Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Круг танцующих расступился, и её кавалер поспешил увести её к стульям, стоявшим вдоль стен. Только на время музыка замолчала, чтобы пронзить пустоту зала в середине самыми высокими нотами скрипки. И, о, чудо!!! От неожиданности, у Анни перехватило дыхание, откуда-то из темного закоулка зала, сознательно приглушенного светом, выпорхнуло на середину неземное существо, тонкое, изящное и воздушное! Ее руки взметнулись вверх и воздушное платье, как крылья прекрасного мотылька, затрепетало при её плавных движениях.
Возле своего уха Анни услышала теплое дыхание князя Павловского и его голос:
– Это Корсавина, наша любимица, балет «Павильон Армиды», вы смотрели его?
Анни взглянула на него с неким недоумением, и тут же ей стало неловко. Она никогда в своей жизни не видела балет, постыдно, совсем не зная вкуса к жизни, она в реальности испытала в эту минуту стыд! Отрицательно закачав головой, она видела легкую сконфуженность, появившуюся у него на лице. И сам того не желая, он стал её добивать своими последующими вопросами. – Как? А «лебедь» Анны Павловой? Вы не видели этого танца, вы не знаете этой балерины?
На выручку вновь пришла Серафима.
– Петр Николаевич, вы забываетесь. Я же говорила, Анни только недавно приехала в Санкт-Петербург!
И хотя это ничего не определяло, так как эти фамилии уже гремели во всей Западной Европе, он быстро справился со своим удивлением и тут же поспешил с предложением.
– Да, Бог, с вами! Приехать в нашу столицу и не посетить балет! Это надо срочно исправлять. Я обязательно достану билеты! Вы не откажете?
Анни не отказала. Она была рада этому предложению. И хотя она в данный момент, совершенно не понимала сюжета танца, её душа восприняла его красоту! Какая гармонично сложенная фигура была у балерины! Какие отточенные движения. Руки, словно гибкие стебли причудливых лиан, они парили в воздухе, передавая волну порхающих бабочек, но ноги – такие сильные и точенные, все что делалось ими повергло её в шок! Как можно было так долго стоять, а тем более кружиться на самих пальчиках, с легкостью подбрасывая балерину вверх и бесшумно опустившись, вздыматься ввысь на всю ступню?! Для неё это было «не мыслимо»! Анни в такие моменты забывалась. Отпускали все сдерживающие внутренний порыв пружины, вырабатываемые с детства поведением в обществе. И сейчас глаза её восторженно распахнулись и чувственный рот приоткрылся, она подалась вперед и казалось, ей так хочется сейчас попробовать повторить вслед хоть одно из движений балерины!
Князь Павловский один раз взглянув исподволь на неё, дальше уже почти не смотрел балет. Такого детского, искреннего восторга у взрослого человека он никогда не наблюдал и его это забавляло!
Музыка замолчала вновь и у Анни по сердцу прокатилась волна легкой грусти от этого. Серафима быстро проговорила:
– Я мои друзья, вас не на долго оставлю – и упорхнула так стремительно, как балерина в затемненное пространство. А Анни перед собой вновь увидела протянутую руку князя.
– Я снова вас приглашаю. – и еще даже не услышав по первым нотам, какой будет танец, она согласилась. Ей очень хотелось танцевать.
– Мазурка – проговорил Павловский и повлек её вперед. О! Этот танец она хорошо знала. У него польские корни. Ему учила её мама, словно предвидела светлое будущее своей девочки. Каждые выходные дни, они ходили к мадам Бельской, их далекой родственнице, которая учила за определенную плату всех девочек танцам. И только со смертью мамы это занятие прервалось. Но тело то помнит, когда ты отдавался полностью этому досугу и ждал, ждал с нетерпением этих выходных, чтобы услышать ритмы этого живого танца!
