Елена Валентиновна Муравьева
Нерешенная задача
Анни насторожилась. Речь графа Юсупова приняла совершенно откровенный оттенок, а не зная его ни как человека, не имея должного опыта общения с мужчинами такого ранга, она отказывалась понимать намерение, с которым он принялся беседовать.
Лакей вкатил столик на колесиках с фруктами и несколькими разновидностями напитков. И Анни узнала бутылку того великолепного ликера, которым её с самого начала угощала Зинаида Николавна Юсупова.
– Что вы желаете? Игристое «Абрау-Дюрсо», Абсент, Голицынское шампанское, ореховый ликер?
– Ликер – тут же ответила Ани. И ей был подан широкий бокал этого тягучего, сладкого напитка. В вазочке красовалась клубника, виноград, дольки засахаренного персика и конфеты.
Юсупов продолжал, не отрываясь разглядывая лицо женщины.
– В моих словах нет никаких намеков и подоплеки – проговорил и слово «подоплека», было не понято. – Вы как неискушенный подросток, которому еще не навязали как униформу светский этикет, дежурные речи и улыбки. Вы так естественны! Не заботитесь о том, какое воспроизводите на окружающих впечатление и просто веселитесь в свое удовольствие. Это ценно! Никогда не меняйтесь, зачем такую красоту как ваша гробить корсажем светских манер.
Не зная, в принципе, о чем с ним дальше разговаривать, она также стала держать вызов его откровенности. И вопрос у неё был такой – Я так много на балу и в салоне мадам Серафимы Гричич слышу такое имя – отец Григорий, кто он и почему так популярен у вас?
– У меня он не популярен – несколько холодно ответил граф. – Но, лицо он занятное. Наш государь его очень уважает, сильно приблизил к своей семье. Но …я, думаю, это скоро закончиться. Не он первый, не он последний. В нашей Северной столице столько перебывало уже разных магов, чудотворцев, юродивых!
– Так он кто? Он маг?
– Он, его считают чудотворцем.
– И что он чудного делает?
– О, милая моя, по этой части вам лучше поговорить с мадам Симой, я далек от этой темы. Вы лучше расскажите, какая судьба забросила вас в нашу страну?
– Меня все время об этом все спрашивают, и с таким удивлением, что у меня появляется чувство большого сомнения, в своем ли я уме, что приехала сюда.
– Вас так же утомляют эти вопросы, как меня об отце Григории?
– Да.
– Вы богаты? – прямо спросил он.
Она замешкалась. Право, побывав на этом бале теряешь полную уверенность в том, что еще вчера ты что-то имел. А он с вопросительным выражением лица смотрел на неё.
– После посещения вашего дворца, я уже сомневаюсь в этом – честно ответила.
Его этот ответ позабавил. Он налил ей еще ликера.
– Ну, это один из наших дворцов. Но… расскажите что-то о себе. Вы же понимаете, что вы очень интересная особа среди нашей публики. Вы красивы, вы очень скромны.
– А как вы так это сразу определили? Вы же меня совсем не знаете.
– Я умею читать лица, взгляды и с возрастом эта способность только больше оттачивается. Я так же могу сказать, что совершенно не простая история забросила вас в нашу страну.
– Ну, для этого не обязательно читать по лицу. Это можно сказать даже не размышляя, про любого иностранца, покинувшего свою родину и поселившегося на чужбине.
– Вы молоды, но уже пережили какую-то трагедию в своей жизни. Я это знаю. А долго ли вы пробудете у нас?
Озадаченная Анни, опять не моргая смотрела на него во все глаза.
Он виновато улыбнулся.
– Вы пришли веселиться и не смею ничем омрачать этот вечер. Я просто так, про констатировал. Не буду лезть в душу, но мне любопытно, чем вы занимаетесь, может у нас с вами обоюдные интересы?
– Я работаю медсестрой, в больнице и на сегодняшний день меня это поглощает полностью. Мне ни на что больше не хватает времени.
