Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Въехав в границы Венгерского королевства, и заночевав в гостинице, так как свой охотничий домик он продал, ощутил в первые дни веяние нового времени. В Будапеште царила не хорошая обстановка, гнетущая и зыбкая. На улицах патрулировало большое число полицейских, а вместе с тем, было более безлюдно, чем тогда, когда они покидали границы столицы. Расспросив в гостинице консьержа, он узнал, что радоваться жителям нечему, пришла эпидемия брюшного тифа. В каждой седьмой семье были потери, больницы переполнены, упали выручки у торговцев, врачи за свои визиты подняли цены, продукты подорожали и все это на фоне нестабильной политической обстановки. Все разговоры сводились к войне. Противником Австро-Венгрии на международной арене выступала Россия и Франция. Народ боялся вербовок в армию. Брожение умов подпитывалось разросшимся движением радикально настроенных против нынешнего кабинета министров движения демократов, которое проникало сюда из России.
Ему это не доставляло удовольствия, он не любил революционеров, но заглянув в свои мысли, уже понял, что совершенно отстранился и от этого народа и этой страны. Ко всему у него не всколыхнулось в глубинах души даже любопытства.
В особняк графини фон Газейштард он сразу не пошел. Связавшись с её бывшим детективом, к своему великому изумлению, он узнал, что самой графини и нет в столице. Злоупотребляя кокаином и героином, она опасалась брюшного тифа и отбыла в Турцию.
Это было на руку Войцеховскому. Турцию он знал, как свои пять пальцев. Пришлось ехать следом за ней. Вероятно, она поселиться в их бывшей резиденции в местечке Эскикёй («Старая Деревня») Их бывшая усадьба находилась в трех километрах от подножия гор, с которых с периодичность четыре-пять раз в год обрушивались солевые потоки. Его дорога сюда заняла чуть больше двух недель, потому что он затратил пять дней своего времени на своем заводе.
Прибыв на место, он обнаружил, что жители окружных деревень стали возводить каменную стену, защищающую их от разрушающих сил солевых потоков и саму местность успели переименовать в Кемер (пояс).
Их небольшой двухэтажный особнячок, который они в былые времена так и не собрались расстроить побольше, с бордовой черепичной крышей совсем затерялся в высоких кронах деревьев и устремившихся ввысь таких же соседских особняков, решивших увеличить площадь территории для своих семей надстройкой этажей из-за ограниченности земельных площадей. Местечко старое, полугреческого населения, давно ассимилировавшегося с турками, всегда солнечное, имеющее прекрасное галечное побережье моря. Недалеко от Кемера расположились совсем древние города Фазелис и Олимпос. До самого Кемера Артур добирался на яхте, сухопутной дороги сюда не было.
Перед ним встала задача, над которой он вынужден был задуматься. В данный момент соблюдать ему законы гостеприимства или нет, а проще, доложить графине о своем визите, или проигнорировать, потому что он сомневался, что она даст свое согласие принять его в этом доме, в котором несколько лет прожили они вместе, но целиком это была её собственность.
Он не знал, что будет делать в дальнейшем. Плана не было, ему необходимо было увидеть женщину, чтобы для себя понять, насколько все в её жизни стало плачевно.
По звонку, массивную калитку открыл лакей и его глаза округлились от искреннего изумления и радости. Он долго здесь служил, но в Венгрию графиня его с собой не забрала, поэтому Артура Войцеховского он не видел на протяжении четырнадцати лет и помнил еще совсем молодым мужчиной, не имеющего еще складок от неустанной работы над чертежами в уголках глаз и у рта.
– Марек – спокойно обратился Артур. – не нужно докладывать хозяйке, я сам.. не беспокойся, для тебя это не будет чревато ничем. Где графиня?
– О, её и нет, хозяин! Она ушла гулять на побережье. Всегда так делает.
– Скажи, это только между нами. Она совсем плоха? Ты знаешь, о чем я!
Потупившись, уже поседевший на висках, черноволосый грек, стал колебаться с ответом.
