Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
– Серафима – но я не хочу этого – обреченно проговорила Ани. – Мне столько еще всего предстоит освоить на работе, только бы жизни хватило на все это!
– О, да, кстати …этим нонсенсом ты и станешь знаменита больше всего. Это так забавно, это необычно и незаурядно – молодая, состоятельная иностранка, яркой, восхитительной внешности и работает медсестрой в больнице – это кем-то будет не понято, кем-то осуждено, у кого-то вызовет любопытство, у кого-то восхищение, но это никем не забудется, будь покойна!
Перед ними отворили двери залы и в лицо пахнуло теплом и смешанным запахом духов и одеколона всевозможных оттенков цветочно-фруктовой палитры. А потом, сразу же, такое же изобилие света от люстр и светильников ударило в глаза и на ослепительно белом огромном пространстве она с удивлением увидела большое количество двигающихся фигур и практически все они были в черном, словно здесь присутствовал некий строгий дресс-код. Серафима только пролепетала:
– Ани, не смущайтесь, у нас на балу сейчас моден практически один цвет – черный!
Легко сказать не смущайся. Она на всем этом фоне выглядела как «белая ворона» и только благодаря тому, что цвет мрамора всего бального зала сливался с её нежно салатовым, это сглаживало такой резкий контраст! Дамы словно стремились демонстрировать на таких мероприятиях все имеющиеся у себя ювелирные украшения, Анни же, совершенно не придавала этому первостепенного внимания. Да, она надела под это платье купленные золотые серьги с изумрудами в два глазка, как глаза змеи, и надела на перчатку из такого же атласа бриллиантовый браслет, и все! Все её украшения …Она не увлекалась, и будучи еще замужем за графом фон Махелем, единственным её пристрастием являлся для неё построенный дом, по своему вкусу. То, что она видела сейчас, это просто двигающуюся выставку ювелирных украшений! Ими украшали не только шею, руки, но и прически, банты, ленты и даже пряжки на туфельках у дам, а когда к ним подошла сама Зинаида Николаевна Юсупова с черной тростью в руках, а на конце её возвышался точеный сфинкс из слоновой кости с бриллиантовыми глазами, гостья потерялась.
– О, дева Мария! – она только успевала хлебнуть и пропустить с трудом через себя очередную порцию удивления и вслед приходилось глотать следующую порцию.
Серафима оказалась права. Непонятно какими фибрами души и мыслей обладала хозяйка данного бала, женщина уже в почтенном возрасте, но от неё шла такая мощная волна недосягаемости, что только лишь с образом королевы из детских сказок и можно было её сравнить. Как могущественное во всех смыслах существо неземного происхождения была эта грациозная, величественная своей недосягаемой простатой дама! И, о, да, такое противоречие было уместно в определительных эпитетах к этой женщине. Она была недосягаема и своя для каждого! И в этом состоял глобальный парадокс! И она так же была в черном тафтяном платье, низ юбки вырезан острыми зубцами, окаймленными черным бархатом и обшит с обеих сторон рюшками из черных лент с белыми краями. Общий вид этого платья прост и чрезвычайно изящен. Но и это совсем не важно, совсем. Ее черные волосы с прядями, как нитками, искусно уложенными в высокую прическу, её не надменная, но гордая осанка, белая ухоженная кожа, не смотря на почтенный возраст и еще такая вызывающая почтение возможность в этом возрасте носить платья с открывающим лифом плечи, которые оставались точеными, словно из слоновой кости! Когда она улыбалась более широкой улыбкой, то тебе нестерпимо хотелось стать её самой близкой подругой, и ты почел бы это за счастье! А в постоянной, обыденной обстановке она носила уже выработанную с детских лет добродушную, легкую улыбку, что делало её лицо всегда приветливым и располагающим. Но её лицо было и открытым. Ни смотря на то, что эта женщина принадлежала к самым «сливкам» российского общества и была изначально рождена со всеми тонкостями светского этикета, она оставалась открытой, для всего нового, для новых знаний, людей, стран, идей. Всех людей она воспринимала изначально доброжелательно и позитивно! Может слово «всех» не совсем в этом случае было уместно, так как все её окружение составляли, конечно же не простые работяги, но …создавалось впечатление, что именно она, уже дожив до своего возраста сделала давно для себя вывод о том, что табеля о рангах совершенно в человеке не имеют никоего значения, а только лишь его внутренний мир! Она одинаково просто и внимательно общалась с представителя более громких званий и не со столь внушительными. Ее цепкий взгляд четко выхватывал саму суть человека: он напыщенный пижон и щеголь или мыслящий, глубоко переживающий все что вокруг него происходит мыслитель, делающий обо всем свои, выношенные долгим мыслительным процессом выводы, а не навеянные штампами рано или поздно отмирающих традиций.
