Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Рол-Айленд, куда её привезла лодка после пятичасового пребывания в воде, был летней столицей для высшего общества Новой Англии. Вся восточная часть Род-Айленда – это низменности вокруг залива. И здесь было намного теплее, чем в Нью-Йорке, хотя расстояние между двумя городами было не более 239 км.
Дом в расстоянии 600 метров от берега океана был приобретен Тернером-младшим десять лет назад, когда отца разбил паралич и морской воздух действовал более оздоравливающе на организм. Здесь не было той суеты и бешенного темпа жизни, как в Нью-Йорке и тогда 60-летнему мужчине этот штат подходил больше всего. Все известия из столицы сюда поступали раньше, ты не ощущал себя отгороженным от динамики жизни нового общества, «устаканившегося» после уравнения в правах белых и черных и полученных Америкой демократических свобод, но и не испытывал переполнение информационным полем этого общества, которое стремительными темпами неслось в направлении развития особенно рекламных технологий, которые стали затрагивать такое чудо, как кинематограф, а еще строительства, где даже в целях экономии земельного пространства, дома стали устремляться настолько высоко, что дух захватывал, стоя рядом с небоскребом. Здесь жизнь текла в размеренном и можно сказать расслабленном режиме, что особенно импонировало людям в преклонном возрасте, пресыщенными жизнью столицы.
Больше она разговоров не желала, даже не пытаясь стать коммуникабельной для хозяина дома, который по всему видно было – зашел в комнату именно для этого, чтобы поговорить.
Ночь прошла в муках, ибо солнечный свет имел талант развеивать глубокие страхи и притуплять депрессию, а ночь все это обращала вспять и Ани с нетерпением торопила рассвет, хотя самые ранние утренние часы тяготили больше всего, пока солнце уверенно не занимало свое место высоко в небе. Вот тогда отпускало.
Она не знала и ей никто не удосужился сообщить, что в районе одиннадцати часов утра, после завтрака, к лорду Тернеру-младшему провели незнакомого человека, который представился частным детективом, нанятым только лишь с одной целью, разыскать одну даму, если она смогла спастись с барка «Клемансо». И имя её было – Анни фон Махель.
Лорд Тернер-младший после этого визита стал более молчалив и даже раздражен, как показалось всем домашним слугам. Причину визита незнакомца он не назвал даже своему отцу, но посетителю ответил на все вопросы односложно – Нет. Тернер-старший, только краем зрения увидел из холла удалявшуюся спину посетителя, но своим цепким, опытным умом и внимательным взглядом, после столкновения с сыном на первом этаже у выхода на веранду, заметив старательно подавляемое волнение во всех его движениях, пришел к заключению, что человек приходил с целью получения информации о погибшем судне и каких-то пассажиров с этого корабля. Затем, окончательным заключением было то, что этот пассажир была Ани, которая была привезена в лодке намного позже всех уцелевших на шлюпках и миновав полицейских, высыпавших в тот день на берег, была доставлена в их дом. О её спасении никто мог и не знать.
Он задал сыну, напрашиваемый сам собой вопрос – не стал ли кто-то разыскивать эту женщину? И что делал в их доме этот незнакомец? И получив краткие, отрицательные ответы на них, тем более уверился в том, что он правильно оценил ситуацию и уличил своего единственного отпрыска в лукавстве, ибо только хорошо знающий того человек, мог разглядеть резкие порывистые движения, скрываемое раздражение и нежелание объясняться по этому поводу. Лорд Тернер-старший, настойчиво въехал своей коляской на веранду и перерезал путь выхода с неё, остановившись в проеме раздвижных дверей.
– Иден… – позвал он сухо. – Ты хорошо подумал?
– Вы о чем? – уточнил Тернер-младший, раскуривая сигару и устремляя взгляд не на во просителя, а в даль, туда, где шумел океан и небо приобретало зеленоватый оттенок, сливаясь с безбрежной линией воды.