Если бы не большое количество выпитого шампанского, которое напрочь изгнало из неё весь страх показаться чужой, смешной и неловкой, она бы еще подумала, пускаться ли в пляс после такого огромного временного перерыва. Что можно помнить и что можно уметь? Но… Музыка звала, душа ей вторила, а ноги неслись вперед, и она целиком доверялась этим ритмам. Это мы рассказываем с позиции людей не сведущих в танцах, описывая просто состояние души, обстановку данного бала. А профессиональный танцор или хореограф, видя её порывы, её движения про комментировал бы так: «У этой женщины просто природная одаренность и очень чуткая восприимчивость ритма!». Да… Не было у неё того блестящего светского, такого высокооплачиваемого образования, какое имеют дети высокородных семей. Хотя порой, природа на них и отдыхает. А здесь все было наоборот. Природа наградила многими дарами: Красотой, умом, чистой душой и пластичностью.
– О! Мадам, с вами танцевать одно удовольствие! – как бы невзначай, обмолвился её кавалер.
А она не понимала. Неужели можно не танцевать вальс? Неужели можно не танцевать мазурку? Если ты хоть чуть-чуть умеешь слушать музыку, тебе ничего не стоит, просто отдаться её воле.
Кавалеры сменялись и все выстраивалось так, что князь Павловский к ней возвращался. Когда происходила смена партнеров, она лишь на мгновение этого пугалась, но все повторялось с большой точностью и страх уходил. Когда музыка снова замолчала, они остановились перед открытой дверью в соседний зал и в его проеме, она зацепилась взглядом с мужчиной, который неотрывно, с легким удивлением и даже вызовом смотрел на неё и пройдя вслед за князем снова к стульям, она все еще продолжала чувствовать этот вызывающий смелый взгляд. В нем было столько высокомерия и самодовольства! Надо отдать должное. Обладатель этого взгляда обладал в высшей степени аристократическими чертами лица! Как будто все самые глубокие и благородные линии родословной воплотились в этом человеке, и он это знал абсолютно!
Рядом вновь оказалась Серафима.
– Ну, давайте пока отдохнем от танцев! Анни, вы не азартны?
Аня пожала плечами.
– Фу, ты, какая – только уже спьяну, позволила обронить себе эту фразу Серафима. – Вы Аня, действительно, не зря приехали в Санкт-Петербург. Вам так многому здесь стоит научиться и так со многим познакомиться!
И так же, в веселом «разнуздайстве» Анни ей отчеканила:
– Не знаю, не знаю. Мне кажется гораздо полезнее было бы овладеть совершенно другими знаниями.
– Это какими? – поинтересовался князь.
– Ну, вот, например, я потратила огромное усилие выучить ваш язык! А еще хочу знать французский!
Он соглашаясь кивнул головой.
– И только?
– Нет. Нет. Это то как раз второстепенно. Я должна овладеть крепкими практическими медицинскими знаниями.
Он снова утвердительно кивнул головой.
Серафима соблазнила их пойти в другую гостиную и поиграть в вист. – Ани, вы только посмотрите. Захотите, в моем салоне вас быстро этому научат!
В гостиную, которую они вошли можно было описать так: «Сами стены этой комнаты, создавали интимную обстановку» Свет здесь не горел так ярко, как в залах и других комнатах, а был словно при свечах поздней ночью, хотя и горели здесь не свечи, а светильники. Но они стояли по бокам, в углах, на маленьких точенных постаментах. И здесь так же благоухали прекрасные вазы со свежими розами. Их можно было без стеснения вынимать и забирать себе, наслаждаясь ими с близи, когда они в руках, потому что все это делалось для услады гостей. Темно бордовая атласная ткань, задрапировавшая стены, с золотистым орнаментом, возбуждала прилив затаённой энергии страсти. Это и сексуальной и страсти к азартным играм. По периметру стояли точенные столики из красного дерева, за которыми сидели игроки в карты. Серафима подвела их к одному из столиков, за которым сидело четыре человека. Они были довольно молоды и сосредоточенны на игре. Их только поприветствовали легкими поклонами головы. Серафима небрежно остановила лакея с подносом, и князь учтиво раздал дамам в руки по бокалу вина. Не прошло и пяти минут, как один из играющих, уступил свое место Серафиме и ближе подошел к князю. Видимо они были знакомы. Князь представил молодого человека Анни. – Подпоручик Влад Некляев, он родом из Москвы. Сейчас гостит у своих родственников в столице.