Вот так и Анни сразу же с первых мгновений показалось, что она сама по себе стала очень значимой для хозяйки бала! А когда та, неожиданно произнесла фразу для Серафимы:
– Дорогуша моя, я ненадолго похищу нашу заграничную незнакомку – то на мгновение ей показалось, что она произвела сама по себе некое значительное впечатление на хозяйку бала.
Оркестр играл на небольшой, полукруглой кафедре – возвышении в две ступени в самом конце прямоугольной, вытянутой залы. Анни вспомнила свой бал в Германии, где там неожиданно её настиг князь Войцеховский, силилась припомнить его убранство и архитектурный стиль, но уже не могла. Но память уверенно подсказала, что этот дворец на порядок выше и великолепнее всего, что она видела до сих пор.
Серафима медленно и уверенно поплыла в сторону, где ей навстречу обернулась не одна пара глаз, а Анни с графиней Зинаидой Юсуповой направились в совершенно другую сторону. Но в это время заиграл очередной модный танец и с мест стали подыматься сидевшие по бокам залы кавалеры в поисках желанных дам, а те, кто стоял поодаль, засуетились в ожидании.
Княгиня провела молча Анни в соседнюю залу и от её великолепия у той даже перехватило дыхание. Она не то, что такого никогда не видела, она и не предполагала, что такое может быть! Вся зала была просто соткана, просто выстроена из гобеленов самого тончайшего мастерства, но шедеврами мастерства здесь были не только дорогие тканные гобелены, но и стены, как рамки для гобеленов, выстроченные резьбой по красному дереву, отполированному до блеска. Череда близко расположенных друг к другу окон, практически сделала одну из стен стеклянной и все это обрамлялось хорошо продуманными расцветками и качеством материала для занавесок, светло зеленого цвета, окаймленных золотистой бахромой! Если ты уже вошел в этот дворец, тебе навряд ли захочется из него выходить, вот такое ощущение и возникло. И только нарушало эту грациозность и гармонию во всем, и в мебели, и в занавесках и коврах на паркете взгроможденный посередине сооруженный вручную только для бала – фонтан, задрапированный тканью металл и в нем глыбы льда, в которых покоились большие кадушки с шампанским. – О, дева Мария! – в очередной раз про себя ахнула Анни, – это сколько же должно находиться в доме гостей, чтобы поглотить столько шампанского? – а ей на первый взгляд показалось, что для таких объемов территории для бала народу было и не много. Потому что никто никому не мешал, никто ни с кем не сталкивался, было оживленно, но и свободно!
– Возле огромного фонтана из льда и кадушек с шампанским суетились, так же грациозно, как и ходила хозяйка бала по своему дворцу, лакеи. Им был предложен сразу поднос с фужерами шампанского и в серебряных вазочках засахаренные фрукты и конфеты.
– Когда Серафима писала нам, что с ней приедет новая гостья из Будапешта – мы были озадачены. А когда она добавила, что вы еще и работаете в больнице, то любопытство покорило все наши остальные чувства. Это так? – услышала Анни теплый, спокойный голос графини.
– Да – кратко ответила Анни. – И я работаю медсестрой. Не высока честь.
