Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
– А Михаэль, что?
– Отдает безропотно и даже не хнычет.
– Это тоже плохо. Надо же и за себя постоять. Уж не знаю, какие они разные! И это то вот и чудо! Одна кровь, одни родители, а дети как ангел и чертенок! Ну, да ладно. Я пришла предупредить. Я через пару часиков уеду, у господина Полани день рождение. Месье Миррано придет, то, если есть желание, пусть приезжает. Но вряд ли. Потом скажете мне, как я была права, он ответит: мне лучше на стаю волков в лесу посмотреть, чем разговаривать с твоим родителем!
И она ушла собираться.
Отец Хелен не любил слишком шумное общество. Пришли самые близкие родственники и коллеги по бизнесу. Хелен начала скучать уже с самого начала. Мать принялась расспрашивать о внуках, отец общался с гостями. Слуги заканчивали накрывать стол.
И первый же вопрос, взбесивший Хелен, был от жены мадам Астер, жены такого же аптекаря, как и её отец, поменял ли Миррано свою работу?
Хелен ответила резко:
– Нет.
– А что ему мешает? У месье Полани же есть крепкие связи в клинике. Он там на хорошем счету, как поставщик. – удивилась супруга аптекаря.
– Мой супруг решил остаться в больнице!
– На том никчемном жаловании? – не унималась мадам Астер, самая пожилая и толстая из этих чванливых кумушек.
Хелен смешалась. Она не знала, что ответить, ведь это была правда, но её уже давно пережили они с Миррано и смирились. Не приятно было ворошить вопросы, о которых они больше решили не разговаривать.
– Я, не вечно буду сидеть со своими детьми дома. Я планирую в ближайшее время вернуться в клинику и нам хватит моего заработка.
Мадам Астер загадочно скривила свои губки, но весь вид её говорил о том, что она поняла, как Хелен стыдно признаваться в том, что она замужем за нищим доктором. Хелен поспешила выскользнуть из внимания супруги аптекаря и направилась к столу. Скорее бы уже за него позвали. И вот, отец стал громко приглашать всех гостей за стол. Ну, почему-то она не была настроена на поддержание дресс-кода. Ей стало с некоторых пор безразлично мнение её близких и давно знакомых её семье людей. Она выбрала первая самое уютное для себя место и принялась рассматривать кушанья. И все такое же, как и всегда. Отец любил фаршированного судака и черную икру, под шампанское. Это было из года в год. Все остальное к этим блюдам только прилагалось. Однако же, Хелен была голодна.
Рассматривая гостей, Хелен отметила, что к их знакомым семьи не добавилось ни одного нового лица. И их она знала наизусть. Из всех навестивших отца, она симпатизировала только мадам Кабрера, женщине тихого и доброго нрава, которая ничем в этой жизни не кичилась, была целиком поглощена своими детьми, имела маленькое хобби – любила рисовать, но не считала себя достойным художником, для того, чтобы пытаться выставлять свои картины, никогда никому не делала замечания, не лезла с глупыми расспросами в душу и не осуждала привычки своего супруга, как это делали все остальные кумушки между собой. Её супруг, мелкий банкир, который в банке возглавлял лишь один из его отделов, был очень умный, перспективный, молодой человек, скромный и такого же спокойного нрава, как и супруга. Чем она была симпатична Хелен, она и сама смутно представляла, но, по крайней мере, ей с ней было комфортно находиться рядом и интересно. Ведь у человека было увлечение всей её жизни и она в этом разбиралась. Не то, что все остальные дамочки, которые если и пытались чем-то увлечь себя, так это шло не из сердца, а только выглядело жалкой попыткой хоть как-то разнообразить свою серую жизнь, полную достатка и комфорта, но и скуки. Да, умрешь тут со скуки, и Хелен, особенно в данный период своей жизни, остро это понимала. Пусть у тебя есть слуги, ты ничем не обременена, и тебя не страшит завтрашний день, но в твоей жизни один никчемный день сменяется другим, абсолютно похожим на день вчерашний, и все что ты видишь в жизни, это своих детей, слуг, уставшего после работы супруга и комнаты, в которых ты наизусть знаешь где какая вещь находиться!
