гнедых, мне вон в то место нужно – или – Глафирка, где ж ты откопала та это «недоразумение», глупышка?
Она жила два года среди русских, их быт, культура, язык, характеры ей были интересны. Страна с необычным укладом, с яркими, сильными характерами людей, большинство из которых также как в Австро-Венгрии, тратили свои недюжинные силы только для того, чтобы выживать хоть как-то. Она и сейчас уверенна была в одном, что даже Войцеховский, имеющий богатый опыт путешествий, видевший разный народ с его культурой и бытом, не видел той роскоши и сказочного изобилия, что познала она во Дворце графов Юсуповых.
– Артур, вы слышали когда-нибудь о таких богачах в России, как Юсуповы? – неожиданно спросила она, не отрываясь от окна.
Войцеховский молчал. Обернувшись, она обнаружила его спящим на спине, заложив рука об руку на груди. Его точенный профиль, был так красив, что её непреодолимой силой потянуло к нему. Прильнув к его груди, её мысли совершенно изменили направление. Полнота счастья заполнили сердце, «О, Дева Мария, она мечтала об этом так долго!» Самый лучший, любимый мужчина рядом, они едут домой и наслаждаться общением друг с другом им теперь ничего не мешает. Она свободна и молода, у неё большой дом, у неё большие, светлые цели. А вот так, сидя у окна, два года назад, её сердце раздирала тоска и боль. Бежать от которой было некуда. Нужно время, на все нужно время.
«Так может быть?» – снова и снова спрашивала она себя и ей не верилось, что радость может быть настолько полной и идеальной. Небо вторило её бесконечной радости, солнце палило сильно и в купе стояла духота. Они вынуждены были держать двери открытыми.
– Артур – тихо позвала.
И ощутила его тяжелую руку у себя на затылке.
– Артур, мы теперь все время будем вместе? – спросила она.
Он качнул головой.
– А как графиня фон Газейштард?
Тогда он открыл глаза и потянул её к себе.
– А как ты хочешь? – спросил он. Его губы прильнули к её лбу, и он сильно сжал её за предплечья.
– Артур. Я хочу выйти за тебя замуж, я хочу просыпаться с тобой каждое утро, и я хочу, чтобы ты любил меня всегда.
Войцеховский усмехнулся.
– О, так ты так многого хочешь?! А что взамен?
– Я буду заботиться о тебе, я рожу ребенка, я буду делать все так, как ты любишь.
Войцеховский приподнялся, чтобы посмотреть время на карманных часах, казалось, серьезных разговоров он заводить был не намерен. Все последнее время она не чувствовала себя с ним на равных. И такое ощущение себя, как провинившейся девчонки, её удивляло. Она стала прислушиваться к его настроению, так как он ни в чем не предупреждал её желаний, как это всегда делал её первый супруг.
И так, без какой-либо серьезности в интонации, словно мимоходом, произнес. – Мне придется взять тебя замуж, иначе ты плохо кончишь в этой жизни – и снова закрыл глаза, давая понять ей, что желает спать, но добавил – С самого начала нашего знакомства, мне помниться, вы чуть не нарвались на пистолет в моей руке, желая меня ограбить. Потом был инцидент, когда вы свалились в мой автомобиль, от кого-то убегая по крыше, но надо отдать вам должное, вы выиграли забег! Вы уже в таком молодом возрасте побывали одной нагой на том свете, были ранены в руку. Вы пускаетесь на воровство в своей жизни уже не первый раз, я вытаскиваю вас из тюрьмы и это только то, что я знаю. А чего не знаю? – и он открыл глаза, с таким взглядом, словно отец, приводящий все проделки своего отпрыска как доказательство его полной несамостоятельности.
– Вы родились под слишком активной звездой. Ани, но я не дам вам той свободы себя ощущения, какой вы хотите!
Ани решила воспринять все сказанное как шутку и неуверенно улыбнулась.
– Вероятно, Артур, я просто не слишком умна. Вы все просчитываете и ваша жизнь безоблачна и благополучна.
Он очень странно посмотрел на неё.