– Вы славно говорите по-русски, это делает вам честь, вы большая молодец!
– У меня была хорошая наставница!
– Я даже знаю, почему вы просто работаете медсестрой и этого не стоит стесняться. Это обычная ситуация. Вы же иностранка. Вас никто бы и не взял сразу доктором, у нас наши доктора, я узнавала, мыкаются в поисках работы. И потом, вы молоды, просто на просто, не хватка опыта. Но… все это так естественно, не естественно только одно, почему вы покинули свою родину? Вы же богаты, вы не революционерка… а может и… …сейчас модно стало носиться с революционными идеями. – И она ласково дотронулась до Аниной руки и добавила: – Я общаюсь всегда просто и прямо и прошу этого у всех моих знакомых. Просто, если мои вопросы вызывают у вас неприятные ассоциации, вы смело говорите об этом, я прошу, и нам сразу станет легче общаться друг с другом без стеснений и скованности. Я буду рада искренне только одному – если вам у нас понравиться, вы комфортно проведете время, а это произойдет только тогда, если ничего вас не будет напрягать, даже мои вопросы и моя болтовня.
По правде говоря, для Анни встала «дилемма» ответа на этот вопрос. Как-то так сразу, с первой же встречи, открывать свою личную жизнь не пристало, но …но, она чувствовала вот так сразу, сильную симпатию к этой женщине и это располагало к откровенности. И потом, её внутреннее чувство никак не определилось, хочет ли она надолго обосноваться в Северной столице Российской империи. Чем ей грозила её открытость и откровенность, а так-же, как и скрытость и попытки представиться обществу не тем, кем ты являешься на самом деле? У неё были люди, ставшие для неё дорогими и чье суждение она принимала и уважала, а все остальное не так уж важно!
– Это личное, мадам – ответила она – и нет в этом тайны, но здесь ни место и не время об этом рассказывать, я думаю – потом она обвела взглядом зал и с восхищением добавила. – Я никогда не была в месте более красивом чем у вас!
Княгиня Зинаида Юсупова отошла немного в сторону и жестом предложила ей присесть вместе с ней на тахту. Анни все более поддавалась впечатлению от её отточенной медлительной грациозности. Даже самый легкий кивок головы этой женщины был само – «изящество», но на мысли она сама же себе и ответила «Если каждый день проводишь в такой фантастической роскоши и красоте, то сама обстановка диктует все твои телодвижения. И даже незаметно для себя же, плечи у тебя выпрямляются только лишь от глубокого осознания, что эта красота принадлежит тебе, ты над ней господствуешь и ею владеешь, а любой, кто входит в эту обстановку извне, совершенно на автоматических рефлексах приписывает владельцу такого дворца все значительные и фантастические черты, ибо, твое глубокое «Я» продолжало сомневаться, что это все может принадлежать просто человеку, а не созданию Божественного веления!
– Да, это только один из дворцов, принадлежавший нашему роду, но он самый величественный!
Анни с большим недоверием посмотрела на графиню. Ей не верилось, что это может принадлежать одной семье, а выясняется, что они владеют еще и не одним таким дворцом! И её взгляд был настолько по детски искренним, что графиня даже широко улыбнулась такой детской непосредственности!
– Я несколько раз была проездом в Будапеште, посещала ваши знаменитые купальни – все так же улыбаясь, продолжала вести разговор хозяйка – и понимаю ваше удивление, оно мне очень льстит. Санкт-Петербург, совершенно особенный город, нет на него похожих. Многие его сравнивают с Парижем, но, право, мне кажется, если Париж пытаются сравнивать с Санкт-Петербургом, то это даже льстит Парижу.
Анни попробовала наскоро шампанского и ответила, слегка виновато. – Я не была в Париже. Я собираюсь посетить этот город. В Будапеште, все ездят в первую очередь в Париж, но никто не стремиться поехать в Санкт-Петербург – я знаю только это и чтобы иметь истинную картину, планирую сама во всем убедиться.