– Иден. – ты лукавишь. Ну мне бы ты мог не лгать – это бесполезно. Кто-то начал разыскивать эту женщину, а ты не дал им никакой про неё информации.
Тот промолчал и даже не повернулся в сторону отца, но глаза опустил в пол, о чем-то задумавшись. Не зная этого человека так хорошо, как лорд Тернер-старший, уловить в нем напряжение и неуверенность было невозможно. В кресле сидел, расслабившись и наслаждавшийся запахом сигары, холеный, красивый мужчина, хозяин дома и жизни.
– Ты возможно имеешь на неё виды, я это сразу понял, но зачем перебарщивать? Она пережила такую встряску в жизни и может ей станет легче от того, что её найдет тот, кто ищет – он ждал ответа, напрасно и поэтому, снова спросил – А, кто её разыскивает?
– Просто местная полиция опрашивает все близлежащие к берегу особняки в поисках всех уцелевших. Конкретно её никто не искал, искали любого спасшегося с корабля.
– Да …Но ты солгал. Не лги мне, искали именно её, иначе нет смысла скрывать её пребывание у нас.
Вот теперь Тернер-младший, повернулся в сторону отца.
– Скажи, ты доверяешь моей врачебной и психологической практике? Зачем ей сейчас лишние расспросы! Я сегодня попросился к ней в комнату, чтобы поговорить, ей даже этого не нужно, она слаба и раздавлена всем, что произошло, а ей нужно родить ребенка, желательно здорового, иначе дополнительные проблемы просто сведут её в могилу.
– Тогда почему ты нервничаешь?
– Я надеялся, что ей, да и нам, удастся избежать все эти бестолковые полицейские разбирательства, протоколы, визиты.
Лорд Тернер-старший помедлил. Ответ был резонным и логичным. Как всегда, кашлянув, когда ему было нечем возражать, он молча выехал назад в холл, оставив Тернера-младшего в покое.
ГЛАВА 100
Какими путями – неизвестно, но на следующий день, к обеду, в доме лордов Тернеров уже появился старый, интеллигентный человек – учитель английского языка, родина которого была Венгрия. А по сему Анни было легко учить английский. Они проводили за грамматикой несколько часов с перерывом и несколько часов за чтением, но уже через неделю он давал учить ей отрывки из стихов Уильяма Шекспира и просил выражать все свои мысли по-английски. Время побежало быстрее и как тогда в России, Ани применила тот же способ уйти как можно дальше от воспоминаний, нагружая себя зубрежкой.
Она не ходила по дому, он ей был не интересен и её мало видели в холе. С хозяевами она сталкивалась лицом к лицу за часами приема пищи, спускаясь в гостиную и уже пыталась о еде разговаривать только на английском.
Через три недели, лорд Тернер-младший предложил ей отправиться смотреть дом для покупки в Нью-Йорк и она ночь провела в преддверии дальнего путешествия. Она помнила, что на кону было собрание комиссии, занявшейся расследованием гибели барка «Клемансо» и как-то мимоходом упомянула об этом вечером, когда Тернер-младший попросил разрешения войти к ней в комнату. Теперь его позиция стала совершенно противоположной той, что он занимал с самого начала, но она не придала этому никакого значения. Он стал её отговаривать, мотивируя тем, что она только сейчас стала отвлекаться от стресса, в котором пребывала, занимаясь английским языком и незачем тогда бередить себе воспоминания о том ужасе, ибо на комиссии будут мусолиться все подробности того злополучного дня, когда корабль погиб.
Утром они на автомобиле отъехали из Род-Айленда и Анни из окна машины могла обозревать природную и климатическую местность, в которой ей придется некоторое время жить.
После часа езды по пыльной дороге, Лорд Тернер предложил ей кофе из термоса и сэндвич. От которого она отказалась. Он неожиданно спросил – Вы слушали когда-нибудь оперу в исполнении Джакомо Пуччини?