Для Анни эти лица были не интересны. Она, почему-то запомнила то лицо, так долго провожавшее её глазами. И спрашивая себя, чем же оно ей так запомнилось, она сама себе ответила – «Слишком самоуверенный взгляд! И чем-то, чем-то он ей напоминал взгляд Войцеховского!»
Серафима чуть не визжала от восторга, когда ей удавалось выигрывать. И у Анни появилось в отношении к ней новое, необычное чувство. Она стала больше ей симпатизировать. И хоть по-прежнему, её царапало за сердце при всей её яркой, утонченной внешности, так часто возникающие на её лице мимика беспощадной и коварной хищницы, Анни нравился этот азарт, эта живая натура и умение получать от жизни то, что ей хотелось!
Но …попытаться вникнуть в правила игры, Анни была сейчас не готова. Ответив на пару дежурных вопросов поручика Влада, она принялась изучать присутствующую публику и воспользовалась для этого князем. Он рассказал ей, что на такие балы в таком семействе, как Юсуповы, собирается только самый цвет российской аристократии. И что в данный момент идет война с Японией и такие балы стали слишком редким явлением. В российском обществе не спокойно. Россия проигрывает Японии войну на море, причин для веселья мало.
– А что такого чудного, мы еще можем здесь увидеть, как сказала мадам Серафима? – совершенно с детской наивностью – спросила Анни.
Но князь только усмехнулся. Ответ его был обтекаемым и туманным. – Мы гости в данном дворце. За его стенами я бы сказал вам об этом с большей откровенностью, но, сейчас, прошу, простить, не смею.
И Анни только поняла, что что-то необычное происходит здесь только со стороны хозяев бала!
– А вы не могли бы мне так, только намеком показать на сына столь знаменитого семейства. Мне это интересно, потому что я слышала о них легенду. Это правда?
– Это правда. Я укажу вам на Феликса Николаевича Юсупова, хотя, если бы вы его увидели, вам сердце бы подсказало, что это он. И да, в их семье уже произошло то роковое несчастье. Старший брат Феликса Николаевича погиб на дуэли в возрасте двадцати трех лет.
Дам в этом помещении было не много. Такой азартной женщиной оказалась Серафима и еще несколько престарелых кумушек, которые уже так озорно плясать не могли и им ничего не оставалось, как пощекотать свои нервы игрой в вист. Под старость дамы становились дородными, сильно располневшими. Когда они садились в кресла, так для них лакеи подставляли специальные, более широкие, иначе их зады не помещались в тех, что были драпированы в цвет стен. Молодые пары сюда заглядывали из любопытства и быстро уходили. От одной светловолосой девушки Анни услышала фразу с нотками упрека:
– Все… этого и следовало ожидать! Наш папан уселся и теперь пока не продуется в пух, его отсюда не выкурить! – и эта такая странная фраза – не выкурить – так неожиданно пополнила словарный запас русских слов!
Анни только весело повторяла:
– Не выкуришь. Не выкуришь… – что Серафима с недовольством посмотрела на неё.
Князь Павловский поспешил объяснить:
– Это значит не уведешь, не уговоришь уйти.