– А как вы находите Санкт-Петербург?
– Сложно, очень сложно. Знаете, есть такое выражение, как «маятник». Меня качает из подъема в глубокое падение!
– Я бы сказала «как горки» – добавила Юсупова. – Но …это при нашей зиме, вы, возможно, и не успели еще покататься на наших русских горках, а я вот, видите – и она указала на трость в своей руке, уже третью зиму после катания на горках не выпускаю это из рук.
Анни мягко улыбнулась. Она не встречала дам с тростью, но в данном случае это придавало всему облику княгини некую чудную пикантность. Хотя даже веяния чего-то мужского было с ней несовместимо. Княгиня была очень женственна! И вдруг, у неё быстро-быстро, неизвестно зачем, в голове пронеслись картинки встреч с некоторыми людьми, и память выхватила из них графиню фон Газейштард. «Ах, – подумалось Анни – они так чем-то похожи между собой, вот почему основываясь смутно на ассоциациях, память остановилась именно на этой женщине».
– Поделитесь со мной, пожалуйста, что-же в нашей столице заставляет вас подыматься вверх и также опускаться резко вниз? – попросила хозяйка бала и жестом показала лакею, чтобы убрал шампанское. Она его не сильно приветствовала.
Лакей быстро и совершенно бесшумно исчез и также появился вновь с другим подносом в руке. На нем покоилась бутылка итальянского шоколадного ликера и маленькие, причудливой формы рюмочки. Поставив рядом на журнальный столик, он налив, преподнес их женщинам. Княгиня, продолжая делать вид, что ждет во всем внимании ответа, только быстро предложила – Попробуйте, это мой любимый напиток.
Анни потянула губами эту густую, коричневую жидкость и в полной мере согласилась, напиток был превосходен.
– Вот. Вот, если и вам понравился, я дам вам адресочек магазинчика, где вы его сможете приобрести. – добавила хозяйка – так, удовлетворите же, хорошая моя, мое женское любопытство. Вы для меня представитель «молодого поколения» и мне интересно мнение молодежи о нашей столице!
Анни слегка задумавшись, стала пытаться собирать мысли и подыскивать правильные слова, чтобы выразить свои чувства. Ведь чувства облекать в словесную оболочку всегда сложнее, чем просто констатировать предметные факты, а ведь она же иностранка!
– Ну – начала она – я начну о хорошем – мне очень нравятся люди, в их большем количестве! С теми, с кем за последнее время меня столкнула судьба – очень глубокие и имеющие разносторонние знания люди, очень целеустремленные. Добрые и открытые! И меня постоянно стараются просвещать в фактах вашей истории – она мне становиться очень интересна! Вот, например, восстание дворян в 1825 году в декабре! На меня это произвело неизгладимое впечатление!
– А что вас в нем поразило так? – поспешила поинтересоваться Зинаида Николаевна.
– Я думала об этом. Вероятно то, что имеющие хороший достаток люди, сами не познавшие никаких физических лишений, думали о других людях, не имеющих всего этого. Им претило унижение и порабощение человеческого существа как такового! Это редко бывает среди людей высокого достатка. Очень редко!
– Так, и… …рассказывайте, пожалуйста, мне это очень любопытно – проговорила Зинаида Николаевна и в глазах её мелькнул огонек озорства.
– Мне нравятся ваши дворцы, многие дома, которые, как мне говорили, строили итальянские архитекторы. Люди. Русские люди очень красивы. Красивы такой спокойной, гармоничной красотой и таких людей так много! Очень много! Наши мадьярочки – чуть ярче внешне, но не обладают такой гармоничной красотой, совсем нет, редко это встречается! Быстрее стареют. Но – это если чистокровные мадьярочки. Вы же знаете, у нас также многонациональное государство, от смешения кровей рождаются красивые люди и сильные! Мне нравиться уровень профессионализма ваших врачей, я работаю с ними рядом каждый день и констатирую очень высокий уровень развития медицинских знаний! И… и можно много, о чем говорить, сразу так на ум не приходит, но я соглашаюсь, что русскому человеку есть чем гордиться и чем жить.