– Ну, если можно назвать благополучием бегство из дворца родного отца из-за боязни быть отравленным. Жизнь без родителей в служаках богатых господ, воспитание в гвардии «отчаянных», спартанский образ жизни, занятия по девять часов каждый день до изнеможения. Прошли годы, и я благодарен своему прошлому за то, что отучила плакать и жалеть себя – это совершенно бесполезное занятие.
Ани не знала обо всем, что сказал ей Войцеховский и он это произнес так, как незначительный факт из жизни, словно все происходило не с ним. А у неё глубокое сострадание прокатилось по сердцу и ей так захотелось стать для него всем, всем самым лучшим в жизни. Он констатирует это легко, но она то знала, как болезненно жить в мире без родных, выживать, во всем нуждаться!
– А как же вы начали преподавательскую деятельность? Математика!? Химия? О, дева Мария, я не устаю восхищаться вашей разнообразной одаренностью, Артур! Если бы мне такое кто-то рассказывал, я бы не поверила, но я знаю вас. Как такое возможно!?
– В десять лет, я был взят в дом своей будущей супруги. В качестве слуги, но она стала относиться ко мне как к сыну. Ко мне приставили двух учителей, и …после физической нагрузки в гвардии «отчаянных» – это оказался совершенно другой мир. Я вначале, из-за огромного нежелания возвращаться назад в гвардию, стал особо усердно налегать на знания, а у графини была одна из самых лучших библиотек в Западной Европе, да и Востока, тоже. Потом меня это затянуло. Затянуло так глубоко, что я, уже будучи подготовленным физически к спартанскому образу жизни за эти годы, отпускал себе на сон только по пять часов в сутки ежедневно и мой организм привык к этому. Мне так много хотелось освоить, постигнуть! Меня несло с бешенной скоростью. Вскоре, у меня появилось еще два учителя и один из них подсказал мне, что, если только уделять внимание развитию мозга, наоборот возможно деградировать физически. И, право же, хорошая физическая нагрузка, в учебе только помогает. Я стал совмещать, со мной это делал и сам учитель. Через пять лет, я увлекся искусством ниндзя и масляной борьбой. Учителя ко мне приставлялись самые лучшие, и дорогие, этим я обязан графине. Я всем ей обязан.
Ани отвернулась. Ей, почему то, после этих слов, стало не комфортно. При сравнении с графиней фон Газейштард, она проигрывала ей в той значимости, в жизни Войцеховского, которой смогла стать для него. Она же только доставляет ему большие хлопоты, из-за неё он рисковал жизнью.
Войцеховский понял её мимолетное состояние и не стал щадить. – Я на половину турок, любимая моя. Зов крови трудно побороть в себе. Я признаю свободу выбора только для мужчин. Это в их природе.
– Артур. У меня в Будапеште большое предприятие и еще ко всему этому, дом и диплом медика. Уже поздно выпрямлять мой позвоночник. Не ломай меня, пожалуйста, я так хочу, чтобы между нами не было ни недомолвок, ни разногласий!
– Ани, диплом медика пригодиться, когда ты будешь ухаживать за нашими детьми, а вопросы бизнеса я возьму в свои руки.
– О, Артур, если вы возьмете вопросы бизнеса в свои руки, я вам буду только благодарна. Но, я никогда не обижу господина Бугатти, если замечу, что это ему не нравиться. Я слишком ценю этого человека.
– На здоровье – усмехнулся Войцеховский. – Если бизнесом будет заниматься мужчина, я даже не посмотрю в сторону твоего предприятия. Лишь бы ты была спокойна и свободна для меня всегда.
– О! Артур. Что значит моя свобода в вашем понимании? Я вот беспокоюсь, о том, чтобы меня не съедала постоянная ревность, ты же не начнешь давать мне повод об этом беспокоиться, «желанный мужчина для всех женщин», ведь у вас такая скверная репутация, мой дорогой.
– Ани, ну ты же собираешься все делать как я люблю.
– Да.
– Тогда закрой дверь – произнес он и до неё только через несколько минут дошел смысл этих слов.