Она с недоумением посмотрела на него, а он с усмешкой продолжил – Нет, Ани, не сошел я с ума, я просто делаю все, чтобы вам со мной было комфортно и интересно и чтобы ваше настроение стало лучше. А это мог бы сделать такой знаменитый голос, как Джакомо Пуччини.
– А вы думаете это уместно сейчас, слушать оперы? – спросила она.
– Да. Музыка реанимирует и прекрасный итальянский голос с мелодичным языком… …Я бы советовал, как психотерапевт. Сейчас в Нью-Йорке проходят гастроли этого обласканного публикой итальянца.
– Спасибо, лорд Иден – ответила Ани и вздохнув, отвернулась к окну автомобиля. – Это меня не развеет, я хочу поскорее приобрести свой дом.
– Почему так уж скорее? – пожал плечами Иден Тернер. – Вам так плохо у нас в гостях? И вы так понравились моему отцу! Он готов вас удочерить.
Ани снисходительно улыбнулась, её начала развлекать столь неожиданная тема разговора лорда. – Мой ответ будет таков, дорогой Иден. Вы просто представьте себя на моем месте и спросите себя, хотелось бы вам поскорее обзавестись своим жильем?
Тернер соглашаясь качнул головой, но выражение глаз его говорило о том, что не все так было бы однозначно. – Это, Ани, зависело бы от того, насколько мне нравился бы хозяин дома.
Ани неодобрительно бросила на него взгляд и обдала холодом. – Дорогой, дорогой мой лорд Иден, неужели вы встречали в нашей жизни людей, для которых перемены в жизни происходили бы настолько быстро – вчера я была с одним любимым мужчиной, а сегодня люблю другого?
Иден Тернер убрал в саквояж термос и почему-то посмотрел на часы. – Нам еще долго – отметил сам себе и уже более громко добавил. – Я это встречаю сплошь и рядом, Ани, но не скажу, чтобы меня самого это не озадачивало – и нажав на сцепление, тронул машину. Снова в окне замелькали деревья, очень похожие на российскую природу, редкие кирпичные дома из коричнево-красного песчаника и лишь изредка встречались разросшиеся поселки зажиточных домовладельцев, куч кующихся вокруг небольшой церквушки или учреждения образования, и даже небольшой лесопилки, чьи изделия выставлялись в качестве рекламы прямо вдоль ограды и рядом бегала большая собака, привязанная на длинный поводок к шесту, на котором красовалась прямоугольная вывеска, дающая название производственного заведения.
Лорд Тернер больше ничего не спрашивал, с равнодушием и скукой в глазах, взирая на попадающиеся по дороге группы людей, видимо возвращающихся с полевых работ, или пахоты, потому что весна все увереннее вступала в свои права, давно согнав неуверенный, тонкий пласт снега в этих краях, сделав глинистые почвы вязкими и темными и люди, сойдя с асфальтированной дороги в ширину только лишь для одного автомобиля, погрязали по щиколотку сапогами в темной каше. Женщины, носившие большей частью не платья, а пиджаки, приталенные, делающие фигуру, похожую на бутылочку и юбки, доходившие в длину только до лодыжек, по привычке приподнимали их пальчиками. Уже можно было констатировать, что укороченные юбки и платья безвозвратно вытеснили длинные одежды, открыв миру на всеобщее обозрение красоту женских ножек, а не только как прежде, предназначенных для глаз супруга.
Светло-серого цвета, с лучшей английской шерсти, с добавлением синтетического волокна для уменьшения её способности быстро мяться и полировки сияния приглушенного цвета чистой шерсти, костюм Идена Тернера сидел на нем безупречно и голубой цвет глаз способен был меняться в тон костюма, превращаясь в чисто серый, чем отталкивал Ани все больше своей неопределенностью и нейтральностью, всегда напоминая цвет глаз бывшего супруга графа фон Махеля, а её всегда смущал жгучий, пронизывающий цвет темных глаз, как у Артура, Игн или Миррано.