Да, дети растут, но ты с ними каждый день и если у них и появляется что-то новое, а оно появляется каждый день, это происходит опять-таки в режиме обыденности и быта, как само собой разумеющееся. Ты можешь поехать в гости. Но, пустые разговоры о детях, обсуждения супругов, может быть чуть разговоров о правительстве и все. Это не веселит и не радует. Ты, можешь пойти погулять в парк на набережную, посмотреть на людей, себя показать, оценить наряды других кумушек! Но, самое интересное то, что, когда ты засиживаешься дома, и жизнь твоя становиться регламентированной и монотонной, ты становишься ленивым и в парк выбираться тебе лень, притом, что ходить по берегу Дуная, для тебя не представляет никакого интереса. Походы по магазинам не приносят радости, и еще и никакой практической значимости не имеют, так как ты, практически нигде не бываешь и наряжаться тебе некуда! О нет, нет, Господи. Надо работать, и не только работать, надо и в работе куда-то двигаться, совершенствоваться, ставить цели и достигать их. Вот тогда к тебе приходит ощущение значительности и тебя в этой жизни и появляется интерес к жизни! Вот мадам Кабрера рисует и в процессе написания картины, она хочет достичь какой-то цели. И когда картина закончена, она испытывает настоящее чувство удовлетворения! От себя, от полноты жизни и от того, что она имеет все доступное для того, чтобы рисовать. А Игн, говорит иногда, что это доступно не всем. Бедняки не имеют денег, чтобы покупать краски и холсты! Бедняки не имеют денег, чтобы учиться музыке. О, господи, хорошо, что у нас не так, и мы позволяем себе это! Я даже представить себе не могу, как проходит жизнь семьи, которая бедна и не имеет положения в обществе! О, Господи, я бы не выдержала, я тут от своей жизни впадаю в депрессию, а они?! Надо уговорить Миррано уехать в какое-нибудь путешествие и попросить у матери денег, а она подкатится не заметно к отцу. И все как всегда. А то я стала все чаще впадать в хандру. И, пора полностью скидывать детей на руки нянечкам и выходить на работу. Я тупею!
Рядом с ней села мать, а чуть поодаль, мадам Астер. Напротив, еще одна въедливая кумушка, мадам Хевеши, из потомственной династии аптекарей. Они на протяжении многих лет занимаются торговлей медикаментов и медицинских инструментов, однако же ни один из их отпрысков не пожелал учиться в медицинском. Им этого не нужно. Их аптеки, занимают одни из самых лучших мест в Будапеште и напрягаться они не хотели, довольные тем, что имеют, не впуская в свой узкий круг ни одного постороннего человека! Только все в руках родственников и детей и так из поколения в поколение. Но сама мадам Хевеши несмотря на то, что её семья могла позволить себе иметь любое дорогостоящее лекарство при необходимости, потеряла уже двоих своих деток и сама, чуть не отправилась на тот свет при очередных родах. От потери детей, она давно ушла в нескончаемую депрессию, и Хелен её по-женски жалела, но и не любила. Так как та, не понятно почему, считала, что знает о жизни больше и лучше всех, была очень навязчива в своих взглядах на весь окружающий мир по всем вопросам его устройства, никогда не интересовалась мнением окружающих, потому что считала, что её мнение самое правильное и мудрое. О, Господи, как с ней живет то её супруг! Она же задавит своим суждением кого угодно! А тем не менее, вот деток своих не спасла, значит, не все то она и знает об этой жизни! А может она такая категоричная и непримиримая к другим из-за пережитого? Ну, Бог с ней, только бы она меня не трогала. Я выиграю любой спор, что она опять сегодня примется рассказывать о своих двоих, оставшихся в живых детках, и они у неё будут самые, самые талантливые, уникальные и красивые. Ну, откуда такой снобизм в людях берется? И в глубине души Хелен знала всю правду, но не признавалась сама себе. Все это её напрягало и выводило из равновесия, потому что в ней самой это все жило в первую очередь. А вот того, чего в ней не было, её притягивало и интересовало. Так устроены люди! Да, но надо оговориться, все еще имеет значение, до какой степени в тебе живут эти качества. Уровень степени всегда совершенно разный!