В дороге, она не спрашивала его о будущем, как он его видит, но определенности ей очень хотелось.
В Польше они сделали для себя отдых и там же Ани сменила свой гардероб и навестила цирюльника, который осторожно поинтересовался:
– Зачем такая красивая женщина так странно обстригла свои белокурые волосы? Она, конечно же, лгала как гимназистка, но мастер оказался на редкость, чудотворцем, и её короткие вьющиеся волосы настолько эффектно стали обрамлять её бледное лицо с впалыми щеками, что гости Варшавской центральной гостиницы, засматривались ей вслед, решая перенять этот стиль – изящной пацанки. Под стать обретенному стилю, она и ощущала себя также. Она даже пожалела, что купила себе платье, в женских брюках она выглядела бы естественнее.
Войцеховский был умен. Конечно же, бежала Ани из тюрьмы без копейки в кармане. А посещая модные Варшавские магазины, ей очень хотелось вернуться домой с подарками, но просить о дополнительных расходах своего спутника она не решалась. Но, так, между прочим, как и многое из того, что он обычно делал, он сам предложил ей это.
И все оставшееся время, до вечера, ему пришлось пропасть в салонах дорогих вещей, ибо она выбирала все самое лучшее, пересмотреть хотелось многое и выбор был шикарный, и только сейчас у неё на щеках разыгрался румянец.
Поздно вечером, они ужинали в ресторане гостиницы и она чувствовала огромную усталость, так как силы только лишь теперь стали нарастать, растраченные в тюрьме. Артур заказал билеты до Будапешта через портье и оставил её одну, отправившись в бильярдную, после ужина.
Легкое недоумение охватило её в этот вечер, так как она чувствовала, что самыми приятными мгновениями для них были те, когда они оставались совершенно одни, но …он отправился играть в бильярд и она не смогла найти этому своих объяснений.
Долго она ворочалась на широкой кровати, ощущая приятное шуршание выбеленной накрахмаленной простыни и ласковость шелкового одеяла. Какой он непредсказуемый?!, расстраивалась она в своих размышлениях и старалась переключиться на что-то более приятное. И когда сон сморил её, его в апартаментах еще не было.
Утром проснувшись, она ощутила рядом его теплое дыхание, он спал на животе, отвернувшись в сторону. Но, как только она сделала потуги выскользнуть из-под одеяла и отправиться в ванную комнату, он обернулся, успев ухватить её за руку. Оказывается, он так чутко спал. Она мотивировала на свежую голову с утра это так же его жизненной мудростью. Видя, какая вечером она уставшая и еще очень слабая, он дал её телу отдых, восполнив свое физическое желание утром. Ну, несомненно, находясь рядом с таким великолепно сложенным телом, желание возникало только лишь уже при виде его. Ани завидовала сама себе.
Через два дня они были в Будапеште. Он шел с ней, к ней домой и она не чувствовала земли под ногами. Крепко вцепившись в его локоть, желая тем самым придать всему большей естественности. Ведь, она спешила в свой дом, а для него он был чужим. Но она желала сделать в нем хозяином его и только его.
Подойдя к ограде, у неё перехватило дыхание. Куда податься вначале? Дома только Дора, в конюшне её дорогой Ангел. Ах. Да. Ей нужно ввести в этот дом нового его хозяина, потом, потом она сразу отправиться к коню.
Дора на крыльце расплакалась. Войцеховский не стал церемонничать и уверенно прошел в гостиную. Походив по покоям, чтобы сориентироваться с обстановкой, он развалился в кресле у окна во всю высоту первого этажа и закурил сигару.
Ани, успокоив свою домоправительницу, и чмокнув в лоб, спокойно ко всему относящегося мужчину, побежала в конюшню.
Уже через пять минут он услышал за окном её крик. Она звала его на прогулку.
– Артур, Милый, поехали, у вас есть желание прокатиться верхом?
Она вела под уздцы Ангела, а следом конюх выводил высокого гнедого, ничем не уступающего Ангелу, красавца. Этот молодой красавец, был прямым отпрыском породистых кровей Ангела. Его жеребцом от вязки три года назад с резвой кобылкой.