– Так, хорошая моя, а что же негативного вы находите у нас?
– У вас, как и у нас – я езжу часто лечить бедных людей, жизнь простого народа очень, очень тяжела. И потом, внешний облик Санкт-Петербурга праздничный, вычурный, роскошный, а с тыла, я хочу сказать, с изнаночной стороны, дворы – там очень сыро всегда и грязно, серо, неприглядно! А про жилье простых людей, я лучше умолчу, сразу испортиться настроение.
Княгиня неожиданно всплеснула руками.
– Дорогой мой человек, я вот все слушаю вас и не устаю поражаться вашему русскому! Как, как так полно можно было освоить наш язык! Это не постижимо! Скажите, может у вас есть какая-то своя методика изучения языков?
Анни, не стесняясь продолжала смаковать поданный тягучий шоколадный напиток. Во рту сохранялся его терпкий, приятный вкус. На восхищенный жест княгини она только пожала плечами.
– Я ничего не знаю о методиках изучения языков. Я просто каждый день общаюсь только на нем, и боюсь – она весело усмехнулась – скоро начну забывать свой родной язык.
– Хотите, я покажу вам самые красивые места этого дворца, но, если позволите, я буду продолжать еще мучить вас расспросами? – спросила княгиня.
– Пожалуйста, покажите. Мне и не удобно было об этом просить вас. – обрадовалась Ани.
Они встали и направились к выходу. Выйдя в маленькую комнатку, белые двери были на право и на лево. Княгиня сказала – Я покажу вам только самые заслуживающие внимания залы, иначе вас примутся уже разыскивать здесь. Я так вас похитила, и мешаю веселиться. А дворец весь за один день и не обойдешь…
Они не спеша вошли в синюю спальню, но видя, что княгиня не желает в ней останавливаться, Анни только глубоко вдохнув снова от восхищения поглубже воздух, постаралась не отстать от хозяйки дворца. Из спальни они вошли в золотисто белую залу с множеством скульптур и здесь хозяйка чуть приостановилась.
– Это зала называется «ротонда». Анни обратила взгляд к потолку – его купол был расписан изумительными росписями, в коих основными, преобладающими цветами были, белый, золотой и голубой. Обведя залу взглядом, она остановила его на огромном зеркале, над белокаменным камином, а перед ним, на черных постаментах с ажурной золотой резьбой стояли огромные фарфоровые голубые вазы, обрамленные массивно в золотое плетение, вздымающееся ввысь своим ажурным плетением и распускавшим в самом верху свои ветви для подсвечников. Только в них горели не свечи. Во всем дворце, в одном из первейших, было проведено электричество, канализация, водопровод.
– Хорошая моя, а каковы ваши дальнейшие планы в вашей работе? – продолжала, как и намеривалась изначально, допытываться княгиня. – Вас, вероятно, обескураживает тот факт, как любого человека, что, окончив университет, вы вынуждены работать младшим персоналом в больнице.
Анни посмотрела на женщину, её лицо первое, что приковывало к себе внимание, после ошеломляющего впечатления от разнообразной утонченной красоты залов дворца. Она настолько гармонично вписывалась в эту обстановку, что словно меняло свои черты, как индивидуальная, неповторимая красота каждой залы. И в данный момент, оно чуточку показалось жестко-холодным, но так, совершенно мимолетно.
– Вы знаете – принялась удовлетворять любопытство княгини гостья. – К своему прискорбию, окончив университет и окончив с отличием, я столкнулась с жестким фактом того, как мало я знаю. И сейчас, то положение, которое я занимаю в больнице меня устраивает. Я работаю рядом с врачами, опытными и набираюсь опыта и знаний. И, о… мне кажется – это будет еще так долго! Мне страшно иногда становиться от того, как, как мало я знаю и как мало, мало еще знаний в медицинской науке о человеке! Вы же понимаете, я тружусь в чужой стране и не стремлюсь занять здесь какой-либо статус.