Серафима излишне налегала на вино, и даже совсем не придававшая этому значение Анни, стала это замечать. Но… Серафиму выдавали только горящие сумасшедшим огнем глаза, движения же её оставались точными и грациозными. Вероятно, при том количестве пищи, поглощенной на «скатерти самобранке», захмелеть быстро было затруднительно. Анни же хотелось туда, где музыка. И чувствуя её желание, князь предложил сопроводить её назад туда, где танцевали. Не успели они войти в бальный зал, как Анни вновь была ошеломлена всем происходящим. Оркестр больше не играл. Зал просто взорвался громкими переливами нескольких гитар, они наступали, они приближались, и она стала искать глазами, откуда эта лавина накатывающихся переливов. И когда кольцо только что оттанцевавших подалось назад, она увидела большую группу ярких, красивых людей, цыганской национальности, выходящую на середину. Те, кто шел впереди, в руках держали гитары, задние терзали скрипки. И остановившись, своими затуманенными поволокой сдерживаемой жгучей страсти очами, они обвели всех присутствующих. И во взглядах было столько вызова, столько огня и жизни! В пестрых, кричащих яркостью цветов нарядах, из-за спин мужчин, вперед вышли танцующие цыганки. Сбоку ударили два бубна и скрипка завизжала так отчаянно, что Анни почувствовала, как тогда в салоне у Серафимы, что она вот-вот разрыдается! И когда сразу после небольшой задержки, продуманной для усиления эффекта, все разом вскипели переливами гитары, Анни подумала, что она сейчас не сможет себя сдержать, и её руки, плечи начнут вытворять что-то несуразное, подчиняясь только одному господину на балу – музыке! Она смотрела во все глаза только вперед, она не видела, какие яркие эмоции застывали на лицах всех присутствующих. Такие ритмы никого не оставляли в рамках светского этикета! Это было сильнее! Женщины машинально начинали учащенно, в такт махать веерами и у некоторых, даже машинально подергивались плечи, а мужчины обретали такое выражение лица, словно, прилагают неимоверное усилие, чтобы, забыв о всех приличиях, не выскочить в страстных порывах в центр, отбивая каблуками четкий такт!
Цыганки были бесподобны! Она много их видела в Будапеште, когда с тетушкой ходили на центральный рынок. Да, и у прибрежного парка много обитало цыган. Они пели всегда, зарабатывая этим на жизнь, но никогда Анни не видела, чтобы так танцевали! Это была полная противоположность балету, но это было ошеломляюще и очень красиво! Все самые низкие, затаенные, осуждаемые обществом человеческие инстинкты, подымаясь с самого дна, грозились вырваться наружу и будь что будет – все гремело, звучало о том, что мы живем на этой земле только один раз!
И когда этот буйный, будораживший все плотские фибры души фейерверк смолк, ей показалось, что она отплясала в диком вихре вместе с ними. Ей стало душно, ей стало жарко. Она повернула голову в бок, видимо инстинктивно отвечая позыву посылаемых к ней флюидов и снова встретила тот взгляд мужчины, яркой аристократичной наружности. Он смотрел на неё с большим интересом и смелостью, не стесняясь быть осужденным за столь откровенный интерес, и он был очень красив. Но …почему-то сразу ассоциировав свои впечатления от его внешнего облика, она вынужденно признала, что он красив, но …все-таки, красивее её возлюбленного Войцеховского он не был. Его красота была слишком тонкой, слишком изящной, слишком такой породной, что скрадывала всю его мужскую харизму. Войцеховский был мужественен, более широкоплеч, более высок, не так изящен и не так утончен и это было притягательнее для женщины, так как подсознание воспринимало на животном инстинкте сильного продолжателя своего потомства. А в этой внешности, что –то чувствовалось недосягаемым и граничащим с вырождением! Хотя, слова для этих определений в тот момент еще не находились так сразу, но, подсознание улавливало все с точным попаданием в цель.
Перехватив взгляд Анни, князь Павловский проговорил:
– Вот и Феликс Николаевич, собственной персоной.
Анни отвела взгляд и про себя подумала – мне как-то даже с моим кавалером комфортнее.
Они было снова хотели встать на очередной танец, но к ним подошла интересная пара.