Войцеховский высказал сомнение, что ей это пойдет на пользу. – Она еще не восстановилась после тюрьмы, долгой дороги. Но, Ани не слышала.
Тогда, конечно же, ей лучше отправиться на прогулку верхом в его присутствии.
Утолив свою жажду промчаться с Ангелом по сочному лугу, в окрестностях гористых склонов столицы, и набаловавшись с любимым животным только им обоим известным способом, она вернулась в дом и стала названивать в клинику, где работала Хелен.
Вечером в доме развернулся огромный пир. Хелен приехала с детьми и супругом, Игн навестил её со своей молодой супругой и приемной дочерью, доктор Цобик с супругой, тетушка Ани, которая долго плакала у неё на груди и господин Бугатти с супругой. Ани наслаждалась своим положением, радушной хозяйки дома, в котором появился новый хозяин. Ведь она уже не одна!
Хелен располнела до неузнаваемости и Миррано старался набрать в легкие как можно больше воздуха, чтобы иметь терпение к её ежеминутным придиркам и недовольству. Дети, вообще, относились к её брюзжанию, как к лающей на улице собаке «Что-то там гавкает, но далеко!» Миррано же, пыхтел, надувался, краснел и пил. Уже через пару часов дружеских посиделок, его никакая сила не держала на ногах и это просто бесило беременную Хелен.
Миррано пожаловался Ани.
– Ни одна из женщин, я думаю, не переносит так тяжело беременность, как моя супруга. Но не родилось еще такого мужчины на земле, который выдержал бы её беременность морально!
Ани спросила:
– Так а вы, Анри?
Миррано спьяну, крякнул и тяжело вздохнул.
– Ани, я не мужчина, я столб бетонированный.
– Но, а с женщинами, она терпимее? – стало её это забавлять.
– Да, с женщинами это терпимее. Ведь она считает беременность не женским счастьем, а карой небесной и в том, что эта кара направилась на неё, виноват я. О. Ани, если бы сейчас набирали в армию, я подался бы туда, как на отдых.
– Ну, ну – похлопала его она по руке. – Милый, милый Миррано, все познается в сравнении. Я три недели провела в душной, смрадной тюремной камере, голодная и в полном отчаянии. Так что, вы старайтесь не принимать причуды своей беременной супруги близко к сердцу и считайте, что находитесь в раю, если думать, в это время, о заключенных. Хотя… – и она пожала плечами – это неправильно, и я говорю глупости. Вы и Хелен должны думать только о самом хорошем и приятном.
Но, Миррано, казалось, даже протрезвел быстро. Он уставился на женщину с широко открытыми глазами и сжатая в руке салфетка, так и повисла на весу.
– Какая тюрьма, Ани? Как вы оказались в тюрьме? В России и в тюрьме?
Ани зашикала на него.
– Тихо, тихо, Анри. Я умоляю вас, пусть это будет между нами. К чему бередить такой негативный опыт, какой пережила я?! Это все дела политические и прошлые. Анри, да вы представить себе не можете, насколько человек может быть счастлив! О, Дева Мария, я не устаю это утверждать, я наслаждаюсь как никогда сейчас едой, своим домом, солнцем, свободой, со мной рядом любимый человек и он принадлежит мне безраздельно.
Анри улыбнулся так по-доброму, что в это время напоминал всем плотненького, милого гнома, заботящегося о прекрасной Белоснежке. – Анни, вы меня так поддержали!
Войцеховский большее время провел за карточной игрой с Гельмутом. Посматривая частенько в его сторону, Ани к своему удивлению находила Артура не с привычной для него позой уверенного в себе человека в любой обстановке, а с непрекращающимся удивлением на лице, перерастающим в не подконтрольное даже для него изумление. Это Гельмут сидел спокойно и чувствовал себя раскованно. Войцеховский еще ни разу у него не выиграл и это для него уже было настолько привычным, что даже вызывало скуку. Там думать в игре, для Артура становилось совершенно бесполезным. Он понимал, что мальчишка, неким непостижимым образом, просто видит карты и все.