Она незаметно стала дремать, укаченная мягкой вибрацией новейшего автомобиля своего попутчика, на сон, грядущий пытаясь представить себе дом таким, какой она хотела бы его иметь, но не могла, так как картинка неизменно заменялась видением её дома в Будапеште, что было естественным, так как он строился под её вкус и видение.
И может она и вздремнула немного, только уже вскоре застроенные поселки стали большими по размеру и оживленнее. Все чаще, кроме лесопилок, стали встречаться большие кузницы, цементные сооружения, перерастающие в заводские цеха и даже, пусть редко, но появлялись аккуратные постройки с вывеской гостиниц и баров, цирюльни, магазинчики. Возле некоторых заведений припарковались автомобили, водовозы и труповозки.
Окружающая действительность оживилась и оживилась женщина.
Дальше она уже с тревожностью и нервным напряжением во все глаза уставилась в окно автомобиля, потому что местность пошла совсем другая по своему характеру и она поняла, это начало её знакомства с теми краями, где ей придется жить. Притом, что происходило изменение плавно, как под линейку архитектора, вот поселок с несколькими домами, далее он разрастается, разрастается, дома поднимаются вверх в своей высоте и суета в них только нарастает, транспорта на дорогах появляется все больше и больше и вот уже ты словно впадаешь, как ручеёк, текущий медленно и спокойно в бурлящий, спешащий в непонятном направлении океан и этот водоворот, тебе начинает казаться, не выпустит тебя из своих тисков никогда.
Лорд Тернер, до этого вел автомобиль молча и не докучал ей разговорами, а тут решил приступить к объяснению своих намерений в отношении их посещения Нью-Йорка.
– Ани, вы же уже видели небоскребы? – спросил он.
– А что это такое? – вопросом на вопрос ответила она.
– Это дома более 20 этажей ввысь. Захватывающее зрелище. Их сейчас стали строить все больше и в основном в боро Манхеттена.
Ани сидела с видом, как напившись газировки и молчала. Его слова, ровным счетом ни сказали ей ни о чем. Но Иден Тернер понимал, как может воспринимать такую информацию человек впервые знакомящийся с Нью-Йорком.
– Ани, боро – это название района города. У Нью-Йорка несколько больших районов, все равно как отдельные маленькие государства в одном большом. Да, такова Америка… Манхеттен – центральный район Нью-Йорка, в нем сосредоточено большее количество финансовых, политических, торговых учреждений, рекламных агенств. Больница в которой я работаю здесь не находиться. И дом, который мне предложили для вас – находиться в другом боро – Бруклин, он поспокойнее и не так вас напугает.
– Напугает? – насторожилась женщина и в ответ, сбоку рассмотрела лукавую усмешку Тернера.
– Вероятно, напугает, Ани. Даже я, давно облюбовавший Америку с трудом переношу темп жизни такого боро, как Манхеттен, но он, воистину, неповторим и восхитителен, для тех, кто стремиться сделать головокружительную карьеру, только с годами, тебе хочется большего покоя. И жить, поверьте мне, комфортнее ближе к земле, а не на тридцатом этаже взметнувшегося к небу небоскреба.
– Вы, красочно описываете Америку, Иден, поэтично … и я не хочу жить в небоскребе. Мне вполне подошел бы одна-двухэтажный домик, с садиком.
– Вот такой домик я вам и намерен предложить, только садик там совсем маленький, потому что урбанизация в Северной Америке шествует бешенными темпами, и земля становиться на вес золота, но я нашел вам не плохой домик, я уверен, вам понравиться. Район благополучный, зеленый и в цент добираться будет не сложно. Особняк, который мне предложили, находиться на проспекте Бруклин-Хайтс – самая европейская часть Бруклина.
– А как далеко ваша больница от этого района?
– Вы уже думаете о работе? Больница через четыре квартала. Если на метро, то в часе езды от дома, если вам он понравиться.