– Мадам Полани, – обратилась к Хелен мадам Хевеши. – Как ваши детки?
– О, все прекрасно, – отвечала Хелен. – Они уже прекрасно бегают и мои нянечки с трудом с ними справляются.
– О, да. Им же полтора года, мы слышали. Это тот возраст, когда они обследуют окружающее их пространство. Много бедакурят?
– Не знаю с чем сравнивать. Много или мало. Как все дети, я думаю. Вот Гельмут у меня беспокойнее Михаэля, но …я же никогда не возилась с другими детьми, я знаю только своих.
– Как же? – удивилась мадам Хевеши – Вы же крестили сына своей подруги… …М-м-м–г, как её???
Хелен помогла вспомнить:
– Анни фон Махель.
– Нет, её фамилия до замужества? – вдруг неожиданно возразила мадам Хевеши
– А причем тут фамилия до замужества? – не поняла Хелен.
– У меня язык не поворачивается называть её по фамилии графа фон Махеля – стала комментировать мадам Хевеши. – Это было какое-то недоразумение в его жизни. Я не поверила, когда узнала, что граф, с его положением в обществе, не только в Венгерском королевстве, но и в Австрии, женился на этой… – стала напрягать память, чтобы найти достойное слово для её характеристики, но не успела.
Хелен думала, что её окатили кипятком. Сидящая рядом с ней мать, мгновенно восприняла на себя этот поток возмущения и быстро сориентировавшись, что надвигается буря, постаралась утихомирить возникший ветер негатива.
– Ой, мадам Хевеши, вопросы родословных связей всегда очень тонкие и щепетильные, давайте мы сегодня станем говорить о самых приятных вещах в нашей жизни, ведь у моего супруга, все-таки день рождение – поспешила она вмешаться в разговор. И пока она говорила, Хелен закинула в себя бокал шампанского, ибо эмоции начинали зашкаливать, и не придя она сюда уже в подпорченном настроении, полная раздражения на всю эту благообразную рать голубых кровей, её может это не так тронуло бы. Но… …Это уже было через чур и не смотря на попытки матери повернуть бурю вспять, она уже неслась на потоке этих эмоций. Поставив громко бокал, она глазами стала искать, чтобы еще могла она опрокинуть в себя и жестко в этот момент отчитывала зловредную кумушку, не думающую о том, что говорит.
– Неужели мадам Хевеши, вы еще живете средневековыми предрассудками, оценивая людей по их рождению и как собак или коней, по родословной!? Вы осмотритесь кругом, на дворе 20 век! Век прогресса и постоянных перемен. И если в вашей семье они не происходят, это не значит, что все так живут. На дворе прогресс давно!
Мадам Хевеши зарделась и её грудь стала быстро вибрировать, от недостаточности воздуха. Отец же Хелен растерялся и не знал, что ему предпринять в этой ситуации, но что делать человеку, который до «мозга костей» был пропитан тех же самых предрассудков, что и мадам Хевеши и брак его дочери с не достойным их семьи Миррано, до сих пор мучил его по ночам. Он попытался, сгладить конфликт.
– Хелен, Хелен, будь благоразумна. Ты сегодня уже пришла не в настроении, я это понял сразу.
– Причем тут мое настроение и причем тут, вашу мать, моя подруга? Ваша голубая кровь что течет как-то по-другому и дает вам право говорить откровенные глупости с умным выражением лица, да еще так уверенно! – И ей даже понравилось самой, какие красивые мысли стали приходить ей в голову. Она сама налила себе бокал вина и стала жадно его цедить, как будто её мучила жажда.
Но… Мадам Хевеши тоже была не робкого десятка.