Хелен, наконец то не выдержала и отвлеклась на них.
– Дорогой Артур, я вас предупреждаю чисто по-свойски, не вздумайте только играть с ним на деньги! Мне, как матери, будет неудобно за своего ребенка, лишившего вас ощутимой суммы. А, он, шельмец, на малые суммы уже и не играет.
Войцеховский отложил карты и долго не мигая смотрел на Гельмута. Потом, поспешно, стал хлопать по своим карманам и достал записную книжку. Написал там что-то и под нукнул мальчишке.
– Что я написал?
Гельмут всматривался, всматривался в кожаный переплет записной книжки и, наконец, расслабившись, отвалился всем телом на спинку кресла.
– Я не вижу. Мне более понятны символы и рисунки. Но… я могу предположить, что ваша запись относиться к хозяйке этого дома, мадам Анни.
Войцеховский хмыкнул. Его запись была такова – возвращение Анни фон Махель.
– Ну, ладно – проговорил он и быстро нарисовал что-то. – А теперь?
Гельмут долго не думал.
– Лицо. Нет …вернее, морда животного, продолговатая и вытянутая, с ушами, торчащими вот так – и он обеими руками показал это на себе.
Войцеховский с восхищением смотрел на пацана и терялся в догадках, как этот феномен назвать!
– Это не объяснимо наукой. – заключил он в итоге и развел руками в сторону.
Игн долго за столом не сидел. Пьяного Миррано он забрал во двор освежиться и они там как мальчишки, совершенно утратив взрослую степенность резвились вместе с Михаэлем. Хелен, когда посматривала в окно, как они пытались ходить на руках, только качала головой и охала.
Господин же Бугатти держался особняком. Он мало знал всех собравшихся людей, кроме Войцеховского, и они с женой, уединенно пили вино на веранде, раскачиваясь в креслах-качалках. По приезде Анни в нем чувствовалась некая натянутость. Он должен будет ей сказать, что дела на заводе идут не так хорошо, как хотелось бы, и чтобы вовремя выплачивать работникам зарплату, он вынужден был закрыть заводской детский сад и прекратить его финансирование. Но, сегодняшний вечер омрачать грустными известиями никто не собирался, Анни вернулась изменившаяся, став тоньше от непонятной худобы и бледнее, но настолько счастливая! Все прекрасно знали причину её счастья!
За чашкой чая Игн и Миррано поделились с ней своими профессиональными достижениями. Игн провел успешную операцию «кесарево сечения» и она прошла благополучно, потому что им был использован не только фактор совместимости крови, но и резус фактор. Аналогичные операции были единичны во всем мире.
– Ани, представляешь – вклинилась в разговор Хелен. – Его позвали в клинику в Вене, а он отказался. Я его вовремя подтолкнула написать статью. Он просто одаренный хирург, но при всем этом настолько не практичен! Ани, попытайся ты, уговори его принять предложение, к чему такая преданность своей больнице? Кто это оценит? А семью кормить надо!
– Нам хватает – огрызнулся Игн.
Но доктор Цобик покрутил свой ус и прицокнул.
– Я, вас в этом мой коллега не поддерживаю, хотя, видит Бог, как мне не хочется с вами расставаться. Если вы так щепетильно стоите на страже интересов людей неимущих, то я бы вам порекомендовал, со временем открыть собственную клинику и по самым низким ценам принимать в ней больных. А сейчас необходимо расти в профессиональном плане, а не думать о благополучии других. И нашу больницу вы давно переросли.
– Но, и тем не менее именно в нашей больнице я провел эту операцию. Я, дорогой патрон, с вами не согласен. Такого разнообразия человеческих недугов, как у нас, я нигде не встречу. Рабочие цепляют на себя всю заразу Будапешта. От недоедания и плохих условий существования, они ослаблены, в 45 лет работающий на производстве мужчина выглядит на все 60 лет – про констатировал Игн. – Анни, а как в России? На каком уровне развития у них медицина?