– Это значит, вы, все-таки, планируете в скором времени отсюда уехать?
– С некоторых пор я вообще перестала что-либо планировать. Ну, вот, после разговора с вами, я стала планировать посетить Париж, а дальше, как пойдет – не думаю так далеко. Все равно все получиться по-другому.
Они направились дальше. Их бальные платья тихо шуршали в спокойном величии этих помещений, так как музыка совсем перестала доноситься до их слуха.
Через синюю гостиную, с неповторимой по своей волшебной красоте мебелью и обивкой стен и мебели, они попали в красную гостиную и у Анни, как с ней это часто бывало, верхняя губа машинально приоткрылась и забывшись, она всем своим выражением лица начинала напоминать девочку– подростка, которой первый раз в жизни показали каким красивым может быть дело рук-человеческих!
Княгиня шла медленно рядом, и сама про себя по-доброму усмехалась. Может ей в тайне хотелось иметь такую же дочь, как Ани? Ведь всякий живший в Санкт-Петербурге, мало-мальски соприкасавшийся со светской жизнью, знал, что в каждом поколении, в этой семье оставался только один продолжатель столь знатного рода и это был потомок только всегда мужского пола. Природа за что-то наказала, но и давала шанс роду продолжаться.
В красной гостиной, взгляд в первую очередь был прикован к наборному цветному паркету. Дивного рисунка, и какой кропотливой, ювелирной работы требовало лишь только это одно место в данном дворце! И чем дальше продолжалась их экскурсия, Анни просто начинало внутренне раздувать от уже непонятного зарождавшегося чувства ощущения реальности, вот-вот и она попросит ущипнуть себя, сомневаясь в действительности всего происходящего. И самое удивительное было то, что почему-то параллельно этим ощущениям начинало щекотать нервы другое ощущение, уже более негативное – осознание того, что… ну никак не могут позволить себе это люди, а только самые избранные, но, но до тех пор, пока кто-то это будет иметь возможность иметь, кто-то будет лишен даже самого необходимого, потому что перекос в равновесии был явственен. Сюда стекалось мировое богатство и откуда-то оно уходило, оставляя после себя только пустыню. Общество представилось так ясно, резко и такими сочными яркими красками во всем своем перекосе – просто шокирующая воображение роскошь одних людей и ничтожное, так же шокирующее своей убогостью жизнь других. Какая-то часть души Анни стала медленно и постепенно заполняться сожалением, вытесняя место восхищению.
Они, не задерживаясь и даже молча прошли зеленую гостиную, Анни проглотила глазами в себя чудный малахитовый камин и дальше прошли в танцевальный зал. И проникнув в этот зал, её захлестнуло чувство резко разыгравшегося аппетита, так как в нос ударили благоухающие запахи всевозможных яств.
Зал был временно передан не по назначению. Так как народу на бал собралось гораздо больше, чем могла вместить Юсуповская столовая, здесь был сооружен огромный, длинный стол, накрытый белыми скатертями во всю длину, украшенном огромным количеством роз из Юсуповской оранжереи, которую Анни не видела и о существовании которой даже не предполагала. От одних только роз, в самом своем цвету и всевозможной расцветке тебя охватывал внутренний трепет, но под вазами роз красовались серебряные блюда таких угощений, от которых у тебя терялся дар речи. Попав в этот зал, можно было позабыть напрочь о том, зачем вообще прибыл в этот дворец! Еда, её изобилие, красочная сервировка и живописность блюд делала из тебя животное, обладающее только природными инстинктами.