Женщина в темно фиолетовом платье, с огромным пером в высокой прическе и мужчина почтенных лет, с усами. Лицо его было светлым и очень располагающим. Слабый рот, под густыми усами выдавал человека доброго и творческой направленности. Внешне они были совершенно разные в паре и даже не предполагалось, что это муж и жена. Анни четко уловила как внутренне напрягся её кавалер, князь Павловский и подумала, вероятно, что к ним подошли люди очень высокопоставленные. Так и оказалось. Темноволосая дама приветливо улыбнулась, оголив щербинку в передних зубах и машинально вытянувшись, князь Павловский поспешил представить им свою спутницу. Оказалось, что Анни выпала честь быть представленной Милице Николаевне и Петру Николаевичу Романовым. И как мы уже знаем, в девичестве дочь черногорского короля Негоша, сербской принцессе, Милице Черногорской. Женщина приятной полноты с озорством в глазах была искренне удивлена тому, что у Анни, венгерке по национальности, совершенно светлые волосы и глаза и уж никак она не походила на мадьярочку. Они прогуливались по дворцу, совершенно не испытывая в их возрасте желания танцевать и решили познакомиться с совершенно новым лицом, появившемся в светском обществе, и это было простое любопытство, не более.
– Вы проездом или надолго решили обосноваться в нашей столице? – сразу осведомилась Милица Николаевна.
Это были частые, шаблонные вопросы, от которых Анни уже достаточно устала и притом, в центре зала стала возникать некая повышенная суета и ей хотелось туда. Ах, если бы не требовалось выдерживать эту светскую почтительность!
Она терпеливо, с напускной учтивостью давала ответы на небольшой допрос, как один из вопросов поверг её в некоторое удивление.
– У нас с вами, вероятно, имеются общие знакомые, если вы родом из Будапешта. Вы же хорошо знаете графиню фон Газейштард? – спросила Милица Николаевна.
Пузырьки шампанского ударили в нос, и она машинально поднесла руку, прикрывшись. «Господи, как тесен мир!» – подумала она и темные ассоциации нахлынули внезапно, омрачив такие веселые моменты этого вечера.
– Имею честь – кратко ответила она, чем слегка обескуражила княгиню Милицу. Ее нос, с легкой горбинкой, еле заметно сморщился, она задумалась, расспрашивать ли ей новую знакомую дальше? Как бы ей этого не хотелось, это были дамы высшего общества, чьи манеры «отполировывались» годами гувернерами и учебой в Смольном соборе.
– Еще бы вы её не знали! – решила быть прямолинейной княгиня. – Если эта фамилия широко известна в нашей столице своим милосердным меценатством, то у себя на родине тем более.
Анни в очередной раз ударили в нос пузырики шампанского и она машинально отвернулась, вызвав улыбку у стоявших рядом мужчин.
Князь Петр Николаевич, в ту же минуту, с учтивостью качнув головой, жестом указал князю Павловскому на возможность оставить дам беседовать о своем о женском, а у них свои разговоры. Они отошли.
И вот тут Анни, почему-то захотела просто выпасть из затвердевшего отточенного светского этикета и стать искренней и естественно выражать свои мысли и эмоции. А может её так как остальных не выстругала школа светского поведения?
– А я вызываю впечатление светской дамы? – неожиданно задала она вопрос Милице и её забавляло наблюдать, как её черные восточные брови поползли вверх. Милица воистину растерялась в поиске ответа, так как была напрочь «огорошена» этим вопросом.
Но… ответ все же последовал.
– А вы полагаете, что на этом балу могут присутствовать люди другого сорта?
– Я не полагаю, простите меня. Я знаю. Это я. У меня титул графский, но родители мои совершенно люди не из высшего общества. Мне просто посчастливилось выйти замуж за человека высокородного – и ловя заигравшие эмоции в лице княгини Милице, забавляясь этим, продолжала. – Я графиню фон Газейштард знаю только отдаленно. Она родом не из Будапешта, но уже несколько лет проживает со своим супругом в столице Венгерского королевства. С такой родословной как моя, она таких людей к себе не приглашает на приемы.