Войцеховский пристально всмотревшись в его простое лицо, отвернулся в сторону и его взгляд стал блуждать равнодушно по выступам горы, но он процедил сквозь зубы.
– Понятно. Одна ушла? То есть, я имею в виду, без гостей или кто навещает?
– Нет. Одна. Вы пройдите хозяин. Я вам чаю с мятой, как вы любили всегда.
– Нет, Марек, дорогой. Не буду лукавить. Мне написали о ваших проблемах, вот я и приехал их решать. Но, решать буду по-своему, как диктуют обстоятельства. Очень хорошо, что она ушла гулять. Мне нужно быстро, твоя помощь. Ищи в доме эфир, это обязательно, теплые одеяла, фонари, еду, питье и неси на яхту, что возле Билдиби, белая, с черной полоской по бокам. Сегодня хозяйка домой не вернется, тревогу не поднимай. Так надо. Не знаю, как скоро, но я верну её без этой пагубной привычки. Верь мне.
И развернувшись, он стал удаляться, спускаясь по наклонной местности к морю. Снимая на ходу куртку, в полдень становилось невыносимо жарко. Все время хотелось пить и такой возможности не было.
Еще на обрыве, он стал вглядываться вдаль. Глаз искал фигуру женщины. У берега стояло несколько лодок. Туристы купались. Уже в те времена, знающие толк в отдыхе у моря, устремлялись именно в эту местность, где морской воздух смешался с горным, делая его лечебным для астматиков, больных туберкулезом. Богатые люди приобретали если не особняки, то маленькие домишки, как дачи для своих семей и устремлялись сюда для оздоровления и комфортного отдыха. Зонтики, как поплавки, плыли по воздуху и под ними с трудом можно было разглядеть его обладателя. Ему понадобилось около получаса, чтобы с уверенностью для себя узнать графиню фон Газейштард. Тогда он стал спускаться по узкой тропинке с обрыва к пляжу.
Некоторое время он видел перед собой только её спину и нагонял её. Но, вероятно, её чувствительность остановила и она обернулась. Он шел прямо к ней, и от неожиданности, она чуть не выронила зонтик из рук. Когда до её затуманенного сознания дошла действительность всего происходившего, она так засуетилась и самое интересное было в том, что он явно уловил её колебания между желанием пуститься наутек от него или, наоборот, пойти навстречу.
Она осталась стоять и её тонкие губы растянулись в неловкой улыбке, а в глазах появился испуг и это так противоречило одно другому, что казалось даже комичным со стороны.
И ему было трудно начать разговор. Растерянность, не свойственное качество для Войцеховского, но и оно его посещало в некоторых ситуациях.
Наконец, остановившись перед ней, он от неловкости наклонил вниз голову, исподлобья взглянул ей в лицо и произнес:
– Лиза… здравствуй.
Эффект от слов был потрясающий. И это ввело его в ступор. Элизабет фон Газейштард безудержно разрыдалась. Такие слезы были в тот последний день в гостинице и потом они стали частым явлением для неё, только он уже это не видел.
Это нужно пережить. Словами глубину чувств и палитру возможных человеческих эмоций трудно описать. Все это время она не испытала ни одного дня покоя и радости. Она засыпала с мыслями о Войцеховском и просыпалась с мыслями о Войцеховском. Она его ненавидела и рисовала в своем воображении всевозможные варианты его казней, самых лютых. И тут же признавалась себе, что отдала бы почти всю жизнь, чтобы он находился рядом и у неё, как прежде была бы возможность запустить свою ладонь в его волнистые жгучие как смоль волосы, провести по атлетическим плечам, коснуться щеки. Хотя бы это! Она и ненавидела и прощала Ани, понимая, что любовь той к этому мужчине сильнее всех условностей.
Что ему оставалось. Раньше бы, при такой истерике, он обнял бы её и попробовал бы утешить. Сейчас это была чужая женщина. Но испытывая сильное чувство стыда и неловкости, он опустил глаза и просто ждал, когда её эмоции слегка утихнут.
Она не заставила ждать, еще сквозь слезы, спросила:
Ты зачем здесь?!