– О, медицина. Да. Я понимаю. В этом деле источник знаний просто неиссякаем и требует огромной самоотдачи. Вы не боитесь крови, вы можете разрезать человека?
Ани слегка впала в стопор.
– Так, а вы знаете врача, который не брал никогда в руки скальпель или падал в обморок от одного вида крови?
– Но вы же сказали, что вы работаете медсестрой. Медсестре не обязательно оперировать.
– Это я здесь работаю медсестрой. У меня же нет прописки, гражданства. Но и медсестра имеет дело с ранами, ассистирует при операциях.
– Да, да. При вашей тонкости натуры, вы и производите впечатление человека решительного – опять про констатировал он.
Анни пожала плечами.
– Может мы вернемся в танцевальный зал, мои друзья меня начнут разыскивать.
– Искать… – не начнут, если вы ушли со мной. Вам со мной не интересно или напряженно? Но …как хотите, мы можем вернуться.
– Время уже далеко за полночь. Я получила сегодня настолько грандиозные впечатления, что мне хватит все в себе перемалывать на долгое время.
– Если вы не замужем, то …это не последнее ваше увеселительное мероприятие. После этого бала у вас появиться масса поклонников. А вы, вероятно, не замужем, вас одну супруг никуда не отпустил бы!
– Я вдова – кратко ответила Анни.
– А дети?
– Нет.
Он как-то прицокнул, то ли озадачившись ответом, то ли не доверяя ему. Она наблюдала за ним как кошка за мышкой, но он делал тоже самое и такая честная игра была ему по нраву. Но интерес его лежал только в одной плоскости, яркая личность женщины ему была интересна как любому любознательному человеку и дальнейших планов в отношении её он не строил как мужчина. Так фанатично преданный своему делу преподаватель ищет для себя ученика, с коим его затраченное время и силы не пропадут даром, он вырастит, наберется знаний и вот тогда мнение этого ученика будет для преподавателя интересным.
Движения его были настолько ограничены и продуманы, что отточенные манеры уже работали автоматически, не подвергаясь контролю разума, но во всем его облике чувствовалась скука. Такая пресыщенность легкодоступными удовольствиями жизни приходит с годами к людям, имеющим огромные возможности с раннего детства. Казалось, хозяин бала целиком состоял из одних противоречий. Глаза, жесты выдавали в нем необузданность нрава и желаний, горячность характера, интерес к людям и в это же мгновение неимоверную скуку от пресыщенности жизнью, свободой, вседозволенностью. С такими финансовыми возможностями перед человеком исчезают препятствия, которые он хотел бы преодолевать.
Сев на тахту, напротив Ани, он небрежно положил нога за ногу, в раскрепощенной позе, откинувшись спиной на спинку. И его слова, о том, что они могли бы вернуться в бальный зал, ничего не значили. Вопросы продолжали поступать.
– Если у вас достаточно денег и большие амбиции преуспеть в деле, которым вы занимаетесь, я бы мог только высказать своей совет, уехать в Палестину, к евреям. Вы же хотите сделать свое занятие медициной смыслом жизни?
– А почему в Палестину? Вы полагаете, что развитие медицинской науки там сильнее чем в Европе? – Ани совершенно не стремилась противоречить, но этот вопрос её остро волновал, она прислушивалась к любому мнению.
– Я имел честь много, где побывать. Правду сказать, Российское государство не стоит на лидирующих позициях в развитии какой бы то ни было науки вообще! А в медицине, в частности. И пусть я далек от именно этого вида деятельности, я хорошо знаю положение вещей в мире. И скажу вам, мадам, следующее, – он стал наливать себе абсент, – в Европе не плохо развиваются научные знания, но… врачевание у евреев в крови. Если бы вы имели с ними хоть малейшее взаимодействие, то сразу бы оценили их ум, мудрость, нестандартный подход к делу. Если вам понятны будут такие эпитеты, то «евреи рождаются с глубокими знаниями и навыками, а потом в течении жизни только вытаскивают их наружу» Когда Европа только училась ставить компрессы и примочки, евреи проводили операции на глазах, оперировали кишечник человека и удаляли опухоль. Вы этого не знали?