Княгиня Милица Николаевна быстро справилась со своим замешательством. Ее карие глаза сначала серьезно буравили лицо Анни, но потом резко изменились, видимо, в мыслях и повеселели.
– Если вы так открыто говорите об этом, значит это вас трогает за живое. Но …милая моя, графиня фон Махель, поверьте, что это все уже не так актуально на сегодняшний день. Я даже поведаю вам большой секрет. Вот, например, родной брат нашего дорогого императора, Николай Николаевич, чуть не женился на дочери купца из Гостинного ряда. А сколько наших повес волочиться за балеринами Мариинского театра, и только их матушки, закореневшие в своих старинных традициях, еле разбивают эти пары. Пришли другие времена, матушка моя, сейчас все решают деньги и только они! Сколько разбогатевших купцов выстраивают себе дворцы, в роскоши не уступающих особам императорских кровей и вхожи в общество. – И она взяла как старшая сестра, вдруг Анни под локоть, и они медленно пошли туда, кое направление задала княгиня. А она оживленно продолжала Анни вещать. – А знаете, у вас то, в Будапеште, как раз-таки, традиции в светском обществе более закостенелые. А у нас, еще со времен императора Петра Первого – эти традиции стали разрушаться. А потом и при императрице Елизавете и Екатерине. Вы успели уже познакомиться с нашей увлекательной русской историей? – спросила.
Анни в этот момент так расположилась сердцем к этой женщине, к её неординарной реакции на её слова. Машинально остановившись, она развернулась корпусом к ней и виновато извинилась.
– Я знаю очень мало. Но мне это интересно!
– Вы подольше задержитесь в нашем городе – сказала Милица, улыбаясь. – У нас не заскучаете. А вы были в нашем знаменитом русском музее живописи?
– О, вы знаете, нет, но я уже слышала. Я схожу обязательно. Мне просто так не хватает на все времени!
– Просто это самая заядлая тема у моего супруга. Я не знаю в Санкт-Петербурге другого человека, который так разбирался бы в живописи! Я же могу слушать его часами и поэтому, со временем сама так пристрастилась к этому вопросу, что всегда ищу для себя в этом деле сильного собеседника.
– Простите, мадам, я не смогу в этом вопросе продемонстрировать сильные знания.
– Это совсем не важно. Каждому свое. А чем же вы увлекаетесь?
– Я увлекаюсь… но, лучше сказать работаю, в больнице.
У Милицы вновь поползли брови вверх.
– Право же, а вы все опасаетесь, что не станете интересным собеседником. Вы всю дорогу меня удивляете, можно так сказать, своим абсолютным «не шаблоном», ну, вы же меня понимаете?
– Понимаю – ответила Ани. – А если я вам скажу, что я не работаю в больнице даже тем, почетным персоналом, коих называют словом «доктор». Я медсестра.
– О, а как же так?
Анни тяжело вздохнула.
– Как все так получается в моей жизни, это надо очень долго рассказывать. Но, кем же, как не этим, я могла устроиться в чужой стране? Все очень естественно.
– Ну да, ну, да – тихо проговорила княгиня.
К ним неслышно подошла сзади Серафима Гричич. Вернулись князь Петр Николаевич с князем Павловским. Князь Петр спросил:
– Ты, дорогая удовлетворила свое любопытство? А то нас просила подойти к матушке Зинаида Николаевна.
Услышав просьбу подойти к матушке, Милица Николаевна поспешила удалиться. А Серафима поинтересовалась.
– Анни, вас еще не пригласили в гости в Дюльбер?
Анни не поняла, что это.
– Это их родословный дворец, построенный в Мавританском стиле. Там так шикарно! И к ним всегда приезжает большое количество гостей, они очень открытые люди! Там так часто бывает отец Григорий.
– А кто такой отец Григорий? Я его имя слышу часто.
– Ани, пусть для вас это будет большой интригой. Если вы не забросите посещать мой салон, то обязательно я вас познакомлю с этим удивительным человеком! Я, думаю, вы в своей жизни с таким не сталкивались!