Он молчал.
– А …дай попробую догадаться – с кривой усмешкой продолжила она. – По миру стали расползаться слухи о пагубных привычках графини фон Газейштард!?
Артур тогда слукавил и добавив голосу как можно больше твердости, произнес:
– Нет!
– Тогда что? Я, наверное, не поверю тому, если ты скажешь, что соскучился.
Он молчал. Капельки пота выступили на лбу и под мышками образовались уже влажные круги нуждающегося освежиться человека.
А её стало резко раздражать его немногословность и даже опустив зонтик, она стала размахивать им по галечному песку нервными движениями. Ситуация создалась совершенно неловкой. Артур не знал, как настроить разговор.
– А какие у тебя появились пагубные привычки, что за слухи? – наконец-то услышала она его вопросы и это было похоже на проявление хоть какого-то интереса к её жизни.
– Ну раз не слышал, то и не за чем. Что тебе до меня?
– Лиза, – тогда тихо и как-то даже с осторожностью произнес он. – У меня к тебе важное дело. Удели пол часа своего времени. Очень прошу.
– Не хочу. Не хочу с тобой даже разговаривать! Далеко ехал, но зря, я хочу только покоя. Все, все… – и отходя от него, она стала пятиться назад, отмахиваясь как от наваждения.
– Пожалуйста, Лиза – как можно мягче, попросил он.
Она замахала рукой и в этих резких движениях улавливалось что-то искусственно возбуждающее её эмоциональность. Он успел разглядеть блеск в её глазах, ни смотря на то, что они были заплаканы, нервозность движений. – Нет, ты уже никто и ничто! Не береди мое сердце. Уходи! Даже… даже… – и отвернувшись, она медленно, опираясь на зонтик, стала удаляться от него. Спина её уже больше была сгорблена и от всегда гордой, статной осанки ничего не осталось. К его сердцу прилила щемящая жалость! Он остался стоять, расстроившись её отказом и продумывая направление своих дальнейших действий.
Но… видимо, сам Господь был на его стороне. Отойдя немного, она резко обернулась и окинула его внимательным взглядом. Может хотела уловить что-то незнакомое и новое, то ли узнать родное и близкое? И вдруг, надумавшись, резко зашагала к нему навстречу. – Как тебе с молодой женой живется? – неожиданно спросила.
– Она в Америке – ответил он.
– А …протянула она. И ты же уехал, а что же вернулся?
– Вот, потому что важный к тебе разговор, вернулся.
– Тебе еще что-то от меня нужно, я все тебе отдала. Все! – сквозь зубы и с злыми интонациями процедила она.
Войцеховский заложил руки в карманы и бросил ей в ответ первое что пришло в голову. – Вот многое нужно вернуть. И это требуется обсудить.
– Мне адвоката заказать? – спросила.
– Можешь. Но, я думаю. Незачем тебе тратиться. Я совершенно бескорыстные имею к тебе намерения. Там твоя яхта стоит – он качнул в сторону головой. – Ты же гуляешь. Давай на ней прокачу и все тебе поведаю. Решение за тобой.
Она разглядывала его, как школьника, чувствуя что-то нескладное в речи. Но поддающаяся своему любопытству, и сжигающему её желанию выместить на нем всю свою злость и раздражение, решила остаться. Однако, полностью, она сама не понимала какими эмоциями руководствуется. Они были как накатывающаяся волна за волной. Одни наплывали на поверхность других и их уловить было трудно. Но, сильно было главное желание, она хотела делать ему больно, но как это сделать, придумать не могла, желание жгло её и ей требовалось время, чтобы придумать как.