Она подумала, что пока она больше ничего не сможет спросить, потому что надо увидеть то, что ей предлагают, а потом все приложиться и, уже через некоторое время, ей стало не до вопросов. Они окунулись в крутящийся водоворот автотранспорта на дорогах и дома, дома, дома, замечательные, стройные, величественные, высокие. Настолько высокие, что, будучи столичным жителем Венгерского королевства, она не думала, что такие бывают. Дух захватывало от этих объемов, окна, окна, мосты, огромное количество автомобилей и вот они въехали на Бруклинский мост, один из старейших мостов Америки, построенный в 1869 году, в длину составляющий более двухсот миль, висячей конструкции, пересекающий пролив Ист-Ривер. Первоначально он носил название моста Нью-Йорка и Бруклина и только в 1915 году за ним закрепилось название – Бруклинского подвесного моста, одного из самых мощных, длинных мостов в мире, в конструкции которого в основном были использованы стальные прутья, а его опорные башни считались самыми высокими сооружениями Северной Америки. Это настолько впечатляло, что, забыв обо всем, Ани чуть не прильнула к стеклу автомобиля и приоткрыла рот, как удивленный ребенок, которому предложили что-то невероятное. По мосту осуществлялось как автомобильное, так и пешеходное движение и разделен он был на три части: две боковые трассы забрали себе транспорт, а центральная часть по середине, находящаяся на возвышении, как бы над первыми двумя, предназначалась для пешеходов и велосипедистов.
Лорд Тернер нарочно выдерживал паузу, дав ей впустить в себя такое великолепие человеческого гения, создавшего этот проект, но положившего в нем ни одну человеческую жизнь, так как при строительстве моста над огромным пространством водной глади, люди подвержены были кессоновой болезнью и умирали. Выехав с моста, автомобиль Идена Тернера стал держаться все больше левой стороны и с максимальной скоростью своего транспорта, они мчались по широким трассам Бруклина, стильного, монументального, своеобразного, непонятного и необъяснимого, потому что современность переплеталась здесь с романтическим стилем средневековья, только как бы более масштабного и окультуренного выросшей за годы цивилизованностью общества, предпочитающего мобильный комфорт, комфорту природному. Здесь дома застраивались с совершенно другим намерением, они были индивидуальны, каждый по-своему, но не кричащим разнообразием, говорящим о безвкусии, а гармонично вписываясь в общий ансамбль, струящийся больше в ширину, а не в высоту и в нем, конечно же неба было больше, чем в боро Манхеттене, хотя его она еще и не увидела, так как следует, для того чтобы почувствовать его атмосферу. Дома не создавали впечатления легковесности и легкомысленности, как у неё в Будапеште, а тяжеловесности, но такой продуманной, очень добротной, где-то элегантной по-своему. Окна большие, двери тяжелые, не высокие ступеньки с перилами и колонны, не отдельно стоящие, а наполовину утопающие в стену, без навесов, для большего поступления солнечного света, открытые и солидные.
Приехав на проспект Бруклин-Хайтс, они словно попали на строительную площадку. Многие дома перестраивались, некоторые достраивались или расширялись. Строгой геометрической пропорцией, дома огораживались с земельными участками заборами и напоминали маленький уютный городишко, с аккуратненькими респектабельными застройками и такими же хозяевами этих особняков, у каждого из которых было не менее двух-пяти слуг африканской национальности в найме. И сильно рассматривать много не пришлось, так как почти в самом начале квартала, автомобиль лорда Тернера-младшего остановился. На широкой калитке с тяжелым узорчатым рисунком кузнечной ковки, что сама по себе уже дорого ценилась, они увидели вывеску, которую лорд Тернер ей перевел «Дом выставлен на продажу»
– А почему хозяева решили его продать, не знаете, лорд Тернер? – поспешила поинтересоваться Ани.