– С каким таким?
– Анни, пошли. Скоро начнется что-то очень интересное.
Анни поспешила.
– О, дева Мария, что за всевозможные интриги? Вы, пожалуйста, рассказывайте, мне так интересно!
Князь Павловский подставил ей свой локоть.
– Пойдемте, я слегка введу вас в эти интриги нашей столицы.
Им не дали поговорить на эту тему. Анни была приглашена на падекарт высоким господином, с очень красивым тонким лицом, тем, что так пристально иногда смотрел на неё. Князь Павловский не осмелился даже возразить на то, что его перебили и что во время этого спокойного танца, напоминающего средневековье, он собирался потворствовать желанию Анни узнать хоть что-нибудь о таинственном отце Григории. И вот, что странно. Анни не была уверена, что она имеет желание составить пару этому господину, а тем более танцевать падекарт, о котором она никогда не слышала. И когда она отказала, то не ожидала, что это настолько отразиться на лице её партнера и князя Павловского. По выражению их лиц, она поняла, что такого никто никогда не делал и чтобы сгладить остроту данной ситуации она объяснила.
– Не все танцы я могу танцевать.
– Почему так? – последовал вопрос обладателя красивого лица.
– Я только второй раз в своей жизни на балу. – скромно ответила она. – Я не думаю, что здесь уместно будет учиться танцам.
– Феликс Николаевич Юсупов, к вашим услугам – проговорил господин и Анни тут же окинула его совершенно непроизвольно, взглядом полным нескрываемого любопытства.
Для Феликса Юсупова ничего удивительного в такой реакции не было. А вместе с тем, Анни совершенно тонким ощущением почувствовала, что в момент, когда он подошел к ним с князем Павловским, они стали центром внимания всех присутствующих. Лакей неслышно поднес им поднос с шампанским и чтобы скрыть свое замешательство, Анни с удовольствием взяла бокал. Серафима Гричич снова оказалась тут как тут, видимо, она в глубине души имела уверенность в том, что будет приглашена графом Юсуповым на падекарт, но он не торопился. И как истинный хозяин и, этого великолепного дворца и блистательного бала, его вопросы к новому лицу в их обществе звучали с оттенком некоторой снисходительности.
– Милое, создание, могу я иметь наглость спросить вас – кто вы?
И князь Павловский поспешил исправиться, так как представить свою даму было каноном этикета, но Феликс Юсупов возник перед ними так неожиданно, что не представилось минутки.
– Так вы из Будапешта – протянул загадочно Юсупов.
Анни, успокоив смятение, возникшее от его присутствия, продолжала открыто его рассматривать, чем удивила Серафиму Гричич и самого графа Юсупова. Дамам принято было под взглядом высокопоставленного господина скромно опускать глаза и лишь можно было лукаво улыбаться в ответ, но Анни вела себя сугубо естественно и тонкости светского этикета ей были не знакомы.
Такие лица, которое она видела перед собой, всегда запоминались. Его можно было читать долго и находить в нем все новые для себя черты и этим оно было интересно всегда. За тонкими, правильными чертами лица скрывалась необузданная натура и высокомерие. Потомок монголо-татарских ханов, смесь кровей, давала полноту и полнокровность жизни, но …излишняя белизна кожи и хрупкая выточенность линий лица уже подавало признаки вырождения. Высокий лоб, глубокие глаза, прямой нос – все напоминало рыцаря Дон КиХота, из детских книг, прочитанных ею. И если в присутствии его матери Зинаиды Юсуповой становилось комфортно и тепло, то сейчас она ощущала противоположные ощущения. И вместе с тем, это лицо было так притягательно, но вероятно лишь тем, что она уже знала легенду их рода?