Анни чуть не «остолбенела». Да, впервые в жизни она почувствовала, как сильно в ней все животное. Можно позабыть о манерах, о сдержанности, глаза впились в живописность кушаний, заработала от запаха, исходившего от всего этого стола, слюна во рту и светская сдержанность, диктуемая этикетом, начинали сдавать. И все могло бы быть, если бы её тормозившая сдержанность не подкрепились тем, что в данном месте, они уже оказались не одни. Совершенно из противоположной двери в залу входило множество народу, но так, не торопливо, словно невзначай, прогуливаясь по дворцу. Лакеи учтиво, легким кивком головы говорили о своей готовности подать все, что ни пожелается и присутствующая публика, весело и беззаботно, но с плохо скрываемым вожделением, заказывала себе те или иные кушанья. Лакеи очень живо, но совершенно бесшумно, ловко брали кушанья, уже в большинстве своем все предварительно нарезанные кусочками и ставя на подносы, подносили гостям. А по бокам стены стояло в ряд множество белых резных стульев, на которые люди усаживались и напуская вид равнодушия, принимались дегустировать яства.
Лишь на мгновение оторвав взгляд от стола в порыве чувств, Анни увидела в дверях входившую Серафиму Гричич с подтянутым, высоким джентльменом. Публика здесь была во фраках, поэтому только по выправке и то, для намётанного взгляда, можно было разделить мужскую публику на военных и статских. Серафима так же в первую очередь выхватила глазами только стол, но затем, затем, она словно вспомнила о своей новой знакомой, подняв взгляд в глубь зала.
Ее лицо озарила приветливая улыбка и она слегка, машинально, прибавила шагу, чтобы подойти скорее к Анни с княгиней.
– Я чуть-чуть ознакомила нашу гостью с прелестями и данного дворца, и нашего бала – шутливо проговорила княгиня. – И передаю её в ваши руки, так как должна исполнять роль гостеприимной хозяйки. Мы еще по общаемся – широко улыбнулась она Анни и слегка кивнув головой, отошла в сторону. Анни же, взглядом провожая её удаляющуюся фигуру, не уставала любоваться её королевской поступью и величавостью. Чувство домашнего тепла и комфорта, которое возникало, находясь рядом с этой женщиной испарялось вслед за ней, и приходило другое, слегка тревожное, но импульсивное, захватывающее любопытством о дальнейшем ходе событий. Серафима Гричич предложила подкрепиться и первым делом заказала три бокала «французского Мартини» с кусочком льда в бокале, а уже все остальное оставила на выбор по вкусу каждого.
Нет никакого смысла заниматься пересказом и описанием всех кушаний, которыми можно было угоститься в данный вечер. Серафима только рассказала ей по ходу еще одну красивую русскую сказку о скатерти – самобранке и Иване, который заполучил её. И повествуя эту легкую, веселую историю, служащую прототипом данного места, она грациозными движениями накалывала на свою вилку кусочки большого белого осетра, приправленного лимоном, который требуется сказать, выращивался в оранжерее Юсуповского дворца, и весь её вид был непринужденным и легковесным. С ней так же ощущался некий парадокс в ощущениях. С одной стороны – некая тревожность и натянутость нервов, с другой простота в общении. Вот уж суждение о себе Серафимы, Анни было бесконечно безразлично, а поэтому она вела себя естественно и раскованно в её присутствии. Кавалер же Серафимы, а им оказался, как представила его Гричич, обер-полицмейстер Санкт-Петербурга, князь Павловский, человек высокого полета, перспектив в карьере, и свободный, так как год назад похоронил жену при неудачных родах, а младенца так же спасти не удалось, внимательным взглядом изучал лицо Анни и периодически мелко хохотал, отпуская остроты в адрес своей дамы.
От шампанского закружилась голова. Красота дворца, людей, приехавших на бал, изысканность кушаний словно поймали в свои раскрытые объятья неискушенную женщину и ей до конца не верилось, что с ней это происходит наяву. Воронка вихря закружила в бешенном ритме, и ты потерялся в её водовороте. И есть не хотелось так как человеку-испытывавшему голод, но заманчивость праздничного стола была столь притягательна. И пятой части того, что она видела здесь, она в жизни никогда не пробовала! Что было делать? Утолять свое желание и заняться обжорством или отдать дань дресс-коду высшего общества – сделать вид, что ты этим всем пресыщена, пошевелить слегка вилкой в тарелке и пересилив свои естественные потребности отойти от стола? Она долго не думала, общество, в котором она чудом оказалась, все-таки было ей чужое и никого из присутствующих ей встретить больше никогда не придется, а посему, она намеривалась задержаться в этом зале подольше.