Кровь прилила к лицу Ани и ей в первые же минуты хотелось ответить как-нибудь дерзко, но …природная скромность и естественность взяли верх. Ее рука машинально затеребила складку платья, и она только сейчас в его присутствии опустила стыдливо глаза. – Я не знала этого – тихо проговорила. Потом быстро подняла глаза на собеседника и добавила – Спасибо вам за совет.
И его спокойное, бледное лицо тронула такая же детская улыбка. Как много оттенков богатства человеческого характера было сконцентрировано только в одном человеке. Да! Природа и наследственность тщательно позаботилась о том, чтобы так все усложнить в одном человеке и заставить противоречию вести постоянную свою борьбу. Отрешенность и высокомерие, соседствовало рядом с простодушием и детской искренностью, только слишком глубоко запрятанную. На высокомерие он отвечал высокомерием, на честность честностью.
– Есть только одно маленькое препятствие в этом деле. Евреи сильно закрыты. Их браки практически не бывают разно национальными и свои знания еврей передаст только еврею, на работу еврей возьмет только еврея. Шансов тут почти нет. Поэтому мой совет ничего не стоит.
– А как же, они не печатают свои труды, не получают патенты, не ездят на мировые конгрессы?
– Зачем? Да и вы же понимаете, что, прочитав теоретические знания, вы навряд ли примените их на практике, у вас будут ни те условия, не тот подход к пациенту, а мелочи здесь не маловажны. С ними надо работать рядом, каждый день, каждую минуту, узнать, как они думают, с какой стороны начинают рассматривать проблему. И все-таки… – и он глубоко вздохнул – у них это на генетическом уровне, в этом деле очень важна интуиция.
О том, что в медицине очень важна интуиция постоянно говорил доктор Цобик и было по меньшей мере странно услышать те же слова из уст человека, совершенно далекого от медицины, и это его выражение «генетический уровень», … каким же глубоким и насыщенным нужно обладать интеллектом, чтобы это понимать! Анни смотрела на Феликса Юсупова с широко раскрытыми глазами и в сердце её поднималась огромная волна глубокого уважения к этому человеку. Беседа с ним приобретала неожиданный поворот. Но …к её удивлению, он сам её прервал.
– Я бы много мог рассуждать, меня многие и упрекают за это мое пристрастие, но… нам необходимо вернуться к гостям.
Он проводил её через короткий коридор в танцевальный зал. Он еще стоял рядом из учтивости, ожидая, когда закончиться очередной танец, чтобы передать украденную даму, как он выразился, из рук в руки князю Павловскому, который в это время танцевал с эффектной брюнеткой. Серафимы нигде не было. Граф Юсупов исчез.
Анни с головой окунулась в танцы. Вихрь восторга захватил все её естество. Князь Павловский стал уступать свое место новым партнерам, желающим разделить удовольствие скольжения, плавных поворотов, быстрого кружения. Они стремительно неслись по мраморному полу и только слышны были постукивания каблуков и шуршания платьев. «Шотланская симфония» Мендельсона, светлая и легкая, бальная мазурка Шопена! В начале бальной мазурки гудит несколько тактов «квинта»! Она никогда не слышала звучание такого инструмента. Горделивые взлёты в мелодии чередуются со смелыми скачками с форшлагами – будто слышится удалое щёлканье шпор. Праздник шел во всем разгаре. Молодежь принялась играть в свои игры. В соседнем зале организовали игру «бутылочку» с завязанными глазами, на что престарелые дамы недовольно брюзжали, колошматя в руках свои нафталиновые веера. При каждом появлении возле них Серафимы Гричич, они выпивали напитки, на дегустировавшись вдоволь, и… если бы не активное участие в танцах, где все быстро рассеивалось, они давно бы уже свалились с ног. Глаза Серафимы совсем затуманились, густой румянец покрывал щеки, пряди волос растрепались на висках. Князь же Павловский приклеился к Анни и рассыпал комплименты. Она устала, но радость переполняла сердце, и вновь и вновь, пускалась с новыми силами отбивать каблуки, не замечая времени, не жалея сил. Цыгане выходили в центр зала несколько раз, будоража нервы и поражая слух силой и диапазоном своих голосовых связок.