– Вы защищаете свою подругу, это делает вам честь, Хелен. Но, мы побольше вашего живем в этой жизни. Есть опыт. Неравные браки никому не принесли счастье. И пример вашей подруги тому доказательство. Не долго же продлился их брак, а я знала, что будет так с самого начала.
Хелен думала, что у неё в руках стекло лопнет, так она сдавила от злости его рукой. Ей в эту минуту просто даже захотелось бросить его в мадам. Мать положила свою руку на её кисть руки и в глазах её Хелен увидела мольбу. Горящие перед ней глаза матери, в смятении и испуге, заставили её слегка опомниться. Но гнев все еще клокотал в её сердце. Все за столом застыли в ожидании и в немом любопытстве интригующего словесного поединка. Такого еще никогда не было, и никто не ожидал. Сдержав свой ревностный порыв, Хелен только пожала плечами.
– Объясните прямо, что это значит, так и знали?
Мадам Хевеши помедлив и проглотив оливку, которых было много расставлено на столе, наконец докончила свое представление, видимо и начатое с целью, которой добилась.
– Мы университетов не кончали, мы всегда имели лучших немецких и французских гувернеров, но жизнь самый лучший университет. Я сразу сказала своему супругу, что вот посмотришь, скоро граф отправиться на тот свет… не иначе.
– Мадам, – громко воскликнула Хелен, – вы так забываетесь! Это уже не шутки! Граф умер от чахотки! И это установленный факт, если нужны доказательства, то врачами нашей клиники. Он полгода лечился в Эстергоме!
И тут к еще большему удивлению всех, прорезался голос мадам Керберра.
– Милые дамы, опомнитесь! Мы сегодня празднуем день рождение. И такие разговоры, я думаю, здесь не уместны. Зачем оставлять друг у друга осадок горечи?
Её супруг глянул на неё одобрительно. Хелен же глубоко вдохнула, и сама ужаснулась, насколько сегодня агрессивна, нужно притормаживать свои эмоции. Пусть она будет выше всех этих глупостей! Она кивнула в знак согласия и налила себе еще бокал шампанского. Отец подошел к ней сзади и стал что-то шептать на ухо. Хелен покорно встала и направилась вслед за ним. Уже выйдя из гостиной, он жестко схватил её за руку и потащил дальше. Они пересекли лестничный проем и оказавшись в комнате напротив, каминной, он, развернув её к себе, стал грозно вычитывать:
– Это что за представление! Ты живешь за мой счет, так имей хотя бы уважение!
Хелен громко возразила:
– Не я начала этот разговор. Что вообще к чему сегодня!?
– Ну, я понимаю, одна дура дурой, но ты же молода, должна уступать! Мало того что ты отчебучила мне в жизни такое, что я до конца моих дней в себя прийти не могу, так ты еще и поссорить меня хочешь со всем обществом!
– Я просто защищаю свою честь и честь моей подруги. Ну это же просто маразм! И я должна его принять!
Отец Хелен махнул рукой. Ему тоже все порядком надоело. И эмоции, которые он так долго, ради внуков, и даже ради самой же дочери подавлял в себе, уже не могли дольше сдерживаться. Им нужен был толчок для выхода наружу и он был сделан.
– Кто б говорил… Ты свою честь уже давно потеряла, выйдя замуж за первого встречного! И ни ты, ни он не могут заботиться как надо о своих детях и своем доме, о будущем, так еще и спесь свою холят! Кичатся, не понятно чем, ах, их честь затронули! Ты просто испортила мой праздник сегодня! – и его жестикуляция стала очень активной. Хелен даже подумала о Миррано, обычно он был склонен, как природный итальянец много жестикулировать.
Хелен всегда знала, что весь её дом держится на финансах её отца и она обязана ему всем. И ей совершенно в глубине души не хотелось всего, что уже произошло! Но… то что уже в ней крепко поселилось и выросло, развилось – так это её современный взгляд на жизнь, на общество. Она любила своих друзей и молчать, когда их бесцеремонно поливают грязью, она не могла. Она даже представить себе не могла, как бы она жила вот в этом чванливом и глупом обществе, с его предрассудками, не сведи её судьба с Анни, Игн, с Миррано и Артуром Войцеховским. Это были люди совершенно нового поколения, свободные от этих застоявшихся устоев в их государстве. Как уже можно было все заглушить в себе? Это же невозможно!