Он протянул ей руку, чтобы она оперлась на неё и они вместе направились бы к яхте, но она отвергла его и тронувшись с места, стала искать глазами, куда же он её приглашает. Потом повинуясь его шагам, скорой походкой пошла рядом, помогая себе длинной палкой зонтика. Он хотел получше разглядеть её, её руки, заглянуть в глаза, но боялся выдать свои планы. Она бы почувствовала. Увидели яхту. Поднялись. Он отвязал кормовые концы и бросил трос вокруг утки на яхте. Графиня как кошка следила за его движениями и чтобы убрать её с дороги он предложил пройти в рубку. Долго маневрируя и с трудом направляя яхту, при навальном ветре, он сориентировался и поставил её носом к выходу из гавани. Хорошего опыта управления яхтой у Войцеховского не было, но еще живя в Кермере у графини в найме был всегда хороший кормчий. Выходя в море на яхте, Артур со стороны смотрел что тот делал, управляя яхтой, и что-то в памяти отпечаталось. Отплыв задним ходом, он заставил судно развернуться носом от причала, и они вошли в открытое море.
Графиня сидела на ступеньках рубки и казалось, что вот-вот её сморит сон и даже Артур стал все чаще посматривать в её сторону, не понимая её состояния. Он ни о чем её не спрашивал, пока яхта не проделала того расстояния, которое было нужно ему. И развернувшись в право, он поплыл параллельно берегу, намереваясь на следующее утро сделать обратный путь, но не выходить в море на такое расстояние, чтобы уже не видеть берега.
– Мы куда? – равнодушно спросила графиня и её тон насторожил его. Спокойствие, с которым она неподвижно сидела и смотрела в даль, походило больше на сидевшего в позе медитации великого муфтия, нежели на живого человека. То и дело бросая в её сторону внимательные взгляды, он думал «Что же теперь ему со всем этим делать?»
– Мы будем дрейфовать вдоль берега, я не могу потерять его из поля зрения. Навигационные карты для меня сродни ребусам и разбираться в них никакого желания.
– Неужели – она чуть не произнесла «мой Артур, как обычно это делала». – Вы что-то не умеете делать, дорогой князь? – но в голосе все так же сквозило усталое равнодушие ко всему.
– Да. Вот не умею я этого. – развел он руками.
Он услышал в ответ не понятное:
– Ну… – и графиня сощурила глаза, а потом вдруг вспомнила про зонтик и решила его открыть. – С яхтой князь вы справились, так что же мы будем обсуждать?
Войцеховский сел на корточки, зажав под мышкой конец весла и расстегнул рубашку, в которой смысла совершенно не было, она прилипла к телу от пота и брызг воды и её концом вытер лицо. Навалилась усталость и взглянув в даль, потом на графиню, у него такая отрешенность появилась в выражении лица, словно его возвели на эшафот. Хотелось поскорее сбросить тяжелый груз с плеч.
Вздохнув, он ровным тоном, медлительно растягивая слова, стал говорить – Вот и в море … Теперь все от тебя будет зависеть. Надо посмотреть в рубке, на сколько дней еда будет нам.
Графиня. Приоткрыв рот, насторожилась, её взгляд стал просто въедаться в его лицо.
– Зачем еда, что значит «на сколько дней»?
– Лиза. Я слукавил. Ты мне не чужая. И сойдешь ты с этого судна тогда, когда сможешь прожить хотя бы сутки без наркотиков. Я все знаю.
Она попыталась приподняться. Лицо выразило изумление, но почему-то назад плюхнулась на скамеечку возле рубки. Изо рта что-то вырвалось, похожее на а– а– а.
– Когда тебе необходимо будет новая доза? – спросил он.
Ее удивление тут же превратилось в гнев и как огненной стрелой, она с вызовом испепелила его глазами.
– Ты не медик! Разворачивайся сейчас же!
Войцеховский только спокойно качнул головой.
– Ты не представляешь – как это!? Я не смогу собой управлять. Разворачивай, ты не понимаешь, тебе же никто не объяснил! Я настолько могу себя не контролировать, что не знаю, но …я не знаю, что могу сделать – и она в гневе сжала руки в кулачки. И подняв их к лицу, тут же обреченно опустила назад.
– Тебя придется связывать, Лиза? – спросил Артур. Он действительно, не знал, как это бывает.
Она вскочила и снова села на место и видно, её сильно напугала возникшая ситуация. А все было так непредвиденно. Она почувствовала себя зверем, запертым в клетке, а мозг все не хотел принять действительность.