– Разорились. Содержать такой дом им теперь не по карману. 1910 год – Америка сильно пошатнулась в своей финансовой стабильности. Сейчас у очень многих дела пошли не лучшим образом.
Ани даже приостановилась после получения ответа на свой вопрос. – Ой, дорогой Иден, так, а разве же я смогу в чужой стране содержать дом, который их старым хозяевам оказался не по карману? Значит дом требует очень больших затрат! – и в голосе у неё появилось столько сомнений. – Мне бы поскромнее что-нибудь, на первое время хотя бы.
Иден Тернер развернулся прямо к ней и ей показалось, что его руки чуть не поднялись в её сторону к её плечам, чтобы обнять, но он усилием воли подавил в себе это желание.
– Ани, вспомните все, что вам сказал мой отец. Лично я буду помогать вам в любой вашей проблеме, в любом вашем затруднении, наши возможности безграничны.
У Ани упало сердце куда-то вниз, и она почувствовала такое разочарование. Она с такой надеждой сегодня ехала смотреть дом, а теперь еще не видя его вынуждена будет отказаться, потому что, чтобы ей не говорили Тернеры, она уже в том возрасте, чтобы понимать: «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке».
И, как бы там ни было, но наши глаза всегда выдают наши мысли, и Иден Тернер хорошо рассмотрел ту мысленную борьбу, которою она вела сама с собой и потому сказал. – Не думайте сразу о плохом. Ани, пойдемте, дом хороший и не такой уж затратный, как вы подумали, вы же его еще не видели.
Пройдя по коридору справа и слева стриженных, высоких кустов, они вышли на небольшую площадку зеленого газона, посередине которой красовалась белая, небольшая беседка и прямо за ней, чуть смещенный в правую сторону находился аккуратненький, окрашенный в желто-розовый цвет, небольшой особнячок, в два этажа и с широкой, дюйма на два в высоту терраской перед ним, на которой можно было выставить стол и пить там чай, а посему беседка казалась неуместной. И эта уютная терраска, на которую вела очень широкая лестница и цвет дома были очень позитивны и сердце к ним располагалось, без сомнения.
Так как при входе в калитку, на ней зазвонил тонкий колокольчик, то на его звук из дома вышла черная женщина, лет сорока, в голубом платье и белом переднике, которые так ярко смотрелись на её коричневой коже. Она добродушно улыбнулась и Ани сразу почувствовала, что вся обстановка этого участка для неё родная. Сердце открылось и поднявшись на ступеньки, она протянула свою ладонь для приветствия этой женщине, чем не мало смутила её, и лорд Тернер снисходительно улыбнулся.
Служанка настолько растерялась, что машинально быстро вытерла свою ладонь о передник и только после этого осторожно и неуверенно протянула её женщине.
– Добрый день, мэм, а вернее уже вечер – произнесла она и это Ани хорошо поняла.
Тут же она повернулась к лорду Тернеру и спросила:
– Вы так милы, что уже и служанку пригласили?
– Я не приглашал – равнодушно ответил тот. – Она ждет вашего решения, оставите вы её здесь или нет, она работает в этом доме уже несколько лет.
Ани тогда весело повернулась к чернокожей женщине:
– О, Я – Ани фон Махель. Я венгерка. Мы прекрасно с вами будем общаться – говорила она медленно, стараясь вспоминать все выученные английские слова за последний месяц, но уловив на лице служанки все такое же замешательство, она попросила лорда Тернера перевести её слова. На что он ответил. – Ани, но вы еще не видели дом изнутри.