Серафима выбирала самые дорогие напитки. Она все время произносила фразы, которые Анни не понимала. – Интересно, а отца Григория они пригласили? – спрашивала она не ведомо кого, то ли Ани, то ли князя Павловского. Ее лицо стало неописуемо красиво! От выпитого спиртного, щеки залил молодой румянец, а глаза, затуманенные хмельным, поблескивали блудливым огоньком, сводившим с ума видавших виды в женских чарах кавалеров. К ним часто подходили все новые люди, как поняла Анни, хорошо знавшие её и весело переговаривались – А что, князь Феликс сегодня опять устроит маскарад? – задавали они часто вопрос друг другу. И чтобы Анни не чувствовала себя одиноко, Серафима старалась комментировать ей все это.
– Князь Феликс – это младший и последний отпрыск этого знатного семейства, на балу которого мы имеем счастье присутствовать. Я покажу тебе его. Он красив, умен, аристократичен, но…
– Что… но? – спросила Анни.
Серафима промолчала.
– Ты сама все поймешь! О! Ани, все самое интересное еще впереди! Для этого семейства не свойственно удерживаться в каких-то традиционных рамках, все будет непредсказуемо!
Вокруг царил шум говора. Люди держались группками или парами. Позже всех в эту залу вошло две пары и женщины были восточного типа, на них все обернулись и Анни подумала, что это какие-то очень высокопоставленные особы.
– Это княгини Милица и Стана – сказала Серафима – сердце Петербургского общества. Одна из них замужем за родным братом императора.
Наконец они пресытились кушаньем настолько, что дальше могло стать и дурно. Князь Павловский подставил им свои услуги по сопровождению по дворцу. Они направились в бальный зал. Звуки оркестра приближались, шампанское, вино будоражили кровь и так хотелось сорваться с места и броситься навстречу волнующим сердце звукам. Изнутри подымалась неистовая лавина пьяного веселья! Князь предложил Анни свою руку и еще до конца не в чем не разобравшись и ничего не рассмотрев, она ускорила шаг, увлекаемая своим кавалером и вот попав в струю вальсирующих пар, их подхватил вихрь быстрого, стремительного вальса. Голова такая тяжелая, а ноги и руки перестали слушаться, но …их подчинила себе струящаяся музыка и она отпустила себя на волю державших её рук и мелодичных звуков игравшего оркестра. На против мелькали белые стены, канделябры, восторженные глаза князя и глубокая радость разлилась в сердце, чувство беззаботного детства, озорства, когда еще были рядом родители.
«Бог знает где она училась танцевать!» Музыка творила чудо, она жила внутри её сердца. И училась она совсем чуть-чуть и танцевала так редко в своей молодой жизни, что можно сказать совсем не танцевала. Она умела проникнуть в самую глубину музыкального звука и отключить сознание. Позволив волне захватить её в свои объятья, она повиновалась только её вибрациям. Крепкие руки партнера умело вели и её тело тонко и чутко поддавалось его руководству. Они скользили по матовому полу бело-мраморного зала и во всем она испытывала наслаждение, от затмившего и поднявшего куда-то ввысь шампанского, от совсем близко находившегося кавалера, от которого исходили флюиды огромного, еле сдерживаемого желания, от обилия яркого света, изысканного парфюма, заполонившего каждый сантиметр помещения, от нарядов, украшений, чудесной музыки и всеобщего психологического раскрепощения. Присутствующие отдыхали и радовались всему, как и она. Каждая женщина сделала все возможное, чтобы подчеркнуть свои прелести максимально и попадая в такую обстановку, ты чувствуешь себя избранным небесами.