– Поверь – все еще эмоционально, но прилагая усилия перейти на спокойный тон, говорила она. – Я не хотела портить тебе праздник! И я благодарна за все, что ты для меня делаешь! Не думай, что это только слова! Но я права – и она поняла, что не сможет стать спокойной, как ни старайся. – Я люблю человека от которого у меня твои, твои внуки! И у меня прекрасная подруга. Я не буду молчать, когда какая-то маразматичка, одуревшая от своей скучной и никчемной жизни, поливает их грязью! Зачем ты приглашаешь тогда на свой праздник меня? Ведь я подпортила тебе репутацию. А эти благородные и состоятельные фифы пусть скрасят твою жизнь!
Он был умным человеком. И дочь у него была единственная. Он взял себя в руки и вкладчиво стал разъяснять ей вещи, которых как ему казалось, она еще не понимала.
– Я пригласил тебя, потому что ты вошла в жизнь и хочешь ты или не хочешь, а тебе жить в этом обществе. И вводить в него своих детей! Ты же не хочешь, чтобы они росли изгоями!
– Отец, – все давно изменилось, очнитесь. – Я давно дружу с Анни. Я не росла, как бы там ни было с детьми твоего общества и сейчас мне с ними делать нечего. Мне они не интересны. Они ничего не могут и ничего не знают, кроме своих сопливых детей и вышивок! Да, ты посмотри, от своих близкородственных связей, они тупеют и вырождаются! Это даже медициной доказано! И ты же, ты же не препятствовал мне сам учебе в медицинском, ты его оплачивал, в конце концов! Для чего? Чтобы я сидела за твоим столом и внимала с благоговением той глупости, которая за ним говориться?
– Хелен – он взял её за плечи и голос его стал тихим и уже мягким. – Да, я платил за твою учебу и не жалею об этом. Да, я смирился с браком твоим с мисье Миррано. Но… я так и не могу добиться от тебя в этой жизни мудрости и хитрости! Да пусть она болтает, что ни попадя. А ты будь хитрее! От того, что ты покричала сегодня, что-то изменилось? А врага ты себе нажила и притом глупого врага. Зачем? Кому от этого лучше. Твоим детям? А жизнь может обернуться еще такой стороной, что придется обратиться по каким-нибудь вопросам! Ты думаешь, я сам их всех люблю? Но не наладь я этих коммуникабельных связей, я не имел бы того, что имею сейчас. Ты же знаешь, я и твоего супруга благодаря моим знакомствам и моему положению хотел пристроить в клинику. Но, он дурень у тебя – отказался! Как вы живете? О чем думаете? Не понимаю – и он постучал пальцем ей по лбу, указывая на малую степень сообразительности.
Она отошла от него. И доля правды в его словах была. Она понемногу успокоилась.
– Да. Я все понимаю. Но… ты знаешь… есть предел во всем. Не позволительно ей, как она считает себя благородной леди, говорить всякие глупости. Ты себя на моем месте представь!
– Я пошел, у меня целый дом гостей. И будь благоразумна, я прошу тебя. Будь умнее их!
Она осталась в комнате. Ей так не хотелось возвращаться и смотреть в лицо мадам Хевеши и гостям. Побродив по комнате, она открыла дубовый секретер, где обычно отец держал сногсшибательный коньяк, тридцатилетней выдержки и пил только один, так как он и ценой был такой же сногсшибательной. Налив себе рюмочку, она с большим удовольствием осушила её, постояв и прислушавшись к теплой змейке, пробежавшейся по её внутренностям. Приободрившись и уже затуманившись, от всего спиртного, которое она намешала в себя, она уверенно отправилась к гостям.