Под конец, лакеи уже перестали разносить подносы с напитками, и в руках у дам появились вазочки с мороженным.
Когда оркестр на какое-то время умолк, отчетливо определился в зале шумный говор, смех. И на середину зала поплыла струя золотого хоровода. Девушки, одетые в сарафаны, с пестрыми «павлопосадскими» платками, соединившись руками, державшими платки на весу, как по воздуху, стремительно текли вдоль образовавшегося круга зрителей.
Народный, русский танец поразил воображение и словно загипнотизировал! Глотнув воздуха, она его уже не выпускала наружу, от переизбытка чувств. Это было так зрелищно! Русский хоровод как струя волны, перекатами, описал круг и вернулся в центр, чтобы распуститься с новой силой своей волшебной красотой. Музыка лилась совсем по-другому, гармонь, балалайка, она никогда этих звуков не впитывала. Душа затрепетала в тон перекатистым нотам, издаваемым струнами и грянул заунывный хор, мощный, с неприкрытой тоской русского сердца, по свободе, простору, любимому, которого нет рядом. Анни машинально поднесла руки домиком к губам и тихо шептала про себя – Это чудо, это чудо!
Девушки, как на подбор, все миловидные, ни одна не подняла глаза, ни издала ни шороха одеждой. Даже платки в их руках, неслышно взвивались, то воспаряя над головами, то падая на плечи, то опускаясь до полу. И вот сгруппировавшись паровозиком, они создали воздушный канал, в который ныряли и выныривали снова, только уже за руки девушек держали кавалеры в шелковых рубахах, с разрезом на боку и воротничками стоечкой.
Серафима Гричич тихо ахнула и Анни повернула к ней лицо, чтобы узнать причину. Но Серафима только тихо произнесла – Граф.
– Кто? – переспросила Ани.
– Посмотрите внимательнее.
Анни напрягла зрение, что она должна была увидеть такое?
И вот в центе паровозика встала пара, высокие как на подбор, женщина и мужчина.
Павловский наклонился к её уху и она услышала:
– Вы узнаете? Всегда отчебучит наш граф что-то такое! Невообразимое!
Ани старательно всматривалась в полутемном зале в танцующих, так как свет предварительно погасили, оставив только подсветку по бокам, создающую лунную дорожку.
И никого можно сказать она не узнала, и, если бы не подсказки князя Павловского, до неё только смутно дошла догадка о том, что одна из танцующих девиц – это князь Юсупов, собственной персоной. И вот уж было даже не подумать, так как его движения ничем его не выдавали! Отточенность и плавность были женскими, никакой угловатости и даже намека на мужские повадки. И когда эта догадка уверенно осела в её голове, Анни непроизвольно открыла рот и произнесла – Не может быть!
А музыка с нарастающим эффектом стала повышать громкость, разрастаться накатываемой лавиной и греметь мощной силой. Мужчины– танцоры вдарили в пляс и закружила карусель, словно адская вакханалия, с радостью, задором, пристукивая сапогами, пускаясь в присядку, хватая своих девиц и волчком без остановки наворачивая повороты так, что в голове все стало вращаться и кружиться и некоторые дамы из зрителей схватились за виски, готовые потерять равновесие, кто-то крепче прижался к руке кавалера, а кто-то закрыл глаза на мгновение, чтобы совсем не затуманиться от выпитого шампанского.
Бал подводил итог. И это все понимали. Граф Юсупов оставил эту «штучку» на самый конец и легкий вздох разочарования раздавался в зале, но его поглощала музыка. Бала было так много и так мало! Домой никому не хотелось.