– Расскажи, что происходит, чтобы я был готов – попросил он. Его спокойный тон просто изводил её.
У неё на глазах набрякли слезы.
– Ты, мучитель, – протянула она к нему руку, потом стала вытирать глаза – проклятье мое! Что ты надумал! Это не лечиться за несколько дней! Что мне? Мне все равно! Денег предостаточно! Ты еще мучить меня приехал?!
– Лиза. Так безобидно все не получиться. Ты отравишь печень, кишечник, потом откажут почки. В море ты переживешь кризис, потом я увезу тебя назад в Будапешт и там ты будешь лечиться, но не в больнице.
– А где?
– Ну …ты это место не знаешь.
– Я не переживу кризис. У меня уже сердце не выдержит. Ты смерти моей хочешь?
– Нет. Я хочу прежнюю Элизабет.
– Тебе зачем? – уже с мольбой произнесла она.
– Я плачу добром за добро.
– Добром за добро?! – вспыхнула она. – Это все, что ты сделал с моей жизнью называешь «добром за добро?» – и она в негодовании вскочила на ноги.
Войцеховский отвел взгляд. Яхта слегка накренилась на правый борт. Он стал выправлять веслом направление.
– Ну, Лиза. В жизни всякое бывает. Ты любишь, я тоже полюбил. Так судьба распорядилась. Сейчас я не могу тебя бросить. Чтобы это прошло безболезненнее, помоги мне сама. Я знаю, ты замечательный человек!
– Ой, ой – чуть не завыла она. – Ты все затеял зря. Это…ты такого не знаешь! Я тебе не помогу. Я не смогу собой владеть! Я уже не я! И какие это муки, ну ты же ничего не знаешь! Давай вернемся! Все же бесполезно! Ты только с трупом сойдешь на берег. Мне уже не вернуться в прежнюю жизнь, я сильно зависима. Ты, думаешь, я сама не хотела избавиться! Здесь доктора помочь не могут, а ты …эта яхта…все глупости! – потоком слов наполнилось пространство вокруг неё.
– Ну, попробовать стоит, раз уж все равно конец – произнес он.
Она ошарашенно и отупело уставилась на него.
Он сам усмехнулся своим словам.
– Да, ладно. Лиза. Мы тут одни, к чему эти вежливости? Если ты решила угробить свою жизнь таким способом, то не все равно ли уже!
Кулачки её снова сжались и она забила нервно ими по коленкам.
– Нет. Не все равно. Это страшно – ломка. Час. Два, без героина, это невыносимо! Мурашки под кожей, суставы выкручивает – такой ужас, мне зачем переживать, героин всегда есть, денег полно…
– Как, расскажи, чтобы я знал, что делать.
– Ну нет! Ну все бесполезно! Здесь не поможет ничего не изнутри ни извне! И я не хочу, не хочу, чтобы ты меня такой помнил! Отпусти ты меня. Умоляю, давай вернемся! Ты – мой мучитель, да, это просто издевательство! – в движениях царил сумбур, напряженность и видно было, контроль себя ей дается с трудом.
Войцеховский нервно дернул плечами и отвернулся к ней спиной. Он почувствовал, что разговоры с ней бесполезны и в её глазах все эмоции гнева и испуга уходили на задний план, уступая отчаянной мольбе – это было тяжело. Кризис приближался состоянием вялости и сонливости, потерей энергии. На злость тоже нужна внутренняя сила, а у неё она закончилась в один момент. Как затравленный зверек она смотрела на него.
Но он, действительно не знал, что все будет серьезно до такой степени! Потом, уже в Америке, он будет вспоминать несколько дней, проведенных с графиней на яхте как страшный сон. Он все произошедшее во время гибели корабля посчитает чем-то приключенческим, по сравнению с теми эмоциями, которые ему пришлось пережить на яхте. Он всегда считал, что имеет стальную силу волю, а после борьбы с героиновым кризисом графини Газейштард стал подвергать свою уверенность сомнению. Нет ничего в этой жизни постоянного, истинного, стабильного. В один день все может измениться, полететь в «тар-тара-ра-ры», как убеждения, так и вся твоя жизнь.