Мадам Хевеши и все, кто с осуждением, а кто с легкой ироничностью, покосились на неё. Она уселась на свое место. Мужчины уже вскорости отбыли из-за стола в каминную, раскурить дорогие сигары, поболтать о делах, политике, бизнесе. Женщины оставались за столом и возникла неловкая ситуация, никто не знал, о чем можно еще поговорить, чтобы занять время. Слуги потихоньку сновали, обновляя кушанья и меняя приборы.
Мадам Хевеши решила прекратить это молчание.
– Вы слышали новости последнего месяца? О наследстве графа фон Махеля?
Мать Хелен устало вздохнула и осуждающе посмотрела на говорившую. И выражение её лица говорило: «Ну, что тебе сегодня неймется? Прицепилась ты к этой фамилии!» А Хелен насторожилась. Что вот они могли знать о наследстве фон Махеля и откуда?
Мадам Астер в недоумении пожала плечами.
– Нет, нам ничего не известно. А что вы слышали?
– Я не слышала, я знаю – ответила мадам Хевеши. – Нотариус, составлявший завещание графа, близкий друг моего супруга. И потом, граф фон Махель не делал из своего завещания тайны. Все, конечно же досталось этой …прости меня Мария, волоцушке, Анни, так и не вспомню её фамилию до замужества. Польская какая-то…
– Почему все? Прежний дом графа остался его сыну и однопроцентное содержание от прибыли завода. Для неработающего человека – это более чем шикарно! – уточнила Хелен.
Мадам Хевеши усмехнулась. Она откинулась спиной на спинку кресла и постучала нервно пальцами по столу и её последующие слова оттарабанили в тон её постукиванию.
– Это же вопиющая несправедливость! Родному сыну – и однопроцентное содержание! И это если у предприятия есть прибыль. А я-то знаю, как эти заводчики мудро умеют её скрывать. Тогда можно остаться и вообще без содержания!
Хелен вдруг четко осознала в этот момент, что вечер потерян безвозвратно и её вины в этом нет. Ну неймется этой злоязычной матрене в своих попытках устроить скандал. Ну что ж, если она этого так хочет, то получит!
Хелен нацепила на вилку оливку и отправила её в рот. Потом она затолкала в него еще что-то, но уже не разбиралась, что, потому что её нервы стали раскручиваться с такой скоростью, что пора было лезть в драку и чтобы дать самой себе и всем, последний шанс провести день рождение её родного отца без инцидента, ей требовалось занять чем-то свой рот. Но …все происходило с точностью, да наоборот. Так как ела она не в спокойной обстановке, да еще под присмотром злых глаз, еда не принесла ей пользы. Она сильно поперхнулась и закашлялась. Мать стала стучать ей по спине и поднесла воды! Все стали ей умильно сочувствовать. Тогда Хелен встала и решила пройтись туда-сюда вдоль стола, успокоиться. А дамы продолжали свой разговор.
Мадам Астер в нетерпении принялась выспрашивать, как на все это отреагировал сын графа Махеля.
– А что он может? И его почему-то никто в последнее время не видел. Он просто пропал, исчез самым таинственным образом. И, даже полиция не пытается его искать! Это все так подозрительно! Дом, доставшийся ему, очень хорошо ценится на рынке недвижимости, тут все яснее ясного …и вывод напрашивается сам собой.
Хелен остановилась и ухватилась сзади мадам Керберра за спинку кресла.
– И что же тут яснее ясного, вам мадам? – прямо спросила она. А мимо проносил лакей поднос с бокалами шампанского и она, нервно схватив бокал, стала пить. Она им утоляла жажду, а не дегустировала мелкими глотками. Все увидели, что у неё уже трясутся руки. Мадам Керберра даже обернулась, боясь, что на неё прольют его содержимое. От Хелен уже слишком отчетливо исходили волны раздражения и негатива.
А мадам Хевеши, сдерживая свое волнение, старалась как можно невозмутимее продолжать:
– Ясно то, что сын отправился туда же, куда и его отец! Может… он со временем мог оспорить завещание, это часто делается. Вот его и не стало!