И вот кульминацией на сцене, вновь образовался паровозик, из сцепленных поднятых вверх рук и из него вышла девица в кокошнике, неся перед собой поднос, на перевязи, как торговцы на ярмарках со всякой всячиной. Одной рукой она набирала пригоршню драгоценных камней, горкой насыпанных на подносе, другой водила по воздуху, приседая перед всеми в реверансе. Это было и её превосходство над всеми присутствующими, и благодарность за посещение бала хозяина дворца. И как сеятель бросал он перед ногами всех стоящих свои камни. Публика ахнула и на мгновение застыла, с открытыми ртами, растерявшись, не зная, как реагировать на такой жест. Кто-то опомнился первым и нагнулся, чтобы собрать разлетевшиеся камушки. Другие несколько мешкали, делая очень сложный для себя выбор, опуститься на пол, как плебею, принявшись собирать на мраморе драгоценности, или сохранить достоинство.
А Анни просто не разобралась сразу во всем, ей и в голову не могло прийти, что на пол будут разбрасываться действительно драгоценные камни, которые чего-то да стоят! Повинуясь детской непосредственности и такому же любопытству, она быстро присела на корточки и подхватила рукой несколько камушков. Когда она поднесла их к лицу, её глаза расширились в изумлении и рука застыла в немом вопросе – Как, как такое может быть?
На руке её красовался не большой бриллиант и пару средних изумрудов, которые для нуждающегося человека могли на несколько лет сделать жизнь абсолютно безбедной. Князь Павловский развернулся перед ней лицом к лицу и учтиво взяв её застывшую руку, закрыл ей ладонь, спрятав камушки внутри. – Оставьте на память об этом празднике!
Ани не обратила внимание, из-за своего глубокого изумления, наклонялся ли он, чтобы собрать драгоценности, и где в это время была Серафима. Люди и не хотели, чтобы у кого-то в памяти осталась картинка воспоминаний, о том, как они опустились до такого малодушия, чтобы собирать как куры, разбросанное богатство! И горечь у всех образовалась во рту от этого хозяйского жеста и легкий стыд и сожаление, и тайная радость, все вперемежку, потому что для некоторых, эти камушки могли покрыть и карточные долги, и дать возможность отправиться в долгожданное путешествие, кому-то подтянуть захудалое имение! Уже через пять минут на полу ничего не стало, князь Юсупов исчез с поля зрения, кто-то еще пытался высмотреть под ногами, хоть один затерявшийся брильянт, или изумруд, но все стали медленно расходиться, как тараканы, по разным углам. Кто-то поспешил податься в бильярдную, чтобы закончить удачную партию, но большинство направилось в гобеленный зал, тот, что временно играл роль столовой, чтобы последним жестом, поправиться перед отъездом домой. Серафима Гричич всех позвала туда же, хотя Ани чувствовала, что голова её стала как чугунный горшок и после последнего танца, в голове закружил водоворот. Уставшие дамы, использовали князя Павловского, как точку опоры, приклеившись к его рукам, как к поручням, но неведомо каким мотивациями, они шли подкрепиться на дорожку, как говорят.
Стыдно. Очень стыдно! Анни от себя такого не ожидала. По ступенькам они спускались очень медленно и очень осторожно, потому что перед глазами они плыли и качались. Кто был рядом, лица, фразы, она не помнила ничего. Князь Павловский тоже слегка шатался, но ноги военного человека были больше натренированы к таким нагрузкам. От перил лестницы было страшно оторваться, но это сделать было необходимо, чтобы уехать домой. Серафима вообще села на ступеньки в парадном вестибюле и ей несколько господ предлагали свою помощь в доставке до дому, но видно было, что и они уже не вполне надежны были на эту роль. Анну кто-то держал с одной стороны под руку, с другой она цеплялась за перила. Помогли всем скопом сесть в экипажи и там она быстро провалилась в сон, который только встряхивался, как вытряхаемый половик, от резких дерганий извозчика. Серафиму вынес на руках сам извозчик, ругаясь по дороге:
– Что мне делать нечего, как пьяных дамочек по ночам на себе тягать! – Притом взвалил он её себе через плечо, как бичёвку и она исчезла с ним в темном переулке. Анни до двери квартиры дотащил, в прямом смысле этого слова, князь Павловский и передал из рук в руки открывшему дверь Григорию. В свою комнату она этим утром, а было именно раннее утро, не попала. Завалившись прямо в одежде на тахте в гостиной, и что-то периодически силясь поведать Григорию, так как от полученных эмоций её просто распирало, она только соприкоснувшись головой с круглым валиком, расшитым золотыми нитками, провалилась в сон. Григорий умудрился снять с неё пальто, туфли и накрыл пледом. Стойкий запах духов, перегара потянулся по комнате и полусонная Светлана, босиком, вышла со свечой в руках из своей спальни! Рассмотрев через пламя свечи свою пьяную подругу, она как бы про себя пожала плечами.