– Вы очень выгодно выделяетесь среди остальных, скажу вам прямо – весело проговорил он, чем совсем расстроил Серафиму Гричич. Она фыркнула в сердцах и Юсупов, глянув на неё, рассмеялся. – Сима. Вам ли обижаться? Ни для кого давно не секрет, что на балах, никто больше вас не собирает воздыхателей. – И тон его голоса говорил о том, что они с Гричич давние приятели. – Я еще и потому так сказал, что вы, как яркий огонек среди нарядов черного цвета, и я верю, когда вы говорите, что это второй бал в вашей жизни. Сейчас наши дамы следуя моде, предпочитают только черные тона.
Когда граф Юсупов заговорил о бальных нарядах, только выпив изрядное количество шампанского, Серафима позволила себе криво усмехнуться, что, впрочем, не ускользнуло от взгляда графа.
– Сима, ты уже успела поведать нашей незнакомке, что хозяин данного бала предпочитает наряжаться в женские наряды? – спросил он.
Анни чуть не поперхнулась шампанским. Она не поняла сейчас, сказано это было с долей шутки или это было правдой.
Серафима спешно пригубила шампанское и глотнув, ответила.
– Зачем мне об этом распространяться, если она сама все увидела бы. Вы разве не собираетесь сегодня поразить публику чем-то диковинным?
Юсупов промолчал. Анни не сводила с него глаз, а после услышанного – просто как девочка, и до неё дошла догадка, что, уже пробыв на балу изрядно длительное время, они все были под «шафе» и граф Юсупов был не исключение.
В его взгляде появилось что-то задорное и он, протянув руку Анни, неожиданно предложил.
– Позвольте, как хозяин бала, я позволю себе украсть вас у ваших друзей. – И они молча продефилировали вдоль ряда стульев и вышли из бального зала. Они вышли в «зеленую гостинную». Она не знала, о чем с ним разговаривать. Он начал первым.
– Вам не холодно в нашей Северной столице, после Будапешта? – и его вопросы напоминали иронию.
Она утвердительно качнула головой.
– Холодно. У нас нет таких снежных зим.
– А где вы здесь проживаете?
– Я живу с подругой на улице Чайковского.
– А где вы так великолепно выучили русский язык?
– Вот моя подруга меня взяла на поруки.
– Вы уже успели прочитать что-нибудь из нашей русской литературы?
– Нет. Вот разве что только немножко об вашей истории.
– И что же вы узнали о нашей истории?
– Мне рассказали о императорах, которые жили в Зимнем дворце, о восстании дворян в декабре на Сенатской площади.
Он не на долго отошел и дернул за звонок на двери. Появился лакей и на французском он отдал тому какое-то распоряжение. Все удивляло Анни в этом дворце. Хоть она уже, как мы сказали, была под «шафе», она удивилась тому, что даже лакеи в этой семье знали французский язык. Ей даже подумалось, что она ослышалась. – Вы с вашими лакеями разговариваете на французском? – не постеснялась спросить она.
– Кес ки се? – чудачась, весело проговорил он. – Не со всеми. Но очень многие не дурно знают разговорный французский. Писать не умеют, но хорошо понимают.
У Анни выражение лица было такое, словно все пары шампанского выстрелили в голову.
– Не смущайтесь – проговорил граф Юсупов. – Эти лакеи с нами с рожденья, и когда каждый день слышишь французскую речь, понимать начинаешь её практически.
– Похоже, вот так и я выучила русский язык.
– Вы обязательно прочтите нашу поэзию, вы полюбите его еще больше. Я советую Пушкина, это непревзойденное мастерство! Он же изобретатель совершенно нового стиля в поэзии.
Вот почему так, на каждом шагу она уличается в невежестве и начинает чувствовать себя «белой вороной», нечаянно залетевшей в форточку богатого и знатного дома, живя на улице.
– Я видел, как вы танцуете – вдруг заговорил он об этом. – Это завораживающе!
– Почему?
– И при всем том, вы говорите, что второй раз на балу.
Она не понимала к чему он это клонит.
– Нет, нет, не смущайтесь. Я этому безоговорочно верю. Но… я-то, имел огромный опыт увеселительных мероприятий. И сегодня увидев вас, думаю, забыть уже не смогу.