Анни тяжело вздохнула. Ей не хотелось вспоминать весь тот ужас, что она пережила за последний месяц, даже если этот ужас и не был связан с тем местом, где она успела поработать. Войцеховский из глубины гостиной бросил на неё внимательный взгляд, словно возмущаясь такими неосторожными вопросами. И она его перехватила.
– Я думаю, там все так же, как и у нас. Так же не хватает финансирования от государства ни на что, а люди обращаются к доктору в самый последний момент, когда болезнь запущена, из-за недостаточности средств. Но …мне посчастливилось работать рядом с очень порядочным человеком в прямом смысле этого слова. Но …меня к операциям стали допускать только в самые последние месяцы, а так я больше присутствовала при осмотрах, по уходу после операции.
– Как так? – удивился доктор Цобик.
– Я не работала там врачом. У меня не было российского паспорта и меня взяли медсестрой.
– Медсестра с университетским образованием? – возмутилась Хелен.
– О, милая моя, я совершенно не жалею об этом. Притом при всем, это был достойный опыт.
Доктор Цобик опять прицокнул.
– Господи – весело рассмеялась Ани, чтобы слегка направить разговор в другом направлении. – Я никогда не забуду, как училась вставлять колонквиту. Вот такая рядовая процедура – стала для меня целым испытанием! Но за время моего там пребывания, мы не проводили операции «кесарева сечения». Игн, милый, я так горда за тебя! Ты же принесешь мне срочно свою статью?!! Т.е., как я поняла, во время операции, ты сделал акцент на то, что при переливании донорской крови, ты выбираешь совместимость не только лишь по группе крови?
– Я сделал ряд наблюдений. Моя интуиция, после смерти пациенток, не давала мне покоя, я чувствовал, что нужно работать в этом же направлении и оно верное, только глубже, как можно глубже. Я выписал самый мощный микроскоп из Германии, потратив на него чуть ли не все родительское состояние. Я рассматривал клетки и заметил, что уровни антител в них разные и разные по размеру. Потом мои догадки необходимо было только подкрепить экспериментально. Но …я не люблю в данное время больших разговоров над моей успешной операцией. Согласитесь, коллеги. Решение проблемы еще настолько сыро, а вы уже торопитесь мне аплодировать. Операция была единичной и о чем-то более конкретно стоит говорить, когда пройдет еще ряд таких операций успешно.
Хелен, поддерживая живот с низу рукой, подсела к Игн поближе. Она не упускала случая провести агитацию за то, чтобы её друг и коллега воспользовался заслуженными лаврами за свой талант врача. – Прими предложение Австрийской клиники – сказала она твердо и положила руку ему на плечо. – Там самая богатая и современная лаборатория. В своей больнице ты уперся в непреодолимую стену и только состаришься раньше времени, стучаться об неё головой.
– Да, Хелен. Весь последний месяц, я обдумываю твои слова и должен признаться, в них очень сильное рациональное зерно. Мне не достает приборов и времени, как такового. Мой отец уже давно проклял меня за весь урон, который я нанес нашему семейному бюджету. Они уже с трудом выплачивают налоги за землю. Вероятно, мне придется принять предложение и покинуть больницу.
Мирано мирно спал в кресле на веранде, а Войцеховский развлекался целый вечер тем, что пытался обмануть феномен Гельмута в картах, но … когда понял, что логикой, как бы он не старался просчитать ходы, это бесполезно и, изрядно, подустав от напряжения головного мозга, решил переключить свое внимание на то, что ему близко по духу и Анни со стороны наблюдав за ним, видела, как они с мистером Буггати нашли точки соприкосновения. Выйдя на веранду, где выветривал излишки спиртного Миррано, они расположились в плетеных креслах, за стаканом бренди и раскурили сигары.
Уловив некую напряженность господина Буггати, Войцеховский без слов понял, что дела на заводе Анны фон Махель, шли не лучшим образом. Его сердце от догадки осталось совершенно спокойным, и он желал этого и своему компаньону. Мистер Буггати не ожидал, что разговор состоится предельно откровенным со стороны своего конкурента и, вообще, не знал, о чем они станут беседовать. Войцеховский начал первый.