– Не знала я, что с балов возвращаются в таком виде!? Надо Глафиру попросить завтра кислого кефиру раздобыть, трудно ей будет. А когда ей на смену, не знаешь? – обратилась она к стоявшему рядом брату.
– Еще отойдет. Послезавтра.
Светлана побрела назад в спальню, а Гриша стал получше поправлять плед, подушку. Ему так хотелось позаботиться об этой пьяной принцессе, не земной красоты, первый раз вкусившей стиль широкой русской жизни!
ГЛАВА 88
В одиннадцать часов утра семья, проживающая на улице Чайковского, только завтракала. Глаша водрузила на стол горячий самовар и расставила чайный прибор. Светлана приводила волосы в порядок, почему-то не в своей комнате. Гриша читал газету, украдкой поглядывая на Анни, которая сидела на тахте с отрешенным выражением лица, поджав под себя ноги и обхватив их руками. Упершись подбородком в колени, она не имела никаких сил привести себя в порядок, хотя и понимала, как ужасно выглядит. А Глаша самыми последними поставила на стол всеми любимые пирожки и позвала к столу. Анни не тронулась с места. Гриша, отложив газету в сторону, снисходительно посмотрел на неё.
– Что, Аня. Вы сегодня не почтите нас своим присутствием за завтраком?
Она обреченно окинула его взглядом, так как такие выражения были не в его характере и улыбнулась в ответ.
– Я на еду даже смотреть не могу, но и уйти, чтобы вам глаза не преграждать. Тоже. Не могу.
Светлана поправила её:
– Говори, чтобы не мозолить глаза…
Анни этот смысл совершенно не поняла, но спорить не стала. Она все время вспоминала картины из вчерашнего мероприятия и восстановила их в голове все, без исключения и задумчивой от этого становилась все больше и больше.
Глаша подала ей стакан с кислым кефиром и села за стол завтракать. – Что-то мы сегодня поздно завтракаем.
– Так выходные же – проговорила Светлана и схватила, как всегда, руками горячий пирожок, который обжигал пальцы. Только такими она и любила их есть. Но села она не за стол, а рядом с Ани.
– Пей. Это поможет, хотя я и не представляю, как ты себя чувствуешь, я просто не была ни разу в таком состоянии.
У Анни как колоколом ударяло периодически в виски, она морщась, терла их пальцами, словно от этого может что-то измениться.
– Аня, я бы на твоем месте напилась бы чаю, приняла душ и еще поспала бы. И к вечеру все было бы так, как и ничего не было бы. Тебе сейчас лишнее слово и лишнее движение, как я вижу, в большой напряг, а мне необходимо с тобой поговорить об одном очень важном деле. И…до ужасти интересно, как ты провела там время?
Выпив кефиру, Анни с гордостью констатировала:
– Время… О, Светлана. Я прийти в себя не могу до сих пор! Я представляла себе многое, но не такого!
Гриша сильно заинтересовался и повернулся к женщинам:
– Я до вечера не до терплю. Ани рассказывайте.
– О, Гриша, мы же договаривались, что мы все между собой на – ты. Вы же мне как родные.