Еще в течении двух часов на яхте царило затишье. Он предложил ей поесть, на что она ответила отказом. Но чуть позже, ему стало казаться, что графиня все время мерзнет, но солнце припекало нещадно, и, если бы у него был помощник, он насладился бы купанием в море.
Она ушла в рубку и забилась в угол. Он понял, что появились первые симптомы наркотического голода. Укутав её одеялом, что в такую жару, под палящим солнцем выглядело нелепо, ушел на носовую часть яхты для контролирования хода. Чайки то и дело нагло приземлялись на бортики и на рейки парусов, берег тонкой, смутной полоской, серовато– бежевого цвета мерцал, как мираж в пустыне.
Вдалеке к ним приближалась точка и её размеры увеличивались. Это корабль или катер или же такая же яхта, возвращались в порт Кемера. Войцеховский стал думать, что ему делать ночью? В кромешной темноте, он не желал упустить берег, чтобы потом не столкнуться с новой проблемой – потерянности в море. Запасы еды кратковременны, да и еще как ответит здоровье графини на такой риск – остаться без следующей дозы, никто не мог знать!?
К ним, действительно, приближалась яхта. Как только она подошла к ним на милю, может чуть меньше, графиня стремительно выбралась из рубки и с горячей надеждой бросилась к бортику. Он со стороны уже в некотором напряжении наблюдал, как она пытается рассмотреть обитателей прогулочного судна и её руки и плечи уже лихорадило мелкой дрожью. Человек менялся до неузнаваемости. Он её такой никогда не видел и у него стали закрадываться сомнения в правильности своего поступка.
Как только стало понятно, что двигающаяся на встречу яхта, разворачивается, и начинает двигаться с ними параллельно, изменив курс, женщина слабо стала выкрикивать мольбы о помощи. Сил напрячь голосовые связки не было.
Весло замерло в руках Артура. Он не знал, что делать! Та жалость, которую он испытывал к этой женщине, была не сравнима ни с чем. «А может и стоит вернуться?» – думал он.
Крик графини никто не расслышал. Там, в дали, только можно было догадаться по двигающимся из стороны сторону темному пятну, что, вероятно, им машут рукой в знак приветствия.
Бессильно опустившись на корточки, женщина собралась в тугой узел и обхватив колени, он как заклинание слышал её повторяющиеся слова – Вернемся домой, вернемся домой, я не справлюсь. Прошу тебя.
Он хотел поднять её и поддержать, не зная, чем, но, хотя бы крепко обняв. Чтобы она поняла, что он не желает причинять ей боль и ему все это не доставляет удовольствия. Но она как испуганная лань отшатнулась и быстро ушла назад в рубку, громко хлопнув за собой дверь.
Волна кризиса нарастала. Предел её был не известен. Графиня ничего сама не знала. Она не доходила до такого состояния. Ее сила воли обрывалась всегда раньше и тело получало новую дозу препарата.
Она стала стучать в стекло двери, иллюминаторы. Кризис еще только приближался. Стали ныть суставы и как тягучая, мучительная боль, выкручивать её на изнанку.
Войцеховский стал твердить сам себе – «ты выдержишь, выдержишь». И оборачиваясь на каждый грохот, раздававшийся из закрытой рубки, он как острие копья ощущал вонзавшееся в спину железо и спина напрягалась от непонятного удара. «А каково было ей!».
Но самое тяжелое началось тогда, когда она стала выбегать из рубки и бросаться в море. Отчаявшись его уговорить, она хитроумно решила манипулировать обстоятельствами. Знала, он не позволит ей утонуть и этими действия были направлены на то, чтобы измотать его силы и нервную систему и тем заставить повернуть яхту к дому. По статистики медицинских наблюдений, все пациенты наркологических клиник изощряются в хитроумности и манипулируют людьми очень тонко в попытках достать очередную дозу.