Ани в знак согласия кивнула головой и подалась к входной двери. Они оказались в прямоугольном холле, пол которого был выложен нежно розовой плиткой, широкими квадратами и конечно же, такой цвет основы всего этого интерьера создавал бесспорную теплоту, а еще дубовая, отполированная лестница, прямо перед входом, в глубине холла с витыми балясинами и тебе уже никуда не хотелось уходить. Если смотреть прямо на лестницу и только поворачивать в стороны голову, то ты уже имел о доме почти всю информацию. В таком приветливом, с теплыми тонами интерьере могли жить только добрые, позитивные люди и он её устраивал во всех отношениях. Справа находилось огромное окно на всю стену, завешенное бардовыми бархатными шторами, в данный момент распахнутыми и собранными в застежки. Окно открывалось снизу вверх, подымаясь и было сделано по-английски, большими квадратными ячейками оконной рамы. Перед окном стояли два глубоких, массивных кресла и небольшой журнальный столик на трех ножках, с красивым телефонным аппаратом на нем и газетами. Ани сразу направилась к ним, послушала гудки в телефоне и даже попыталась прочесть газеты, но не смогла. Ей становилось легко и весело на душе и видя перемены в её настроении, и служанка и лорд Тернер расслабились.
– Дорогой Иден, – спросила она. – Так… а мебель и все вот это тоже остается или хозяева еще не переехали? Мебель же почти новая? А как же?? И я с хозяевами увижусь?
– Ани. Дом уже куплен для вас полностью. Но вас это ни к чему не обязывает. Не понравиться, я его просто перепродам, да еще и дороже чем купил.
– Да…? О, дорогой Иден, мне этот дом нравится, без сомнения. Я очень рада, что смогу жить здесь. Так вам благодарна!
– Вы наверх пойдете? – не внимая её похвалам, с чувством холодной рациональности, подталкивал он её к дальнейшему осмотру, понимая чисто с психологической точки зрения, что в её обстоятельствах и после перенесенного горя, она будет не в том настроении, чтобы очень дотошно подходить к вопросу выбора дома. Но. На его вкус, дом заслуживал одобрения, он был действительно хорош! Слева от лестницы было царство той африканской женщины, которая очень скромно стояла возле двери кухни и с радостью в глазах, так как ей новая обитательница дома очень понравилась, следила за её передвижениями.
Впервые, после такого тяжелого месяца и не смотря на её положение, Ани запорхала как бабочка. Она живо и легко взлетела вверх по лестнице, которая разветвлялась так же на право и на лево и подумав, куда же ей отправиться, решила в правую сторону, где на неё смотрел огромный, бронзовый купидон на постаменте. Здесь все уже было более приглушённого цвета и света казалось поменьше, так как не было такого огромного окна до пола, но окна, тем не менее были большие в клетчатых рамах.
На небольшой площадке, вымощенной паркетом, находилось две комнаты, одна напротив другой и практически одинакового размера, большие, метра 22 каждая. Они были без мебели и это было наилучшим вариантом, потому что спальную кровать каждый должен выбирать под себя. И во всех двух спальнях был красивый, малогабаритный камин. Для дополнительного отопления в зимнее время. В одной из спален был выход на балкон и там еще начиналась целая жизнь, так как он был просторный и закрытый от дождя крышей этого дома, держался на колоннах, которые с боковой стены дома они еще не успели рассмотреть, а с балкона, внизу ты мог лицезреть совершенно маленький прудик, обложенный камнями, с распустившимися в нем лилиями.
– О, дева Мария, прекрасно – подумала Ани и направилась в другую сторону второго этажа. В котором находилось еще две большие комнаты и огромный чулан, с полками, полками для каких-то больших коробок и хозяйских вещей.
Вот конюшни на участке этой земли не оказалось. Ани в первые доли секунд расстроилась, но потом тут же подумала – я здесь ненадолго, года на три-четыре и домой, в Будапешт. Туда, где Хелен, Дора, Игн, Ангел.
Она тут же осталась здесь на ночь, уже не собираясь возвращаться в Род-Айленд. Тернер-младший оставил ей свой рабочий и домашний телефон, телефон-отца и видно было, с большим сожалением уехал вечером из Бруклин-Хайтса, положив ей целый кошелек на журнальный столик. Его щедрость и галантность не знали границ!