– Извини. Анни. Но…Что же там такого было!?
Анни медленно опустила одну ногу на пол, потом вторую, и как дряхлый старец, сгорбившись, попыталась встать с тахты. Ей вдруг захотелось к окну, к свету.
– Гриша. Гриша – загадочно проговорила она. Ее все контролировали глазами, а она все никак не могла подобрать необходимые слова, для рассказа и в таких красках, в каких она все ощущала, но после вчерашнего злоупотребления спиртными напитками, у неё, как назло, словарный запас русских слов куда-то неожиданно исчез. Какие-то метаморфозы!
Светлана, словно все ощущала с ней в женской солидарности. – Ладно, Гриша, не утомляй. Ей и так трудно. Анни. Прими душ, дорогая и ложись спать.
– Я не усну. У меня такой бардак в голове, что голова стала квадратной. Я не опущу её на подушку.
Светлана и Гриша в недоумении подняли брови. Воистину, человеческая натура непредсказуема. То она не может подобрать слова, чтобы выразить мысли и пару слов, то, такие красочные и неожиданные эпитеты срываются с её языка, да еще в таком помятом после вчерашнего состоянии!
– Ну. Тогда рассказывай – не терпелось Григорию.
И прижавшись горячим лбом к прохладному стеклу, и словно получив от этого долю пилюли, Анни расслабилась. – Я, кажется, вчера увидела, еще никем не превзойденный размах роскошной жизни, воистину, и это произошло в России!
– А … Ты про это… – даже разочаровалась Светлана. – Ну, это не новость.
Григорий даже расстроенный опустил чашку на стол и глубоко вздохнул. – Юсуповы, это давно всем известно. Кушают из золота, на золоте, спят, сидят, стоят на деньгах и все такое. Про их богатство даже анекдоты складывают!
Анни продолжала. – Я не знаю, не видела, как живут короли, императоры, но …это все красиво, конечно же, но …почему-то не в радость!
Светлана сощурила глаза и более внимательно посмотрела на её затылок. А Глаша решила вмешаться в разговор.
– Я предполагаю, что они живут так, как в сказках, которые нам читают родители в детстве. Мне, правда мои родители ничего не читали, так как читать просто не могли, но мама рассказывала.
Анни вдруг обернулась к столу и протянула на ладошке всем камушки, которые она подобрала во Дворце Юсуповых.
Гриша хмыкнул, а Светлана подошла, чтобы рассмотреть поближе и громко прицокнула. Глаша ахнула. – И что, там всем раздавали такие драгоценности? – спросила растерянно.
– Вот такими драгоценностями, Юсуповы бросаются перед гостями на пол, как хлеб сеют на полях.
Светлана, конечно же была изумлена, а Григорий даже прекратил жевать.
– Это почти состояние. – тихо произнес он. – А они, действительно, настоящие?
– Можно занести к оценщику в ювелирную лавку, но …судя по тому, как все бросились их поднимать, они настоящие. – сказала четко Ани.
– Да… – только протянула Светлана. Ее это затронуло за живое. – Я много слышала об экстравагантных повадках самого младшего Юсупова. А мы с тобой видели, Аннушка, как живут простые люди, и дети иногда не доедают и ходят голодными.
– Юсупова, Зинаида Юсупова, занимается благотворительностью – зачем-то сказал Григорий.
Глаша, тоже слегка придя в себя от легкого недоумения, брякнула, совершенно автоматически. – Так это, вероятно от безделья или у них уже кладовые ломятся от изобилия добра!
Теперь уже Гриша. Ани и Светлана с удивлением посмотрели на неё.
– Это воистину, так – наконец проговорила Ани.
Она села на стул за край стола и налила себе из кувшина еще кефира. – Я там видела такое великолепие, что моя фантазия, и не может вообразить себе чего-то большего. Я видела богатые дома, я сама не нуждающаяся и у меня очень красивый дом в Будапеште, но это ни в какое сравнение не идет с тем, что я увидела. И они такие гостеприимные, у них великолепный вкус, море фантазии, они великие интеллектуалы, очень приятны и доброжелательны! Мне Юсуповы очень понравились и все, все, что я видела, слышала, все что я пробовала – это было восхитительно! Это, словно небожители!