Ему пришлось прыгать за ней. И если бы это не было так горько, это могло бы быть очень смешно. Набравшись терпения, он стойко вытягивал её из воды. Но в итоге выбилась из сил раньше она. Он в последний раз после прыжка, не пустил её в рубку, заставив сохнуть на солнце. Тогда она на коленках поползла к нему и обхватила за ноги. И то, что она шептала ему, было невыносимо слушать.
– Артур. Ты осознаешь, как ты мучаешь меня?! Не достаточно ли мне было боли, когда ты ушел от меня! Я же тебя так любила, я жила тобой и ради тебя. А сейчас, ты как палач издеваешься не только над моей душой, но и над телом. Ты ушел, зачем же тогда вернулся? Я живу как хочу, это мое право! Не лишай меня этого, не допусти впасть в твоих глазах до звериного облика, оставь мне хоть это право, пожалуйста – зрачки глаз дышали мольбой.
Он рывком поднял её на ноги и обхватив как маленькую девочку, со всей силы прижал к груди. И у него на глазах появились скупые слезы. Он был не железный. Рука его гладила её волосы, спутавшиеся от бесплодных попыток купания в воде. Ее била дрожь и как тряпичная кукла всей массой своего тела она повисла у него на руках.
– Лиза. Милая, дорогая. Ну давай поборемся. Ты самая замечательная женщина, какие только есть в этом мире! Ты цены себе не знаешь. Ты не одинока. Я всегда буду помогать тебе, все что в моих силах. Я не дам тебе провести свою оставшуюся жизнь в унизительных позах перед всеми, кто знает твою беду – и его рука дрожала от напряжения. – Кризис пройдет, мы отправимся лечиться, а потом ты уедешь в Индию. Ты хочешь в Индию? Ты же помнишь, как замечательно в Индии. Там исцелят твое сердце и тело. И все будет иначе. Все будет хорошо.
Она сделала слабую попытку высвободиться и получилось так, что только запрокинула голову и над ней склонилось лицо Артура, с горькими складками у рта и такими красивыми жгучими глазами, в которых хотелось утонуть. – Но тебя же уже не будет в моей жизни? А зачем мне все остальное? – пролепетала она.
– Вот в Индии тебе и помогут обрести смысл жизни. Так нельзя – это удел слабых привязываться к кому-нибудь так сильно. А если с любимым что-то случается… ну в жизни же всякое бывает, и что …лишать себя жизни следом? Люди живут, находят ради чего. Да и я …я не оставил тебя. Ты мой лучший друг и всегда им останешься, даже если сейчас и ненавидишь. Ты часть моей жизни. Ты мне не безразлична.
Она горько расплакалась. Они сели на ступеньки. Но, ему необходимо было контролировать направление движения яхты. Укутав её одеялом, потом еще одним, он занялся рулем. Начинало смеркаться. Больше она не прыгала в воду.
Спустившись в рубку, она мужественно боролась с болью и мурашками. Плакала, стонала, кусала губы, раздирала себе кожу, в попытках избавиться от бегающих мурашек. Но на палубу уже не поднималась.
Он заставлял, почти насильно, её пить. Размачивал белый хлеб в сильно разбавленном ракы (национальный напиток в Турции) и кормил как маленькую.
К утру, после бессонной ночи, Войцеховский уже почти спал в полу сидячем положении, зажав весло под мышкой. На лице его появилась щетина и лицо сгорело от проведенного целого дня на воде под палящим солнцем. Чаек уже нигде не было и упав, отключившись, в глубоком сне, он стукнулся о стойку, к которой крепилось весло. Очнувшись от удара, очумело стал оглядывать вокруг местность, твердо вбив себе за все это время одну главную мысль – «Нельзя терять берега». И когда в первых попытках так и не нашел его глазами, вскочил на ноги. Но быстро сбросив с себя остатки сна, его пронзила другая мысль – «Графиня. Что с ней?» и бросился в рубку.