Ани, ничего не понимая в долларах, положила этот кошелек перед служанкой, которую звали Бетти и предложила брать сколько нужно на все расходы. Та уже четко поняла, что некоторое время в общении с хозяйкой будут затруднения, из-за плохого знания той английского языка.
Но, когда вечером был предложен ужин, приготовленный Бетти, к удивлению Ани, та, накрыв ей его на стол в гостиной, пропала из поля зрения.
Ани была обескуражена и найдя её в столовой, за принятием еды в одиночестве, как могла, жестами, объяснила ей, что питаться они по отдельности не будут. В доме воцариться уважение к любому человеку и равноправие, как к члену семьи. Даже скупая слезинка, показалась в уголке добрых глаз чернокожей женщины. А после ужина, обследовав дом с улицы, Ани принялась писать письмо в Будапешт Доре и Хеллен и вот только сейчас тяжелая лавина чувств, лишь на время отступившая, нахлынула с новой силой. Она должна поведать обо всем, что с ней случилось и что её Артура больше никогда не будет рядом. Она писала и капли слез размывали чернила, ей даже пришлось на время откинуться на спинку кресла и переждать, ибо писать дальше ей мешали слезы.
Совсем поздно, когда Ани забывшись сидела в кресле и отрешенно смотрела в глухую темень за окном, как и по вечерам в особняке лордов Тернеров, её осторожно окликнула служанка Бетти. Она ей что-то говорила. Но Ани еще не все могла понять и из всего того, что та пыталась объяснить, ей было понятно лишь то, что Бетти хочет покинуть дом. Хлебнув воздуха, от неожиданности, Ани испугалась того, что по какой-то причине вынуждена будет заночевать одна в новом доме. – Ну почему? Почему? – только спрашивала она свою новую служанку и тут вдруг осознала. Ведь она совершенно забыла, что в этом доме не было кроватей и она не увидела ни одного матраса. Но, Бетти говорила ей о другом. Ани уловила слово мальчик и догадалась. У Бетти был ребенок, к которому она должна уйти к ночи. И обессиленная от всех новых впечатлений за этот насыщенный день, Ани опустилась в кресло назад и с испугом смотрела на лицо служанки. Не позволить ей уйти к сыну, она не могла, но ей было невыносимо даже думать о том, что она останется ночью совершенно одна и глубокая печаль зародилась в уголках её губ. Утвердительно качнув головой, давая понять Бетти, что держать её при себе не может, глаза её смотрели на ту женщину, глазами ребенка, покинутого родителями, а ей после нахлынувших воспоминаний во время написания письма домой и так было не сладко.
Бетти покинула дом и для Ани началась борьба со своими страхами и чувством жестокого одиночества. Свет в гостиной горел всю ночь, и она писала письмо Доре, потом Хелен. Потом молча, не шелохнувшись сидела, уставившись в окно, а потом рвала письма, думая, что не стоит причинять столько боли и своим близким. Но …через час снова брала перо в руку и писала, ибо, её близкие люди не могли совсем не знать о том, что произошло и рано или поздно, они все равно об этом узнают. Сон сморил её под утро, и забравшись с ногами в кресло, она, скрючившись и при включенном свете, в дремоте встретила рассвет, медленно заползавший в гостиную через большое окно. И потом она не слышала, как в дом вошло два человека и в удивлении остановились напротив неё. Служанка Бетти и лорд Тернер-младший, случайно встретились у калитки и вместе зашли в дом. Открыв глаза, Ани сразу увидела встревоженные, подернутые легким чувством вины глаза чернокожей женщины, а потом перевела взгляд на высокую фигуру Идена Тернера, с нескрываемым чувством иронии, разглядывавшим её. Он без слов все понял.
Она поспешила оправиться и потирая глаза ладонями, тихо попросила лорда Тернера перевести её просьбу для Бетти. Ей крайне необходимо было приобрести за сегодняшний день кровать, диван, стулья, большой обеденный стол и еще много домашних вещей.