Хелен, чихнула. Пузырьки шампанского стали ударять в нос. И ноги налились свинцом. Во всем этом негативом пропитанном воздухе, ей стало абсолютно дискомфортно и то, что она стала говорить на все это, она потом с трудом вспомнила и когда вспомнила, поняла, что тоже переборщила. Расшатываясь за спиной мадам Керберра, её слова летели в адрес мадам Хевеши и та у всех на глазах, стала покрываться пятнами на нервной почве и приобретать вид просто каргульи.
– А, я все поняла сегодня. Мадам – громко сказала Хелен.
– Что вы могли понять?
– Вы такая злая ко всем молодым, потому что, видимо, ваш супруг подался на лево! Иначе – и она развела руками – Я ваши тупые наезды на мою подругу, которая вышла замуж за мужчину намного старше себя, просто не могу объяснить!
– О, моя милочка! Молите Деву Марию за то, чтобы вас в жизни не постигла такая же участь! Ибо у мужчин низкого происхождения, гораздо меньше понятия о супружеской верности и порядочности, чем у наших супругов!
Хелен злобно, в истерическом накале рассмеялась.
– Мадам Хевеши, ну неужели вы на самом деле думаете, что измены мужчин и их предрасположенность к ним напрямую зависят от происхождения!
– Зависят! Но не только от происхождения, но и от воспитания, в первую очередь. И поэтому, я вам очень сочувствую!
– Чтобы мне сочувствовать, событие должно произойти хотя бы! А вот я сочувствую вашему супругу! Иметь настолько глупую и скандальную супругу, так ему и сам Бог велел ходить налево!
– Вы забываетесь, милочка. Ваше поведение хуже пьяной посудомойки, видимо сказывается общение со всяким отребьем.
Мать Хелен даже ахнула от услышанного. И дальше, все что происходило, боялись и вспоминать о произошедшем. Хелен зарядила, из неоткуда появившуюся рогатку, оливкой и со словами:
– Ах, ты…блядь твою!!! – выстрелила в мадам Хевеши. У той рот как открылся в изумлении, так и не закрылся еще долгое время. Слуга, накрывавший десерт на стол, встал как вкопанный, а все обернулись к Хелен и смотрели вытаращившись, не мигая!
К ней подбежала мать, и Хелен не успела зарядить вторую оливку. Повиснув у неё на руке, она принялась её тащить вон из гостиной.
И только мелкий, бесстыдный смешок раздался за их спиной. Не выдержала мадам Кербера. А была всегда такая спокойная и коммуникабельная. Вот в каком болоте черти водятся! Не думай никогда на самого спокойного человека, что он на самом деле спокоен.
С дня рождения Хелен просто удрала, ибо боялась встретиться лицом к лицу с гневом своего отца. Но на следующее утро, отец сам прибыл в их дом, чем перепугал такой внезапностью, без предупреждения своего визита Миррано. Тот же еще с утра имел надежду хорошо выспаться в свой выходной. Не суждено.
Они сидели вдвоем на тахте перед окном и так и не отошедший за ночь от потрясения господин Полани расхаживал взад и вперед перед ними, не зная с чего ему лучше начать свою экзекуцию.
Миррано ничего не понимал, но понял, что Хелен что-то натворила, так как поглядывая сбоку на супругу, видел, что она пребывает в совершенно помятом виде, да к тому же еще и виноватым выражением лица.
Восклицания, ходившего взад и вперед господина Полани ему были поначалу не слишком понятны.
– Какая рогатка? – спрашивал он. – Кто с рогатки?
Отец Хелен встал напротив дочери как вопросительный знак и потребовал, чтобы она отправила письмо мадам Хевеши с извинениями за свое поведение.
– Так я не понял, кто стрелял в мадам Хевеши? – переспросил Миррано.
Ему никто не счел нужным ответить и он с подозрением сбоку поглядывал на Хелен.
Хелен с твердостью заявила:
– Не буду.