– Аннушка, ты завидуешь?! – воскликнула Светлана.
Анни быстро замахала отрицательно головой и от этого у неё снова закололо в висках, и она спешно схватилась их массажировать пальцами. Слегка притупив боль, она эмоционально снова заговорила:
– Я не знаю. У меня двоякое чувство. Очень противоречивое! Все так замечательно и все так печально одновременно. Но…это я…скорее мое несуразное «эго», которое и живет в этой жизни в полном противоречии со всем миром!
– Анни, ты о чем? Если тебя что-то заботит, поделись. А с кем же как не с нами? – попросила Светлана.
– Я бы хотела иметь ко всему этому четко сформированное мнение. Но все время ловлю себя на мысли, что не могу. Как-то все это неправильно!
– Ани, говори, просто говори, что у тебя на сердце! Мы поймем, не старайся думать о мыслеоборотах.
– Я постараюсь. Я не завидую. Мне нравиться такая сказочная красота в которой живут люди. И Бог всем нам дает в жизни такое право. Только …только Светлана, я все-таки, кое-что услышала с твоих лекций перед студентами и мне это запало в сердце, разум. Такой пир во время чумы – это неправильно.
– Но. У нас нет в стране сейчас чумы – поспешила вставить свое мнение Глаша.
Светлана дотронулась до её руки. – Глаша. Это образное выражение, не в прямом смысле.
Анни продолжала. – В моей больнице работают замечательные доктора, которые идут на любые хитрости, чтобы вылечить даже тех пациентов, у которых на лечение недостаточно средств. И мы с тобой часто посещали семьи рабочих и видели своими глазами, в каких условиях они живут. А они не лентяи и дармоеды. Они трудятся с утра и до ночи, чтобы свести концы с концами и прокормить своих детей. И это будет всегда. Никогда не будет по-другому. Потому что я глубоко убеждена, что когда такой перевес в изобилии у малой группы людей, другая группа будет влачить нищенское существование!
Гриша снова глубоко вздохнул. – И это не кучка. Нищих, нуждающихся огромное количество! Соотношение бедных и богатых как десять на тысячу. Прав, тысяча раз прав, Ульянов Владимир, народ не поднимется из нищеты никогда и это будет только усугубляться, потому что стоящего положения в жизни просто не существует! Пока на плечах народа будут восседать такие небожители, пока власть будет в их руках, только каторжный труд. Голод. Грязь, ранняя смертность и невежество – удел рабочих масс.
Светлана с большим теплом посмотрела на его открытое лицо и в её взгляде было столько солидарности.
– Гриша… …Я тебя поддерживаю. Большие деньги и наследства всегда стояли на горе, слезах и крови! – и вдруг в нетерпении встала, речь её облеклась в эмоциональные краски. – Да далеко ходить не будем. Вот тот же самый Юсупов. Их династия. Да, они одни из самых богатых семейств не только в России, но и в Европе! Но …Их далекие предки были монголо-татарскими ханами! Мы же знаем, знаем их легенду, их истинные корни. Отец оставил сыновьям, еще тогда при Иване Грозном, огромное состояние, золото, драгоценности! А столетия монголо-татары грабили и превращали в рабов все покоренные народы! И эти камушки, Аннушка – застывшие слезы и боль тех, кого обокрали, это тяжелейший труд, труд даром!
Анни устало опустила голову на руки. Было тяжело после вчерашнего веселья. Для ярких дебатов она не имела сил и желания. Положив камушки перед собой, она отодвинула их на середину стола. – Если это застывшие слезы и боль людей, то наш долг направить их теперь на доброе дело! У меня есть предложение …
Гриша, Глаша и Светлана с огромным вниманием уставились на неё – Какое? – спросили почти одновременно.