Она лежала бездыханно и ужас пронзил его мозг. Схватив её за плечи, он приподнял её с койки и прижался своей щекой к её щеке, чтобы почувствовать температуру тела. Графиня Элизабет фон Газейштард открыла глаза и повела рукой в воздухе, но тут же рука упала как плеть. У него отлегло от сердца, и он осторожно положил её на койку. Ночь прошла. Она её пережила. Оставив все, он стоял на носу яхты, всматривался в даль, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Напрягая зрение изо всех сил, ничего не видел, кроме бирюзового полотна воды.
Графиня, пошатываясь из стороны в сторону вышла из рубки и не в силах стоять, присела на ступеньки. Голос её изменился и стал старческим, с хрипотцой.
– Что, одна проблема сменилась другой? Мы не сможем вернуться? – обреченно спросила, но в голосе не было упрека.
Он молчал. Она, сощурившись от света, долго смотрела ему в спину и не удержавшись, на ватных ногах, медленно направилась к нему. Он почувствовал, как лицом она уткнулась ему в плечи и её костлявые ладони, уже затронутые артритом, плавно проскользнули и легли ему на грудь. Ей так хотелось простой человеческой теплоты. Изломанное за ночь тело, хотело награды за пережитое. И ей доставляло огромную радость прижаться к нему, как к защите, он был большой и сильный.
Но впереди, немного с правой стороны он увидел летающих чаек, вылетевших на охоту. Это было подсказкой, в каком направлении им попробовать двигаться. Чайки стартуют от берега.
К полудню они сошли на берег. И поддерживая обессилившую графиню, с огромным облегчением подошли к своему бывшему особняку. Марек открыл и белозубая улыбка растянулась так широко, что даже графиня с удивлением пристально уставилась ему в лицо. «Чего-то он так улыбается?»
Пригласили врача. Он произвел осмотр. Графине дали снотворное. Войцеховский видел в этом спасение, потому что сам уже почти не стоял на ногах. Приткнувшись на тахте, он прямо в теннисных туфлях и забылся глубоким сном.
Вечером начались новые дрязги. Графиня никуда не хотела ехать, а он уговаривал отправиться назад в Будапешт. Ей так не хотелось дороги, суеты, ночлега в гостиницах. Она была обессилена и имела плохое самочувствие. Ее периодически знобило и боли возвращались. Артур настаивал ехать немедленно – на следующий же день. Боясь потерять контроль над ситуацией и вернуться к исходному состоянию, после стольких усилий, интуиция диктовала срочный отъезд. Он и про повитуху, живущую в лесу, которая несколько лет назад спасла жизнь Ани, вспомнил не случайно. Все было одно к одному, и разум иногда нам не помощник, что-то им руководило на духовном уровне.
Ее же главным возражением было то, что в Будапеште царила эпидемия брюшного тифа. Но сердце её так хотело удержать рядом с собой Артура. Выслушав все доводы и рассказ о той странной женщине, живущей в лесу отшельницей, за Будапештом, понимала одно – он передаст её в другие руки и той душевной близости с ним, которая была между ними, когда он нянчился с ней как с маленьким ребенком, больше не будет. В конце концов он потерял терпение тратить силы на уговоры и пригрозил.
– Лиза. Я устал! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. И никто в этом доме не посмеет перечить мне, когда я тебя свяжу и посажу в автомобиль, мы пересечём границу, а ты все время будешь под эфиром. Он пагубно влияет на сердце, но у меня нет другого выхода. Я закончу начатое.
Она сдалась. Так он уехал бы совсем. Умом понимая, что рядом с ней уже чужой Артур и спустя время он исчезнет из её жизни насовсем, она цеплялась за иллюзию, понимая, насколько это глупо и бесплодно. Но сил бороться с собой, с болезнью, с его напором не было.
Служанка стала готовить графиню к отъезду. Войцеховский заставил слуг везде искать и перевернул весь дом сам в поисках наркотических препаратов и уничтожил их все, чтобы даже не попадались на глаза. На следующий день они снова отправились в дорогу.
Ехали наобум. Прошло столько лет после тех тяжелых событий. Но он решил, что, если по какой-то причине их не примут, ему самому придется уехать с графиней в Индию, так как только там он видел ту природную, глубокую силу, способную менять как человеческий разум, так и весь уклад его жизни.