– Ну, тогда можете считать, что мой вам бессрочный кредит закрыт! У меня не может быть дочери, которая так меня позорит перед дорогими для меня семьями. Это цвет общества и сейчас весь Будапешт будет разводить сплетни о произошедшем и поверь мне, это будет все преувеличено в десятки раз. И вы, ваша семья больше не сможет показаться ни в одном приличном доме!
Миррано озадачено хмыкнул.
– Вы мне можете подробно рассказать, что все-таки произошло?
И тогда господин Полани уставился уже на него вопросительным знаком.
– Подробности ты расспросишь у своей супруги, когда я уйду. А я хочу тебе задать вопрос. Зачем вы своим детям даете в руки рогатки?
– Да какие, черт-побери рогатки? – все спрашивал Миррано. – Да, я часто нахожу в нашем доме рогатки, но я тут причем?
– Так это не ты приносишь сюда их? – теперь уже задала ему вопрос Хелен.
– Рогатки? Детям в полтора года? – переспросил Миррано. – Я все время задавался вопросом, откуда они берутся в нашем доме?! Так я не понял, кто стрелял в мадам Хевеши?
Все молчали и Миррано вдруг осенило. Он уставился на свою супругу и выражение лица было полно недоумения. Изредка он похихикивал, но тут же становился совершенно серьезным. Он так себя и чувствовал. Его рука потянулась почему-то к вискам, и он их стал старательно массажировать, и между этим занятием, к нему подкатывал снова и снова нервный смешок.
– Да… кто-то взрослеет вместе со своими детьми, а кто-то одетинивается!
Господин Полани уехал, так ничего от них, не добившись и пригрозил лишить своего участия в финансировании их семьи.
ГЛАВА 64
Анни оправилась и теперь все время пропадала на заводе. Она очень быстро вникала во все. Управляющий, господин Бугатти не ожидал. В те времена и помыслить было невозможно, что женщина может править, стоять во главе какого-либо учреждения, что-то решать и за что-то отвечать. Он долго свыкался с этой мыслью и иногда сам себе не верил. Но Анни не задавала глупых вопросов и не принимала легкомысленных решений. Её пытливый ум проникал во все тонкости и нюансы работы завода. Он думал, что она довольствуется только еженедельным докладом о работе производства, отчете о прибылях и убытках, но ошибся. Хорошо отлаженная работа во всех сферах производства, еще графом фон Махелем, пока еще не давала сбоя, но она старалась вникнуть в сам производственный процесс и просила сразу же документальные схемы, подтверждения теории наглядностью, а потом просила и не однократно, проводить господина Бугатти её в цеха, чтобы он объяснил это в деталях и на практике. Все видела, запоминала, анализировала. Он просто восхищался этой женщиной. И как бы он не прогонял прочь от себя её образ, он невольно становился её рабом и думал о ней каждый день. И с некоторых пор, её появление на производстве, для него стало как наркотик. Он ждал, он торопил время, когда она приедет и везде следовал за ней как тень. Верный семьянин, он попал, как в капкан собственных чувств. И ничего с этим нельзя было поделать. Эта женщина сводила с ума, потому что в ней непостижимым образом сочеталась мужская логика и предприимчивость, математический склад ума и утонченная женственность. Всеми своими движениями, порывами, эмоциями и поведением, она была сама женственность, изящная и хрупкая. И он, глядя на неё, все время ловил себя на мысли, что её худенькие плечи с трудом выдерживают свалившуюся на неё обузу и так хотелось мгновенно подставить свое плечо, принять на свою грудь всю масштабную махину вращающегося колеса работающего производства со своими проблемами и вопросами. Совершенно не совершая попыток проявить свою женскую силу, магнетизм, обольщение и кокетство, она подчиняла тем не менее им мужскую волю. И теперь ей даже и бояться не стоило и сомневаться в честности ведения дел управляющим завода её умершего супруга графа фон Махеля. Он готов был сделать для неё все и дальше больше. Но больше всего он боялся признаться сам себе и ей в своей к ней любви. Он старался на её благо, и рядом с ней, находил смысл своей жизни.